Проиход Горбачевак. Продолжение

Горбачев получил власть на закате её Советского варианта. Очень похоже (но не могу этого утверждать), что когда он путем химизации, механизации и прочих «циях» пытался модернизировать  деградирующую экономику, кто-то продолжал её разрушать. До сих пор идет так ли это, и что он мог сделать.
Какими должны были быть перемены, которые позволят уравновесить рынок и магазины, – политическими или экономическими? Об этом до сих пор идут споры: можно ли было, сохранив социалистическую форму собственности, установить между предприятиями рыночные отношения.

Когда Хрущев в госторговле поднял цену на мясо до уровня рентабельности его производства, в Новочеркасске народ вышел на улицы. Наводила «порядок» армия.
После Новочеркасска, ни у Брежнева, ни у Андропова, ни у Черненко, ни у Горбачева не хватило ума и решимости постепенно приводить цены в магазинах в соответствие с ценами на рынке, как это делалось стихийно с гаражом (у меня в очерке: «Живем в достатке. Гараж.»).
Руководство же, все еще пытаясь сохранить «Лагерь социализма и Народной демократии», все еще «пыжилось» демонстрировать успехи нашей экономики стабильностью цен и отсутствием инфляции. Возможно, Генсеки полагали, что цены на рынке должны зависеть от цен в магазинах, но это при фантастических очередях в магазинах, было абсолютной глупостью.
Впрочем, в Москве, где мясо было в свободной продаже, это получалось. В очередной раз, будучи в Москве, я затаривался на Велозаводском рынке. Там государственный магазин был открыт прямо на рынке, и соответственно цены на мясо были сравнимыми. Покупатели выбирали место покупки исходя из качества мяса. Меня качество не волновало, и я в госторговле набил в сумку полпуда  свежей говядины.

Дешевые государственные продукты не только съедались, но и в мусорных ящиках валялись буханки хлеба, другие продукты; перед введением талонов на вареную колбасу иногда и она, купленная всей семьей «сколько дают», валялась в помойке. Вдруг из круп в магазинах остался только рис. Я сделал запас риса, но он был заражен жучком. При быстром употреблении это не имело бы значения, но запас через несколько месяцев пришлось выбросить – в нашей семье это был единственный случай. Впоследствии я запасы круп прокаливал.

Чиновники не могли допустить наличие очередей в столице – это была наша витрина, да и московский пролетариат опасались дразнить, да и себя не хотелось обижать, а в провинции к концу 80-тых торговля полностью была заменена  распределением, а частное производство не только не поощрялось, но и тормозилось.
 
Республики и области стали препятствовать вывозу продуктов со своей территории. В каждой республике складывалось мнение, что она кормит остальных. Так у населения культивировалось настроение к отделению от остальных. Горбачев этого не понимал. Может, и понимал, да не знал что делать. Бабушка из Белоруссии жаловалась в газете, что на почте не приняли посылку в Россию с гостинцами для внучки. В Минске я увидел поршневые кольца для «Запорожца», но продавали их только жителям Белоруссии. Я показал паспорт, где было указано, что я родился в Минске, и продавец  продала мне вожделенные кольца.

И опять, вот уже сейчас, когда я пишу о прошлом, я возвращаюсь к Горбачеву. Для хунты (Политбюро) он показался, на ее взгляд, подходящим на роль абсолютного монарха, которому они затем и сами обязаны были преданно служить, не допуская даже намека на сомнение в правильности его решений, направленных на то, чтобы сохранять их абсолютную власть над страной.
Они ошиблись. Горбачев, как и весь народ, видел необходимость перемен и, как и мы, в свободе и демократии видел пути преодоления трудностей на пути социализма. Но как экономист, он был абсолютным нулем. За 6 лет его неограниченного самодержавного правления (это полтора президентских срока в Америке), он не нашел, а значит, и не имел в задумке, ни одного действия, способного хотя бы приостановить крушение.

Деградация экономики началась не при нем. Деградация экономики не застала его врасплох – он знал об этом, он уже был губернатором Ставрополья и членом Центрального Комитета партии. Умные мужики – Брежнев, Тихонов, Косыгин – в его бытность государственным деятелем, руководившим экономикой крупного региона, ломали головы над тем, как остановить деградацию. Он видел, что решения, которые они принимают, не дают нужного результата; неужели в его голове не зародилась мысль: «А я бы сделал так»? Видать экономических мыслей не было, надеялся обойтись политикой, да судя по первым выступлениям о химизации и прочих «циях», и к политике он поздно решился обратиться.
Хотя бы на Китай посмотрел, там уже вовсю развертывались реформы Дэн Сяопина. Было, у кого перенять опыт, было, у кого учиться. В 85-м еще можно было начинать реформировать страну без ее разрушения.