Время Великих потрясений. Отрывки из повествования

                (Из биографических воспоминаний моего отца: Гончарова Григория Родионовича " пролетарского журналиста", 1903 года рождения. События происходили в деревне Ключи, Солгонской волости, Ачинского уезда, Енисейской губернии. )
               
               


                «Биография—это единственная               
                правдивая история».  Томас Карлейль.
                Британский историк и философ.

                Раздел  первый. Первая мировая война.

                Глава первая:

                Мобилизация.

          Шел 1914 год.  Весной дядя Степан выехал со своей семьёй на заработки, замкнув  и заколотив свою избу. 1 мая по старому календарю я сдал экзамены,с отличием закончив трёхгодичную  начальную школу, за что единственный из учеников получил Похвальный лист на гербовой бумаге. Закончилось моё короткое детство на одиннадцатом году жизни. Началась трудовая жизнь. Весной работал в поле с отцом на бороновании. В начале лета ходил стажером драть дуб. После Петрова дня выехали на покос .  Сёстры Аксинья по 16 году и Анастасия 13 лет часто ходили работать по найму к зажиточным крестьянам косить и убирать сено.
         20 июля, в Ильин день в деревню пришла весть о начале войны с Германией и Австро-Венгрией. Началась мобилизация запасных солдат. Закрестились пред божьими образами старухи, запричитали женщины и заплакали дети. В такт им подвывали собаки. На людей, в том числе и на нас, подростков, свалилось ощущение тревожного ожидания неизбежной беды. Даже карканье ворон стало восприниматься по-другому и мы боялись: как бы они не накаркали несчастье  и на нашу семью. Сразу вспомнилось, как четыре года тому назад в начале лета на небе появилась ярко пылающая  звезда  с длинным и  менее ярким хвостом, напоминающая огненную метлу и наводящая страх  на людей в течение нескольких ночей. Старики и старухи говорили, что это не к добру, что на земле  скоро начнутся распри и войны, брат восстанет против брата, а сын —против отца. И наступят потом  голод и мор и призовёт  Господь на Страшный Суд всех грешников за грехи их тяжкие. И в мою душу стало закрадываться сомнение в словах отца, что Бога нет. Сбылись же предсказания стариков о  предстоящей войне, а затем могут сбыться и другие. ( Потом, уже взрослым я узнал, что это к Земле приближалась комета Галлея)
         Ушли на войну наши соседи Никифор Сильченко,  Иван Дм. Нестеренко, Никифор Степаненко, Карнаухов Владимир и другие. Наш отец был непригодным к военной службе.
        Деревня наша стояла на  столбовой дороге и по ней с обширного Минусинского края  в Ачинск, к железной дороге , двигались на обозах отряды мобилизованных  на войну мужиков. В нашей деревне происходила смена конных подвод. Для перевозки мобилизованных были согнаны крестьянские подводы из семи волостей. Все околицы села были запружены повозками и лошадьми. В течение двух недель двигались партии мобилизованных на подводах, останавливались и пересаживались на свежие подводы. По всей деревне стоял шум и гам.
   Дело в том, что первые партии поголовно были пьяными. По дороге они разгромили почти все вино-водочные лавки и растащили водку и вина. Некоторые отчаянные головы требовали от крестьян и сельских властей кормить их салом и мясом, заявляя, что их гонят, как баранов на убой, поэтому они должны пить вино и хорошо питаться.
 
      Деревня гудела, как пчелиный рой. Местные власти сбились с ног. Приехавший из Солгона  полицейский урядник ( младший чин) пытался навести порядок, но был нещадно избит и отправлен старостой в больницу.   Прибывший из Ужура становой пристав с двумя стражниками, покружив вокруг села, ретировался обратно, решив , что с двумя полицейскими ему порядок не навести.
       Помнится, как в первые дни движения эшелонов, мы с отцом остались дома. Шел убористый дождь и образовалась грязь. Часов с десяти утра началось массовое движение подвод с мобилизованными.  Слышались беспорядочные пьяные  песни и невообразимый шум. К нам во двор заехали три подводы , на которых было около восьми солдат. Тут же подъехали три сменные подводы. Солдаты и ямщики зашли в избу и расселись за столом, принеся с подвод водку и разную снедь. Стали выпивать и закусывать, произнося тосты за здоровье своих близких и за спасение Отечества. А один из солдат, будучи сильно пьяным, завалился на кровать и уснул. И когда его товарищи стали будить, чтобы ехать дальше, то не смогли его поднять и  уехали без него. Когда же он проснулся и поднялся, то встал на пороге избы и давай засучивать рукава рубашки, заявляя:   «Кто меня толкал? Сейчас я с вами рассчитаюсь!». При этом размахивал в воздухе кулаками. И отцу стоило больших трудов уговорить этого разбушевавшегося грубияна, вывести его на улицу и посадить в очередную  двигавшуюся повозку.

            На  следующий день мы с отцом выехали на пашню, где ночевали и жили на полевом стане до очередной субботы. Временами я ходил домой за хлебом. Деревня гудела и шумела и я быстро возвращался на стан, где царили спокойствие и тишина.

        Разбив и разграбив на трактовой дороге от Минусинска и до Ачинска все винные казённые лавки, первые партии мобилизованных, казалось бы, оставили  следующие партии без спиртного и на дороге должен бы  воцариться мало-мальский порядок.  Но не тут-то  было. Следующие поздние партии мобилизованных стали грабить винные лавки в сёлах, расположенных в стороне от тракта. Так, была разбита и разграблена казённая винная лавка в Солгоне, расположенном от тракта в 12 верстах .
        Характерно, что в одну из ночей группа отчаюг из мобилизованных  выехала из нашей деревни в Солгон на подводах ключинских крестьян. Разбив монополку и набрав в ней спиртного, они возвратились в Ключи. Одну из этих групп возил на своих лошадях Игнат  Воробьёв, наш сосед,сын Луки Ивановича. Ими было привезено много водки. Попойка у Воробьёвых шла почти целые сутки. Закончилась она скандалом: мобилизованные стали обвинять Луку Ивановича в том, что он украл и спрятал три четверти водки, требуя, чтобы он её вернул. В завершение скандала они его поколотили, но, не добившись своего, уехали дальше по тракту в Медведское. А  Лука Иванович действительно припрятал на своём гумне в соломе несколько бутылок водки.

       Уже под конец движения этих отрядов губернские власти вынуждены были послать казаков для усмирения буйствующих «рекрутов». В нашей деревне на постой остановилась группа казаков из пяти человек, а остальные на автомобилях проехали в южные трактовые сёла. Это была первая и последняя пьяная  мобилизация  Империалистической войны ( молва поначалу называла её Великой войной ). В августе 1914 года царским правительством продажа водки была запрещена и наступил  «сухой закон», отменённый лишь в 1925 году Советским Правительством за подписью  Председателя Совнаркома Рыкова, вследствие чего водку  в народе стали называть  «рыковкой».

    Должен сказать, что « сухой закон» проблему пьянства так и не решил и привёл к бурному развитию самогоноварения, особенно в период безвластия и гражданской войны, очевидцем чего мне пришлось быть.
      В январе 1915 года был произведён второй тур мобилизации в Действующую армию. Призывались ополченцы первого разряда до сорокалетнего возраста, то есть не служившие в кадрах и пользовавшиеся льготой первого разряда по семейным обстоятельствам. Снова вся деревня заполнилась крестьянами смежных сёл, привлечёнными для перевозки мобилизованных. В нашем дворе всё  это время жило от  трёх до пяти человек крестьян- «подводников» и  стояло  до десяти конных подвод.
       Наученные горьким опытом первой мобилизации, уездные и губернские власти  прислали в трактовые сёла наряды верховых казаков. В нашу деревню прибыл становой пристав с группой полицейских для обеспечения порядка и спокойствия. И вторая мобилизация проходила спокойно потому, что водки не было и торговля всякими алкогольными напитками была запрещена. Партии мобилизованных двигались спокойно, распевая заунывные военные песни. В то же время я услышал и запомнил частушку :
                « Мы  урядника побили, станового бить пойдём.
                Нам полиция знакома и тюрьма нам нипочём.»

       В апреле 1915 года, в самый период распутицы был проведён третий тур мобилизации старших возрастов. На фронте шли тяжелые, кровопролитные  бои. Русские войска  несли поражение и отступали под ударами более технически оснащённой германской армии уже зимой 1914-15 года. По тракту домой двигалось много раненых солдат на побывку и отдых или совсем изувеченных калек, потерявших кто руку, кто ногу. Останавливаясь на ночлег, они рассказывали о тяжелом положении нашей армии. Один калека так и говорил:
«Немцы засыпают нас снарядами. У них много самолётов и цеппелинов (дирижаблей). А у нас не хватает снарядов и даже патронов и простых винтовок. Плохо дело со снабжением армии всем необходимым. В нашей армии многие генералы, являясь немцами по национальности, допускали измену. Даже сам военный министр Сухомлинов подозревается офицерами в измене в пользу немцев.»
    Раненные также жаловались на бездарность  генералитета русской армии.
     А царское правительство продолжало проводить дополнительные мобилизации старших возрастов кадровых ополченцев первого разряда. В сентябре 1915 года были призваны ополченцы второго разряда. Досрочно призывали молодых. Только за один 1915 год было проведено три набора молодёжи. Так, например, в мирное время призывную комиссию проводили в Ужуре, куда ездили рекруты нашей Солгонской волости. А с началом войны создали дополнительные призывные участки. Молодёжь четырёх волостей, в том числе и нашей солгонской, стала проходить призыв в трактовом селе Рыбалка в 17 верстах от нашей деревни.
      В 1915 году первый  набор  прошел призывную комиссию в марте  в селе Рыбалка (Петропавловское). Второй набор в июне того же года. Помню, как ехала молодежь через нашу деревню и обратно, распевая печальные песни и частушки. Одна из них запомнилась :
                « Нас, молодчиков, угонят под Варшаву воевать,
                А наши милочки останутся картошкой торговать».
    А девушки в свою очередь напевали следующую частушку :
                « Пойте, девки, пойте все, а мне не до этого,
                Из Рыбалки привезли милёночка забретого».
    А третий набор был проведён в августе 1915-го. Призывалась молодёжь в возрасте 18 лет.
    Таким образом, уже в 1915 году все пригодные к  военной службе мужчины и молодёжь ушли на войну. Дома оставались женщины, старики и подростки; хозяйство стало приходить в упадок. Кроме того,  крестьяне несли большие повинности, особенно по перевозке, как мобилизованных, так и следуемых с фронта раненых и военнопленных. Большие партии пленных австро-венгров проследовали  в Минусинск зимой 1915 года.
       С начала войны почти не было такой ночи, когда бы в нашей избе не ночевали чужие люди. То были мобилизованные, раненные, следуемые на побывку домой, либо из дому обратно на фронт, либо крестьяне-подводчики.
   Спрашивается, как же мы размещались все в одной избе? Ведь семья наша состояла из  девяти человек. И обычно ночевало трое, а то и пятеро чужих.
     Мы, взрослые дети пять человек, сёстры Аксинья и Настя и нас трое ребят ложились все впокат на пол за печкой головами к стене дядиной избы. Под бок стелили в сплошную домотканые дерюги. Под голову клали две подушки. Одну для братьев и одну для сестёр. Укрывались все одной сплошной дерюгой. Мама с меньшей сестрёнкой Полей ложились головами к стене, окомляющей избу с улицы. Над головами у них была люлька (зыбка), висевшая на крюке, вбитом в потолочную балку, называемой  «маткою». В этой зыбке спал братик Ваня. Когда же он подрос, то спал с мамой, а Поля  перекочевала к нам. Зыбку стала занимать новорожденная Аня. 
      Отец с вечера ложился спать на печке. Приезжие чужие люди ложились головами к стене, окаймляющей избу со двора.. зимою с вечера топилась железная печка и в избе было тепло. Потом, глубокой ночью, когда все спали крепким сном, печка прогорала и в избе, а особенно на полу, становилось холодно. Тогда я с Петей и Федей забирались к отцу на русскую печку и устраивались там спать до утра, подложив под голову валенки, которые там сушились. Под боком ничего подостланного не было. Одно голое, но зато тёплое глинобитное  тело печи.
       Сейчас даже трудно поверить и представить, в какой тесноте и в каких неудобствах спали и отдыхали крестьяне и их дети после тяжких трудов. О кроватях, матрасах и одеялах тогда крестьяне даже понятия не имели. Основной постелью была домотканая дерюга. Укрыться же от холода простой овчиной шубой в то время считалось роскошью
      У ночующих проезжих людей постелью служила их одежда. Обычно шубы и полушубки, а у солдат : шинель. Она у него была под головой, под боком и сверху и всё в одном экземпляре, согласно бытовавшего тогда анекдота.
   Правда, была у нас полутороспальная деревянная кровать. Стояла она слева от порога, а справа от него была стена русской печи. Но на этой кровати обычно никто не спал. На неё складывали утром постель, а сверху верхнюю одежду, в том числе и одежду приезжих людей. Утром, когда все поднимались после  сна, в избе наблюдалась невообразимая теснота и суета, как в муравейнике. Тогда все меньшие дети загонялись на русскую печь и выглядывали оттуда, как птенцы из гнезда. Особенно, теснота обострялась в марте и апреле. Обычно мать в этот период ставила в избе кросны и на них ткала полотно. За эту ужасающую тесноту мы с Настей прозвали наш дом , как и дом свата Нестеренко «халупами»
    В летний период теснота смягчалась тем, что взрослые дети устраивались спать в кладовой или в амбаре.  А то и вовсе жили на полевом стане.

                Продолжение следует.

 На снимке: Здесь с 1838 по 1960 год стояла деревня Ключи. Снимок сделан с того места, где была усадьба Гончаровых.