Москва

Я снова был в Москве. Для меня Москва – это предбанник. Я здесь вечно проездом и никогда надолго не задерживаюсь. Проскочил быстро – и дальше.

Всегда терпеть не мог этот город. Грязный, мрачный, разбитый. Деловой. Ненавидел до тех пор, пока в последний раз после дикой пьянки не потерял здесь свой телефон. "Ну вот, – подумал я, – наконец-то этот город проявил ко мне хоть какие-то чувства". Так мы стали родниться.

А началось все банально. С бутылки водки в бильярде местного значения. Я только прилетел из Америки, чтобы распространять здесь идеи загнивающего капитализма, как мы – я, брат и наш общий друг – решили проветриться и немного погонять шары.

Выпили одну – за ней пошла вторая. Я стал все точнее забивать шары в лузы. Брат же – наоборот – сбил прицел и никак не мог ни одного закатить. Мы заказали мясной нарезки.

После второй откуда-то нарисовалось еще триста грамм "Столичной". "В Америке, – подумал я, – тебя никто так не примет". И бросил свою идею по распространению чужих американских ценностей на нашей родной – ну или почти родной, учитывая мое белорусское происхождение, – земле.

Все шло хорошо, до тех пор, пока в какой-то момент я не услышал шум за своим правым плечом. Оказалось, что Саня – наш товарищ – пытается втолковать испуганной и наглой официантке, что она налила нам меньше трехсот. "Да и, – говорит, – в тех двух первых бутылках тоже не по пятьсот было". Доля бреда в этом, конечно, была. Он совсем забыл, что из графина мы уже выпили по одной и что бутылки нам приносили запечатанные. Но Саня человек строго принципиальный. И объяснить кому-то, что тот напортачил, – это он считал одной из своих прямых московских обязанностей. Брат же, как истинный друг, слушая все это, тоже начинал заводиться и, пья одну за одной из графина, пытался доказать, что водки с каждым разом нам наливают все меньше.

Потом – больше. Стали доказывать, что сока нам тоже не долили. Тут Саня вконец рассвирепел и попросил администратора. "Или директора, или начальника, или кого угодно, кто выше председательского кресла!" – кричал Саня.

Выходили мы под крики Сани о том, что завтра тут всех уволят. "Мой один звонок, – от всей души восклицал он, – и завтра вы тут полы подметать будете!"

В ту ночь я понял, что Москва – все же душевный город.

Несколько следующих дней были покрыты загульной туманкой. Мы куда-то выходили, что-то покупали, что-то пили. Потом была история с телефоном. Потом – как одна барышня оставила на салфетке мне свой номер с надписью "Секси бой", а я даже и не просил. С этого и начались мои хождения по бабам. Я сводил ее в кино, мы выпили глинтвейна, поцеловались немного в темном морозе, и я поехал домой. Пообещал, что сходим еще раз, только уже по-серьезному, в мой следующий приезд. Она мягко согласилась. Кажется, ей было восемнадцать.

После этого была чебуречная, Красная площадь, кафе на четвертом этаже ЦУМа, где мы квасили водку прямо возле входа в культурный кинотеатр, какие-то рестораны, домашние посиделки у друзей, мимолетные дела и сплошная романтика. Я еще больше влюбился в этот грязный и покомканный город. От него стало пахнуть потом близкого друга.

Предбанник стал обрастать душой и новыми знакомствами. На Крещение, хоть я и неверующий, пришлось выпить коньяка и окунуться в прорубь. Я думал, будет холоднее. Кожу обожгло три раза, и я новым человеком вышел на лед, припорошенный снегом. Как было в кино: город – страшная сила. Засасывает. Так и меня – засосало.

Познакомился с местными органами, когда писал заявление на кражу телефона. Помойно-бетонное помещение прямо у Арбата и надменно-тупой охранник. "Пишите заявление, – сказал он. – Вон там все бумажки, и ручка там же". Написал, сдал дознавателю, хоть и без особой надежды. А потом оказалось, что телефон продают на запчасти на Горбушке. Я чувствовал, как душа города открывается мне все больше.

После проруби я по-свински нажрался, чтобы закрепить неповторимый опыт, а на следующий день мы выезжали на родину. План был пробыть в Москве два дня и двинуть дальше. Обернулось это двухнедельным загулом. Город стал совершенно родным.

А Саня так и не позвонил кому-то, чтобы всех уволили из бильярдной. Уже через пару дней мы играли там, как ни в чем не бывало, а официанты нам улыбались еще шире. Так здесь все работает – с людьми становишься роднее через препятствия.