Институтские байки Учителя и наставники

 Мне уже скоро 80 лет. Жизнь прожита, остались одни воспоминания. Все мои родные единственная дочь и любимая жена ушли в иной мир. Я потерял самого  дорогого друга и любимую жену, с которой мы прожили 59 лет.               
Мы с ней вместе закончили плодоовощной институт, отработали в совхозе 4 года. Затем аспирантура и 45 лет служения в родном институте /теперь университете/. Работал ассистентом, доцентом, проректором и ушёл на пенсию профессором. Жена была не обычной девушкой и женщиной. В 18-19 лет она за два года /1955-56/ написала более 100 прекрасных стихотворений и рассказов. Она была прирождённой актрисой. Как она играла на сцене? Режиссёры советовали ей бросить этот институт и уехать в Москву. Но она не решилась  по семейным обстоятельствам /парализованный отец и больная мать/. В родном институте Зина Страхова /так звали жену/ стала лучшим преподавателем и куратором в ВУЗ е. Но стихи больше не писала. Самое интересное то, что только после её смерти мы нашли её дневники и стихи. Они все опубликованы в книгах и на сайтах поэзия и проза. Воодушевлённый её ярким творчеством и от тоски я решил и сам  что-нибудь написать из нашей общей жизни. До этого я никогда не пытался писать.

      Институтские байки. Наши учителя и наставники.

      Школа не оставила у меня ярких впечатлений. В основном учился по необходимости. Меня ничто не привлекало. Учителей не запомнил, друзей в школе у меня не было, поэтому запоминать было некого. Одно время дружил с одним одноклассником по фамилии Ханин, но мы быстро разошлись. Он приехал из Германии. Отец его был майором и они до 1952 года жили в военном городке. Ханин, забыл как его звали, постоянно говорил о женщинах, о том, как они развлекались в Германии, как насиловали и издевались над немецкими девушками и женщинами. А ведь ему, как и мне, было всего 15 лет. Рассказывал, как офицеры и солдаты безнаказанно грабили и насиловали. И это были не единичные случаи. Наши солдаты и офицеры были озлоблены на всех немцев,  ведь они во время войны убивали, грабили и насиловали русских женщин. А теперь наши солдаты и офицеры уподоблялись им. И самое страшное и их дети проделывали тоже самое. Это ужасно. По радио и в газетах ничего подобного не говорили и не писали. Мне было противно всё это слушать и я уходил от этих разговоров, а потом сказал ему, что не хочу от него ничего больше слушать и он перестал ко мне подходить и здороваться. На этом и закончилась «наша дружба».
     Школа наша была мужская на 500 учеников. Все классы были заполнены по 30 и более человек. Можно представить, что делалось на переменах в коридорах и классах. Пройти даже учителям было негде, все толкались, бегали, орали, ни один директор не мог остановить этот «бедлам». В классе бегали по партам, по стенам, только на потолках не было следов от ботинок. Ну и, конечно, возникали драки, но коллективных побоев не было. Так было во всех мужских школах. В Воронеже после войны не было ни одной смешанной школы, где бы вместе учились девочки и мальчики. Может и поэтому все ребята росли «дикарями», девчонок боялись, не знали, как к ним подойти,о чём говорить. Танцевать почти никто не умел. Никаких кружков, кроме юнатовского не было.
    При нашей школе был большой коллекционный участок. Ещё в 6 классе на уроках ботаники мы работали по уходу за растениями. А в начале 8 класса я примкнул к экскурсии учителей города на нашем коллекционном участке. Проводил экскурсию бодрый старичок, ниже меня ростом, во френче военного покроя. Лицо у него было такое доброе, с усами, подкрученными так, что они строго горизонтально смотрелись в стороны. Рассказывал он так интересно, особенно по экзотическим растениям, таким как кунжут, сафлор, клещевина / это всё , что у меня осталось в памяти/, что я за ним ходил всю экскурсию.
    После этого я всё свободное время стал проводить на коллекционном участке, даже приезжал по выходным. Филипп Макарович Аносов, так звали моего первого учителя, обратил на меня внимания и очень много интересного рассказывал по всем культурам, которые росли на участке. Со временем я стал его первым помощником по уходу за растениями. Одновременно Аносов работал на областной станции юных натуралистов. Я часто приезжал к нему , он меня знакомил со многими животными, которые жили у них на станции, учил меня работать с пчёлами. Он мог ответить на любой вопрос и не только из биологии. У него были энциклопедические знания. Он был из старой дворянской семьи. Его родители и родственники все уехали за границу, а он остался в России. Почему, не знаю. Он не касался этой темы.
     За моё трудолюбие, за любовь к биологии, Филипп Макарович подготовил документы на меня и я стал участником  ВДНХ. После он мне вручил бронзовую медаль и аттестат участника Всесоюзной выставки. Подарил мне  два тома трудов И.В.Мичурина. С большим интересам я ознакомился с достижениями Мичурина в селекции плодовых культур и решил поступать только в Мичуринский Плодоовощной институт.
    Филипп Макарович был не обычным учителем. Он знал несколько иностранных языков, закончил МГУ. В 1908 году организовал народное училище/школу/ войска донского, в котором проработал до 1918 года. А вот где он был после революции и в войну 1941-45г он никогда не рассказывал. Он меня любил как сына. Жили они вдвоём с женой,  а дочь в Москве. К себе домой никогда  не приглашал. После я с ним переписывался и умер он в Москве у дочери в 1970 г  в возрасте 92 лет. Я очень благодарен ему за то , что он привил мне любовь к растениям, к биологии. В дальнейшем эта любовь повлияла на всю мою дальнейшую судьбу.
      Обучаясь в институте я ещё раз убедился, что не интересных дисциплин не бывает. Есть не умеющие  лекторы читать, а точнее рассказывать свои лекции или вести практические занятия. Такие преподаватели не умеют заинтересовать слушателя, привлечь внимание к себе и содержанию лекции, не умеют владеть аудиторией. Поэтому их никто не слушает, и тем более, ничего не записывают. Студенты часто занимаются посторонними делами, разговаривают, а лектор делает вид, что  он не замечает. Спрашивается, для кого тогда он читает лекции? Отчитал и до свиданье. К сожалению таких лекторов не мало.
     Больше всего мне нравились лекции Будаговского. Впервые мы с ним познакомились на втором курсе на практике по посадке плодовых деревьев. После объяснения преподавателя  мы звеном из двух человек сажали саженцы яблони. Ямы были выкопаны до нас  диаметром 90 см. Каждая пара посадили по 10- 15 саженцев и вдруг из-за защитной полосы выскакивает мужчина примерно 50 лет . Почти бегом направляется к рядам посаженных саженцев и за центральный проводник саженца тянет дерево вверх, вытаскивает  и бросает его рядом. За 5-7 минут он выдернул почти все посаженные саженцы. Затем всех нас собрал и ещё раз показал как надо сажать, причём очень подробно и как надо проверять, правильно ли ты посадил саженец. Мы начали вновь копать ямы вручную /до нас они были выкопаны механизированно/ и пересаживать все саженцы. После объяснения Будаговский опять быстро исчез, да так быстро, как испарился. Потом уже в аспирантуре мы молодые ребята не успевали за ним, когда обходили опытные участки.
     На лекцию он буквально врывался в аудиторию. Лаборанты  приносили очень много наглядных пособий, особенно по обрезки деревьев. Будаговский сам иногда ходил по садам с лаборантами и подбирал нужные для лекции ветви. Он прямо на столе показывал разбивку площади под посадку сада, посадку деревьев. Все колья и разметочные колышки были на острых гвоздях, он их втыкал в стол и всем было понятно, как надо проводить разбивку участка.
     У него был чистый , сильный голос, который мог пробудить любого студента в самом отдалённом углу аудитории. Будаговский так эмоционально преподносил материал, что мог в любую , даже пустую голову буквально вбивать свои мысли.  Он был прекрасный оратор, всю лекцию держал аудиторию в напряжении. На лекциях приводил много примеров из своих поездок по стране. Он досконально знал особенности всех регионов плодоводства и не только СССР, но и за рубежных зон. На его лекции приходили аспиранты из  научных учреждений и даже приезжали из других городов. Вопросы в виде записок и в «живую» на переменах не давали ему уйти отдыхать. Будаговский своей энергией буквально заряжал зал, он дарил каждому слушателю свою энергетику. На каждой лекции он полностью выкладывался и уставал. Я помню, как он приходил с лекции , садился на диван в преподовательской и произносил
       –----Уф, как же я устал, как-будто целый день  рубил дрова топором!----. А я про себя думал.
       –---- И было бы от чего уставать? Подумаешь прочитать полтора часа       –                лекцию----.
       Только потом, когда сам начал читать лекции для большой аудитории,  я понял, как устаёшь за эти полтора часа.
    Будаговский, как никто другой умел управлять аудиторией во время лекции. Он знал , где надо повысить тембр голоса, когда привести яркий пример из своей практики поезди по стране, знал , когда надо пошутить. Все эти приёмы позволяли держать аудиторию в постоянном внимании к себе, в постоянном напряжении. Он хорошо владел психологией человеческих душ, редко ошибался в оценке способностей студента или преподавателя. Его эмоциональные лекции и  выступления привлекали любого слушателя.
     Я до сих пор удивляюсь, почему аспирантам, а может надо и студентам, не читают  курс лекций по прикладной психологии? Почему не учат, как надо чувствовать настроение аудитории, как надо вести себя в разных случаях, в конце концов, как надо одеваться, с каким настроем надо идти на лекцию? Да, нам читали краткий курс психологии, но всё это теория, а нужны конкретные рекомендации, чтобы правильно  и быстро принимать нужное решение.
     Я  всегда шёл на лекцию в приподнятом, слегка волнующем настроении. Одевался во всё самое лучшее, что было у меня. Сотрудники шутили
–-----Ты на лекцию идёшь, как на праздник-----
     Да. Для меня каждый раз это был праздник. Да, я уставал, приходил в себя после лекции через час или больше. Но всегда чувствовал удовлетворение от хорошо прочитанной лекции, всегда знал хорошо я провёл лекцию или посредственно. Ребята  видели и чувствовали мой настрой на лекцию  и я всегда знал, как они воспринимают мою лекцию. Всё это давалось с опытом, медленно, с годами. А было бы значительно быстрее приходить к такому результату, если бы нам читали прикладные лекции по психологии студентов.
    Был у нас профессор Муромцев И.А. Умнейший человек, живая энциклопедия. Студенты в шутку его называли «ходящая» энциклопедия. К нему ходили на консультацию все преподаватели разных специальностей, все студенты, все аспиранты. Он знал всё, по всем отраслям знаний, по любому вопросу. Муромцев был добрейший человек, но слабохарактерный. Единственно, что не давало ему расти дальше по службе - он часто выпивал. Да он и не любил заниматься административной работой. Его назначили проректором по научной работе, но он проработал в этой должности несколько месяцев. Подал заявление и ушёл опять заведовать кафедрой. А то, что Муромцев постоянно выпивал, это наследие двух войн /финской и отечественной/, которые он прошёл от первого до последнего дня. Он редко выступал на Советах, но исправно ходил на заседания и молча слушал или занимался своими делами.
    Муромцев прекрасно знал физиологию растений, именно по той дисциплине он читал лекции. Но рассказывал лекцию монотонно, без эмоций, без огонька, который всегда горел у Будаговского. Может поэтому студенты его плохо слушали, на «галёрке» всегда шли разговоры, многие занимались своими посторонними делами. Он не умел «зажигать» аудиторию, «встряхивать» от спячки, будоражить воображение. Он не был оратором и не мог управлять аудиторией. Может это моё мнение неправильное, Я знаю некоторым студентам такой стиль изложения лекции нравился. Они предпочитали спокойный, убаюкивающий темп лекции, чтобы успевать всё записывать, а заодно и подремать.
    В институте было всего пять профессоров, но зато каких. Каждый  из них на  выделялся интеллигентностью, высокой культурой и конечно знанием своего предмета. Нам всем нравился профессор Некрасов В.В. Он был высокообразованный, седой с умным , слегка ироническим взглядом, свободно   владел иностранным языком. После окончания МГУ он работал в какой-то секретной лаборатории по взрывчатым веществам. В 1937 году но доносу был осуждён и работал на строительстве Беломоро-балтийского канала  мастером по взрывным работам. Там он  подготовил и защитил кандидатскую диссертацию, а затем и докторскую. После  был реабилитирован, но в Москве жить не разрешили. Жена  от него ушла сразу после ареста. Детей у них не было. Был родной брат, тоже доктор наук, по-моему математик. Институт  Некрасову построил дом по улице Гоголевская, где он и жил с домработницей. К тому времени, когда мы поступили в институт Некрасов был уже известным в стране учёным. Мы обучались по его учебникам по неорганической химии.
    Он был очень общительный, любил студентов, но был требовательным. Его лекции всегда сопровождались различными химическими реакциями, вплоть до небольших взрывов. Эти эффекты привлекали студентов и аудитория всегда была заполнена до отказа. Все опыты на лекции заранее готовил его ассистент.
    Практические занятия проходили тоже не обычно. Мы самостоятельно работали с реактивами, определяли химические элементы или их соли. Все боялись профессорской задачи, которую Некрасов лично давал каждому студенту. Это была зачётная контрольная работа. Обычно он давал пробирку с жидкостью и надо было определить, что в этой пробирке, какая соль, кислота или щёлочь.
      Сколько я не применял различные реактивы в своей пробирке с прозрачной жидкостью, я ничего не находил. Наконец пришёл к профессору и сказал:       –-----Здесь ничего нет, эта наверное просто вода-----. Он рассмеялся и сказал: –-----Молодец! Я не ожидал, что ты так быстро решишь задачу----.
    Для меня химия была любимым предметом. Я даже экзамен Некрасову сдавал досрочно за неделю до окончания сессии, причём у него дома. Он меня «гонял» по всему курсу и я пожалел, что напросился на этот экзамен, но поставил отлично.
     Несколько ребят с нашего курса любили быть у него дома. Я помню, что в нашей компании было 4 человека / Казаков Ваня, Шалабод, и ещё кто-то /. Он нас приглашал на чай, иногда мы у него обедали. Он научил меня фотографировать, проявлять и печатать карточки. У него была богатая библиотека и он нам постоянно давал домой читать книги. Мы ему иногда помогали напилить , наколоть и сложить в поленницу дрова на зиму. Помню, нам очень нравились его вкусные, сытные обеды, мы вечно ходили голодные.
С ним просто можно было говорить на любую тему, но политики не касались. Он ничего никогда не рассказывал о его пребывании в заключении. Видимо, с них брали подписку  о не разглашении всех этих вопросов, а может быть для него они были болезненные и он не хотел о них вспоминать.
     Очень яркое впечатление осталось от лекций по питомниководству Степанова С.Н. Он около 30 лет занимался научной работой по этой тематике. Защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Нашему курсу повезло. Он только один раз в своей жизни нам прочитал лекции  по питомникам. Он прекрасно излагал материал, спокойно, но до таких подбробностей, что ничего подобного в учебнике найти не возможно. Потом, через несколько лет вышла его книга по технологии выращивания саженцев, которая выдержала несколько изданий.
      Интересная его судьба. На войне он попал в плен, но бежал и его приютила у себя одинокая женщина где-то  на Украине. Он с ней прожил в тайне от нашей власти до конца войны. Но кто-то  выдал и его посадили в тюрьму. После окончания срока заключения он вернулся к первой жене, а о  той женщине, которая спасла его от верной смерти, он забыл.
      Мне не запомнились лекции профессора Татаринцева А.С. Но его концерты на фортепьяно запали всем в душу. Он  прекрасно исполнял произведения Баха, Моцарта, Рахманинова, Чайковского. Большинство ребят и девчат нашего поколения не имели  музыкального образования. Мы только умели орать песни и всё. А здесь, на субботних вечерах отдыха, нам вначале рассказывали о композиторе, а потом Татаринцев играл его произведения.
    Другие профессора Крашенинков, Поплавский , Павлов  не оставили у меня ярких впечатлений. Только помню, как одного профессора лаборанты, поддерживая его с двух сторон, приводили к нам в лекционный зал. Ставили его  и он крепко держась за трибуну читал лекцию. Мы всё время боялись как бы он не упал, даже делали ставки, пошатнётся он или упадёт. Зачем такие геройские поступки? У нас он вызывал и жалость и улыбки. Не этично, некрасиво и не уважительно к аудитории приходить на лекцию в таком виде.
     Среди рядовых преподавателей выделялся Сагайдак Э.А. с дипломом МГУ. Он не имел кандидатской степени, но ему доверяли читать лекции по политэкономии. Он прекрасно читал, особенно политэкономию капитализма. Он  все трудные для восприятия вопросы буквально «разжёвывал» нам , всё раскладывал по «полочкам». На семинарах мы не стеснялись вступать с ним в споры и всегда проигрывали. Он был старше нас на 6-7 лет, поэтому мы с ним общались свободно, без комплексов. Впоследствии его пригласили в один из Московских вузов и он от нас уехал. Но успел женится на одной студентке с нашего курса, защитил кандидатскую диссертацию. Он вёл очень активный образ жизни, был членом комитета Комсомола, потом парткома института. Часто присутствовал на репетициях художественной самодеятельности, всегда на студенческих концертах и вечерах отдыха, обожал наших девчат. Он везде успевал.
     Все люди разные по характеру, по своим привычкам, которые порой смотрятся со стороны странными, у всех есть свои причуды. Но это и хорошо. Если бы все мы были клонами, пусть самого идеального человека, то жизнь была бы не интересной, кому интересно общаться и жить в автоматами.
     Нам всем запомнился доцент Пруцков Ф.М. Он нам читал лекции по растениеводству в актовом зале всему курсу / больше 300 человек/.Он всегда выглядел неопрятным, брюки мятые и сидели мешком, пиджак тоже мятый и больше напоминал какой-то «лапсердак» . Со стороны он смотрелся  мужиком из глухой деревни. Очень часто приходил в рубашке «косоворотке», как ходили в деревне в тридцатые годы, да ещё подпоясанный ремнём. Причём такие рубашки он часто менял, приходил то в серой, то в чёрной, в малиновой и даже в ярко красной. Лекции читал хорошо, подробно и понятно. Приходил иногда в разных по цвету  ботинках. Однажды пришёл в комнатных тапочках. Ребята ему подсказали на его скромный наряд на ногах. Он вышел из-за трибуны, посмотрел на ноги и говорит
     ----Смотри-ка! Действительно я не в порядке. Сейчас, я быстро переобуюсь, а вы подождите-----
    Ходил он медленно, немного покачиваясь, но пришёл в ботинках и опять разного цвета. Может он был дальтоник? Мы не спрашивали, но при виде его все невольно улыбались, вспоминая его странности.
     На лекциях он много приводил примеров из практики, особенно из сельского хозяйства Китайской Народной Республики. Пруцков несколько лет работал в Пекинском университете, читал лекции. Приносил на лекцию наглядные пособия из Китая в основном из одежды, сплетённой из рисовой соломки. Он не только их нам показывал со сцены , но сам их примерял на себе. Садился на стул, снимал ботинки и одевал шлёпки  с тесёмками, очень похожие на русские лапти, но без завязок Тщательно их наматывал тесёмки  до колен и прохаживался по сцене, ну как на показе мод. Потом отдал их в зал для тщательного осмотра студентами и кто-то не вернул ему один китайский лапоть, а может просто бросили или забыли.

    Однажды он принёс на лекцию целый костюм из рисовой соломки. Разделся до майки и надел на себя рисовую рубаху. Даже долгое время продолжал читать лекцию в этом наряде. Мы все боялись, что он снимет свои  брюки и станет примерять рисовые штаны. Но не дождались, хотя из зала ребята подсказывали. Очень хотели посмотреть, как он это проделает.

      В дальнейшем он защитил докторскую диссертацию. Стал известным селекционером по выведению зимостойких сортов яровой и озимой пшеницы для средней зоны. Вывел три сорта и они были районированы в нескольких областях. Написал две монографии по пшенице. Последнюю книгу не успел закончить, но сотрудники его кафедры до оформили и напечатали.

     Запомнились нам лабораторные занятия по овощеводству старшего преподавателя Троицкого. Он монотонно, слабым , умирающим голосом рассказывал методику самостоятельной работы, а потом у него закрывались глаза и он дремал, а может и спал. Некоторые ребята тихо, чтобы не разбудить, выходили покурить и также тихо возвращались. Троицкий никак не реагировал, видимо он спал. Так проходили все его занятия, Нам нравилось, мы старались не шуметь, чтобы не дай бог разбудить преподавателя. Может он был болен? Но кто из 18-19 летних парней или девушек задумывается о болезнях или о смерти?   Всему своё время.
       В шестидесятые годы большинство преподавателей свободно общались со студентами, они были «раскованы» и студенты обращались к ним за советом по любым вопросам, даже по личным. Доценты и профессора приглашали нас к себе домой на чай, на обеды. Мы не отказывались и нам было приятно, что к нам относились с уважением. За время учёбы я с женой побывали не один раз в домах у Некрасова, Будаговского, Рубцова, Борисоглебского. И ещё у кого-то , но я уже забыл.
    Преподаватели вместе с нами участвовали в художественной самодеятельности, пели, рассказывали басни, читали стихи на сцене, приходили на студенческие вечера и танцевали со всеми вместе. Но никакого «панибратства» не было, на занятиях и лекциях всегда были строгие и требовательные к студентам.
     После окончании ВУЗ а в совхозе, где мы работали, нашими наставниками были не только вышестоящее начальство, но как не странно, рабочие совхоза. Они нас считали хозяевами, и в тоже время, постоянно проверяли  на умение запрячь лошадь, оседлать коня для верховой езды, умеем ли мы завести трактор и проехать в борозде с плугом, отрегулировать сеялку на норму высева семян. Они с иронией, с хитринкой в глазах наблюдали за нами. Иногда проделывали разные козни. Мы были юные, не опытные, со школьной скамьи, первый раз самостоятельно вышли в производство.
     Однажды мне запрягли в бричку мало объезженного жеребчика. Я спросил: –---Почему запрягли не мою лошадь?---
    --Ваша лошадь заболела---ответил конюх.
  Я поехал по полям. Около глубокого оврага неожиданно перед лошадью выскочила лиса. Жеребчик встал на дыбы, закусил удила и галопом помчался. Я еле успел выскочить на ходу и сильно потянул и вывихнул ногу. С большим трудом добрался до дома. Лошадь вся в мыле прилетела в конюшню только с передком от брички. Конюх специально мне заменил мою спокойную лошадь на не объезженного жеребчика, чтобы проверить , сумею я отличить не объезженного жеребца от  лошади готовой ходить в упряжке. А ведь я мог разбиться на смерть. Овраг был обрывистый и глубиной не менее 10-12 метров. И это был не единичный случай. Директор совхоза сказал:
–----С этими жуликами надо быть очень внимательным, а иначе «заклюют» и будут над тобой смеяться!----.
     Этого конюха директор уволил, но нога у меня долго болела и я хромал. Потом после неоднократных подобных проверок  рабочие начали  уважать и беспрекословно выполнять порученное дело. Так нас они воспитывали.
     Мы учимся и нас воспитывают всю жизнь. Мать учила уважать старших, школа уму разуму, жена учила всех любить и прощать. Я же все 45 лет работы в институте всему этому учил студентов.