Вечное Лето. Роман

Я писатель. Я сижу один у монитора или над тетрадями и пишу. Мне очень скучно. Я хожу в клинику. Там мне поставили диагноз. Я болею. У меня душа болит. Хотя, я не знаю, где это – «душа». Я думаю, моя душа прячется в моём левом глазу. Он близорук. Когда я закрываю правый глаз ( я называю его «хорошим»), то всё становится такое расплывчатое, нечёткое. Мне грустно тогда и странно. Я научился курить десять лет назад в клинике. Там были очень страшные мужчины, и они меня научили. Теперь я курю, и мне это очень нравится. Я сижу на сайте с людьми. Они говорят, что я хорошо пишу. А я не знаю. В детстве я хотел стать Кобейном. Но мне сейчас 27, и умирать что-то не хочется. Я люблю музыку. Могу слушать автомобильное радио всю ночь, хотя у меня нет машины, и никогда не будет. Когда я пишу, это как волшебство. Я становлюсь умным и печальным. Я люблю кока-колу. Хочу, чтобы ты был моим другом. У меня нет девушки. Они меня не любят, говорят, что я дурак. А я не дурак. Я пока говорю тебе это, я как будто глупый. А так я не такой. Я много написал. Это я сейчас временно потупел, из-за лекарств, которые меня лечат. Посмотри, пожалуйста, что я написал:

Жила-была девушка. И она думала, что она бедняжка. Такая она была вся тонкая и непонятая. Она слушала печальную музыку, много курила, и постоянно-постоянно страдала. Она вела дневник отчаяния и боли и ни за что не верила, что всё хорошо по сути. Естественно, она считала себя духовной и возвышенной для этого бренного мира. Я не знаю, что с ней сейчас. Может, она и теперь сидит и пишет вымученные буквы в ученические толстые тетради. Но мне она нравится. Она хорошая на самом деле. Только…только...наверное, у неё затяжная депрессия, сейчас ведь у многих такое…Специалисты, конечно, не помогут. Но кто знает? Вы ведь тоже верите, что всё в конце концов образуется? Я верю. И я хочу, чтобы вы вместе со мной посмотрели её дневник и стихи, и мысленно обняли её и  убедили в этом. Я не буду говорить, где нашёл её тетради… Не буду рассказывать, как познакомился с ней…Она иногда писала от мужского лица, но пусть вас это не пугает… Так она защищалась от самой себя. Вот, собственно, сабж, как пишут в этих ваших интернетах:
Записи были разбросаны, где-то я находил даты, где-то – нет. Я пытался представить её, и почему-то всегда представлял себе её весёлой и жизнерадостной. Местами встречались стихи, иногда мне нравилось, что я прочитывал, иногда не очень. Я хотел бы познакомиться с ней. Мы бы посидели, поболтали, покурили, и, может быть, списались бы…


2007 год. Весна.
Всё, что было мной сказано, написано, придумано, это всё были лишь хрупкие вариации на тему бегства, бегства отсюда. Я бегу к прохладной воде, и вода меня выпила, я бегу в горящий огонь, и огонь сжёг меня, я бегу в глубокую яму и она падает в меня.
За линией горизонта, на нетронутой земле водят хороводы счастливые люди. Они ничего не соображают, они ничему не верят, ветер скользит по их одинаковым арестантским одеждам, глупые улыбки дурманят их безмятежные лица.
Нету жизни в руках, нет верёвки на шеи, у тебя нет права кусать руки дающего. Я ну неужели я предам любовь, безмерную любовь, которой никогда не было? И я не отниму у этих безумцев их чокнутого права никому не верить, никому не быть обязанными. Я лягу на пол, на невыносимо холодный пол, и послушные руки сорвут с меня последнюю одежду, меня перелицуют в хороводного арестанта, и я с бессмысленной песенкой, вслед за полётом бабочки, вслед за обломанными крыльями, за помятой музыкой пущусь в идиотской пляс вверх ногами.
А за мной кинется следствие, да что, да как, да почему? И я скажу, что я как зверь, долго сидевший в клетке, погибаю на воле, что мне нужна опора, нужен этот хоровод, заколдованный непостижимый круг. Я пишу письмо из тюрьмы, а когда я выйду на волю уже будет цвести черёмуха, роняя белые лепестки на твою грудь, и ты была бы рада сказать мне, что теперь этот мир будет принадлежать нам. Но зачем мне такое сокровище?
Я теперь буду обходиться своими замороченными друзьями, ведь, в сущности, я остался взаперти, взаперти, взаперти…
Ветер гладит лицо,
Далеко-далеко
Есть невыцветший край,
Неразмененный рай.

На моём, на моём,
Календарике – май.
Вечный месяц мой май,
Вечный низкий подъём.

За забором цветы, яблони и кусты,
Я боюсь высоты, я полёта боюсь.
Прилетит ураган, опорожнит стакан
С ключевою водой, отвечать головой.

Майским жаром дымит костерочек в леске.
И родник напоит, жажда гаснет в песке.

Если хочешь – пойдём, я сломаю забор,
Будем нюхать цветы, обрывая мечты,
И лететь до звезды, терпкой майской звезды.

Я прощенья прошу, я весною дышу,
Я люблю, я ищу, словно грешник в раю,
Мне б кому бы сказать и кому доказать,
Что я здесь, я опять и не надо кричать,
Нужно рот замолчать.

На траве, на траве ледяная роса,
Я хочу рассказать, я признаться хочу,
Что я всё оплачу, я живу, я дышу.

Бродит волк по весне, он голодный вполне.
Май цветёт в вышине. Май поёт обо мне.

Ах, снежок, ты растай, растопить обещай,
Огневую печаль, окаянный февраль.

Закрываю замок, есть у времени срок,
Каждый, кто одинок, пусть подаст верный знак.
Так.
Когда-то давно был такой вечер у меня была коричневая тетрадь это был весенний вечер и в этой тетради всё диалоги пьесы ну там и бабушка тогда готовила чебуреки это было каникулярное время такая длинная обхватывающая запястье линия на руке и тот вечер это было совсем начало март, наверное, и если вычесть вот эту исписанную глупую тетрадку от меня и сейчас ничего не останется .
Я придумываю, придумываю героя, героиню. У неё пухленькие румяные щёчки, соломенные волосы и жёлтое платьишко. Она всех любит, и никогда не плачет. Утром она красит глаза и губки. А днём она садится на велосипед и едет за молоком по полю, расцвеченному жёлтыми одуванчиками. Её зовут Pauline. Ей не очень удобно – это дедушкин велосипед с высокой рамой. Когда она возвращается уже наступает осень, или зима. Холодно, дует ветер. Молоко скисло в бидончике. «дедушка, бабушка, Я так замёрзла.» -- говорит она возвращаясь домой Они сажают Полю за стол и кормят пирожками с какими-то цветами. Тогда девочка бывает счастлива.
Но однажды она не вернулась. Повернула в сторону и попала в дремучий лес. Она бродила, бродила меж высоких сосен, гибких рябинок и крепких дубов, оставив свой транспорт под какой-то липучей, смолистой ёлкой. «ау» -- кричала она очень долго. Ей казалось кругом скрываются невозможные призраки и дикие звери. Но вот кто-то откликнулся на её «ау» . Сердце ушло в пятки. Она пошла на голос и увидела дедушку «Как я долго искал тебя, Полечка! Но мы не можем уйти отсюда! Мы умерли!» «Что же нам теперь делать?» «Это царство мёртвых, золотая моя! Ещё немного и мы превратимся в растения – Я – в старую дрожащую осинку или былинку, а ты в жёлтенький одуванчик» И они взялись за руки и молча ушли корнями в землю.
Бабушка же долго смотрела на часы и тихие, но безутешные слёзы ползли по морщинистому лицу.

Да, я вот так-то тоже деревянное существо. Бывают такие мгновения, просто минутные порывы, что кажется – смотришь внутрь себя и видишь холодную заснеженную пустыню и слышишь в сердце завывание вьюги. Так хочется, чтобы вместо этой пустоты был цветущий палисадник диковинных растений. Но забываются слова. Эта пустыня полна миражей, галлюцинаций. Неподлинное существование. Становится страшно увидеть смерть, потому, что ей даже нечего обесценивать. И одна из этих галлюцинаций – это богоподобный Герой, который вроде как придаст смысл такой нелепице.

Но Герой погибает от холода. Он коченеет и дальше некуда, нечего. В таких экстренных ситуациях я совершаю действия бессмысленные, ненормальные.
Куда ж мне плыть? Наверное, подальше отсюда. Я плыву без направления, без руля и ветрил. Спаси меня , буря, от страха.

Воскресает дочка Иаира
Отпускает тяжесть от души
Я неправильно, но я Его любила
Боль великую в глазах Его больших

Расстоянье от Звезды до знанья,
Что распятым Ты будешь любим,
Это страшное, глубокое признанье,
Что любовь людей не просто дым,

Что овечки Пастыря находят,
Если в Его сердце гулкий стук,
Отклик обретает в постоянстве,
В Вечности, незнающей разлук.

Я читаю книжку со стихами,
А в стихах огромная душа.
Если Ты всегда пребудешь с нами,
Нам будет непросто убежать.

2007 год. Лето.
Лечь почувствовать мягкое волшебное тело под собой и просто просто заснуть у неё на груди. Просто заснуть мне ведь ничего не надо больше больше ничего не надо мне. Я очень устала, пойми меня я просто выжата как лимон И мне очень фигово. Помоги мне милая хорошая помоги мне ради бога помоги.
А если бы я была богом, я бы придумала новый способ рождения детей. Аиста или капусту. Славная моя милая моя, ну почему мне так хреново?
Очень плохо. Я сейчас волком завою, честное слово.
Успокой мою голову. Бедная моя душа, бедное моё сердечко. За что, а?????????
Сколько ещё мне…
Ага, все поняли…
Ну и что же, это не ново.

Просто идти и встретиться.

Знаешь, а им то смешно.
Какое унижение…

Никто меня не втоптал в траву
Сильней, чем он.

Знаешь, так стыдно, так низко
И так просто…

Я не очень-то хочу жить.

Я не хочу быть, как все…

Чтобы ты поняла, какую чашу можно испить,
Чтобы ни один лицевой мускул не дрогнул.

И ты оценишь моё мужество,
Когда будет поздно.

Я клянусь.

Открой глаза
Ты тонок Ты опасен
Представь – это моя слеза
Ты так ужасен

Без имени и без судьбы,
Не Бог, не дьявол.
Так, уснувший.
Зачем уснул после борьбы
Твой взгляд потухший?

Зачем ты бегал вдоль Невы
Осенним ветром, солнцем, светом?
Зачем смеялись злые львы,
Поняв куплеты?

Зачем бежала в ночь роса,
Зачем окно пропахло потом?
Ответь мне, дурень, стрекоза,
Зачем ты? Кто ты?

Ты лишь вздохнул, но объяснил:
«Мне снились небо и качель,
И девочка. И было лето.
И синим серебрилась ель
Ах, Маша… Где ты?»

I like the wind. I like to wander in the forests, because all of us are just strangers & wanderers in this colourful world. I like winter. When it comes I realize that we are here to suffer through winter & to be the conquerors. The wind & the winter are 2 my dearest friends & even if I have not got good friends among people, I am happy to live on this Planet & to know that I am just stranger & wanderer in the Windy Winter.
I like the heat of your body. Strong, cheerful, & revival. I love you. And I love the warm kisses, which you give to your stranger & wanderer.
Who are you? Where are you? In the distant future I’ll realize my aims. It’ll be snowing. I’ll shave my head & my bloody body will fall into this snow, leaving pitiful, shameful trace.

2007 год. Осень.

Предисловие.

Хотелось бы мне написать вещь, от которой бы люди в ужасе отворачивались. Чтобы мало тут было женского, сопливого, про любовь, а лишь жуткое, но такое знакомое мне ощущение балансировки на краю пропасти. Да, иногда сознание выдаёт что-то типа «ты, смешной, пьяный и грустный уткнёшься лбом в мою грудь. Будут падать медленные, наивные снежинки…Ты любишь женщину, похожую на искрящееся шампанское, но я скорей «коктейль Молотова»…».
Хотелось бы мне иного. Как в рассказиках Юрия Мамлеева, когда я их читаю, мне делается страшно и приятно, что я мало, чем отличаюсь от этих полулюдей.
Меня вытащили оттуда, но я подарила себе тягучую, траурную мысль, что этого могло и не быть. Скучно среди людей, и мне хочется лишь одного… Я люблю тебя. Ты и вы, окружающие умники, можете уесться своими советами – это –де невозможно, неприемлимо и вообще того не стоит. Я люблю тебя. Я не знаю какими словами ещё мне прокричать это, пробовала стихи, пробовала самые нежные, ласковые, запоминающиеся, трепетные…Я буду, буду любить тебя, буду говорить об этом травам, солнцу, луне, людям, зверям, птицам… Каждая сухая былинка, каждая веточка будет знать это…
Хотя, знаешь ли, и это можно подвергнуть сомнению. Одно здесь не поддаётся на провокации вроде «есть или нет» -- это моё замученное, задёрганное «я». Смотри – этому «я» некуда деться, этому «я» тесно тут. То, что даёт мне моя реальность – это бесконечно мало. Плачь и трепещи! Я начинаю.

Сказочка про ангела.

Я хожу среди вас. Вы знаете, знаете меня – я учусь в университете. Вот, я забилась в угол. Вот, я. Была мечта у меня, мечта была. Быть мне хотелось не мужчиной, не женщиной, а неким гермафродитом удивительной, райской красоты. Сбылась ли мечта моя, люди? Сбылась ли? Вот я захожу в аудиторию, вот я сижу, боясь произнести лишний звук, боясь пошевелиться… О чём-то говорят, о чём-то стучат ручки. И я представляю, как большой бледноликий ангел сидит на крыше этого здания… Я присмирела, миленькие, присмирела. Не ворочается по ночам моё тело, принимая в себя этого ангела. Я не верю в него больше, не верю. Я сижу и терплю эту вязкую, немую, монотонную скуку. Ах, какие сны мне раньше снились!!! Как хотелось мне, тогда ещё совсем, совсем юной идти зимней ночью на несуществующий запах, на невменяемый голос к небесной, лёгкой музыке… Что творит с нами время, что творит…Начинается переменка и я, ах, я, я иду и выкуриваю невкусную, крепкую сигарету. Мерзкую и неприятную. Я, словно бы ищу какой-то замены, подмены тому безумному и беспечному раю, тому детскому раю, что отняло у меня время.. Следующий предмет… И вдруг во мне что-то щёлкает, я собираю вещи, и я ухожу Вы куда это посреди занятия? Я только грустно усмехаюсь и ухожу.

С этого дня, старательные мои, началась моя жизнь. Всё, что происходило до этого, лишь какой-то нелепый, убогий слепок. Началась она с того, что ангел вернулся. Был долгий, обстоятельный с ним разговор, я напомнила ему, как он щекотал меня большими крыльями, когда мы сливались в один чуткий организм… Помнишь ли, как хорошо было? Как не помнить… А что же ты ушла от них? Несоизмеримая замена – крылатая, безграничная болезнь на скучное, вялое здоровье. И той ночью, осенней, тёплой ангел любил меня. Он осторожно передвигал моё тело, он порхал надо мной. Однако, эх, несчастные вечные студенты, эх, несчастная я… Что сказал мне мой ангел после этого? Это едва уместилось в голове… Ангел любил другую.

С той поры, с той самой поры, город, этот небольшой, тихий город стал мне, даже, нет, не тесен, а как-то откровенно враждебен… Каждой своей церковкой, каждым встреченным знакомым, каждой целующейся парочкой он подсказывал мне, как можно жить просто и легко, забыв про Небо, и про его жителя, моего милого ангела.

Почему же, правильные мои, умные мои, я сказала вам, что началась моя настоящая жизнь? Неужели я вас обманула? Вовсе нет. Просто, немного погодя, я нечаянно оказалась в спальном районе, и на троллейбусной пустынной остановке, прекрасная девушка положила свою светлую головку на грудь моего тихого ангела. Смятые крылья нелепо топорщились под лёгкой курткой, придавая ему подобие горбатого старика. Вот так-то, вот так. Я заскочила в транспорт, чтобы они не заметили, у меня дико кружилась голова. И тут это и произошло, в голове моей что-то лопнуло, какая-то артерия…

Я очнулась в тёмной комнате, в каком-то чулане, где не было окон. Смерть это, милые мои, жизнерадостные мои, наглая, вездесущая смерть. Было не по себе, было непонятно, было страшно. Потом это закончилось, и чья-то прохладная ладонь в моей ладони… Это вернулся ко мне мой ангел, и, обливаясь слезами, он летел со мной вверх… И тут-то, разумеется, любопытные мои, я ему сказала : «Я люблю тебя» И ради этого, конечно, стоило и жить, и ждать, и терпеть. А он ответил «Я тебя понимаю». Он с чувством юмора, мой бледноликий, большекрылый, грустный, смешной и пьяный ангел…

Когда в тело её впивалась холодная струя душа, она извивалась и молила о пощаде, подражая героиням порнографических фильмов. Она была так одинока, никогда не зная терпких, честных, сильных рук мужчины. Она сотворила себе мир, мир, где ждал её какой-то непонятный, придуманный танцор танго. Она представила, как он запрокинет ей голову, как будет резок и нетерпелив, как нальёт ей лучшего в мире вина, как отведёт в лучшую спальню, на самую мягкую кровать, усыпанную розами…
Какая она была глупая… Как противен был запах мочи в его подъезде, как неопрятны были его спортивные штаны, в которых болтались тощие ноги… Как равнодушно, как какую-то куклу использовал он её для своего акта…
Как плакала она всю ночь в подушку, проклиная мироздание…
Близилось полнолуние. В полнолуние у неё подскакивало давление, и ей казалось, что она падает в чёрную безграничную яму, пытаясь цепляться за душный воздух.
Таблетки не помогли ей, и она свалилась в тёмную бесконечность.
Неужели, это и есть жизнь? Как страшно, как просто, как несправедливо…
Душа её выпрыгнула из тела, и понеслась мстить, мстить, мстить всем им, кто превратил бесподобного страстного бога в нечто обыденное, скучное и неприбранное.
Я всех убью, всех, всех! Не было больше театральных жестов любви, не было обманов, не было поэзии, поэзия стала насмешкой, растерзавшей её бедное, измученное сердце.
И когда пробило полночь, и улицы города опустели, покрывшись осенней изморосью, она подошла к окну, и, наклонившись, увидела лес, которого не было раньше. И она пошла, прямо из окна, деревья расступились, и дали место полю…Она была теперь свободна и невесома.
Долго звонил он ей по телефону, но тщетно рыдал аппарат у уже остывшей, пустой постели. Её не было, не было и не будет уже больше никогда. Она ушла к настоящему Богу, которого не смог и не сможет заменить даже самый отчаянный танцор. Танцор танго.
Скука разъедала её изнутри. Она вонзалась в сердце, она отравляла душу. Все напитки мира были ею испробованы. Любовь... Так, любовь… Кто-то весёлый и бесшабашный появлялся в её жизни, оставляя в сознании робкий след, только след и намёк.
Скучно было в пьяных компаниях, страшно и грустно среди собственных мыслей. Она боялась привязаться к кому-то, строить длинные будни с кем-то. Печальные будни, убивающие будни.
Она любила смотреть в зеркало. В зеркале было её отражение. Она любила своё отражение. Что же ещё ей хотелось? Скука, замурованная в человеке – это отпугивало остальных, обжигало благие намерения дерзким холодом, тушило огоньки симпатии. Люди искали в ней простоты и внимания к себе и уходили, разочарованные. Она ничего не могла подарить, она стеснялась нежности, стеснялась объятии. Она была одинока. Они были вдвоём со своей дикой, утомляющей, сосущей, ноющей скукой.
И, когда одиночество вошло в привычку, она потеряла свой былой цвет. О, это была многообещающая красавица. Она была высокая, стройная, гриву чёрных волос шелестил весенний, хрупкий ветер... Но, женщина, которая одинока, быстро старится, быстро становится отчаянно равнодушна к своей внешности.
Давно манили лёгким выходом раскрытые окна, кухонные ножи, пачки снотворного. Но она жила и жила. И вот уже разменяла она пятый десяток, когда вдруг встретила юного мальчика лет восемнадцати, красиво сложенного, доброго и чистого. Он жил в соседнем подъезде. Выходя на балкон, она смотрела, как он идёт со своими друзьями домой, как он смеётся, и бешено скакал пульс, и гулко ударяла кровь в седеющий висок. Она любовалась им, как когда-то собственным отражением в зеркале, она бредила им... Его звали Артур. Это рыцарское имя, эти длинные золотые волосы. Она поговорила с ним, давно ли приехал, где учится. И перед сном смаковала эту информацию, и производила странные телодвижения, воображая его в себе. Он носил сумку с портретом Виктора Цоя. Полюбила и она эту музыку.
Однажды она попросила помочь донести тяжёлые сумки, пригласила на чай. Артур оказался неопытный, но пылкий любовник. На прощание он растерянно пробормотал что-то вроде «спасибо». Потом она поняла, что мальчик её избегает. Ах, как соблазнительна розовая баночка с жёлтенькими таблетками! Ах, как не сложилась жизнь!
Дрожащей рукой набрала она эти маленькие горошины сна и смерти, положила на стол. Вышла на балкон. Там, на скамейке сидел Артур и болтал о чём-то своём, юношеском, безответственном, безответном…
Она решила отложить самоубийство на потом. «Неужели он боится меня? Ну что такого страшного?» -- и опять зеркало, и с треском полетели на пол осколки. Ей было жалко умереть, умереть вот так, чтобы он не переживал и не знал…Ей захотелось заставить его молодой организм испытать гормональную бурю, связанную только с ней.
И тут он понял, что такая любовь к не очень молодой женщине может добавить какой-то пикантности, развлечь и выделить на фоне сверстников.
Они встречались, они любились. Они искали выгоды: ему хотелось выделиться, ей хотелось почувствовать себя молодой. Немного погодя мальчик понял, что его используют, и дал решительный, жёсткий отпор.
Она бесстрашно проглотила упаковку снотворного, но выжила, вцепилось в жизнь скучающее тело. Потом ей стало очень плохо, она разом осознала, что всё это было зря... Рыдала в девственно белую подушку, а рядом сидела, торжествуя и хохоча бледная, влажная, сильная, непобедимая скука.

Tributed to Maestro Tenero

Aquila non captat muscas :))

Ad verum seculorem
Just nothing to excuse
Si vis amari ama
All drugs are very good

Quod ad te non venire
It`s just another song
Edimus ut vivamus
My love is really strong

Timeo ne veniat
I ask my God for help
Et ego cedo urbe
I`ve got another male

Amandus! Vale amo!
I love, but I don`t care.
Memento mori damn it
And You are everywhere

А потом наступило Вечное Лето.