ИОТ. Глава 5. Зло внутри меня

    Утреннее светило восходило на золотой трон. Оно медленно поднималось из-за горизонта, одаривая теплом и светом траву, деревья и город, особняком стоящий в центре края Пламени. Пиротай – город возможностей. Здесь многие начинают свою карьеру. Изримы приходят в цеха и кузницы ещё зелёными, неопытными мальчишками, учатся тяжёлому труду у сильных и умелых мастеров своего дела: литейщиков, стеклодувов, кузнецов. Они с утра до вечера пропадают в мастерских, внимая наставлениям старших арди о том, как нужно и не нужно вести себя с огнём, как правильно ковать и отливать оружие, чтобы его качество оставалось таким же, как и тысячи лет назад; пробуя на вес инструменты, грубые и неприятные на вид, оплавленные жаром неистового пламени, со сколами, но необходимые в ювелирной работе над мечом или саблей; примерялись к своим молотам и щипцам, выбирая свою кузницу и, по примеру мастеров, ударяя о сталь тяжёлым орудием, слушали звон рыдающего клинка, слушали звук готового лезвия и сырого, запоминали, как отличить брак от настоящей, достойной модели, которую не грех и продать втридорога, ибо послужит она своему хозяину не одну сотню лет.
   
    Моран успешно сдал всю военную подготовку. Он был великолепен. Справиться с семерыми противниками невозможно: так говорили изримы. Многие из них не устояли и перед двумя и теперь вынуждены будут оставить на время работу в кузницах и отправиться на окраину города, в скиты, где проведут в молитвах и тренировках два годичных цикла, а после вернутся и попробуют снова. Некоторые изримы утверждали, что знают истории о неудачниках с южных окраин города, которые и во второй раз не смогли пройти испытание сталью – они, по легенде, отправлялись к Красному берегу. Там два дня молились, и по окончании подготовки убивали себя острым клинком, стоя по пояс в воде. Всё это делалось в присутствии Торай: после самоубийства, призванного смыть позор с души, приближённый маг на аорине  отплывал от берега на приличное расстояние и сбрасывал завёрнутое в погребальную простыню тело в воду, где его должны освободить от оков позора морские твари, обглодав кости. Если тело всплывало, значит, недостоин арди идти за Грань, правда, такие случаи были настолько редки, что народ позабыл время, когда подобное происходило.
   
    Моран подготавливал инструменты для второго экзамена в стекольной мастерской. Он вычистил печь до блеска, вытащил нагревательные пластины, стоящие по бокам, и отполировал, чтобы лучше сохраняли тепло, натаскал песка с подвала, где был запасник для мастеров. Парень тщательно убрался на рабочем месте: вымыл пол, смазал трубку, отбелил стол, на котором будет стоять посуда, приготовил ведро с водой на всякий случай, если потребуется остудить непослушное пламя. Военное обмундирование туарима ему сейчас ни к чему: с огнём сражаются в другом одеянии. Волосы парня завязаны в хвост, заплетены в тугую косу и закреплены «улиткой» на затылке, чтобы не опалить; вместо жилета – плотная рубаха грязно-серого цвета, ноги скрыты за чёрными обтягивающими штанами. Низ штанов не закрывал щиколотку, это делали широкие башмаки с огнеупорными тканевыми вставками на носу и задниках. Поверх с виду неопрятной одежды сидел тёмно-красный фартук. На плотной, обработанной специальным средством, ткани множество прожогов: чёрные полосы и точки от горячего стекла и углей были на всём материале.
   
    Не раз Моран обжигался на работе. Иногда мог уронить трубку, отчего раскалённая вязкая жидкость разлеталась по полу, затрагивая ноги и оставляя глубокие ожоги. Иной раз мог, доставая раскалённый материал, пролить его на себя: фартук отражал атаки буйного пламени, но всё те же ноги страдали сильнее прежнего.
   
    Сегодня всё иначе. Перед мастером стоял высокий статный парень с прекрасными и в то же время внушавшими страх чёрными глазами, пронизанными красными линиями-лучами. Он с нетерпением, сжимая вспотевшие ладони, ждал, когда же наставник Сертиар разрешит разжечь печь и начать увеличивать температуру. Моран уже представлял себе, как раскрытая топка с треском требует новой порции угля, богатого сверхгорючим минералом, представлял, как закидывает плоским совком с длинным древком песок в раскалённую печь. Представлял Моран, как плавятся красные песчинки, преобразуясь в одну светло-жёлтую, почти белую, невообразимо-горячую массу.
   
    Наконец, разрешение дано. Моран не спешил: некуда торопиться. В прошлом году он сильно обжёгся, благодаря своему нетерпению, и теперь не собирается повторять подобное, выучив столь болезненный урок. Внимательно следил парень за полной угля топкой, медленно добавлял в саму печь песок плоским широким совком, равномерно распределяя по всему дну для лучшего плавления. Моран чувствовал на своей спине пристальный, требовательный взгляд наставника. Ещё бы, в стекольном деле Моран стал лучшим, оттого ответственность за провал он понесёт двойную. И мастер Сертиар: он не сможет никогда простить ни себе, ни ученику подобного поведения. Столько времени было потрачено на обучение – не должны уроки пройти зря.
   
    Моран взял трубку. Длинная полая металлическая трубка, мундштук которой смазан огнеупорным маслом, была тяжёлой, не такой, как всегда. Но парень крепко держал её в руках – инструмент должен подчиняться мастеру, иначе никак. На другой конец аккуратными вращательными движениями Моран намотал расплавленную вязкую жижу. Дальше всё прошло как в тумане. Стеклодув вытащил быстро трубку, приложился к мундштуку и в меру сильно дул, проворачивая приспособление в руках. Он производил все действия точно, правильно и быстро, хоть и не помнил половины из того, что делал.
   
    Страх настолько сильно сковал разум, что Моран слушал похвалы изримов и не верил, что справился. Зная, как сильно порой юные изримы любят преувеличивать заслуги, как свои, так и чужие, парень направился в мастерскую. Только он открыл тяжёлую кованую дверь, на него с другого конца просторной комнаты посмотрели ярко-алые глаза. Керем. Она по приглашению мастера явилась к стеклодувам посмотреть на прекрасное творение – витиеватый кувшин, с тоненькой, но крепкой ручкой. Высокий, с широким дном и узким горлышком, по краям которого вырисовывались мелкие ардийские символы, кувшин был поистине великолепен.
   
    – Светлого дня, Моран, – мягким голосом заговорила Вахди Пламени. – Ты преуспел не только в военном деле, но и оказался поистине талантливым мастером-стеклодувом. 
   
    Вахди говорила на общем языке, что для неё было весьма странно. Оказалось, что Стихии могут общаться на нём, несмотря на лживые слухи о неспособности понимать простых арди. Всё Вахди понимали, только не показывали вида, оставаясь всё теми же неприступными скалами, что защищают Ардос многие тысячи лет.
   
    Моран опешил поначалу, но тут же опомнился, и, разведя руки в стороны, как и полагается, он уважительно поклонился своей Стихии. Из вежливости и страха перед Строптивым Пламенем Ардии он говорил исключительно на языке Первородных. Ни к чему простое общение с Высшими силами.
   
    – Се орта мид жерзин алари лосса антас Вахти «Приветствую Вас в своей обители, великая Вахди», – с ноткой испуга проговорил Моран. Он покорно опустил взгляд, не решаясь заглянуть в обжигающе-красивые глаза Феникса. Парень стоял, склонив голову, как вдруг тонкие серебристые пальцы с изящными длинными ногтями красного цвета и невероятно гладкой кожей коснулись подбородка и заставили посмотреть перед собой.  Моран встретился глазами с Керем. Знакомое чувство яркой вспышкой полыхнуло в груди, сознание заливали волны эйфории. Сердце бешено билось, силясь вырваться из груди, по спине побежали мурашки, а внизу живота порхали бабочки. Изнывая от желания, чувствуя, как внутри всё переворачивается и набухает плоть, он медленно терял рассудок. Ещё немного и он совершит страшное преступление.
   
    – Так я и думала, –  на общем языке заявила Керем, отпустив подбородок парня. – Я не была уверена до конца, что это ты, но теперь, когда чувства захлестнули мой разум, я понимаю, почему не могу себя контролировать рядом с тобой.
   
    Моран ничего не понял. Наваждение медленно исчезало, оно подобно росе испарялось, освобождая от оков желания. Когда парень окончательно пришёл в себя, Керем уже не было. Одиночество заполнило просторную мастерскую, только кувшин, отражающий свет своими идеальными изгибами, разбавлял мрачные краски серых стен.
                ***
    
    Моран шёл по коридору общежития, улыбаясь. Хорошее настроение от выполненного задания заставляло всего парня сиять от радости. Спеша поделиться своими впечатлениями от проделанной работы, успехами и, более того, похвалой самой Вахди Пламени, Моран направился в комнату.
   
    Анарим сидел на аккуратно заправленной кровати. Он сгорбился и удручённо смотрел в пол. Изрим был мрачнее тучи. Скулы нервно ходили, кулаки сжимались, отчего кожа на руках едва не трескалась, напряжение чувствовалось во всём теле. Как только Моран вошёл в комнату, сосед бросил на него злобный взгляд. Глаза угрожающе заблестели.
   
    – И почему тебе так везёт? – спросил Анарим голосом, похожим на рычание зверя. Слова произносились нечётко, и Моран сразу догадался, что друг изрядно пьян. – Неужели нет на свете дела, в котором ты был бы неудачником?
   
    – Что случилось, Анарим? – вежливо спросил Моран, сделав пару шагов навстречу, но резкий жест изрима, запрещающий приближаться, заставил остановиться.
   
    – Ты случился, – оборвал изрим и снова принялся испепелять нетрезвым взглядом пол.
   
    – Анарим, вынужден попросить тебя объясниться, – настаивал Моран, всё же решив приблизиться к другу. – Неужто я слышу в твоём голосе зависть?
   
    Парень призвал на помощь магическое зрение. Анарим предстал перед Мораном в ином свете. На кровати сидел не просто арди с серебряной кожей и красными длинными волосами, с выпирающими из-под них длинными ушками с кисточками на конце. Теперь это сгусток энергии, принявший очертания арди. Можно чётко различить руки, ноги, голову, заполненные сосудами, по которым стремительно бежала голубая кровь. Моран заглянул ещё глубже. Вот показались линии жизни, линии судьбы и линии магии, переплетающиеся друг с другом. Если линии магии оставались прежними: они имели волнистую структуру и золотистый оттенок, плавно двигались, перетекая из одной части тела в другую, – то остальные линии изменились. Жизненные стали темнее, из оранжевых они превращались в красные, меняя цвет; структура, прежде гладкая и прямая, стала сухой и корявой, как ветви старого дерева. Линии судьбы и вовсе истончились, они изменили цвет с ярко-синего на тёмно-фиолетовый. Казалось, соверши Анарим одно неверное движение, они порвутся в один миг. Моран полез ещё глубже, в самое нутро. То, что он увидел, повергло его в шок. Душа изрима трескалась как стекло под сильным давлением, чёрная паутинка расползалась в стороны, разбивая прежде чистую душу на сотни осколков, которые впивались в тело невидимыми иглами.
   
    – Анарим… – прошептал скорбно Моран, присев на свою кровать. Его друг порабощён завистью, более того, он кормит её довольно давно, не решаясь избавиться от жестокого врага. 
   
    – Ты ещё помнишь моё имя? – огрызнулся изрим всё в той же манере. – Странно, ведь ты витаешь в облаках с тех пор, как Вахди тебе поклоны отвесили. Что, нравится быть признанным?
   
    – Не говори так, – Моран не верил словам друга. Он ожидал поддержки, похвалы, радости – да чего угодно, но только не зависти и злобы от Анарима. Парень не понимал, куда делась прежде сияющая улыбка, понимающий взгляд и чистота помыслов его друга, брата, соратника. Теперь перед ним сидел арди, который полон ненависти, ярости, гнева. Они заливали его сполна, не оставляя сил на борьбу. – Прежде ты был другим. Куда подевался мой друг?
   
    – Он умер! – отрезал Анарим. Он резко встал, нависнув над ничего не понимающим Мораном, заглянув в черноту глаз. Осталось неизвестным, что он там увидел, но его лицо искривилось от ужаса. Сжав кулаки до хруста суставов, изрим быстрыми шагами направился прочь из комнаты, громко хлопнув дверью.
   
    Больше маг Анарима не видел. Через пару дней после этого странного разговора из шкафов пропали вещи изрима. Пустые полки ещё напоминали о пребывании друга в комнате, оставляя неприятный привкус потери. Горечь одиночества никак не могла раствориться. Моран долго не мог понять, куда исчез его друг, даже не попрощавшись, но потом один из юных изримов рассказал, что видел парня, заходящего в комнату с рослым широкоплечим арди. Стальной взгляд мужчины и не слишком крепкое телосложение выдавали в нём Учёного Мужа, афайима, но морок, частично скрывавший крылья, доказывал обратное. Догадаться о наложении заклинания сокрытия можно было по преломлению света. Заклятие способно скрыть предмет, часть тела, внешность от глаз арди, но не в силах совладать с законами Мироздания.
   
    Несколько недель одиночества тянулись подобно вечности. Моран, конечно, пытался выкинуть из головы эту привязанность, убеждая себя, что Анарим волен поступать так, как хочет. Он вполне самостоятельный арди и гоняться за ним, как за маленьким ребенком, не будет никто. Но волнение не пропадало ни на минуту. Вдруг с ним что-то случилось? Может он, как обычно, напился в Кьяровой пещере и подрался с кем-нибудь, или он лежит в грязной канаве и умирает от побоев, возможно, он ушёл из города и на пустынной дороге на него напал фырсай , решив, что это отличный обед. А может быть, с ним всё хорошо, просто зависть не даёт покоя грешной душе, заставляя злиться на всех и вся.
   
    Очень скоро Моран убедился, что зря волновался за Анарима. С ним было всё в абсолютном порядке. Но за свою жизнь парню пришлось волноваться куда больше.   


Продолжение тут http://www.proza.ru/2017/03/17/1518