2. Вольнодумие по Шиловскому

НА СНИМКЕ: Историк Михаил Шиловский


У историка Михаила Шиловского это не вольнодумие, а активность.
Михаил Шиловский считает, что для возникновения свободомыслия были как внешние, так и внутренние предпосылки.

К внешним он относит то, что «создание НГУ совпало с хрущёвской «оттепелью», породившей смутные надежды на демократизацию и развязавшей языки», а также то, что «отсутствие осязаемого контроля порождало флюиды вольнодумства».

Внутренние – это специфика самого университета, которая способствовала «...постоянно возрастающему притоку думающей, подготовленной, самостоятельной молодежи практически из всех уголков необъятного Союза, в основном выходцев из третьего сословия». И важнейшими тезисами в его концепции являются социальный и национальный состав студентов. Изложу его тезисы коротко.

В советские времена кадровому составу студентов уделялось большое внимание. Это была политика большевиков с самого начала. приоритет – рабочим, потом крестьянам, потом уже «трудовой» интеллигенции.

Даже термин был придуман – трудовая интеллигенция. В НГУ же поступала в основном интеллигенция.

В статье приведено выступление проректора НГУ Е.И. Биченкова, который «...на заседании парткома 12 января 1973 г. ... сокрушался по поводу низких показателей в этой области, – только 24 процента студентов являлись детьми рабочих и 4 процента – колхозников». Вероятно, и в начале 60-х показатели были примерно такими же.

Михаил Шиловский не анализирует национальный состав студентов, но приводит цифры, которые не оставляют сомнений в том, что он хотел сказать и сказал, промолчав. Национальный состав принятых в том году в НГУ студентов был следующим: «...русскоязычные, пишет он, – явно преобладали – 597. За ними шли евреи – 71 [Как будто они не были русскоязычными. –МК], украинцы – 24, немцы – 11, татары – 10, по пяти корейцев и казахов, по паре азербайджанцев, поляков, армян, по одному молдаванину, коми, грузину, мордвину, остяку, селькупу, буряту, узбеку, белорусу».

Большой процент евреев постоянно был головной болью партийных органов снизу доверху. У меня нет данных по приёму в начале 60-х, но думаю, что их процент среди поступивших был еще выше. В 70-х годах уже всем, кто интересовался, было известно, что евреев в НГУ не принимают. Тот же Биченков, а с ним вместе Л.В. Овсянников и Т.И. Зеленяк (возможно и другие, но я достоверно могу указать только на этих троих людей) создали систему, препятствующую приёму студентов-евреев. На устном экзамене по математике абитуриентам-евреям давали решать практически нерешаемые задачи. Было такое и на экзаменах по физике, но фамилий таких преподавателей я не запомнил.

Я говорю о преподавателях-математиках не понаслышке. Я знал этих троих лично. Я знал их взгляды и разговоры, которые они вели. Я знал также нескольких абитуриентов, которых срезали на экзаменах, разговаривал с ними и видел задачи, которые им давались.

Для Биченкова это плохо кончилось: кто-то рассказал об этом Михаилу Алексеевичу Лаврентьеву, и на этом проректорство Е.И. Биченкова закончилось. Кем-кем, а антисемитом Академик Лаврентьев никогда не был.

Имели ли социальная структура и национальный состав студентов какое-либо отношение к свободомыслию – не мне судить. Может быть, и имели. по крайней мере, по Михаилу Шиловскому, если читать между строк написанное им, получается, что опять «виноваты» евреи-интеллигенты, которых считают носителями свободомыслия и вольнодумства. Пусть этот вопрос всё же решают историки.

Но от свободомыслия до организованного движения – «дистанция огромного размера». Так что, это предположение пока является только предпосылкой.

Шиловский считает, что в НГУ была слабая партийная организация, в первые годы совсем малочисленная из-за большого числа совместителей. О роли партийной организации ему знать не понаслышке – в конце 80-х Шиловский был секретарем парткома НГУ. Конечно, он вспоминает студента-коммуниста Чугунова и студента Никоро, о критических выступлениях которых я уже писал, но, кроме них, больше и писать не о ком. Они были одиночками, ни в коем случае не лидерами, и, по большому счету, не вольнодумцами. Чугунов был пытливым и думающим, а Никоро просто трепал языком.

Но вот, что характерно: Шиловский пишет, что «буйным цветом партийный плюрализм расцвел накануне 1968 г.». Наличие в партии разных мнений, разумеется, является крамолой для большевистской партии. Ведь нас постоянно учили, что политбюро и генеральный секретарь не могут ошибаться, что мы должны строго следовать линии партии, что после принятия решения, его больше нельзя критиковать, а надо следовать ему, быть вместе с партией.

С этим нам уже трудно было смириться, мы ведь к тому времени видели, как развенчали Сталина, осудили массовые репрессии, уже осудили Берию, сняли Маленкова, исключили из политбюро антипартийную группу во главе с самими Молотовым и Кагановичем.

Наконец, в октябре 1964 года пришла очередь и Хрущёва, которого отстранили от руководства партией и правительством и отправили на пенсию.

Шиловский по этому поводу вспоминает выступление коммуниста Ф. Садыкова на общеуниверситетском партсобрании по поводу разоблачения «волюнтаризма и субъективизма» Хрущёва, который бросил упрек в адрес всесильного местного «первого», вопрошая: «Многих из нас удивляет поведение первого секретаря т. Горячева. Когда, интересно, он был искренен: или когда прославлял Хрущёва, или сейчас?»

Это был жуткий криминал – первого секретаря обкома на партийных собраниях не принято было критиковать.

Могу сказать, что на партсобраниях, действительно, иногда высказывались различные мнения, но, как мне кажется, утверждать, что «партийный плюрализм расцвёл пышным цветом», – это перебор.

 Далее в подтверждение тезиса о слабости партийной организации Михаил Шиловский приводит пять примеров:

– Выступление в конце 1963 года секретаря парткома СО АН профессора Г.С. Мигиренко на Ученом Совете: «Нас поражает некоторая «вольность» в суждениях среди студентов. Скажем, проходит ноябрьский пленум ЦК и сразу у студентов кривотолки. У наших студентов проявляется способность ставить под сомнения решения партии».
Первый пример – это суждение о позиции студенчества.

– В конце 1963 г. «профсоюзный лидер СО АН Н. Кабанов прорицал: «Положение в университете в вопросах воспитания, поведения – тревожное. Я просто обращаюсь к вам – усилить влияние на студенчество».

Замечу, что Н.И. Кабанов был председателем научно-производственной комиссии ОКП, но ярым ортодоксом в области идеологии. Он и потом при удобном случае говорил о том, что молодёжь нынче не та. Но он не был председателем профсоюзного комитета СО АН. Им тогда в конце 1963 года был А.И. Ширшов. Таким образом, Кабанов отражал не мнение профкома, а свое личное мнение.

Второй пример – это констатация «неправильной позиции» студенчества и призыв усилить на него влияние.

– «Лаконичная сентенция из протокола заседания партбюро НГУ от 31 марта 1964 г.: «3) Слушали: о беспартийном содержании некоторых статей газеты "Раскрутаза" (ФЕН). Постановили: газету снять и обсудить ее содержание на комитете ВЛКСМ совместно с членами редколлегии».

А вот третий пример – это уже реагирование на «неправильные взгляды» студенческого идеологического актива. Но довольно мягкое реагирование.

– Выступление академика А.Д. Александрова на отчетно-выборном партсобрании 19 октября 1967 г., который формулировал проблему: «Обсуждение острых проблем до сих пор требует от человека чрезвычайного мужества. И наши представители партийных комитетов, призывая к дискуссионным формам работы, должны реально представлять, что весь ученый мир не может состоять из Джордано Бруно, готовых то и дело гореть на разных кострах. Вот меня на одной дискуссии обвинили в домарксовом идеализме. Ну, я-то не боюсь, а другие могут испугаться. Если мы всерьез ставим эту проблему, то человек должен быть безопасен от неприятностей».

О каких неприятностях говорил А.Д. Александров? О каких острых проблемах? Кого он имел в виду? Это остается неясным из текста статьи Шиловского. Но, смотрите, в этом примере прямо противоположная точка зрения. Здесь прослеживается, наоборот, призыв к обсуждению острых проблем и призыв к идеологическим работникам не преследовать таких студентов.

– И пятый пример – о формальном отношении к многочисленным партийным постановлениям. Рассказывается, что на партсобрании 11 февраля 1970 г. по итогам очередного пленума в качестве доклада ученым с мировым именем профессором Ю. Румером и ассистенткой кафедры истории КПСС О. Новокрещёновой был зачитан текст выступления Л.И. Брежнева на партийном форуме, распечатанный во всех газетах до многотиражек включительно.

Я думаю, что профессор Ю.Б. Румер, бывший зек, никогда не стал бы утруждать себя работой над докладом.

Он формально отбывал возложенную на него «повинность». Глупо было предлагать ему сделать доклад об итогах очередного пленума.

Все пять примеров не свидетельствуют, на мой взгляд, о ярко выраженном свободомыслии и вольнодумстве. Да и охватывают они слишком большой период времени, вплоть до 1970 года.

Наконец, активность студентов М. Шиловский характеризует следующими тремя положениями:

– Антисемитской выходкой в 1966 году, когда четыре студента первого курса ММФ, «напившись, устроили у дверей общежития заставу, спрашивая – еврей или нет - и пытались бить евреев, но быстро получили отпор от массы студентов» (из протокола заседания парткома НГУ). Эту выходку он называет «попыткой еврейского погрома» и видит в ней «начальную грань в истории «патриотического» движения в НГУ.

– Массовым и организованным бойкотом студенческой столовой, ставшей «следствием неудовлетворительной работы её, а также крайне недостаточного внимания АХЧ и общественных организаций к вопросам общественного питания» (цитата тоже из заседания парткома НГУ).

Руководителей этого бойкота пытались определить и наказать, но, в конечном итоге, оказалось, что «руководители его неясны».

– «Активисты комсомола мало чем отличались от «старших братьев» коммунистов и то в сторону более высокой степени безалаберности, здорового прагматизма и аллергии ко всякого рода ритуально-шаманским заклинаниям в идеологической сфере.

Так, во-первых, тем, что торжественное заседание и первомайскую демонстрацию 1965 г. комсомольский актив университета проигнорировал по причине свадьбы секретаря комитета ВЛКСМ Г. Швецова, приуроченной как раз к первомайским праздникам.

И, во-вторых, тем, что по итогам обмена комсомольских билетов к началу 1968 г. 3007 получили новые, а 46 не пожелали этого делать».

Михаил Шиловский заканчивает свою статью следующим образом:

«... Ректор С.Т. Беляев вынужден был признать: «Активность студентов все время возрастает и опережает роль активности партийной организации». Университет уверенно вступал в 1968 год".

Как видим, в этой статье говорится о свободомыслии, о робкой критике партийных решений, об активности студентов, но нет никаких намёков о студенческом движении или об оппозиционности каких-либо групп студентов.

Кроме того, Шиловский предполагает, что активность студентов год от года нарастала, а её кульминацией стали события 1968 года.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/03/02/600