Разошёлся, то есть расходился

Предзакатные часы. Урочище у Чёрного моря. Повыше от каменистого берега разбросана там-сям база отдыха, практически не заселённую туристами. Финский домик. Три стальных кровати, простых до невозможности. На одной из них, ближе к выходу, валетом лежат двое противоположного пола: Андрей и Саша. На столе с алюминиевыми ножками и эбонитовой столешницей, почти у края, стоит бутылка «Столичной» с надорванной «бескозыркой». Закуска? Полузасохший хлеб, двухсотграммовая баночка майонеза, початая наполовину и всё. Беседу ведёт Андрей, лениво, спесиво и неприглядно для подруги – нет даже намёка в жестах и глазах, что он видит в ней женщину, хотя она в откровенном купальнике с заметной грудью. Саша пианистка, можно сказать отличная, но в то время музыкант мог заработать весомую сумму в рублях или в ресторане, или на танцплощадке, где вакантных мест по той поре не было. Брат Александры, много старше их обоих, заметный композитор в Москве, кое-что написал и для Толкуновой, модной в то время среди врагов «битлов» и «Весёлых ребят» - жён  этот брат-композитор, в дальнейшем, менял, нельзя сказать, что часто, но с каждым разом моложе и моложе, словно желал потом приютить на ложе молоденькую «внучку». Лёва этот, совсем не еврей, лишь пару дней назад сочинил три песенки – одну из которых продал в ресторан «Мир», пропив сразу с сестрой-аккомпаниатором и местным поэтом. Не стоит думать, что за дефисом стоит характеристика Саши как музыканта,  поскольку одну из сложнейших вещей Дебюсси она могла исполнить плавно как речка, и как горный поток, искрящий, бурлящий. Но друзья говорили не об этом, совсем о другом. Не стоит на этом акцентировать внимание, так как спроси у любого, что он или она речили пару минут назад, они и тему необязательной беседы не вспомнят. Томительную паузу для обоих по разным причинам заполнила Саша, сравнительно спокойным голосом:
-Эй, кончай базарить, айда купаться.
-Поителигентней, дурочка, не то в лоб получишь, - обиделся Андрей
-Извини, но ты забодал меня своими речами.
-Идиотка! Чего же ты молчала, не прервала меня, - на крик перешёл взвинченный парень
-Хорошо, хорошо. Извини, - схватила за руку резво вскочившего друга.
Андрей постоял, постоял, взъерошил волосы в стиле Маккартни, и, остывая, вывернул: «пошли, извини, я больше не буду», понимая, что он минутой ранее чуть её не ударил – сам не понимал уже за что. Саша купалась, не плавала, а именно купалась, Андрей же не хотел мочить болоньевых плавок, чтобы потом кое-что не прело. 
Саша вышла, статно выправилась, стряхивая капли с длинных блондинистых волос, улыбнулась. Ну, что этим ребятам надо?! Перед ним симпатичная молоденькая девушка, «нецелованная», с высокими ровными ногами, вкрадчиво переходящими в крутые бёдра, пошире, пошире плеч, с грудью, как указывалось, отменной. Чего же этот Саша ласкает взором еле заметный прибой? Нет, друзья, не стоит валить всё на мужчин, ох, как не стоит. Так как этот Андрей, умеющий на «отлично» целоваться, был на тот момент девственником со всеми вытекающими отсюда последствиями. Хорошо, что Саша вспомнила про непочатую водку, зная по опыту, что лишь это путь к мужскому сердцу (она знала, знала к какому «сердцу»). Легонько полуобернёмся к несерьёзной графике. У датского художника Бидструпа есть комикс на эту тему: ресторан; двое, страшная пожилая дама и мужик за бутылкой виски; с каждой рюмкой эта дама становится моложе и моложе, да и красивей – заметьте; глянь: на донышке бутылки замаячила Мэрилин Монро, ну как тут  удержаться! Проводы заката автор пропускает, поскольку Саша, любящая море и закаты, не замечала красот и эстетического отрешения Андрея. Соизволил, гад.  Фигу тебе – пей сам. Долью, долью, чего схватился за закус. Всё: заискрились, заголубились глаза! осталось разнагишаться. Напрасно так думала Саша,поскольку после сладких поцелуев и мятия груди не последовало ожидаемое ей. Томительные ожидания Сашины разрешились  просто, ежели бы она догадалась перехватить инициативу, влезая в интим пониже груди. Спасло её то, что последние пол стакана водки превратили «мальчика» в не совсем нежного зверя…. Хорошо ей, хорошо ему, так как он выправил пропуск в мужское племя. А если бы не было «столичной»? Так-то!