Black and White

Часть первая. Black


Было летнее воскресное московское утро. Настя проснулась, потянулась, повалялась в постели ещё минут двадцать, откинув простынь и наслаждаясь лёгким бризом из открытого окна, потом встала и пошла в душ. Затем она не торопясь позавтракала, наблюдая из окна дворовую жизнь. После завтрака Настя помыла посуду, оделась и отправилась в путешествие по Москве. Погода выдалась отличная и Настя с удовольствием бродила по маленьким улочкам Китай-города, дошла до Чистопрудного бульвара, посидела там в тени деревьев. Окружённая воскресной толпой, Настя получала удовольствие от этого разношёрстного отдыхающего муравейника с детьми, колясками, группами студентов и школьников на скейтах, бабушек на скамейках, делавшего город живым и подвижным. Она подумала, что жизнь - хорошая штука и каждый достоин хорошей жизни. Изначально достоин. С рождения. Но почему-то, рождаясь одинаково голенькими и лысенькими, с двумя ручками, двумя ножками, одним сердцем и одной головой, все дети, помахав друг другу ручками у дверей роддома, постепенно получают разную судьбу. Настя сидела на скамейке и наблюдала за многочисленными маленькими человечками, выведенными по случаю хорошей погоды на улицу. Человечки бегали друг за другом и за голубями, сидели и лежали в колясках, сосали соску или палец, кормили лебедей или сами уплетали яблоко, апельсин или печенье. И уже здесь и сейчас, у этих маленьких существ закладывалась разная судьба. Кто-то из них станет летчиком, а кто-то врачом, кто-то адвокатом, а кто-то бандитом. Кто-то доживёт до девяноста лет в уютном доме на Остоженке в окружении трёх детей, семи внуков и четырёх правнуков, будет похоронен на армянском кладбище на третьей линии справа от входа и прикрыт солидным надгробием из тёмного мрамора, а кто-то замёрзнет в двадцать пять лет на трассе из Надыма в Новый Уренгой и найдут его только поздней весной и похоронят без особых почестей и не сообщат никому о его смерти, потому что некому. Сейчас этих маленьких человечков объединяло, пожалуй, только одно. Они были самые занятые на бульваре. Никто не смог бы упрекнуть их в бездеятельности. Они все время были в движении. Если, конечно, они не спали. Движение было смыслом их жизни.

Любовь к брожению по городу у Насти появилась в институте. В школе она всегда без всякой охоты ездила на экскурсии с классом по историческим местам. Поступление же в институт и подработка в редакции курьером перевели её в ряды взрослой самостоятельной молодежи, дали ей возможность свободного передвижения в пространстве и гуляние по Москве с одновременным изучением на ходу в интернете информации о домах, улицах, церквях и музеях стало доставлять ей огромное удовольствие. У Насти не было много подруг, она не любила компании и много свободного времени проводила в исследованиях то одного, то другого района Москвы. На третьем курсе эта её привычка почти на год приостановилась в связи со знакомством с одним парнем. Познакомилась она с ним во время очередной её прогулки по Москве, в Лужниках. Настя к тому времени исследовала уже почти весь центр и стала расширять ареал своих прогулок. В одну из суббот она дошла до Лужников пешком, начав с Арбата, вырулив переулками на набережную и пройдясь у Новодевичьего монастыря. В Лужниках она присела на скамейку с учебником истории искусств поучить перед семинаром. Скамейка стояла прямо на набережной и смотрела на другой берег, на лес и горку для прыжков на лыжах. Вид и окружающая атмосфера нисколько не отвлекали Настю от книги, а даже наоборот, способствовали более приятному и лучшему усвоению материала. Мимо периодически фланировал, не торопясь, народ на роликах, велосипедах и редкие мамы с колясками. Настя начала приглядываться к роллерам на предмет попробовать самой. Один из проезжавших мимо парней сделал пижонский разворот и приземлился на её скамейку. Парень видно был из напористых и его манера знакомств полностью повторяла его манеру езды на роликах. Он не стал долго ходить вокруг да около, а напрямик высказал комплимент Настиной красоте, спросил её о содержании книги и, не давая ей опомниться, предложил научиться кататься на роликах. Так Настя познакомилась с Марком. Но через полтора месяца Марк втихаря переключился на Настину подругу. Настя узнала об этом и закончила знакомство.

В понедельник Настя немного опоздала и начальник вызвал её к себе. Настя работала в редакции одной газеты, устроилась туда совсем недавно и решила, что сейчас ей будет первый нагоняй. Но главред велел сесть и заговорил о деле, начав давать ей задания на неделю. Настя записывала основные моменты, параллельно изучая кучу стикеров с напоминаниями, наклеенными на календарь, сейф и края монитора. Стикеры были разных цветов, красного, желтого и зеленого, определяя важность события, и такая комбинация наводила Настю на мысль, что где-то недалёко в одном из ящиков стола у начальника должна лежать травка.
- Эх, - растянул начальник, глядя на Настю и ожидая, пока она запишет очередной ключевой момент. - Был бы я помоложе...
- И что, Сергей Петрович?
- Я бы тебя охмурил, Настена.
Настя нагло посмотрела своими зелёными глазами на начальника и сказала:
- А может, Вы не в моем вкусе, Сергей Петрович?
Сергей Петрович немного опешил, но быстро справился:
- А куда бы ты делась. Я в молодости ого-го был.
Настя не стала уточнять, что, мол, с молодости у Вас, Сергей Петрович, прошло лет дцать, а, будучи умной девушкой, продолжила диалог в правильном направлении.
- Много женщин было?
- Да, много.
Тут Сергей Петрович задумался и потом повторил:
- Много. А сейчас прикидываешь - а вспомнить то и нечего. Так, поразвлекались, повеселились. А чтоб что-нибудь глубокое, так и не было вроде.
Настя решила, что спрашивать про жену не имеет смысла, а чем ещё она могла бы помочь начальнику, не нашлась и промолчала.
- А у тебя то сколько парней было? - продолжил Сергей Петрович для поддержания разговора.
- Один. Пока хватит.
Сергей Петрович оценивающе посмотрел на Настю и мудро ответил:
- Что ж, бывает. Не всем с первого раза везёт. Ничего, встретишь ещё своего. Молодая.
Сергей Петрович помолчал ещё некоторое время в раздумиях о прошлых связях, потом, решив не предаваться пессимизму, воспрял духом и спросил:
- А ты почему к нам пришла? Тебе нравится здесь? Только честно.
- Если честно, то нравится. Пока, по крайней мере.
- А почему на телевидение не попробовала пойти? Данные у тебя на уровне. Языки, внешность, умение говорить... Или пробовала?
- Не хочу. Мне не нравится телевидение.
- Почему? Там же круто.
- Журналистика отражает время. Телевидение его крадет. Вы сами смотрите ящик?
- Ты имеешь в виду наши новости? - улыбнулся Сергей Петрович. - В некоторых случаях смотрю. Надо видеоряд сопоставить с текстом. Но вообще, дорогая, у меня есть другие источники информации, сама понимаешь.
- Я понимаю. Поэтому я даже и не пробовала.
- Ну и правильно, у нас лучше.
- Если уж совсем честно, когда я была первый раз у Вас на собеседовании, мне понравилось, что Вы ходите без костюма.
- Как интересно! А почему такое воздействие на тебя оказывает костюм?
- Я не люблю костюмы.
- Обычно женщинам нравятся мужчины в костюмах.
- Я не обычная женщина.
- Не поверишь, даже необычным женщинам обычно нравятся мужчины в костюмах.
- Наверное, я совсем необычная женщина. Обычно люди в костюмах занимаются двойной фигней - они занимаются ей сами и заставляют заниматься других.
Сергей Петрович хмыкнул, потом призадумался. Но опять ненадолго. Сергей Петрович был оптимистом и долго что-то обдумывать не умел.
- У тебя своеобразное мышление, Настя. Но это хорошо в нашем деле. Костюм хорош тем, что он обязывает, дисциплинирует. Это форма для тех, кто не носит другую форму - полицейского там или пожарного.
- Но Вы то не носите костюм.
- Почему, иногда ношу. На официальные встречи. А здесь я сам себе хозяин, зачем мне костюм? Я их тоже не люблю. Но вообще то, в костюмах много карманов, это удобно. Вы всё носите в сумочках, а мы в карманах.
- Мне кажется, если не принимать в расчёт традиции и принятые нормы, костюмы любят носить нереализовавшиеся личности. Им чудится, что форма дополняет их пробелы. Прикрывает их неполноценность. Цельной личности не нужна форма. Вы знакомы с теорией Эриксона о возрастах?
- Какого Эриксона?
- Эрика Эриксона, не того Эриксона, у которого Эриксоновский гипноз, а психолога, психоаналитика.
- Про того слышал, а с этим Эриксоном и его теорией не встречался.
- У этого Эриксона есть теория развития личности по стадиям. По Эриксону на седьмой возрастной стадии люди обладают самым высоким творческим и деятельным потенциалом. То есть, чего-то уже достигли в жизни, занимают какие-либо должности. Но если личность, именно сама личность, а не человек в кресле, развивается неправильно, этот человек, теряя смысл жизни, начинает тратить силы на власть и потребление, а не на своё развитие. Эриксон конечно ничего не пишет про костюмы, но я их назвала про себя "пиджаки". И самое плохое, что имея власть, они учат других, как жить. Думая, что наводят порядок, они сковывают свободу и дальнейшее развитие.
- В тебе, Настя, звучат антисоциальное нотки.
- Попросту социальные цели у нас разные. И у меня есть все основания считать, что мои не менее, а может быть, и более социальны.
- Но согласись, что без них государство не сможет существовать. Пусть даже они не будут носить костюмы. Полиция, армия, врачи - все носят форму. Госслужащие, деловые люди носят костюмы. Это их форма. Без госслужащих же не обойдёшься?
- Да, так сложилось, что без них никуда. Увы. Но у нас все оказалось перевёрнутым с ног на голову. Они считаются в государстве главными, они управляют нами - армия, полиция, депутаты, правительство, а не наоборот.
- Может быть, я открою для тебя тайну, Настя, но правительство и остальные особо "любимые" тобой структуры нужны, по большому счету, только для того, чтобы народ работал. На этом и держится государство. Ты согласна, что люди должны пахать и сеять?
- Конечно. Но...
- Обожди. Ты согласна, что люди сами по себе работать не будут? Они в большинстве своём ленивы, как Обломовы. Дай им волю, они даже нашу газету читать не будут, хоть бесплатно её раздавай.
- Если выстроить систему взаимоотношений, то вполне возможно, что будут.
- Читать или работать?
- Не издевайтесь, Сергей Петрович. Работать.
- Ты хочешь выпустить в свет ещё одну утопию? Их уже предостаточно сочинили. Настя, я понимаю, у тебя юношеский максимализм, но ты уже взрослая девочка, институт закончила. Система уже выстроена. Исторически сложилась. Плохо ли, хорошо ли, но сложилась в государства. И сама понимаешь, у государства есть много функций. В том числе, организовывать.
- Я понимаю, Сергей Петрович, Вашу иронию, но у меня есть своё представление о том, чем должно заниматься государство и как. И я себе не так вижу его цели.
- Тебе надо выбрать своего депутата, и он будет решать твои вопросы на законодательном уровне. Если, конечно, такой найдётся. В чем я сильно сомневаюсь.
- Я это всё понимаю, Сергей Петрович. Надо быть активным гражданином, голосуй, а то проиграешь и так далее. Вы абсолютно правы - такого депутата не сыщется. Сама система так устроена, что ей не выгодно другое устройство. Ей выгодны рост цен, рост потребления, увеличение прибыли, рост добычи газа, нефти и прочей химии, что горит, плавится и из чего можно сделать что-нибудь отличное от того, что это представляет собой изначально в природе. Ей выгодны, как ни странно, бедные, нищие, болезни и войны. И люди в разнообразных формах и изысканных костюмах все более эффективно поддерживают эту систему в балансе.
- И что же надо сделать, чтобы изменить систему?
- К сожалению, не знаю. Большинство это устраивает.
- Может быть, все таки, не все всех устраивает? Войну, например, вряд ли все хотят. Или болезни.
- Но войны все же происходят и регулярно. Значит, кто-то их хочет. Догадываетесь, кто? Люди в костюмах. Доярка Нюра из колхоза "Первомайский" или китаец Ли Цзяо, собирающий верхние чайные листочки, вряд ли хотят. Но они не рулят. И, самое интересное, люди в костюмах делают так, что в конечном счёте и эта доярка и простой китаец начинают думать, что война нужна.
- У тебя уже и программа, наверное, есть, Насть?
Сергей Петрович подался вперёд, положил локти на стол и приготовился слушать.
- А Вы не смейтесь, Сергей Петрович. Программа, не программа, но своё видение вещей есть.
- И что насчёт войн?
- Чтобы не было войн, надо выполнить одно простое условие - чтобы не было людей, которые хотят воевать. Чтобы им было не выгодно воевать. Все речи про то, что они исполняют свой долг, защищают Родину и так далее - не более, чем сказки. Они, разумеется, уверены в этом постулате. Но это их реальность. Маленькая такая, личная реальность. У них такой междусобойчик узкий, в котором принято считать, что мира без войны не существует. Правила жизни такие. Ну сложилось вот так историческое развитие, как Вы говорите. Им невдомек, что мир гораздо обширнее, объемнее и разнообразнее этих правил. Вернее, что правила можно и нужно менять. Может быть, им не нравится убивать. Могу поверить. Не сразу, но могу. Но убивать - это непременное условие любой войны. Если не убивают, это не война, не так ли? И ещё им нравится оружие, нравится порядок, особенно нравится наводить порядок, нравится сила. От силы они просто тащатся. Будь то физическая или техническая. Если ты жмёшь сто пятьдесят кг - это сила! Если танковый снаряд прошивает семисантиметровую броню - вау, это сила! Это класс! Чистое небо над Родиной их, конечно, радует. Но если это небо будет слишком долго чистым, это будет для них подозрительно. Не может такого быть! Кто-то обязательно замышляет пакости, хочет напасть на их Родину и загадить их чистое небо своей чёрной копотью. Им нравится форма и многое другое, что присуще только войне и ничему другому. Одна проблема. Этих людей нельзя просто убрать. Сразу появятся другие.
- Ладно, Настя, я тебя понял. Ты там все записала? Давай, топай, мне на встречу пора. Кстати, пиджак все-таки придётся надеть. И печень приготовить. Важные ребята будут.


Домой Настя вернулась уже поздно, съездив по делам в три места. Голова гудела от информации, разговоров и московской жары, но она была довольна собой. Зайдя в квартиру, Настя сразу направилась в ванную, чтобы поскорее предать своё молодое тело свежему, живительному потоку из душа. Она скинула одежду и уже хотела с радостным возгласом "Харе Кришна" прыгнуть в ванную, как вдруг обнаружила маленькую неприятность в виде лужи под ванной. "Только не стояк!", - подумала Настя. Дом был старый и даже махонькие капельки на стояке, как бы ни были они похожи на милый и родной березовый сок на древней почерневшей березе, грозили перерасти в далеко идущие, а вернее, текущие, проблемы. Настя ринулась проверять стояк, но тот был хоть и стар, но сух и твёрд, как очень толстый вековой экземпляр черного бамбука. Настя вытерла лужу и стала наблюдать. Воды вроде не появлялось и Настя решила, что для скорейшего выявления источника скрытых вод надо провести провокацию. Она вставила пробку в ванную, и пока там набиралась вода, начала шарить по разным трубам. Трубы были сухие. Настя вытащила пробку из ванной и стала следить за полом. Вода издала глухой бульк и радостно устремилась куда-то к центру Земли. Воды на полу не прибавилось. Настя пошла дальше и, наконец, нашла трубу-виновницу. Она скрывалась почти за кафелем и подсачивавшаяся из соединения вода стекала за плитку и появлялась уже снизу у пола. Настя поняла, что катастрофы в ближайшее время не ожидается, и с чистой совестью нырнула под душ. Насладившись целительным водопадом, она вытерлась, накидала на пол тряпок и, так как было уже совсем поздно, пошла спать.

Утром Настя пошла в ванную и убедилась, что течь из трубы, хоть и небольшая, но сама не лечится и, позвонив подруге с работы и объяснив ситуацию, пошла в ДЭЗ. ДЭЗ был недалеко, практически в таком же старом доме, как и Настин. Настя вошла и, бредя по тёмному и извивающемуся, как анаконда, коридору, стала искать признаки жизни. Наконец, она услышала разговор, а потом появился и свет и Настя увидела открытую дверь, откуда лилась качественная разговорная речь. Из коридора видно было только шкаф с папками и Настя остановилась, выжидая удобный момент, когда разговор закончится и можно будет зайти.
- Я же сказал, б..., два мешка цемента и плитку на Дурова привезти! Где вы, б..., шляетесь?! Что? Так это когда, б..., было?! Ты уже давно здесь должен быть и цемент грузить, б...! А плитка, б..., должна уже в машине лежать и не хрюкать. Срочно, б..., я сказал!
Настя осторожно заглянула в кабинет и увидела то, что и ожидала увидеть - грузного мужика с ещё не отошедшим от напряжения багровым лицом. Любой экстрасенс средней руки легко бы увидел, что аура начальника была сплошь коричневая с чёрными пятнами и метала эфирные молнии, часть которых уходила прямо в телефон, видимо, чтобы поразить слушателя на другом конце через ухо прямо в мозг, а ту часть, которую не могла вместить маленькая старая Нокия, брали на себя окружающие предметы - батарея отопления, сейф рядом и красочный макет района на соседнем столе, выполненный и раскрашенный очень натурально и подробно, вплоть до скамеек у подъездов. Мужик, увидев Настю, бросил телефон на стол, помолчал немного, сдавливая адреналин с лица и шеи обратно в надпочечники и потом спросил:
- Что Вам, девушка?
- Извините за беспокойство, у меня труба течёт, можно мастера вызвать?
- Стояк? - быстро спросил начальник и в глазах его застыла тревога. Подобное выражение лица Настя уже видела один раз у дежурного врача реанимации одной из московских городских больниц, где Настя навещала подружку, прооперированную по поводу аппендицита. Настя беседовала в коридоре с врачом и в это время из дверей реанимации вышла медсестра такого телосложения, как будто она была старшая сестра гренадёра, а отец был кузнец, гнувший подковы и передавший ей все полномочия и способности в этом деле, и сказала баритоном:
- Пал Семёныч, у Малышева трепетание. Набираю?
При слове "трепетание" у молодого врача появилась тревога в глазах и он скрылся за дверями. Настя не знала, что значит трепетание, но она подумала, что при виде такой медсестры у неё тоже что угодно затрепетало бы, а если бы трепетало до этого, то уже само намерение сестры "набрать" что-то напрочь вылечило бы любое трепетание. Настя могла только догадываться, что там собиралась набирать медсестра-дочь-кузнеца, но никаких сомнений в том, что она была мастер набирать, не было, а любой усомнившийся в этом сильно пожалел бы.
- Нет, не стояк. В ванной труба, под фальш-коробом. Сочится. Если бы прокладка, я, может быть, и сама, а здесь мастер нужен.
- А-а, - расслабился начальник, погладив усы. Глаза его размякли. - Мастера нельзя, слесаря можно. Мастера, мля, все в искусстве, на Крымском Валу торчат. Видите, какие у нас мастера? - кивнул он на телефон. - Шучу, девушка. А чо не позвонили? Адрес какой? Вы когда дома будете?
Настя продиктовала адрес, телефон, записала телефон ДЭЗа на будущее и тут начальнику позвонили на мобильный и только задремавший где-то в глубинах его тела адреналин вновь начал распространяться по телу.
- Японский валенок! А я же тебе говорил, что кабеля там идут, - вкрадчиво сказал начальник, но было заметно, что адреналин уже на подходе. - А во втором подъезде, дорогой, скажи, что?
Настя поспешила удалиться, не только потому, что понимала, что стесняет начальника в выражениях, но и потому, что не хотела быть свидетелем апоплексического удара, красочное описание которого она читала недавно в одном старом рассказе.
Пройдя обратно к выходу, она остановилась у стендов и почитала ценную информацию о часах работы ДЭЗа, правилах противопожарной безопасности, отчёт о проведённой дератизации и благодарность жителей за работу коммунальщиков. Совсем в дверях она столкнулась с процессией из рабочего и женщины, направлявшихся, судя по всему, в кабинет к начальнику. Женщина семенила за рабочим и повторяла:
- Так ведь Михалыч же сказал - срочно! Я же...
- А что не срочно, Степановна?! Что, б..., не срочно?! У нас все срочно! А когда я пятиэтажку в Лаврском буду делать? В своё воскресенье что ль, б...?
Взор рабочего был суров, недвусмысленно указывая на то, что аура начальника через минуту опять испортится. Монолог рабочего, прерываемый репликой женщины "Так ведь Михалыч...", постепенно отдаляясь, затих в гулком брюхе спящей ДЭЗовской анаконды. Настя вышла из дома, впечатленная темпом и высоким эмоциональным уровнем работы коммунальщиков, вообразила встречу и разговор в кабинете начальника и, живо представив, как он выкатывает глаза, хватает ртом воздух, машет руками и сметает со стола все вещи на пол, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Она даже оглянулась назад, но двери и окна ДЭЗа свято хранили тайну происходящего. Настя подумала, смогли бы рабочий и секретарша сделать начальнику кровопускание, как полагалось в давние времена при апоплексии. Но, вспомнив суровый взгляд рабочего и беспомощный вид Степановны, Настя пришла к выводу, что вряд ли они будут заниматься этим делом и тогда в её воображении возник доктор аккуратными усами и бородкой, в пенсне и с потёртым коричневым кожаным саквояжиком с металлическими застёжками. Настя в деталях представила, как доктор спокойными, но быстрыми и точными движениями достал жгут, склянку со спиртом, толстую иголку, ещё какие-нибудь специфические медицинские принадлежности, цыкнул на причитавшую Степановну, приказал ей принести тазик и так же спокойно сделал все, что нужно. Завершилась колоритная картинка у Насти в голове возвращением к жизни больного Михалыча и советом доктора беречь нервы. Удовлетворённая представленным финалом, Настя пошла на бульвар, забыв через две минуты о насыщенной и напряженной жизни ДЭЗа.
А начальник, обсудив с рабочим все животрепещущие вопросы, включая сакральную пятиэтажку в Лаврском и выходные, и выделив в ходе беседы в окружающую среду через слова и кожу весь лишний адреналин, посидел немного в кабинете, посмотрел в окно, потом тяжело вздохнул, огладил усы и допил остатки холодного чая. Бесцельно пошарив глазами по столу, встал, потрогал свой живот, помедлил и затем ослабил ремень на брюках на одну дырку. Потом, постояв ещё немного, поджал нижнюю губу, как делают мужчины, когда завязывают галстук, и затянул ремень обратно, надел пиджак, сгрёб со стола зажигалку и сигареты и пошёл на улицу, бросив секретарше фразу "Я на территории". Выйдя из ДЭЗа, Михалыч закурил и пошёл прогулочным шагом по переулкам, без всякого интереса, по привычке поглядывая на дома и окна. На стене одного дома он увидел примитивное граффити, очень напоминавшее мужской половой орган, достал телефон и позвонил.
- Аллё, Степановна, пошли кого-нибудь на Троицкую пятнадцать, тут опять бессмертное произведение кисти неизвестного художника.... Да член нарисовали, какое ещё произведение! Степановна, ты как... Да, пусть замажет... Да бежевая, какая у нас ещё может быть... Если нет, так желтой, неважно. Потом бежевой докрасим... Да, давай.
Он перешёл под землёй Садовое, бросив стольник старику, мучившему гармонь в переходе, дошёл до Сретенки и пошёл по тротуару без видимой цели, не смотря уже на осточертевшие дома, а глядя просто вперёд. Навстречу медленно тащился поток машин. Было не жарко и в большинстве машин окна были опущены. Скучные водители, как сидячие памятники, смотрели прямо перед собой, как будто всматриваясь в будущее Родины, которое, судя по выражению их лиц, было туманно и не радужно. Пройдя половину, Михалыч увидел вдалеке, на пересечении с Бульварным кольцом, светофор. "Если будет зелёный, когда дойду, то брошу курить", - подумал вдруг Михалыч и сам удивился такому ходу мыслей. Он шёл дальше, не меняя темпа и когда достиг перекрёстка, светофор переключился на зелёный. "Однако!" - сказал вслух Михалыч и двинулся дальше, ожидая, что же ещё преподнесёт ему сегодня судьба. Впервые за несколько лет, а ещё точнее, за много лет, он шёл по городу без определённой цели. После небольшого изгиба улицы по правой стороне пошла белая монастырская стена. Вход в воротах был открыт, рядом, как швейцар, стоял удрученный жизнью и внутренними страданиями бомж и лицом и всей позой пытался разжалобить прохожих. Михалыч ничего не дал и прошёл в ворота, инстинктивно пригнув голову. Во дворе монастыря было тихо и хорошо. Михалыч прошёл по дорожке и остановился поодаль от входа в храм, не зная, что дальше делать и зачем он вообще сюда пришёл. Он постоял ещё некоторое время, осматривая двор и хотел уже уйти, но в это время из дверей храма вышел монах в чёрном одеянии и, поддерживая крест на груди, направился в соседнее здание. Михалыч пригляделся к монаху и от удивления выдал непонятный звук, похожий на кашель. Звук привлёк внимание монаха и он посмотрел на Михалыча.
- Игорь? - неуверенно спросил монах после нескольких секунд паузы, приглядываясь к Михалычу, и потом сказал более уверенно, - Чепурной! Игорь!
- Олег? - так же неуверенно сказал Михалыч и пошёл навстречу монаху. - Вот те раз! Вот кого не ожидал...
- Да, занятно, - сказал монах, улыбаясь и протягивая руку Михалычу. - Какими судьбами? Ты ходишь в наш храм? Я тебя не видел раньше.
- Да нет, это я так зашёл, - застеснялся почему то Михалыч и отвёл глаза. - Гулял тут... Работаю я тут, - Михалыч махнул рукой назад, - решил прогуляться. Случайно вот забрёл.
- Ничего случайного не бывает, Игорь, - улыбаясь, сказал Олег-монах. - Значит, надо было тебе зайти сюда, раз мы встретились.
- Ты думаешь? - улыбаясь, спросил Михалыч.
- Я не думаю, я знаю. - так же улыбаясь, ответил Олег. - Пойдем, присядем, поговорим. Ты торопишься?
- Как ты попал то сюда? - кивнул Михалыч на храм, когда они сели на скамейку. - Давно здесь? Ты же, вроде, физикой занимался.
- Астрофизикой. Здесь лет десять уже. Как попал? Длинная история.
- К Богу с возрастом потянуло? - подмигнул Михалыч. - Шучу. Наверное, это следовало ожидать. Ты ещё в школе отличался от всех. Каждому, конечно своё. И как, доволен?
- Я бы не сказал, что это подходящее слово для этого. Не та категория. Я скорее сказал бы "удовлетворён". Я ведь не сразу сюда пришёл. После института быстро прошёл аспирантуру, защитился. Работал в Штатах в области фундаментальной астрофизики. Понимаешь, дело не в том, что отличался от всех. Хотя, может быть, и отличался. Главное, когда занимаешься глобальными научными вопросами, фундаментальными, так или иначе затрагиваешь глобальные жизненные вопросы. Читал, думал, думал, читал. Разговаривал. Слушал. А если очень много думать, постепенно переезжаешь или в дурдом или на вершину. Но в этом мире трудно оставаться.
"Да-а, сколько же время прошло?", подумал про себя Михалыч, глядя на Олега, его бороду, чёрное одеяние. "И ведь когда-то мы были просто Олег и Игорь, а сейчас он небось отец Олег, а я - Михалыч... Ну иногда Игорь Михалыч. Как судьба то...".
Они стали вспоминать школу, кто кого последний раз видел.
- Ты сам как живёшь, Чеп? - спросил Олег, когда они уже обсудили несколько одноклассников. - Чем занимаешься? Выглядишь солидно!
- Да нормально, - пожал плечами Михалыч.
Олег молчал, ожидая продолжения, но Михалыч не стал углубляться в детали своей жизни.
- Что-то ты грустный, Чеп. Устал или случилось что?
- Да нет... Надо посидеть как-нибудь, - сказал Михалыч стандартную фразу. - Вспомним школу...
- Так ведь и так сидим, - ответил Олег, внимательно глядя на Михалыча. - Рассказывай.
Михалыч помолчал, раздумывая, и вдруг сказал:
- Вроде нормально. С одной стороны... А с другой... - Михалыч старался грамотно подобрать слова, - ты, наверное, разбираешься в этом... Понимаешь, Олег... Устал я... Живёшь, работаешь, зарабатываешь, собачишься каждый день... Всё есть - дом нормальный свой, машина, за границу ездим, квартиру дочери купил, стараюсь, а они... Как чужие. Дочка с внучкой не хочет в гости приезжать. Жена - одно на уме, Дубаи да Милан. А для кого я это все? Для себя, что ль?
- Да, Игорь, знакомая история. К большому сожалению, это очень давняя проблема. Конечно, для себя, Чеп. Мы всё для себя делаем. Думаем, что для других, а на самом деле для себя. Чтобы удовлетворить своё Эго, что мы все делаем правильно, чтобы чувствовать себя спокойно, на своём месте, осознавать, что исполняем свой долг. А устал, потому что лишнее берёшь на себя. Вон, посмотри на воробьев. Живут себе птахи, чем Бог послал. А мы все запасаем. На чёрный день, на два чёрных дня, на всякий случай, детям, внукам...
- Белки тоже на зиму запасают.
- Правильно. Но на одну зиму. Мы же запасаем на десять, на двадцать зим.
Воробьи не слушали проповедь Олега-монаха. Небольшая компания серых прыгала по земле в поисках корма. Другая ватага воробьев сидела внутри пышного куста и, защищённая плотными ветками и листвой, интенсивно коммуницировала.
- Исповедаться тебе надо бы.
- Зачем? - недоуменно спросил Михалыч.
- Накопилось в тебе много лишнего за прожитую жизнь. Я бы так выразился, переводя на доступный язык.
- И что, спасёт? - скептически ухмыльнулся Михалыч.
- А ты попробуй, - улыбаясь, ответил Олег.
- Кому исповедаться то? Тебе, что ль?
- Можно и мне. Главное, не кому исповедаешься, а как. Понимаешь... вот ты профессионал в своём деле? Кем работаешь?
- Коммунальное хозяйство.
- Вот, отлично! Ты лучше всех знаешь, как убирать территорию, как отапливается дом, как с дворниками разговаривать... Так?
- Да уж, как разговаривать с дворниками, знаю, - ухмыльнулся Михалыч.
- Здесь то же самое. У нас тоже важно знать, как с Богом разговаривать. Только с дворниками научились разговаривать последние лет двести-триста, а с Богом разговор оттачивали в течение двух тысяч лет. А если учесть вообще все религии, так и гораздо больше. У нас уже опыт есть и обратная связь налажена, уверяю тебя. Есть протокол, выражаясь светским языком. Если попробуешь, почувствуешь. И ответ получишь. Потому что там есть, кому отвечать и чем ответить.
- Извини, Олег, но я слишком взрослый, чтобы начинать верить в сказки. Если бы меня воспитали в детстве, то может быть... а так... Жизнь как-то показывает, что чудеса хороши в детстве.
- Жизнь показывает, Чеп, что взрослые ещё более наивно верят в сказки, чем дети. По крайней мере, дети верят, что добро победит зло, что восторжествует справедливость, так ведь?
- Ну да. Что ещё остаётся детям.
- Взрослые верят абсолютно в то же самое. Возьми все сериалы, мелодрамы, детективы и боевики. Они знают, что в жизни все не так, но кино же смотрят? Зачем? Потому что хотят ту же сказочную конфетку, но во взрослой обёртке. И одновременно они верят в сказки про бабло, власть и вечный отдых на песке на Мальдивах с мартини. Глубоко внутри, но верят ведь! Признайся, Чеп.
- Должен сказать, что некоторым удаётся реализовать такую сказку. Вполне неплохо так живут.
- Я знаю таких людей, Чеп, поверь. Приходят ко мне. Ну, не только ко мне. Вообще приходят. Потому что сказка рассеивается. А им, да и всем нам, надо настоящего чуда...
- Ну ладно, подумаю как-нибудь.
- Попробуй, Чеп. Это не так сложно.
- А какой у тебя чин? - перевёл разговор с себя Михалыч.
- Да неважно это, какой чин, что мы, в армии, что ли? Там, - Олег показал на небо, - чины не важны. Да и здесь неважно. Это все детали. Есть другое, главное. Вера от чинов не зависит.
- Да я что, я не против религии. Только вот... не то, чтобы сомнения, а... кто его видел, Бога то? Только в старых книжках пишут, да умозаключения одни. Да и посмотри на жизнь нашу. Что-то Бог забыл нас, похоже.
- Это наше суждение, человеческое. Мы создали свои мерки и ими меряем весь мир. А ценности есть разные. Не всё золото, что блестит и не всё видимо. Есть много, друг Горацио, что неподвластно нашим мудрецам. Видимый мир - только малая часть всего мира. И менее значимая. Движущая сила невидима. Но превосходит по своим размерам и мощи видимую. Поверь уж мне как астрофизику, если не веришь, как священнику. Гравитацию же не видно? И её субстрат до сих пор не зафиксировали. Но она существует.
- Так гравитация чувствуется! Сказал тоже. Подпрыгни и сразу почувствуешь.
- Вот, и я о том же. Подпрыгни, Олег. И тоже сразу почувствуешь. Подпрыгни немного над своими представлениями, над своей системой ценностей и узнаешь много интересного и нового.

Они посидели ещё немного, вспоминая школу и кто где из друзей сейчас. Потом Михалыч начал беспокоиться, что объяснялось тягой покурить. Можно ли курить на территории монастыря, Михалыч не знал, а спросить стеснялся и сказал, что ему пора. Они обменялись телефонами, пожали друг другу руки и Михалыч пошёл к воротам. Олег постоял ещё немного, проводил взглядом одноклассника и направился было к кельям, но через пару шагов остановился, обдумывая что-то, и вернулся в храм. Там он подошёл к иконе Богородицы и постоял некоторое время, молясь о чем-то с еле заметной улыбкой. Затем перекрестился, поцеловал икону и вышел из храма.
Михалыч же, выйдя из ворот, достал пачку сигарет, вытащил одну и упёрся взглядом в продолжавшего покорно стоять у ворот страдальца-бомжа. Михалыч застыл, глядя прямо в глаза бомжу, и потом оглянулся на перекрёсток. Светофор мигнул жёлтым и загорелся зелёным. Михалыч закурил сигарету, втянул глубоко первую затяжку, отдал бомжу всю пачку сигарет и зажигалку и пошёл дальше в сторону центра. Бомж принял дар, не поменяв выражения лица, как будто каждый день ему отдавали сигареты и только ради этого он и стоит здесь - чтобы избавить грешников от вредной привычки, спрятал пачку в пиджак и продолжил своё стояние.

Настя же, выйдя из ДЭЗа, через пять минут дошла до бульвара и вырулив на маршрут, предалась размышлениям. Шагая по чистой свежеположенной плитке, Настя вспомнила ДЭЗ и задумалась о сословии дворников.
"Первые дворники появились, наверное, с возникновением рабства. Подметали улицы, убирали общественные туалеты, если таковые были. А вот что было до этого? Кто подметал общественные места? Или они появились только в городах? Кто убирал общую пещеру? Дежурные? А в будущем останутся одни роботы, наверное. Вот чистота будет наконец то. И плитку будут роботы выкладывать. Чпок-чпок, и аллея готова. А может быть, будут музыкальные плитки? Идёшь и играешь мелодию. "Шербургские зонтики", например. А если много народа топает? Какая же какофония будет, Бог ты мой!"
Неспешный ритм её шагов, хорошая погода и высокие роскошные каштаны на бульваре очень способствовали философско-лирическому настрою и Настя постепенно перешла от теории эволюции дворников к всеобщей эволюции.
"А что, если бы могла появиться другая Вселенная? Где вероятность переходит в неизбежность? Что, если бы частички первоматерии во время Большого взрыва разлетелись немножко не так, под каким-нибудь другим углом и не то, чтобы Земля не возникла - нашей галактики даже не существовало бы. Мы появились бы совершенно в другом звёздном скоплении, на второй планете голубого карлика и были бы совсем другими. А какие деревья у нас были бы? Интересно, мы думали бы так же?" Настя даже остановилась, настолько поразила её эта мысль. В этот момент, несмотря на то, что ей было очень интересно узнать, какие могли бы быть люди в другом варианте Вселенной, Настя почему-то испытала гордость за эту бытность, за то, что она живёт именно в этом измерении. "А любовь? Была бы у нас любовь? И какая она была бы?" - перешла Настя на важный женский вопрос. Ничего не поделаешь, любовь была существенной стороной её жизни. Её желание любить, всё ещё наивное, но напуганное первой неудачей, и только возросшая от этого потребность в чужой любви - притаились в её душе рядышком друг с другом и, обнявшись в мягкий уютный клубок тёплых чувств, пребывали в состоянии непонятного томления.
Настя ещё со школы твёрдо знала, что у ней обязательно будет настоящая любовь. И вот, когда однажды она познакомилась с Марком, ей приоткрылась дверь в тот таинственный и чудесный мир, где вечно цветут орхидеи и кричат яркие попугаи. Оттуда полил такой ослепляющий свет, что, собственно, нельзя было ничего понять, все было залито сиянием. Она не успела разобраться толком в своих чувствах, её ошеломил этот свет, она бросилась туда, но случилось то, что случилось, дверь закрылась, и весь райский сад с сиянием и орхидеями остался по ту сторону. Но Настя была молода, вся жизнь у неё была впереди и маленький неудачный опыт с одним придурком не мог изменить её планов на светлое счастье. Она стала тихо ждать. Она оправилась от удара двери по носу и осторожно стала надеяться, что все равно когда-нибудь встретит того, единственного, с широкой улыбкой и светлыми глазами, который приплывёт однажды на паруснике, сойдёт на берег, подойдёт уверенной походкой, обнимет и увезёт её далеко-далеко и навсегда-навсегда. Forever! Пусть даже это не будет другая страна, но это будет другой мир, другое измерение, и поэтому все равно это будет далеко-далеко и там все будет по-другому. Так дети раньше мечтали найти золотой ключик, можно минуя этап с черепахой Тортиллой, а потом папу Карло и его каморку, где за старой циновкой с нарисованным очагом или утками будет скрываться потайная дверца в волшебную страну и они однажды попадут туда. Девочки потихоньку подрастали и начинали верить в Алые Паруса и принцев. Настя уже давно вышла из этого возраста, но маленький огонёк сказки и ожидание волшебства всё равно пребывали в ней...
Дальнейшие её размышления о процессе эволюции Вселенной и любви в ней были прерваны.
- Девушка! А девушка! - услышала Настя игривый молодой мужской голос и обернулась.
Настя смерила наглеца взглядом с головы до ног и, приветливо улыбнувшись, произнесла с верхненемецким акцентом:
- Entschuldigung? Was wollen Sie?
Настя иногда любила применять свои знания иностранного языка - английского, немецкого, французского, испанского, португальского и, конечно, итальянского, - при разговоре с пикаперами разных мастей и внимательно следила за их реакцией. Обычно в ответ Настя слышала "чо?" или, от более начитанных граждан, "сорри" или "извините". Настя в свою очередь произносила следующую длинную фразу на том же языке, либо короткую ну на очень ломаном русском и ждала. Это было своего рода тестом, планкой, которую она установила после расставания с Марком и которую должен одолеть желающий познакомиться с ней. И до сей поры пока никто не взял этой высоты. Настя знала, что тест дурацкий и, может быть, несправедливый, но специально придумала его, чтобы сразу отсеять ненужные знакомства. Рыцари разных мастей, видя одинокую красивую молодую девушку, начинали пригарцовывать в её сторону, кто на коне самомнения, кто на осле желания, с намерением взять Настин замок сходу, но были встречаемы очень простым, но эффективным фейс-контролем и ай-кью-тестом. Система "я здесь не местная" работала без сбоев. Во-первых, отпадали сеньоры, путавшие мужественность с грубостью. Подчеркнутая приветливость, высказанная на непонятном языке, действовала на них, как объявление на дверях концертного зала о замене концерта "Tokio Hotel" на выступление трио виолончелистов. Созревающие мачо понимали, что делать им здесь нечего и пришпоривали своих коняг в обратную сторону. Насте даже не нужно было придумывать какие-то отговорки для завершения разговора - рубахи-парни сами отваливались, как только осознавали предстоящую сложность дальнейшей коммуникации. Во-вторых, те из благородных рыцарей, кто был более образован и кому удавалось кое-как ответить на первый вопрос, попадали на второй уровень квеста. Здесь их ждала мина, иногда замедленного действия, в зависимости от скорости понимания парнями скрытой иронии в следующей коварной иностранной фразе, и на этом этапе оставшиеся герои, уязвлённые в сердцевину своей гордыни, удалялись. На сей раз ковбой, скорее всего, не смог даже идентифицировать язык, поэтому и традиционное "Чо?" не выдал. Он глупо улыбнулся и ретировался. "Schade, - подумала Настя и зашагала дальше, - wir koennten sprechen ein bisschen ueber etwas wichtiges. Но, похоже, парень не силён в теории эволюции. Или, может быть, следовало попробовать поговорить с ним на нижненемецком диалекте?". Настя обернулась и с улыбкой посмотрела вслед удалявшемуся бедняге. "Нет, увы, и это не поможет. Это тоже не то. Надеюсь, он не обиделся", - подумала Настя. Внутренний голос начал было упрекать её:
- Какая ж ты, все таки, Настя... Хороший парень, а ты... Ну не знает он немецкого и что? Все ждёшь Алых парусов, дитя?
- Да, парень хороший. А я такая-растакая! Пусть шьют! - ответила Настя своему внутреннему голосу, показала ему язык и зашагала дальше.

Вся неделя была забита работой до отказа. Настя собирала материал, потом писала. Возвращалась домой почти в полночь. Короткий отдых на работе получался, только когда она выходила на улицу с Ленкой, подружкой с соседнего стола. Ленка курила, а Настя стояла просто так, поболтать. Коротких перерывов Насте хватало, чтобы проветрить голову и отвлечься от работы.
В четверг вечером Настя сдала материал главреду и Ленка уже настоятельно составляла программу на вечер пятницы, но главред её опередил и дал задание сходить в пятницу на выставку одной модной художницы свежего течения, потусоваться и написать статью. Поручил он это Насте, но попросил Ленку, как профессиональную тусовщицу и знакомую с большой частью богемы, помочь Насте войти в те круги и завести там связи. Ленка была нисколько не против сконтактировать с новыми веяниями в искусстве, да и просто поболтаться среди старых знакомых, которых, она была уверена, встретит там. Настя предложила:
- А поехали ко мне, Лен? Переночуешь у меня, завтра на выставку вместе сходим.
Ленка не заставила себя долго упрашивать и быстро согласилась, потому как тащиться к себе в Красногорск в ночь ей нисколько не улыбалось.
По дороге они зашли в магазин, купили пиццу, и за отдельную плату, учитывая поздний час, бутылку "Ламбрузки". Придя домой, хихикая по поводу и без повода, они уговорили за разговорами и то и другое и полтретьего ночи завалились спать.
Утром они продрыхли и, успев по быстрому опрокинуть только по чашке кофе, поехали на выставку. В вагоне метро свободных мест не было и Ленка, как тигрица, заняла позицию, зорко следя за скамейками. Через две остановки мама с ребёнком поднялись на выход и Ленка, протиснувшись между двумя мужиками и протащив за собой Настю, быстро плюхнулась на освободившееся место и усадила Настю рядом.
- Нам же недалёко ехать, Лен.
- Ничего, из принципа, - уверенно ответила Ленка. - Нам ещё на выставке часа четыре толкаться. Сиди, пока есть возможность. Уйдёшь на пенсию, никто тебе место уступать не будет.
- Ты что такая возбужденная? - спросила Настя.
- Достало метро это! Когда мне уже кто-нибудь машину подарит? Я сама никогда не куплю.
- Чем тебе метро не угодило?
- Метро меня вполне устраивает. Ездит прямо, часто и вайфай есть. Меня народ не устраивает, что здесь катается, и его количество.
- Хочешь, секрет открою? Когда пересядешь на машину, тебя будут не устраивать люди во всех соседних машинах.
- Да и фиг с ними! Главное, я буду в своей.
- Машина - это главная твоя мечта?
- Нет, конечно. Главное - ГСМ.
- Горюче-смазочные материалы, что ли? Ты о чём?
- Насть, ты отстала. Грудь Своей Мечты. Ты видела мою? Что можно с такой грудью получить в жизни?
- Лен, нельзя же размер груди мечтой делать. Может...
- Насть, размер - это средство. Будет ГСМ - будет и все остальное.
- А без этого никак?
- Без этого медленно и ненадежно. А мне уже двадцать четыре, между прочим. Это начинает нервировать. Насть, а ты всегда такая спокойная? Тебя вообще ничего не раздражает?
- У меня амулет есть.
- Какой ещё амулет? От сглаза что-ли?
- Шаман один дал. Носишь и никто тебя не трогает. Его сын Чингиз-хана носил, его ни одна стрела не брала.
Повисло недоуменное молчание.
- Да ладно тебе. Слышь, а кусочек от него нельзя отщипнуть?
- ГСМ сделать? Да нет у меня никакого амулета. Шучу. Я для себя рецепт открыла, как спокойно относиться ко всему.
- Как?
- А я представляю людей растениями. Разными. Очень действенно. Ты садишься в метро, а здесь одни деревья. Знаешь, как прикольно? Вот та тетка напротив, с розовой помадой, как думаешь, кто?
- Ну, роза, наверное.
- Да Бог с тобой. Какая роза?! Неа - кактус. Я к ней и близко не подойду. Какая злость? На кого? На кактус? Так ты не трогай его и все. Или вон тот мужик стоит, покачивается. Знаешь, кто он? Дуб. Ему что в лоб, что по лбу. Его просто обойти надо. Они не виноваты, они хорошие. Дуб разве плохой? Нет, он просто дуб. Деревянный такой. С желудями...
Ленка посмотрела на высокого пьяного мужика, дремавшего на поручне. Поезд качнуло на повороте и мужик с глухим звуком упёрся лбом в перекладину. Ленка схватилась за живот и уткнулась в плечо Насти.
- Насть, кончай! Я же прям так и представила... Блииин, не могу...
Настя ждала, пока Ленка успокоится. Ленка молча боролась на Настином плече со своим воображением, потом затихла, вытерла слезы и сказала:
- А мне больше животные нравятся.
- Знаешь, с животными взаимоотношения сложнее. Кого ты будешь представлять? Белочку? Зайчика? Что, все белые и пушистые? Попробуй. Но с деревьями проще.
- Тогда я сама прикинусь кем-нибудь.
- Пандой?
- Ну уж нет! Я кошка по китайскому гороскопу. Так что пантерой как минимум. Пусть попробуют подойти.
Поезд подъехал к станции, мужик-дуб потряс головой, как будто сгоняя ворон с веток, кора на его лице пришла в движение, чтобы открылись глаза, и он неуверенной походкой дуба со скрипом двинул на выход, расставив локти и хватаясь корявыми сучьями за поручень. Лена проследила за мужиком и до следующей станции не могла говорить. Но потом она сказала:
- Слушай, а может, и на работе так? Кто у нас шеф будет?
- Нет, на работе не стоит, - ответила разумная Настя. - Нельзя слишком увлекаться этим. Привыкнешь и будешь жить в лесу. Есть ещё способ, но, боюсь, он тебе не подойдёт.
- Какой?
- Прочти короткую молитву.
Ленка поморщилась.
- Ты же классная, умная, добрая девчонка, Лен. Ну, хоть мантру какую, это ещё короче.
- Например?
- Ом Мане Падме Хум. Короче не бывает.
- И что сие значит?
- Богатство во всех его формах приходит к тому, кто готов принять его всем сердцем.
- А машина придёт?
- Со временем.
- И всё? И что, будет мне счастье?
- Не совсем всё. Хорошо бы при этом хоть немножко настроиться на мир в душе и пожелать добра всему миру. Тебе будет счастья ровно настолько, насколько ты сама желаешь его другим.
- Ох, Настя, как ты умеешь из простого сделать сложное. Где взять-то этот мир?.. О, наша, погнали... Ой, нет, мы здесь не пройдём, давай туда. Песню знаешь "Я спросил у ясеня"? Спроси у того оленя, выходит он? А то встал тут на опушке, не поймешь...
На выставке они проторчали два с половиной часа, знакомясь с современным искусством и болтая с его любителями, многие из которых были знакомы с Ленкой, в том числе и директор галереи, пригласивший по её просьбе Настю и художницу к себе в кабинет поговорить за чашкой чая. Сама Ленка от чая отказалась и предпочла тусоваться в зале со старыми знакомыми и шампанским, обсуждая все, что угодно, кроме картин.
Художница была полной противоположностью своим произведениям, представлявшим собой в большинстве случаев буйство красок и фантазии. У неё было совсем непримечательное лицо, простая причёска, в общении она была также совершенно проста, да и одета она была очень средне, если не сказать старомодно, несмотря на молодой возраст. Она предложила Насте называть её Машей и они начали.
- Вы же непрофессиональная художница, - начала Настя, - а как случилось, что Вы почувствовали желание, стремление выразить себя в картинах?
- Знаете, наверное, у каждого человека бывают события, влияющие на его судьбу. Живёт человек, не тужит и вдруг случается что-то, что разворачивает его совершенно в другую сторону. Вот и у меня было такое событие. Судьба ударила меня... Ударила, наверное кисточкой большой, - улыбнулась Маша, - потому что после него я решила рисовать. Извините, не хочу рассказывать о том, что тогда случилось, но получилось так, что одно очень неприятное для меня событие заставило меня по-другому взглянуть на жизнь и изменить её.
- Извините за банальный вопрос, что Вы хотите сказать своими картинами? Они такие разные, но в них прослеживается что-то общее. Или Вы на этой выставке собрали картины с общим смыслом?
- Смысл моих картин, действительно, один - это моё отношение к жизни. Так как меня интересует многое, то картин и сюжетов много. Объяснять каждую, наверное, неправильно, да и критики сделают это лучше меня... Но общее... да, отношение к жизни, окружающей нас. А окружает нас очень много. И главное то, что мы и это окружающее - это одно целое. В нашей жизни всё взаимосвязано.
- Это я понимаю, мне это очень близко, - сказала Настя. - У Вас много абстрактных картин, но много и людей. Разных, в разных ситуациях, с разными характерами. Обычно художники придерживаются, если так можно выразиться, одного стиля - или пейзаж, или портреты или абстракции. Какое направление в живописи Вам нравится больше всего?
- Я никогда не задумывалась, в каком стиле рисовать. Мне приходит что-то в голову - я рисую. Людей, конечно, труднее рисовать. И долгое время я стеснялась рисовать людей. Были абстракции, в стиле наивного искусства также немного. А потом я поняла, что люди - это самое ценное, что есть у человечества. Да, есть Бог, есть Высшие материи, есть заповеди и так далее. То, что над нами, Высшие ценности. Но реализуется все это через нас, через человечество. Бог, конечно, превыше всего. Он - Создатель. Создатель всего, что есть в мире. Он выше понятия отдельной личности и даже выше человечества. Но чтобы реализовать Божественный замысел, нужно действовать через человечество. Человечество - это инструмент. А из чего состоит человечество? Из человечков. Это его клеточки. Разноцветные, разношерстные, разнопородные и разнообразованные. С разной функцией. Но они принадлежат одному племени. Линии этих человечков могут не пересекаться никак. Один, например, любит пиво и работает токарем. Второй любит Шнитке и пьёт утром гриб для здоровья. И общего у них ничего нет, кроме того, что они оба в магазине покупают баранки за сорок восемь рублей. И может быть, когда-нибудь, один раз в жизни, в первый и в последний, столкнутся в переходе на Смоленской и разойдутся, даже не глядя друг на друга. Но это не значит, что один из них плохой, а другой хороший. Они просто очень разные. Но оба они живут на одной планетке и оба являются её частью. Ценить каждую клеточку - только так можно выжить. Раньше не надо было выживать. Раньше было проще. Хоть и были войны и вырезали целые деревни и даже племена. Но это скорее ради развлечения. Жизнь была скучной и однообразной. Телевизоров, театров, планшетов и даже каруселей не было и развлекались, только прыгая через костёр, катаясь летом на лошади, кто мог себе позволить, а зимой на попе с горки. И война сильно разнообразила существование и добавляла экстрима. Сейчас человечество выживает. Жёстко, жестоко. Нас становится многовато. Но все равно, каждому найдётся свой уголок. Если он не будет заглядывать в соседний. У каждого из нас своя функция. И функция предельно простая - развивать свою клеточку и поддерживать нормальное развитие других. Если печень будет бороться с правой почкой за место под диафрагмой, не выиграет ни печень, ни почка, ни диафрагма. Все мы связаны.
Здесь Маша остановилась и спросила с улыбкой:
- Что-то я далеко зашла. Я, наверное, очень много говорю? А Вы из вежливости меня не останавливаете. Моё дело рисовать, а не языком болтать. Простите...
- Нет, что Вы, всё очень интересно. Людям всегда важно понять, что хотел выразить художник своим творчеством и что он думает о жизни.
- В общем, на определённом этапе я поняла, что не всё, что хочу, могу выразить в абстракционизме. А выразить мне хотелось одну простую мысль - что всё в мире взаимосвязано. И связывает нас одна вещь. Догадываетесь?
- Догадываюсь.
- Правильно - самое простое и сильное чувство - любовь. Любовь сильнее всякой энтропии, сильнее войны и сильнее смерти. И когда я сделала для себя это маленькое открытие, я перестала думать о том, насколько хорошо у меня получаются люди и вообще, насколько умело я рисую. Я стала рисовать абсолютно всё, что приходит в голову. Что получилось - судить Вам.
- Людям нравится, как Вы уже заметили. Иначе не было бы и выставки. Кстати, о людях. На одной Вашей картине, "Герой", изображён мужчина в возрасте, совершенно обычной внешности, сидящий за столом за чашкой чая. У него нет ни орденов, ни медалей на пиджаке. Это какой-то реальный персонаж? Обычно герои выглядят по-другому.
- Да, мы привыкли, что герой кого-то спасает, прикрывает амбразуру, ложится на гранату или, как считали в недавнем социалистическом прошлом, выдаёт на гора тысячи кубов угля. Он должен иметь мужественное лицо и красивые мышцы. Да, спасти кого-то из-под огня, пожертвовав своей жизнью, это подвиг. Но, на мой взгляд, есть и другой подвиг - не отдать свою жизнь, а прожить её ради другого. У меня это собирательный образ тех, кто каждый день, день за днём, живёт и работает ради близкого. Может быть, у него были таланты, устремления, желания, но он пожертвовал всем этим ради другого, кому нужна была помощь. Это банально заучит, но за этим стоит настоящий подвиг - каждый день жить ради кого-то. Подвиг ради всё той же любви. И это не единицы, таких людей у нас очень много. Это и есть народ.
Настя и Маша говорили дальше, перешли на "ты" и начали было уже обсуждать современную литературу, но пришли Ленка с директором, затребовали от Маши продолжения банкета и увезли её в ресторан. Настя отказалась, сославшись на необходимость поработать с материалом, и поехала по делам в город. Она заехала в книжный, погуляла среди полок и взяла пару новинок, потом поужинала в кафе, прочитав за ужином одну из книг, отшила очередного хипстера, применив на сей раз случайно прочитанную фразу на арабском "сегодня вечером будет дождь" и, вернувшись домой, завалилась спать.


Часть вторая.

Продолжение читайте в сборнике:)