Шервудский лес

               
                Здесь с полслова понимают,
                Не боятся острых слов,
                Здесь с почетом принимают
                Оторви-сорви-голов.
                И скрываются до срока
                Даже рыцари в лесах:
                Кто без страха и упрека -
                Тот всегда не при деньгах.

                В. Высоцкий, "Баллада о вольных стрелках"


   Впервые Вася оказался за ящиками совсем в детстве, когда мама, папа или оба родителя вместе, заходили в укромный закуток на задворках магазина, чтобы по-быстрому распить бутылочку пива. Там было тесно, пахло досками и зоопарком, а ещё уютно и легко, потому, что родители, укрывшись от бездушной строгости улицы, приходили в хорошее настроение и улыбались. Васе нравилось всё: и молодой отец с большими руками, так и не получивший среднего образования, и наивная юная мать, с одутловатым лицом, и их шумные друзья - все они казались самыми лучшими и прекрасными людьми на свете.
Потом родилась сестра, и Васька пошёл в школу. Папаша приходил с работы мрачный, дома его ждали сопливая орущая дочь, и вечно уставшая жена, даром, что домашние дела она делала из рук вон плохо и по самой крайней необходимости. Настроение родители поправляли сладким вином, после чего мать сперва хихикала, потом ревела, а затем становилась злой и язвительной. Отец напротив, из мрачного становился сразу злым, и норовил поколотить каждого, кто подворачивался под руку.
Быстро осознав несложный календарь семейных будней, Васька ждал вечера, чтобы оказаться дома после кульминации страстей, когда "предки" выпустят пар, обмякнут и станут безопасны. Он часами торчал на детской площадке, бродил за гаражами, катался на троллейбусе в центр города и обратно, а когда за ящиками никого не было, то сидел там, украдкой наблюдая сквозь щели своей деревянной крепости за жизнью мира взрослых.
Словно прознав, что за Ваську некому заступиться, чуткие учителя ловко сделали его мишенью для издёвок и устрашающим примером другим детям. Все попытки учиться хорошо натыкались на раздражённые насмешки взрослых, в то время как неудачи воспринимались с восторгом и вызывали бурю «праведного гнева», что ненадолго делало никому не нужного мальчишку центром внимания.
Чуть повзрослев, Васька отчего-то стал пропускать любимую школу, коротая время с подобными себе одинокими, замкнутыми и никому не доверяющими сверстниками. Классе в четвёртом или пятом за ящиками кто-то предложил попробовать вина, и густой ядрёный напиток чуть подсластил жизнь, сделав её веселее и проще. Ребята объяснили Васяну, что вино стоит денег, поэтому нужно воровать. Но оказалось, что воровать Васяну не нравится, во-первых потому, что это стыдно, а во вторых страшно. Поэтому в компании он числился на вторых ролях, и глоток дешёвого креплённого доставался ему не всегда.
Неизвестно, куда бы дальше завела парня такая жизнь, если бы не армия с её строгой дисциплиной и заботой о личном составе. Наконец-то Василий почувствовал себя принятым окончательно в мир взрослых людей, где он нужен и от него что-то зависит. Сначала он хотел податься в прапорщики, но за неимением законченного среднего образования остался на сверхсрочную в звании сержанта.   
Дома его ничего не ждало – родители разошлись, с работой было трудно, но с другой стороны, казённая служба с годами тоже стала надоедать, поэтому Василий, разузнав, что да как, поехал в далёкий край, где деньги текут рекой, а начальство далеко.
Долго ли, коротко, но пришлось вернуться в родной город с привычкой к коньяку, несколькими шрамами на теле и небольшой суммой денег на первое время.
Тут всё изменилось. Прежние магазины успели закрыться и снова открыться, деревянные дома исчезли, а на их месте выросли каменные, люди стали вежливы, но замкнуты, сестра вышла замуж и уехала, отец где-то бродяжничал, а у матери появилась новая семья, в которой прежние драмы разыгрывались с чужими для Василия людьми. Нужно было искать жильё, работу, а, возможно, ещё и подругу. На этот раз, родная сторона встретила его приветливо, и все нужды были удовлетворены лучшим образом, когда Василий был принят в службу охраны большого торгового центра. Новое место снабдило не только скромным заработком, но и местом в общежитии. Здесь же он познакомился с Зинаидой – ещё достаточно молодой, одинокой тётушкой-продавщицей, живущей с дочерью-подростком в собственной трёхкомнатной квартире. Дежурные любезности и лёгкий служебный флирт понемногу переросли в романтические отношения, и уже через полгода, когда Василия попросили оставить место охранника, он уверенно расхаживал по зинаидиной кухне, облачённый в майку и тренировочные штаны, и громко декламировал:
- Подумаешь – фляжка! Её же никто не видит. Они говорят: «клиент чувствует»… - да чего там он чувствует? Двести граммов за день, да я сам не  чувствую! Это от меня кофе пахнет, а не коньяком…
А понимающая Зинаида вздыхала и кивала головой, корыстно сознавая, что пока стоит верить и соглашаться – всяк лучше, чем одной.
Поиски новой работы досадно затянулись, и Василию приходилось бывать в разных частях города, обходя адреса из объявлений о найме. Так, в один из дней он обнаружил себя на знакомой с детства улице, практически напротив того дома, в котором когда-то жил. Не то чтобы он не знал заранее куда едет, но как-то не придал этому значения, зато теперь, оказавшись на месте, вдруг осознал, что улица эта для него не посторонняя. Хотя дома поменяли цвета, кусты исчезли, деревья выросли, куцая детская площадка уступила место уютному скверику, а в окнах «его» квартиры, вместо ободранного серого тюля, висели вполне приличные занавески, но всё-таки было тут что-то своё, очень знакомое и близкое. Василий, не сбавляя шага, шёл мимо, прислушиваясь к эхом отзывающимся в душе ощущениям, пока они не захлестнули тёплой волной ностальгии в тот самый момент, когда из-за угла показался закуток заднего двора магазина. Здесь уже не было ни ящиков, ни мусорных контейнеров, ни даже забора, пространство было гладко уложено свежим асфальтом, а у дверей красовался  дебаркадер для приёма товара, но всё же атмосфера интимного уюта беспризорника не покинула этого места. Под натиском чувств, Василий остановился и присел на холодный край эстакады, отдавшись не столько воспоминаниям, сколько шевелящимся в глубинах души послевкусиям чувств, населявших её в далёком прошлом. Он прислушивался к себе, припоминал, мысленно оглядывался, и, удивляясь, никак не мог понять, что же с ним случилось? Отчего некогда наполненный радостями и горестями внутренний мир стал серым и холодным как кирпич? И дружба, и тревоги, и страх, и вдохновение, и азарт, всё словно выгорело, оставив, как дымящиеся головешки, только капризное возмущение, раздражение и самодостаточное «нормально».
Спонтанную медитацию грубо прервал громкий хрипловатый голос у самого уха:
- Васька, ты что ли? Ну, ни фига себе! На улице не признал бы…
Перед ним стоял худощавый мужчина, с помятым лицом в неприглядной одежде. Весь он казался каким-то мутным, блеклым, словно не вполне реальным, и только блестящие глаза да неуклюжая подвижная жестикуляция выдавали в нём живого человека.
- Не узнаёшь, что ли? Это ж я, Валерка! Лерый, помнишь?
- Да, да, конечно, привет… - нерешительно сказал Василий, протягивая руку и пытаясь узнать в собеседнике того забияку и хулигана, который когда-то мучил и терроризировал не только его самого, но и весь двор.
- Ты не уходи никуда, я сейчас, - почти прокричал Лерый, торопливо перекладывая деньги из красного лакированного кошелька во внутренний карман куртки, после чего он поспешно исчез за углом, оставив Васлия с чувством сомнения и недоумения по поводу явно женского кошелька в цепких пальцах этого типчного проходимца.
Пока Василий взвешивал дожидаться ли «старого друга», или побыстрее уйти с этой «помойки жизни», тот вынырнул из-за угла с бутылкой дешёвого вина. Обстановка и компания были крайне нелепыми и неподходящими, вино оказалось гадким, но неуловимое чувство то ли ностальгии, то ли вины перед своей юношеской компанией не позволяло ему просто взять и уйти.
- Жаль, что ты больше не в охране, мы бы таких дел наделали! – горячо говорил Лерый, чуть захмелев. На его руке, державшей пластиковый стаканчик, красовался татуированный перстень, который, как и манера речи, достаточно прозрачно говорили о роде занятий этого человека.
- Как ребята? – спросил Василий, чтобы поддержать беседу.
- Да все по-разному. Некоторые на кичи загорают, кого-то схоронили, другие разъехались… Вовка в Америке, а Славян уже скоро год как на передозе кинулся. Нужно будет на погост к нему зайти, заодно мамашу навещу.
Подтянулись новые «друзья», разного возраста, но все просто одетые и с припухшими лицами. Время сделалось тягучим, разговоры всё больше походили на потоки разрозненных монологов и воспользовавшись тем, что Лерый пошёл за очередной бутылкой, Василий поспешил раскланяться с обществом завсегдатаев закутка.
Очнувшись утром в дурном похмелье, Василий решил, что это не его компания, не его напитки и, что, пожалуй, останься он жить когда-то в этом городе, был бы сейчас одним из этих неприятных типов.
Новая работа оказалась физически тяжёлой, что не сильно влияло на заработок. Когда постоянное желание выспаться и боль в мышцах и суставах первых месяцев привыкания сменились обычной вечерней усталостью, выяснилось, что коллеги не принадлежат к высокому обществу, а труд не приносит морального удовлетворения в виду монотонности и бессодержательности. От коньяка пришлось отказаться, но обычное пиво оказалось прекрасным лекарством от тяжёлого осадка после трудового дня. Добираться приходилось двумя транспортами с пересадкой, дома ждали Зина, ужин, диван и телевизор. Потянулись однообразные будни, называемые в простонародье – жизнь.
Решив, что мужик взялся за ум и встал на ноги, Зинаида забеременела и родила мальчика, которого назвали Вовка. Купили подержанную машину, пару раз съездили в отпуск на тёплое море – в общем, всё как у всех.
Тут бы и сказать, что истории конец, но Василий заскучал. Монотонная жизнь делалась ему противной, работа надоела, шумный мальчишка раздражал, а сожительница располнела и сделалась непривлекательной. Он уже не спешил домой после работы, а медленно брёл часть пути пешком, попивая заслуженное трудом пиво. Пожалуй, это было лучшим моментом из всего дня, когда между утомительной работой и бытовой рутиной появлялся зазор пустоты, без ожиданий, обязательств и целей, где можно было просто быть собой, потягивать горьковатый напиток и ощущать, как мягкое расслабление растекается по всему телу.
Как-то раз Василий, стоя у кассы и покупая дежурную бутылочку, встретил Валерия, который сильно исхудал, поседел и постарел, но в целом оставался всё тем же дворовым хулиганом. Как ни странно, он даже обрадовался встрече с этим беззаботным человеком, не связанным долгами и обязательствами. Не сговариваясь, они завернули за угол, в закуток, где долго болтали ни о чём, позволяя себе быть настолько несерьёзными и легкомысленными, насколько возможно. Это было... как глоток свежего воздуха, после многих часов проведённых в пыльной духоте. О как же это тяжко, годами оставаться серьёзным ответственным человеком, соответствовать чьим-то ожиданиям и не давать повода к нареканиям!
В общем с тех пор Василий стал захаживать в «общество свободных людей», на задворки магазинов. Там обычно царила истинная демократия и грациозный порядок спонтанной мужской солидарности. Каждый имел право голоса и никто не запрещал ему говорить. Василия могли слушать, или не слушать, но никто не пытался выражать критику, недовольство или усомниться в том, что он сказал, или то, о чём идёт речь. Здесь можно было, не стесняясь в выражениях, рассказать любые подробности о своей суке-жене, мудаке-начальнике, дебиле-сыне, и это отзывалось общим смехом, одобрением или ответными историями, согревающими одинокую душу встречей с единомышленниками. Хотя пространство заднего двора уже не было ограждено деревянной тарой, невидимая стена обывательской брезгливости защищала собравшихся от любопытных и осуждающих взглядов посторонних.
Между тем, дома становилось всё скучнее и унылее. Зинаида почему-то решила, что Василий плохо влияет на Вовку, и самоотверженно защищала мальчика от общения, становясь между ними всякий раз, когда отец хотел поговорить с ребёнком. Да, признаться, пару раз Василий грубо огрызнулся в ответ на капризы шумного мальчишки, но обычно намерения его были самыми благими и добрыми. В результате, видя катастрофическую реакцию матери, ребёнок стал побаиваться папашу, а тот почёл за благо не провоцировать вздорную бабу и практически перестал общаться с сыном. К интимности Зина охладела, вечно брюзжала о том, что ей тесно в доме, где грязный грубый мужик наводит беспорядок, отчего у неё опускаются руки.
Василий пытался завести какую-нибудь дамочку на стороне, но пара неудачных интрижек, окончательно разочаровали его в слабом поле.
- Все бабы хотят только одного, - сетовал он закуточным приятелям, - сначала чтобы мужик трахался как жеребец без устали, а потом отдал им все свои бабки и исчез. Или в шкафу стоял как мебель, и чтоб доставать его потрахаться, или чтоб денег дал.
И мужики соглашались, оскалившись посмеивались и поддавали к его словам непристойные комментарии на тему жадности, глупости и похотливости женщин. С видом завзятых остряков, они вспоминали бородатые анекдоты и кривенькие рифмованные присказки – поддельные перлы сомнительной народной мудрости. Однако, после нескольких глотков креплёного пива и в хорошей компании, солёная поэзия со стен общественных уборных казалась правдивой и актуальной.
Однажды случилось так, что Лерый попросил Василия помочь очень хорошим людям, которые попали в сложную ситуацию, и теперь надеяться могут только на друзей. Василий во хмелю дал обещание, и через несколько дней пришлось бескорыстно выручить двоих угрюмых напряжённых мужиков, кое-чем из рабочих материалов. Убыток был невелик, и остался бы незамеченным, если бы после посещения «друзей», не обнаружилась пропажа дорогого инструмента. Лерый истово божился, что люди надёжные, что "подставил кто-то из своих", но в конце концов обиделся и с видом оскорблённо достоинства закончил разговор. Объяснения с начальством переросли в конфликт, Василий пошёл на принцип, после чего был уволен, без сожаления с обеих сторон.
Возлежание в позе праведного гнева на диване, через месяц было прервано Зинаидой, которая хладнокровно объяснила, что такие мужики как он на дороге не валяются, что он обязательно что-нибудь найдёт – главное не сдаваться, но пока пусть ищет работу где хочет так, чтобы до вечера ноги его дома не было!
К сожалению, оптимизма матёрой продавщицы не разделяли работодатели, которые после короткого разговора, расставались с Василием навеки со словами: «мы вам позвоним». Дни приходилось коротать в библиотеке, в парке или у друзей за магазином, но так как в клуб «одиноких сердец» порожним не пускали, то бесцельные прогулки по городу, плавно переросли в шустрёж денег на «входной билет» в стеклянной таре.
Как-то раз, раздосадованный новым отказом, Василий натолкнулся на улице на неприятную и возмутительную сцену: два восточного вида паренька мутузили одного из его неприкаянных знакомых – беззлобного престарелого бомжика с массой дурных привычек и без определённого рода занятий. Тут бы сообразить, что бедолага сам нарвался, но, повинуясь благородному возмущению, Василий решил заступиться за «своих», в результате чего оказался в камере предварительного заключения. Впервые попав в казённый дом, он с удивлением узнал, что многие его дворовые приятели завсегдатаи подобных заведений. Это обстоятельство обеспечило Василию спокойную жизнь до суда, на котором выяснилась его полная невиновность в виду трезвости на момент инцидента, а ещё из-за того, что никого он ударить не успел, и даже сам получил пару увесистых тумаков.  В общем, был отпущен, за отсутствием состава преступления.
А вот дома его ждали новые замки и аккуратно собранный чемодан, который Зинаида со спокойствием удава, просунула через приоткрытую дверь. Из квартиры пахло чужой жизнью и слышался незнакомый мужской голос. Его там больше не ждали.
Дружба выручила и на этот раз – Василия подселили в комнату к пьянчужке-инвалиду. Жилище напоминало запахом и видом опустошённый мусорный контейнер, разбитая половина окна была заклеена полиэтиленом, двери не закрывались, а за стенами постоянно кто-то орал и матерился.
- Я сплю здесь, а ты ложись где хочешь, - прохрипел хозяин, заваливаясь на полуразвалившийся диван цвета старой половой тряпки – единственный предмет мебели в комнате. Проведя ночь на грязном полу, Василий заметил, что всё тело чешется от каких-то паразитов, что в тюрьме было не в пример лучше, и что любая работа теперь сгодиться, лишь бы выбраться из этой дыры.
Через пару недель он нашёл место дворником в многоэтажном доме, за мизерную зарплату и со множеством вечно недовольных начальничков. Но было во всём этом одно удивительное преимущество – просторная дворницкая, куда можно было запихать раскладушку.
Теперь Василий вставал очень рано утром, чтобы жильцы не заметили, что он не санкционировано бесплатно проживает в их собственности, и принимался подметать, чистить, грести и мыть дом и территорию вокруг него, почти до самого обеда. Затем он обедал, ложился вздремнуть и ближе к вечеру шёл в один из неформальных клубов любителей нездорового образа жизни. Денег хватало ровно на еду и выпивку, но помойки, при правильном подходе, могли служить альтернативным источником обогащения, не уступающим основному, отчего Василий скоро стал пользоваться репутацией нужного человека и уважением среди завсегдатаев вонючих закутков на задворках магазинов.
Как оно часто бывает, привыкшие за пару лет к чистоте жильцы дома вообразили, что это его естественное состояние, что таков порядок вещей и так установлено природой, а дворник только зря деньги получает. В общем, мелочная жадность победила здравый смысл, и Василия выгнали. Понятно, что уже через месяц к вопросу о уборке пришлось вернуться, но дело было сделано, и обратно бывшего дворника горделивые жильцы звать не собирались.
И вот тут начинается самая интересная часть истории, потому, что для всех Василий как бы умер, но на самом-то деле он очень даже жив. Только теперь он стал невидим, словно попал в параллельную реальности, простую и честную как Шервудский лес – слепое пятно самодовольного и лицемерного обывателя. В этом волшебном мире дружба превыше богатства, а добро всегда побеждает зло. Здесь всякий живёт промыслом, каждая женщина знает, что она леди, а мужчины сплошь вольные стрелки. Пусть вместо сказочного джина, гостей переносит туда зелёный змей, но зато там настоящая жизнь, полная событий, приключений благородства и героизма. Понимаете? – настоящая! А не унылые серые будни, с бесконечной рутиной и подхалимством.
 Где он сейчас живёт и чем промышляет – не знаю. Говорили, что сначала обитал на чердаке заброшенного дома, а когда тот сгорел, то всё лето провёл в палатке в лесочке на окраине города. Кто-то рассказывал, что встречал его в тюрьме, а кто-то в ночлежке. Временами мне кажется, что я вижу его то тут, то там, в весёлой нетрезвой компании за магазином. Да вы его тоже наверняка видели, и не раз. Приглядитесь, и если среди мужиков обнаружите немолодого человек, с неряшливой бородкой, в стоптанных башмаках, грязных джинсах и потёртой спортивной куртке, то крикните приветливо «Васька»!, и он вам обязательно улыбнётся своей искренней пьяной улыбкой, поманит рукой и заговорит как со старым добрым приятелем. Тогда уж не жадничайте, угостите бутылочкой пива, да и сами не погнушайтесь выпить с ним, а за это вы получите самого искреннего и благодарного слушателя, который всё поймёт, не осудит и не упрекнёт. Заодно узнаете какую-нибудь правдивую историю из жизни народа или афоризмы помоек. Дайте хоть на вечер чувству собственной важности и серьёзности отдохнуть, смело идите в лишённый стен храм ненужных людей и потерянных судеб, чтобы оставить здесь всё то мерзкое, что залило в душу общество приличных граждан – дальше отсюда оно не уйдёт. Блаженный жрец культа вольного братства подарит вам и отпущение грехов, и исповедь, и поддержку, и искреннюю симпатию честного человека с большой душой.
Только денег ему в долг не давайте – боюсь, что не вернёт.

22.02.2017                Андрей Попов