Синусоида тапка

     Танк продолжал ездить по мозговым извилинам, время от времени забираясь на возвышенности, спускаясь в борозды. Он не утюжил мысли, как какой-нибудь каток, а медленно, с удручающей монотонностью передвигался по немыслимо изогнутому замкнутому пути, просто разгоняя любые попытки о чём-то думать. Странно, но звука танк не издавал, а может, он и был, но очень уж тихий, до беззвучия. Танк в голове ему не мешал, просто тихо появлялся и ездил, когда мысли не могли выстроиться в логическую цепь, когда обрывки образов не могли объединиться в единую картинку. Оставался лишь один, как ему казалось, логический образ – движущийся танк в голове. Это был слепой танк. У всех самодвижущихся механизмов имелись фары или закрытые чем-нибудь прозрачным окна, иллюминаторы. Большие или маленькие, но имелись. Они ему напоминали глаза. А у всех танков, которые он встречал в своей жизни, ничего похожего на глаза не было. Может, они и были, но разглядеть их на своём танке ему почему-то не удавалось.

     Необходимость встречи с давнишним знакомым на время стёрла образ танка в голове, и Константин направился в пивную, где его ждал Виктор. Тот очень просил о встрече: «Припасть другу на плечо и поплакаться в жилетку». Виктор считал себя незаурядным писателем и всегда старался ввернуть что-нибудь пафосное при разговоре, расценивая это как признак высокого интеллекта.

     Приятели расположились за столиком в углу и сидели за ним уже второй час. Но разговор по душам пока толком и не начинался. Спешить было некуда, а вяленой рыбы, которую принёс с собой Виктор, было достаточно, чтобы выпить не один бокал пива.
 
     Поговорив о погоде и рыбалке, обсудив и поругав политику как внешнюю, так и внутреннюю, пройдясь по формам и стервозности знакомых дам, друзья неминуемо приближались к теме, из-за которой Константин был так настойчиво выдернут из наблюдения за перемещением собственного танка. Пока ещё уверенным движением Виктор ребром ладони сгрёб и отодвинул в сторону рыбные останки и крошки чипсов, положил на освободившееся место новую пару неразделанных «самолично изловленных и завяленных окушков» и приступил к терзавшей его теме.

     - Константин ты мой Владимирович! – начал Виктор. – У меня сейчас творческий кризис. Видишь ли, я, литературный тапок, нахожусь сейчас в самой что ни на есть нижней точке своей творческой синусоиды. Никаких идей. Вообще. В голове пусто. Там даже птички могут летать. И ни за что не зацепятся!

     - Тебе, Виктор свет Николаевич, отдых нужен. Самый что ни на есть простой, творческий, - постарался похожей риторикой ответить Константин. – Смени обстановку, съезди куда-нибудь, отвлекись от мыслей, что «не получается». Кстати, а почему ты себя называешь литературным тапком, а не лаптем, например, или валенком?

     - Нет, я не валенок – он большой, и не лапоть – хитро сплетён, я – тапок! Ленивый, безвольный и безынициативный…

     Принесли ещё пару бокалов пива.

     - Ну, допустим, ты - литературный тапок. Ладно. Но откуда у твоего творчества синусоида взялась? А не творческая траектория, например?

     - Во-первых, «синусоида» красиво звучит! А во-вторых, траектория же бывает разной направленности и обычно конечная, а моя синусоида бесконечна. Сначала - задумка, это когда я ещё в нижней точке нахожусь. Потом - полёт мыслей и воображения, дальше – развитие, само творчество, подъём. Моя синусоида достигает максимума. И вот, наконец, публикация. Отзывы, критики с их видением, как им кажется, моих мыслей, ну и так далее – это уже движение вниз, пока новые идеи не появятся. А затем – снова взлёт.

     - Значит, ты своё творчество воспринимаешь как синусоиду?

     - Ну конечно! И сейчас я застрял в самом низу этой моей треклятой синусоиды…

     Приятели перешли на молчаливую трапезу, заодно «переваривая» образ синусоиды. Зажав зубами кусочек вяленого окуня, Виктор потянул головой, и небольшая неровная полоска мяса повисла в воздухе, зацепившись одним уголком за его подбородок. Приступив к поглощению очередного бокала пива, Виктор так и не убрал висящий под губой фрагмент рыбы. Константин долго этого вынести не мог, взял салфетку и смахнул мозоливший глаза кусочек.

     - Спасибо тебе, дружище! За то, что пришёл, слушаешь тут мою бредятину, - на глазах Виктора появилась влага: хмель, старательно к нему подбиравшийся, понемногу стал достигать своей цели.

     - Не хнычь! Нет, ты послушай! Раз ты сейчас в нижней точке, то скоро начнётся развитие, движение вверх! Но меня что-то настораживает твоя самокритика - безвольный, ленивый. Нельзя же так! Ты неплохо пишешь, и тебя часто публикуют. Чего ещё?

     - Ты не понимаешь! Публика же – дура! Дура! Что больше всего читается? Всякий ширпотреб, мыльненькие сопливые писульки, кровавые вампириады или бандитские разборки. А психоанализ какой-нибудь, мысли «что есть что» - это не в почёте, на это спроса нет, если только мистика какая-нибудь не прилеплена.

     В разговоре повисла очередная пауза. Константин перебирал в уме возможные варианты ответа, чтобы указать на несправедливость замечания Виктора, что «публика - дура». Наконец ему вроде бы удалось подобрать подходящую аргументацию.

     - Ты не прав, Виктор.

     Виктор оторвался от бокала с пивом и выразительно поднял густые неровные брови.

     - Хорошо, ты не совсем прав. Пойми, публика - не дура! Она, понимаешь… Она – разная. Вот послушай. У меня знакомая есть одна, кошатница. Держит таких лысых кошек. Вроде, сфинксами называются.

     - Отвратительная порода несчастных мутантов, - скривился Виктор.

     - Да. Мне тоже милее кошки в меховой одёжке. Но есть люди, и их, уверяю тебя, немало, которые без ума от её голеньких «крысят». Да и сама хозяйка, знаешь, как с ними сюсюкается? Милее этих кошек для неё ничего на свете нет! И стоят эти кошки недёшево, а продаются довольно легко. У знакомой котята никогда долго не задерживаются. Так что, как на разных котят есть свои любители, так и у разных произведений найдутся свои читатели. Кстати, а у тебя сейчас какая тема, про что хочешь написать?

     - Говорю же – кризис у меня. Кри-зис! Не знаю, о чём писать. Чтобы и читатели были, и критикам понравилось.

     - А я тебе ещё раз говорю, что свой читатель есть у каждого произведения. Много их или мало, это уже другой вопрос. Но они, читатели, точно есть.

     Выражение глаз Виктора с налитыми красными прожилками белков стало вдруг безвольно-слабым и подозрительным.

     - Я не понял. Ты что, меня за облезлого кота считаешь? Некрасивого, но покупаемого?

     - Нет, дорогой ты мой Виктор Николаевич! Ты у меня другой породы. Я же пушистиков люблю! И у тебя, знаешь, может просто линька? А писанина твоя мне очень даже нравится. А вот хандра твоя меня раздражает.

     Виктор сделал большой глоток пива. Густая пена редкими хлопьями повисала на его губах.

     - Писанина? Это… Это ты так о моём творчестве? Да? Э-эх!

     - Ну, извини. Я же по-простому хотел, без высоких фраз. Но что очень нравится, то точно!

     Виктор вытер тыльной стороной ладони рот.

     -Точно? Не врёшь? Нет, правда?

     - Эй! Стоп! Да ты, похоже, боишься, что твои новые опусы читать не будут?
 
     - Ну, есть немного… А как ты догадался?

     - И дело тут совсем не в публике, да?
 
     Виктор нахмурился, и с деланным вниманием вгрызся в спинку вяленого окуня.
 
     - Пиши, Витя, пиши! Ты – хорош! У тебя получается. Вдохновение придёт, никуда оно не денется. Если хочешь, могу и красиво сказать: оно, вдохновение, у творческого человека как родник, какими бы камнями его не закладывали, он всё равно пробьётся на поверхность.

     - Да, - облегчённо всхлипнул Виктор. – Оно вернётся, вдохновение, я тоже это чувствую. Только хочется, чтоб поскорее.

     - Пойдём, я отведу тебя домой, дорогая моя творческая обувь!

     - Не обувь, а тапок! – уточнил Виктор. - Тапок я!

     - Ладно, ладно. Тапок так тапок. Поспишь, отдохнёшь, может и напишешь что-нибудь этакое. Типа «Про писателей и котят».

     - Хорошо сказал, Константин. Ох, хорошо! Вот, знаешь, мне даже как-то легче стало. Ты у меня самый лучший. Да! Лучший! Не спорь! Ты - мой читатель, слушатель и самый лучший объясняльщик! – Виктор хмыкнул и, зацепившись за рукав приятеля, не сопротивляясь, направился домой.

     Вернувшись к себе, Константин подумал: «Интересно, у меня, когда я нахожусь в «нижней точке синусоиды», есть мой слепой беззвучный танк. А у Виктора - что? Или кто? Надо будет спросить его при следующей встрече. Не абсолютная же, в конце концов, пустота, в которой даже птичкам зацепиться не за что?»