Глава 2. В эвакуации

               
     Я родился в клинике Отто. Она была знаменита, и все будущие мамаши стремились попасть в нее. В тот день она была дежурная и мамочку на «скорой» привезли прямо туда…
     Естественно, встречать пришла вся семья, каждый стремился бережно, хотя бы на минутку, взять на руки невесомый бесценный сверток. Когда немного подрос, мама утверждала, что у меня кожа какого - то шафранового цвета. Лет через десять она показала меня своей товарке по работе… Та коротко взглянула:
     - Ничего общего. _ Мне почему -  то стало обидно… Ерунда какая -  то…
              Конечно, хорошо бы начать , как у А.С.Пушкина  - «Родился я с любовию к искусству. Ребенком будучи» и.т.д.  Так вот я «ребенком будучи», отдыхая в деревне, провалился в яму с нечистотами.(  Нашел чем хвастать). Вытащили, отмыли...
      Мама очень любила театр, музыку. В тридцатых годах по всему СССР работали кружки Лилиной \жены К.С. Станиславского \.   С трудом, после обращения к Надежде Константиновне Крупской принимают в студию, где все занимались техникой сценической речи, пластикой, танцами.   Очень любила декламировать » Гладиатора»  М. Лермонтова:
      Ликует буйный Рим... торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена:
А он — пронзенный в грудь, — безмолвно он лежит,
Во прахе и крови скользят его колена...
И молит жалости напрасно мутный взор:
Надменный временщик и льстец его сенатор
Венчают похвалой победу и позор...
Что знатным и толпе сраженный гладиатор?
Он презрен и забыт... освистанный актер.
И кровь его течет — последние мгновенья
Мелькают, — близок час...
Вот луч воображенья
Сверкнул в его душе...
Пред ним шумит Дунай...
И родина цветет... свободный жизни край;
Он видит круг семьи, оставленный для брани,
Отца, простершего немеющие длани,
Зовущего к себе опору дряхлых дней...
Детей играющих — возлюбленных детей.
Все ждут его назад с добычею и славой...
Напрасно — жалкий раб, — он пал, как зверь лесной,
    «Детей играющих, возлюбленных детей»  При этих словах предательски сжимается горло и взор мутнеет.
     -Это у тебя чисто старческое- смеется жена..
Родители много работали, вечерами стремились в молодежные компании, «подкидывая» меня бабушке. Все радовались: «Олюшу привели». Непременно варилась каша, куда добавляли вкуснейшее брусничное варенье, в котором, иногда, попадались «райские» яблочки или небольшие груши. Если спрашивали: потипать (то есть на ломтик батона насыпался сахарный песок), или помазать, я, к восторгу окружающих, отвечал: «И потипать и помазать. А на вопрос – хочу ли я есть, отвечал: «поеыбы». Любил сидеть на бабушкином диване и играть с кошкой «Мурзиком». Однажды. решил, что она хочет погулять и стал пропихивать ее в форточку. Вовремя вошел двоюрный брат Мишка, спас бедное животное, и слегка стукнул меня по затылку. 
     22 июня 1941 года. В прекрасное солнечное утро началась эта ужасная война .В ближайшие дни по радио часто звучала  трагичная величественная песня:
     -Вставай страна огромная,
      Вставай на смертный бой.
      С фашистской силой темною,
      С проклятою ордой.

      Пусть ярость благородная
      Вскипает как волна.
      Идет война народная
      Священная война.

   По радио выступил Молотов:
    «Наше дело правое, враг будет разбит, Победа будет за нами».   Все были уверены – две, три недели, мы побьем фашистов, война закончится, вернется наша прежняя такая радостная жизнь. Но немец брал наши города и, казалось, ничто не может остановить эту отмобилизованную гигантскую лавину. 14 государств Европы работали на Германию, в том числе предоставляя свои вооруженные силы.  Продуктов становилось все меньше и меньше. Ввели карточки. Первую, самую страшную зиму нам помогли «бабушкины» лесные запасы. Наша бабуська была очень запасливая: сушеные грибы, ягоды, квашеная капуста. Все крупы хранились в аккуратных холщовых мешочках, крепко перевязанных шпагатом. Представляю, как доставали последнюю чайную ложечку манной крупы: из уголка, вместе со всяким мусором. Последнюю малюсенькую ложечку манной крупы! Перед этим мешочек аккуратно вывернули и вытрясли из уголков последние крупинки.   Моя любимая манная каша становилась все более жидкой, совсем водичкой. Один раз отец привез «сидор» мерзлой картошки. Все время хотелось есть. Приходилось собирать крошки мокрым пальцем.
     Страна спасала своих детей. Было начало весны.     Смутно помню, что, сначала, меня везли куда – то, на санках. Полозья повизгивали, соприкасаясь с булыжной мостовой и голым асфальтом. Потом на автомашине через большое озеро. Было сыро и страшно, особенно, когда из -  под колес плескалась вода пополам с льдинками. Наконец, мы едем поездом, казалось, все страшное и жуткое осталось позади. На редких остановках выходили на перрон подышать свежим морозным воздухом. Помню роздали по ломтику хлеба с крошечными кусочками польской колбасы. Подошла громадная собака с унылым голодным видом. От страха я выронил свой бутерброд, собака мгновенно его подхватила и съела.  Спали по-  походному, почти не раздеваясь. Мне это нравилось, дома вечно всегда заставляли перед сном одевать все «спальное», чтобы тело у ребенка «дышало».   
      Вечером, когда приехали, к нам зашел какой-то дядька, представился, сказал, что его зовут Артемий Петрович и стал спрашивать:
     - Кто знает детские стихи, про Дядю Степу и совсем для маленьких:
     - А у меня в кармане гвоздь, а у Вас…
     - А у нас в квартире кошка родила вчера котят,
       Котята выросли немножко, а есть из блюдца не хотят.
     Мы все развеселились, стало хорошо и весело, как раньше, до войны. Потом он ушел и обещал прийти через несколько дней.
     Нас привезли в большой теплый дом. Все ринулись в спальню, чтобы занять место у окошка. Я, как всегда, опоздал, зато наши койки, с моим новым друганом Юрой Лапиным оказались рядом. У каждого, у кровати стояла личная тумбочка. Все жители деревни жили дружно и если кто то «заваливал» лося, то мясо распределялось среди всех. Однажды так нам досталась здоровенная лосиная нога, и мы ели вкуснейший суп с картошкой. Через несколько дней к нам зашел Артемий Петрович. Оказалось, что в нашей деревни у него жили родители. Он принес целый кулек кедровых орешков, и по его приглашению, мы все потянулись к кульку, стараясь много не хватать, ведь мы – хоть и дети,
но все же - ленинградцы , и должны вести себя вежливо и вообще…стараться быть культурными. Мне досталось 29 малюсеньких зернышек, я оставил их маме, но, потом, как-то незаметно, почти все съел, осталось только два самых маленьких. Мне даже хотелось подарить ему красивую шишку, которую я нашел под деревом в лесу.
     В школе я учился легко, ведь меня дома многому научили. После каждой четверти отличникам давали 2 сосулистых конфеты и толстую тетрадь, хорошистам – 1 конфету и 12 страничную тетрадь. Конфеты были такие вкусные, сосешь ее, сосешь, она все тоньше и вдруг этот сладостный миг – варенье во рту.
   Я любил книжки, особенно с картинками, подружился с библиотекаршей Беллой Львовной, и часто дежурил в зале, чем ужасно гордился. Через два месяца написал письмо маме, адрес мне, заранее, записали в толстую тетрадь. Само письмо свернул «треугольничком» и послал в Ленинград. На новый год наши воспитатели брали к себе домой некоторых детей, меня взяла к себе заведующая, угощала вкуснейшим компотом из сухофруктов. Выпил целую большую кружку. Еще помню, что на берегу нашей речки Чары лежал громадный кусок льда, величиной с четверть нашей спальной комнаты. Все наши очаговские ребята высыпали на берег. Взрослые объяснили, что во время пика ледохода река несла глыбы льда и при резком изгибе реки одну из них вынесло на берег. Вода схлынула, и эта льдина осталась лежать на берегу. Наверно таяла все лето.
     И вот свершилось это самое замечательное событие.  Мама оказалась в Алма- Ате и написала нашей заведующей, чтобы меня привезли к ней.  В сопровождении нашей медсестры Марии Петровны мы приехали. Эвакуированные жили в полуподвальных комнатах с земляным полом. Мама была на работе, и мы сидели на широком открытом балконе и ждали. И вот, наконец, моя дорогая мамочка, такая красивая, не заметив нас, проходит в комнату, в которой она жила с эвакуированной москвичкой, тетей Людой. Мы подходим к дверям, робко стучим, сердце готово выпрыгнуть из груди. Дверь открывается, мы обнимаемся, и я повисаю на шее самого дорогого для меня человека. Меня кормят чем то вкусным, но все это совсем неважно, главное мы снова вместе.
     Постепенно жизнь вошла в свою обычную колею Мама уходила на работу, и я весь день был один. Убирался в комнате, подметал пол, разогревал обед. Продолжаю учиться и начинаю, к своему удивлению, начал получать тройки. Подружился с сыном хозяйки Гапуркой. Однажды мы с ним все пробовали какао с сахаром и незаметно съели целый граненый стакан этой сладкой смеси. Мне, конечно, потом, здорово влетело перекрученным вафельным полотенцем. Второй раз мне попало, когда я нашел под столом рублевую бумажку, не сказал маме, а именно она специально его туда положила.
     Еще помню, как по городу ходили артисты Мосфильма, окруженные толпами зрителей. Все ждали от них чуда и вот оно: Михаил Жаров ходит по рынку и дует в попку общипанной курице, делает вид, что она улетает из рук, ловит ее…Весь город без конца пересказывает друг другу это интересное событие. Курицу давно съели, а такая чудесная история осталась. На рынке дети продавали холоднющую водичку прямо с горных ледников. У входа на рынок сидел какой то фокусник, ручной сурок шустро вытаскивал из коробочки листики с хорошими пожеланиями.  Он сам без конца приговаривал:
     - Кому погадать, кому рассказать, кому жениться,кому разводиться, у кого корова телится-  и другие бесконечные песнопения…
     Эвакуированных подкармливали: как -  то давали вкуснейший мясной бульон с макаронами, один дядька хотел слить жидкое на землю, его чуть не побили, кто - то успел подставить собственную кастрюлю.
     Иногда к нам на огонек заходили известные поэты и композиторы, один раз зашел автор известной песни:

       Бьется в тесной печурке огонь,
       На поленьях смола как слеза.
       И поет мне в землянке гармонь,
       Про улыбку твою и глаза.

       Про тебя мне шептали кусты,
       В белоснежных полях под Москвой.
       Я хочу, чтоб услышала ты,
       Как тоскует мой голос живой.
      
Хороший такой, дядька, наверно вспомнил своего сына.  Он вытащил меня из постели, мы крепко, так хорошо обнялись. Жалко, он больше не приходил, а я все ждал…Заходил еще какой - то лысоватый дядька, дипломат, все звал маму замуж, но мама любила своего мужа и все его надежды не могли осуществиться. Приносил маленький чемоданчик, все почему- то называли его «подкожным», с разными вкусностями. По словам его шофера Гриши, содержимое предназначалось для угощения какого- то китайского дипломата. Гриша влюбился в эвакуированную девушку Любу, но та, однажды, пригласила на интимное свидание профессионального игрока в преферанс. Все это стало известно нашим мальчишкам. Все с нетерпением ждали знаменитого картежника. Наконец он появился, незаметно, вслед за Любой, прошмыгнул в комнату. Мы подслушивали, подглядывали в замочную скважину, но из темной комнаты, не доносилось ни одного звука, ничего не было видно.  Гриша об этом узнал и с ремнем носился по двору за своей возлюбленной.         Около дома был небольшой участок, засеянный кукурузой, которую я должен был поливать каждый день. Но соседские местные ребята подкарауливали меня и всю воду разливали. Мама спрашивала: В чем дело, где вода? - Я упорно молчал. Тогда она подкараулила нас и в решительный момент вышла:
     - Что же Вы все на одного. Ну выходите, кто смелый. Мальчишки молчали, не потому что боялись, просто были неправы. Они и раньше все меня пугали, угрожали каким- то древним луком, правда стрелы из него не пускали.  Естественно, мы, потом, подружились.
     Летом всех эвакуированных послали работать в колхоз. Кормили вкусным молочным супом с картошкой. Работа была разная: собирали колоски – собрал за три дня 400, 600 и 200 грамм. Хлеба давали равное количество грамм. Я все удивлялся, как же так, почему? О «припеке», я, разумеется, ничего не знал. Ночами охраняли с мамой колхозную бахчу.  Разумеется, друзья ночами таскали с бахчи арбузы, но их было такое видимо – невидимое количество, что ничего не было заметно. Потом мамуля ухаживала за телятами, им давали жирное молоко, мне тоже наливали кружку. Осенью вернулись в город. Моя кукурузная плантация под горячим казахстанским солнцем вся высохла.  И снова такая радостная весть, мы можем вернуться в Ленинград.