Такая долгая, долгая молодость. Окончание

     Кроме поездок в колхоз, иногда нас с завода большим коллективом вывозили на заготовку кормов – нарядного розового кипрея или, так называемого, веточного корма, когда мы срезали ножами ветки молодой поросли с кустов и деревьев. Однажды нас послали на выходные с ночевкой. Отказаться пожертвовать своим законным выходным было практически невозможно. Да и жалко же, в конце концов, голодных животных зимой! Утешаться нам приходилось обещанным отгулом.

    После целого дня работы мы, несколько человек, пошли искупаться в пруду, который заметили еще днем. Пруд был небольшой, отгорожен от речки плотиной и живописно располагался у подножия лесистого холма. На холме было красивое здание, неожиданное для этого уединенного места. Мы еще днем пробовали поплавать в этом пруду в обеденный перерыв, но оттуда нас погнал какой-то охранник. Среди нас пошли разговоры, что это дача какого-то высокопоставленного лица. Самые смелые предположили даже, что чуть ли не самого Брежнева или еще хрущевская! И, следовательно, простым смертным не положено было мутить чистую воду в этом пруду.

    Но наступила ночная темнота, и мы, стараясь не сильно шуметь, решили во что бы то ни стало осуществить свое «преступное» намерение. Это ночное купание  оставило незабываемое впечатление. Над водой поднялся непроницаемый белый туман, в котором мы не видели друг друга. А поскольку шуметь было нельзя, то казалось, что ты один плаваешь в этом облаке, слыша только всплески над водой, как от больших рыб. Верхний слой нагревшейся за день воды резко контрастировал с холодом тумана и ледяной от родниковых ключей  водой под ногами. Поднятая из воды рука    мерзла, даже ушам было зябко, а  ноги чувствовали холод от воды снизу. Зато из прогретого слоя воды не хотелось вылезать. Мы получили полное удовольствие от такого необычного купания.

    На ночлег нам определили какое-то низкое длинное здание в колхозном дворе, уставленное внутри рядами кроватей. Зайдя в эту казарму с решетками на окнах, множеством людей и духотой, казавшейся мне просто непереносимой после ночного купания на свежем воздухе, я предложила подружке Люсе спать на дворе. Мы осмотрелись и увидели подальше от казармы телеги с сеном. Это было то, что надо! Мы решили никому ничего не говорить, чтобы нас никто не потревожил, и улеглись на сене. Я была очень довольна тем, что все так хорошо устроилось, смотрела на звезды над головой и не только сейчас, в воспоминаниях, а даже тогда понимала, что была абсолютно счастлива в тот момент   всей  полнотой  беззаботной молодой жизни.  Жаль, что счастье – категория быстротечная. Но тем оно и ценно!

    Я проснулась от того, что прямо над ухом у меня раздавалось громкое сопение.  Открыла глаза и увидела у самого лица  морду  лошади.  С добрым утром! Она равнодушно взглянула на меня и вытащила  из-под моей головы клок сена. К телеге подошел конюх и бесцеремонно прогнал остатки сна. Ему надо было запрягать лошадь и отправляться на колхозные работы. Было раннее утро, все в казарме еще спали. А мы с Люсей, оказывается, проспали целое ночное действо! Ночью в казарму забрались пьяные местные парни, желая познакомиться с городскими девушками. Немногочисленные мужчины встали на их защиту, и, конечно, началась драка. Нам потом рассказали, что шум был ужасный: женщины кричали и плакали, мужики орали и ругались матом.  Двери  были заняты наступающими, в зарешеченные окна выбраться нельзя.  Тут я перекрестилась!  Какая же благая мысль пришла мне в голову ночевать на дворе! Там нас, разумеется, никто не искал. Все удивлялись, как это мы ничего не слышали. Но это было так, вот что значит крепкий здоровый сон на свежем воздухе!

    За свою колхозную страду по возвращении в город мы бывали вознаграждены восемью-десятью днями отгула – внеплановый отпуск в горячую пору отпусков. И это был очень даже весомый стимул для поездки в колхоз. Настоящий отпуск по графику каким-то хитрым образом мне всегда доставался зимой, весной, осенью,  но никогда летом! А тут мы стайкой девчонок на сэкономленные за месяц в колхозе деньги могли себе позволить даже съездить в Сочи. Правда, я ужасно возмутилась, когда наш начальник на собрании отдела высказался в том смысле, что мне бы все отдыхать да все по десять дней! Я, такая тихоня в то время, тут налетела на него коршуном:
 - Как же так, Александр Андреич?! Как в колхоз посылать – так меня в первых рядах! А если отгул не использовать в законный двухнедельный срок, он же пропадет, сами знаете.
 Добрый старичок тут же пошел на попятный:
  - Ну да, ну да. Ох-хо-хо, работать-то некому, все в отпусках.
Но это были его, начальника, проблемы!  Начальника этого, с редкой фамилией Иванов, я всегда вспоминаю с теплотой. Это был добряк, кругленький, небольшого роста, с классической лысиной с несколькими уцелевшими волосками и круглыми живыми глазками под очками. Он был очень похож на артиста Николая Трофимова из кинофильма «Трембита» в том эпизоде, когда тот восклицал:
- Цесарочка ты моя!
Стол начальника находился прямо против моего рабочего места, и, увидев как-то на моем столе красивый букет огромных темно-красных королевских гладиолусов, он обогнул разделявший нас ряд столов, подкатился ко мне на своих коротких ножках и сказал:
 - У вас день рождения? Поздравляю, поздравляю! Ну, так подите после обеда домой.

   Как-то раз он рассмешил весь наш отдел. Нам не везло с диспетчерами – рассеянными молодыми девчонками, разносившими наши документы по кабинетам для подписей, частенько их терявшими и тратившими потом время на поиски. И вот наш Александр Андреевич позвонил в отдел кадров. 
– Дайте мне такого диспетчера, чтобы это была девушка не сразу после школы, не безголовая, а то будет документы терять. И не  такая  молодая, что сразу в декрет уйдет.  Но и не такая старая, что будет еле ноги таскать. 
Мы покатывались со смеху. Но самое удивительное, он нашел то, что искал. Пришла толковая, в меру общительная и очень организованная женщина лет сорока, с низким прокуренным голосом, которую вскоре все оценили по заслугам.
      
   Не знаю почему, но прославленный курортный город, в котором мне за жизнь довелось побывать раза три, не оставил у меня добрых впечатлений. Для этого нашлась масса причин. Мне не нравилось такое скопление народа. Не нравилось пессимистичное настроение одной девчонки из нашей компании, действующее на остальных: она представляла себе отдых на юге   вовсе не таким скромным. Не нравилась наша зависимость от хозяев частной квартиры, а на другое жилье у нас денег не было. Не нравилось, что туалет находился в конце квартала, и надо было ходить в него со своим ключом. Но все искупалось морем.

   Правда, и тут мне не повезло. На третий день после приезда тело у меня покрылось крапивницей там, где оно в нашем нежарком дождливом городе обычно было скрыто платьем. Мне было неловко раздеваться на пляже. В пляжном медпункте сказали, что это просто аллергия на солнце и морскую воду. Ну, не знаю, с аллергией я до этого не сталкивалась. И вот я целый день скиталась одна в чужом городе, пока девчонки купались в море. Стоило  присесть на скамейку в парке, как тут же откуда-то взялся хамоватый парень, сделавший мне недвусмысленное предложение. Это укрепило меня в мысли, что южный город – это приют разврата! Неприкаянная и злая, я увидела вблизи кинотеатр и с надеждой, что уж тут-то никто не заподозрит меня в поисках приключений, купила билет и смогла пару часов спокойно отдохнуть. Вечером девчонки сопровождали меня на пляж, но сами в воду уже не лезли, и я одна вынуждена была изображать любительницу ночного купания. В какой-то момент под моим животом  проскользнуло что-то большое, белое и холодное. Я отчаянно заколотила ногами и руками и больше не отплывала далеко от берега.
    
   Конечно, мы ездили на экскурсии и любовались озером Рица и другими достопримечательностями. Но на прожигание жизни денег отчаянно не хватало. Перед отъездом я, глядя на других, купила домой гостинцы – набор маленьких бутылочек кубанских вин. И совершенно напрасно: отец их не оценил, а мне потом не хватило – ну, кто поверит?! – трех копеек на трамвай! И в шесть утра я с тяжелой сумкой тащилась три остановки пешком вдоль трамвайных путей.