Вера Гагарина-Арсеньева. Чухчерьма

Вера ГАГАРИНА-АРСЕНЬЕВА

МОИ СТРАНСТВОВАНИЯ ПО СЕВЕРУ
ЧУХЧЕРЬМА

(Православная Русь. 1951 г.)

Много я бродила по нашему северу во время моего там пребывания - сперва 3 года ссылки, а затем так называемый «минус 6». Ничего нельзя сравнить с севером по своеобразной красоте природы и архитектуры. Была я на устьях Северной Двины - она так широка, что берегов не видно. Летом роскошные белые ночи, а зимой - северное сиянье, которое спадает с неба словно огненная яркая лента или разноцветная бахрома. Была я по Онежскому тракту в старообрядческих скитах, и на родине Ломоносова в селе Денисовке, и в Сийском монастыре на Двине, где жил ссыльный Филарет Никитич Романов, видела я хороводы девушек в старинных штофных сарафанах, и самоедов с оленями, была я и в Успенском монастыре около Холмогор, где жила в ссылке регентша Анна Леопольдовна с семьёй. Видела я много следов Петра Великого, который любил и часто навещал наш Север: домик его в Архангельске, верфи, им построенные около села Вавчуга, и кресты в церквах, вырезанные и украшенные рукой великого Царя...
Богат дорогими воспоминаниями наш Север, но одну поездку я особенно ярко помню, как будто то было вчера. Посетили мы село Чухчерьма на левом крутом берегу Двины, недалеко от Архангельска. Стоял там старинный храм во имя пророка Ильи, построенный при царе Алексее Михайловиче. Приехали мы ближе к вечеру и поднялись по тропинке к деревне. Домики все с резными цветными наличниками, окружены рябинами и берёзками. Нам надо было найти ночлег, никого мы не знали, и решили постучаться в дом с самыми красивыми наличниками и проситься ночевать. Открыла нам молодая баба, по говору и одежде узнала в нас городских жителей и холодно ответила на нашу просьбу: «Нет у нас места, идите напротив, там ваш клуб». Моя сестра ласково спросила её, как её зовут, и, узнав, что она Анна, спросила: «Мы с тобой значит тёзки. А когда ты именинница, в феврале или сентябре?». Удивление ясно выразилось на лице бабы. Моя сестра спросила: «А когда у вас ранняя обедня?». Тут баба совсем изменила тон. «Нешто вы в церковь ходите?». И тут же пригласила нас в дом. Через минуту мы сидели за самоваром, на стол тащили лучшую посуду и угощение. Спать нас уложили в лучшую комнату, не жилую, мебель вся в чехлах. Заснули мы, как убитые, на чистых тюфяках. На другое утро проснулись мы поздно, солнце ярко светило в окна. Посмотрев на стену, мы обомлели и начали тереть себе глаза - сон или наяву? На одной стене висел большой портрет Государя Николая II, на другой стороне - супруги его, последней царицы. В чём дело? Может быть, большевики только кошмар, тяжёлый сон, который нам приснился, и все осталось по-старому?.. Вошла наша хозяйка, и мы ей говорим:
- Как ты не боишься нас сюда пускать? Ведь мы можем оказаться дурными людьми, чекистами, донести на тебя?
Баба с усушкой отвечала нам, и добродушный юмор светился в её глазах:
- А что, мёртвых царей, и то «они» боятся? А я «им» Ленина тоже повесила, пойдём, покажу, на самом клопином месте. И с этими словами она нас повела на кухню и показала два портрета: Ленина и Троцкого, приподняла за край, и из-под портретов разбежались клопы, шурша рваными обоями. Спросили мы хозяйку:
- Чей это дом рядом, весь заколоченный, и дверь и окна?
Она засмеялась и ответила:
- Это дом Марфутки-делехатки. Непутёвая девка, уродина, ни один мужик её не брал. Она вот с горя в делехатки и пошла, в Москву переехала, а избу свою и заколотила.
Стали собираться в церковь, и баба накинула на плечи чудный старинный ковровый платок, на белом фоне красные розы. Я ей сказала:
- Что за красивый у тебя платок, от матери ещё?
Она ответила:
- Вестимо, не «ихний», а наш, старинный. Нешто «им» такой сделать?
Меня поразило это инстинктивное отчуждение от всего, связанного с новой властью – «они», «их», «им», в отличие от «мы», «наш», т.е. русский народ и советская власть две несовместимые, совершенно различные вещи!
Наконец мы дошли до церкви: она была сказочно-красивая, светло-серая, с многочисленными голубыми главками, высокая, стройная, с маленькими слюдовыми окнами. Между главок, снаружи и внутри храма, ютилось в щелях много голубей. При звуке шагов они вылетели и кружились над головами. Внутри убранство старинное, царские врата украшены слюдой, иконы древние, все начала XVII-го века. Священник и псаломщик старенькие; мужики стоят отдельно от баб, крестятся истово, размашисто, и кланяются как-то все разом, как колосья ржи, наклоненные ветром. Благостно было нам молиться в этом древнем храме, веяло чем-то родным, давно знакомым и утерянным. Солнечные лучи проникали через слюдовые оконца, и дым от ладана клубился в ярких лучах. Щемило у нас на сердце, и слёзы умиления выступали в этом храме, полном образами святой Руси... Крыльцо церкви всё резное, выходило прямо на высокий берег Двины; долго сидели мы здесь и любовались рекой и идущими по ней пароходами!..
Трагична и трогательна судьба этого храма: в Москве безбожные власти постановили снести его под предлогом, что храм обветшал и требует непосильного для прихода ремонта. Комиссия для сноса ожидалась на днях. Вдруг, как раз накануне Ильина дня, разразились сильная гроза и молния ударила в церковь. Она загорелась. Никто из крестьян не пришёл тушить пожара... Всё население ближних и дальних деревень собралось на крутом берегу Двины; сидели молча, полукругом вокруг храма; многие плакали. Смотрели все, как факелом горела их старинная церковь, в которой ещё деды и отцы их были крещены и венчаны... Испуганные голуби кружились над пламенем. - Не попустил Господь нечестивым рукам поругаться над пророком Ильёй, Сам он свою церковь прибрал к себе, ишь как горит, точно свеча. Когда мы через некоторое время опять проезжали мимо этого места, то виднелась лишь куча пепла, и торчали обгорелые остатки брёвен...