Жажда жизни

       Андрей  на  одну  минуту  опоздал  на  автостанцию.  Когда  он  выскочил  из  автобуса,  то  увидел,  как  ему  ехидно  подмигнули  задние  габариты  пригородного  Прусовского  автобуса,  заворачивающего  за  угол.  Он  взглянул  на  часы – восемнадцать  ноль  одна.  Точный,  зараза.
       Но,  он  не  сильно  расстроился.  Сразу  за  домами  начинался  большой  хвойный  лес,  который  протянулся  вдоль  Волги  на  двадцать  километров  до  поселка   Прусово.  По  лесу  были  проложены  лыжни  в  большом  количестве,  в  том  числе  и  до  Прусово.  По  воскресеньям,  Андрей  приезжал  сюда  побегать  на  лыжах,  поразмяться,  подышать  хвойным  воздухом.  Так  что  он  эти  места  знал  хорошо.  Не  раз,  в  воскресное  утро,  он,  в  качестве  разминки,  добегал  до  хутора  Александрыча  и  обратно.  Хутор  очень  живописно  располагался  на  берегу  Волги,  на  опушке  соснового  бора.
 
       Если  добираться  до  него  на  автобусе,  это  займет  около  часа.  Полчаса  ехать  до  Прусово,  и  полчаса  возвращаться  три  километра  до  хутора  по  тропинке  вдоль  Волги.

       Если  идти  по  лыжне,  это  будет  17 – 18  километров.  На  беговых  лыжах,  в  спортивном  костюме  он  бы  пробежал  за  час,  но,  сейчас,  хотя  на  нем  и  были  лыжные  брюки  и  ботинки,  но  сверху  была  лейтенантская  шинель – память  о  двух  годах,  проведенных  в  армии  после  института.  Но  шинель,  это  еще  полбеды,  на  спине  у  него  был  рюкзак,  заполненный  бутылками  с  водкой  и  пивом,  килограмм  эдак  на  двадцать  пять.  А  к  рюкзаку  был  приторочен  непромокаемый  чехол  с  гитарой.


       По  пятницам  они,  три  приятеля,  он,  Мишель  и  Саша,  после  работы,  взяв  с  собой  выпивку  и  закуску,  традиционно  ездили  к  Александрычу  в  баню.  Там  они  парились,  катались  на  лыжах  и  снегоходе,  стреляли  по  шишкам  из  охотничьего  ружья,  жарили  жирную  и  жесткую  кабанятину,  а  вечером  в  субботу  или   воскресенье,    возвращались  в  город  на  том  же  Прусовском  автобусе,  чистые  и  отдохнувшие.
       Шматок  свежезабитого  кабана  всегда  приносил  местный  егерь,  он  же  его  и  готовил  с  картошкой  на  большой  сковороде.  Он  очень  любил  посидеть,  попить  и  попеть  в  их  компании.  Для  него,  лесного  жителя,  их  приезд  с  водкой  и  с  гитарой  был  праздником,  как  для  них  приезд  в  Ярославль  труппы  Большого  театра  или  театра  на  Таганке.  Он  всегда  заранее  выяснял  у  Александрыча,  приедут  ли  «городские»  в  эти  выходные,  а  потом,  как  бы  нечаянно,  появлялся  в  субботу  перед  обедом  и  всегда  с  добычей.
 
       Сначала  за  дверью  раздавался  грохот  его  снегохода,  потом  появлялся  он,  весь  покрытый  инеем,  в  огромном  светлом  овчинном  тулупе,  в  каких  в  армии  стоят  часовые  на  посту  или  в  колониях  охраняют  зэков,  в  больших  валенках,  лохматой  шапке  и  с  веселой  красной  рожей.  При  этом  он  всегда  удивлялся:
       -   О,  гости  приехали!  А  я  тут,  недалече,  охотился,  думаю,  дай-ка  загляну  к  Александрычу,  а  тут  вы.  Вот,  угощайтесь.
  И  он  доставал  из  рюкзака  добычу.


       Петр  Александрович  был  из  поколения  отцов,  он  даже  успел  год   повоевать  в  сорок  четвертом – сорок  пятом  годах.    Война  и  определила  судьбу  Петра Александровича  на  всю  оставшуюся  жизнь.  В  военкомате  его  послали  в  войска  связи,  а  в  части  определили  в  группу  шифровальщиков.  После  войны  его  оставили  шифровальщиком  в  группе  советских  войск  в  Германии,  только  перевели  в  войска  МГБ.  Он  окончил  училище,  да  так  и  остался  в  армии.  Так  всю  жизнь  и  проработал  он  шифровальщиком,  пока  в  звании  подполковника  КГБ  не  вышел  в  отставку  по  выслуге  лет.

 Всем  своим  существом  Петр  Александрович  опровергал  расхожее  мнение  о  том,  что  бывших  чекистов  не  бывает.  Заядлый  радиолюбитель,  для  которого  великим  счастьем  было  провести  сеанс  радиосвязи  с  полярной  станцией,  который  писк  морзянки  воспринимал  как  сонату  Шопена.  Невысокого  роста,  худой,  физически  неразвитый,  казалось,  ему  не  то,  что  со  шпионом,  с  обычным  хулиганом  не  справиться.  Единственно,  что  в  какой-то  мере  выдавало  в  нем  бывшую  профессию,  это  исключительная  память.  Несмотря  на  свои  пятьдесят  с  хвостиком,  на  некоторое  злоупотребление  алкоголем,  он  наизусть  читал  всего  Василия  Теркина,  мог  часами  читать  своих  любимых  Симонова  и  Есенина.                Несколько  лет  назад  он  пришел  к  Андрею  в  лабораторию  работать  рядовым  инженером  и,  несмотря  на  двадцатилетнюю  разницу  в  возрасте,  был  принят,  как  свой,  в  компанию  молодых  инженеров-электронщиков.


       Как-то  незаметно  сложилась  традиция  по-пятницам,  после  работы,  покупать  выпивку  и  закуску,  и  идти  к  Александрычу,  так  его  друзья  уважительно  стали  называть,  чтобы  подвести  итог  недели.  Там  они  смотрели,  как  Александрыч  проводит  сеанс  радиосвязи  с  Буэнос-Айресом   или  Пекином,  и  слушали,  как  он  переводит  им  писк  морзянки.  Потом  они  выпивали,  читали  стихи,  пели  романсы  и  туристические  песни,  говорили  за  жизнь…

       Года  через  три-четыре  друзья  Александрыча  из  комитета  предложили  ему  место  сторожа – администратора  на  базе  отдыха  МВД.   База  это  слишком  громкое  название  для  двух  домиков,  в  одном  из  которых  была  баня – каменка,  греющаяся  электрическими  тэнами,  второй  -  гостевой  домик  из  трех  комнат  и  большой  кухни - столовой ,  с  камином  и  головой  медведя  над  входом.  На  самом  деле  это  был  охотничий  домик  для  генералов  МВД  и  КГБ,  куда  они  приезжали  поохотиться  два – три  раза  в  год.  Остальное  время  база  была  в  полном  распоряжении Александрыча.

  Обязанности  его  были  простые:  обеспечивать  на  базе  круглогодичный   порядок  и,  по  звонку  начальства,  встречать  высоких  гостей  теплым  домом  и  горячей  баней.  Если  генералов  Александрыч  встречал  два – три  раза  в  год,  то  своих  молодых  друзей – электронщиков  -  два – три  раза  в  месяц.


       Обо  всем  этом  думал  Андрей,  вставая  на  лыжи  на  опушке  леса.  Скольжение  было  хорошее,  и,  несмотря  на  тяжелый  рюкзак,  он  ходко  пошел  по  лыжне.  Несмотря  на  то,  что  уже  давно  стемнело,  в  лунном  свете  хорошо  была  видна  лыжня.  Падал  редкий  снег.  Крупные  снежинки  падали  на  плечи,  на  лицо,  создавая  новогоднее  настроение.
 
 Через  час  крупный,  пушистый  снег  сменился  мелким,  колючим.  Подул  сильный  ветер,  задувающий  снег  за  шиворот,  в  рукава  шинели.  Ветер  хлестал  снегом  по  лицу,  заносил  лыжню.  Вскоре  накатанной  лыжни  стало  не  видно.
       Андрей  шел  по  лыжне  наощупь,  как  по  желобу.  Ветер  гнал  по  насту  снежные  буруны,  окончательно  заносящие  лыжню.  Еще  несколько  шагов,  и  левая  лыжа  провалилась  в  снег.  Андрей  сделал  шаг  вправо,  надеясь  найти  лыжню,  но  правая  лыжа  тоже  провалилась.  Очевидно,  под  снегом  он  свернул  на  какое-то  тупиковое  ответвление  лыжни  и  она  закончилась.

        Когда  он  ушел  с  основной  лыжни?  Андрей  попытался  восстановить  события  последнего  получаса.  Там,  на  развилке,  он  выбрал,  кажется,  левую  лыжню.  Значит  лыжня  проходит  правее.  Андрей,  проваливаясь  в  глубоком  снегу,  пошел  направо,  вверх  по  косогору.  Он  забрался  на  горку  и  стал  лыжами  и  палками  пробивать  нанесенный  снег,  пытаясь  найти  лыжню.  Лыжни  не  было.  Съехав  с  горки,  он  попал  в  какие-то  чепыжи,  лыжи  застряли  в  торчащих  из  снега  ветках.  Андрей  рванулся  и  почувствовал,  что  на  правой  ноге  лыжи  нет.  Он  достал  из  снега  лыжу  и  увидел,  что  крепление  сломано.  Идти  по  глубокому  снегу  на  одной  лыже  было  невозможно.

       Андрей  снял  вторую  лыжу  и  воткнул  лыжи  в  снег,  чтобы  потом  можно  было  найти.  Он  сбросил  тяжелый  рюкзак  и  присел  на  поваленное  дерево,  передохнуть  и  осмыслить  происшедшее.

       На  часах  было  десять  вечера,  очень  хотелось  есть.  Уже  четыре  часа  он  бродит  по  этому  темному,  заснеженному  лесу.  За  это  время  днем,  по  лыжне,  он  бы  два  раза  сбегал  туда  и  обратно.

       А  ребята,  наверное,  уже  кончили  париться  и  закусывают.  Ну,  вот,  а  водка  и  пиво  у  него…  Надо  быстрей  идти,  а  то  он  всех  подведет.  Андрей  на  мгновение  представил  себе  березовый  жар  парилки,  и  ему  так  захотелось  немедленно  оказаться  там  и  согреться,  а  то  ноги,  в  промокших   в  снегу   ботинках,  уже  стали  замерзать.


       Он  попробовал  сориентироваться,  но  луна  и  звезды  были  закрыты  снежными  тучами.  Он  вспомнил ,  как  однажды  он  сориентировался  в  глухом  таежном  лесу  по  мху,  но  тогда  было  лето,  а  сейчас  деревья  стояли  по  пояс  в  снегу  и  стволы  были  покрыты  снежной  наледью.  По  густоте  веток   определить  юг  в  чащобе  было  невозможно.  Оставалось  одно,  выбираться  на  Волгу  или  на  дорогу. 
       Он  посмотрел  направление  своих  следов,  которых  заметал  снежный  ветер,  и  решил,  что  надо  двигаться  направо.  По  его  прикидкам  до  Волги  было  километра  три – четыре,  но  идти  по  чепыжам,  буеракам  и  по  пояс  в  снегу.  Это  полтора – два  часа,  но  другого  выхода  не  было.  Он  взгромоздил  на  плечи,  показавшийся  еще  более  тяжелым,  рюкзак  и  начал  пробираться  к  цели.
        Прошло  два  часа,  но  ни  Волги,  ни  какого – нибудь  просвета,  было  не  видно.      Он  начал  уставать,  все – таки  шесть  часов  таскать  на  плечах  двадцать  пять  килограмм   по  глубокому  снегу  -  задача  нелегкая  даже  для  такого  тренированного  мужика,  как  он.  Андрей  нашел  поваленное  дерево  с  ветками,  напоминающими  спинку  кресла,  снял  рюкзак,  сел,  поудобней  устроился,  поднял  воротник  шинели,  чтобы  ветер  не  задувал   снег  за  шиворот,  и  расслабился.               
         Он  не  помнил,  сколько  времени  отдыхал,  вдруг  заметил  просвет  между  деревьями.  Закинув  рюкзак  за  спину,  он  рванул  на  просвет.  И  вот  она,  Волга.  Его  удивило,  что  снег  здесь  не  сыпал,  и  было  чистое  звездное  небо,  и  была  лыжня.  Он  встал  на  лыжню  и  одновременным  бесшажным  ходом,  едва  касаясь  палками  снега,  полетел  к  хутору  Александрыча.
               
         А  там  его  ждала  полная  березового  пара  парилка  и  друзья,  обрадовавшиеся  его  появлению.  Вот  он  забирается  на  самую  верхнюю  полку,  и  ему  подают  кружку  принесенного  им  холодного  пива.  Блаженство!  Он  всю  дорогу  так  хотел  пить.
       Вот  кто-то  плесканул  на  камешки.  Хорошо!  Горячо.  Вот  только  больно  жжет  отмороженные  пальцы  рук  и  ног.  Так  больно,  что  нету  сил  терпеть.  Андрей  застонал  и  открыл  глаза.


       Его  всего  занесло  снегом.  Вокруг  был  ветер  и  снег,  и  холод.  Так  хотелось  вернуться  в  теплую  баню.  Андрей  вспомнил,  что  именно  так  и  замерзают.  Неимоверным  усилием  воли  он  заставил  себя  встать,  взять  рюкзак  и  идти.  Он  шел,  и  в  ритм  своим  шагам,  как  марш,  как  заклинание  повторял  слова  Кожуха  из   «Железного потока»  Серафимовича:

       -   Иттить  надо,  иттить…

Андрей  не  помнил  сколько  времени  он  шел,  падая  и  проваливаясь  в  снег,  час  или   три.  Когда  он  захотел  определить  время,  то  обнаружил,  что  часов  на  руке  нет,  так  же,  как  и  перчаток.  Очевидно,  когда  он  упал  на  руки  в  снег,  браслет  расстегнулся,  и  часы,  вместе  с  перчатками,  остались  в  сугробе.  Руки  замерзли  так,  что  не  чувствовали,  есть  на  них  перчатки  или  нет.
 
       Идти  с  каждым  шагом  становилось  все  труднее.  Андрей  снял  с  плеч  тяжелый  рюкзак  и  стал  волочить  его  по  снегу  за  собой .  Так  он  и  шел,  падая  и  поднимаясь,  продирался  через  ветки,  снова  падал,  снова  поднимался  и  опять  шел  и  шел.  За  те  восемь – девять  часов,  которые  он  ходил  по  лесу,  можно  было  пройти  лес  вдоль  и  поперек.  В  народе  говорят,  это  леший  или  черт  водят  по  кругу.  Андрей  слышал  много  случаев,  когда  леший,  закружив  голову  и  измотав  человека,  заводил  его  в  болото.  Или  в  снежной  замяти  водил  человека  вокруг 
дома,  пока,  обессилев,  он  не  падал  и  не  замерзал.
       Андрей  прислонился  к  березе,  чтобы  перевести  дух.  Он  боялся  садиться,  чтобы  не  заснуть.  Силы  были  на  исходе.  Еще  немного,  он  упадет,  уснет  и  замерзнет.  Он  устремил  взор  в  снежные  тучи  и  взмолился:
        -   Господи,  помоги. 
       Перед  глазами  промелькнула  вся  сознательная  жизнь,  поступки,  которыми  гордился  и  которых  стыдился  до  сих  пор,  хотя  и  прошло  много  лет:
       -   Ты  же  знаешь,  что  я  всегда  верил  в  тебя  и  старался  жить  по  твоим  законам.  Да,  грешил,  слаб  человек,  но  и  добро  делал.  Но,  никого  не  убил,  и  не  украл. « И  зверье,  как  братьев  наших  меньших,  никогда  не  бил  по  голове».  Не  первый  раз  прошу,  но  дай  мне  еще  шанс.
       И  он  снова  потащил  за  собой  рюкзак.  Минут  через  десять  он  вышел  на  берег  Волги.  Оказалось,  что  он  бродил  совсем  рядом  с  хутором.  От  того  места,  где  он  вышел  на  берег,  до  хутора  было  не  больше  пятисот  метров,  но  с  Волги  намело  метровые  сугробы,  и,  как  только  Андрей  сделал  шаг,  он  тут  же  провалился  по  пояс,  одновременно  он  почувствовал  острую  боль  в  пояснице.
       Остеохондроз – его  ахиллесова  пята.  Он  заработал  его  в  далекой  юности,  то  ли  когда  занимался  силовыми  единоборствами,  то  ли  когда  на  шабашках  таскал  стокилограммовые  мешки  на  одном  плече,  демонстрируя  свою  силу.  Теперь  достаточно  было  небольшого  переохлаждения,  и  он  терял  способность  двигаться  из-за  резкой  боли  в  пояснице.  И  только  три – пять  уколов   диклофенака  ставили  его  на  ноги.  В  любой  нестандартной  ситуации  он  брал  с  собой  шприц  и  ампулы.  Они  и  сейчас  были  в  рюкзаке,  но  воспользоваться  ими  не  представлялось  возможным.  Пальцы  были  не  только  не  в  состоянии  взять  шприц  или  ампулу,  они  просто  висели,  как  связка  мороженых  сосисок.
       И  тогда  он  бросил  рюкзак,  лег  на  снег  и  покатился  к  спасительному  дому.  Катиться  было  тоже  больно,  но,  в  сравнении  с  тем,  что  он  испытал,  вытягивая  ноги  из  сугроба  и  пытаясь  сделать  шаг,  это  было  ласковое  покалывание.
       Андрей  не  помнил,  сколько  времени  он  катился  до  дома.  Около  палисадника  его  встретил  заливистый  лай   Комика,  большой  сибирской  лайки,  охраняющей  дом.   Собачий  лай  звучал  для   Андрея  музыкой  надежды:
       -   Громче,  Комик,  громче,  буди  всех.
       Он  подкатился  к  дверям  дома,  но  подняться  у  него  не  получилось.  Тогда  он  стал  стучать  в  нижние  доски  двери  изо  всех  сил,  которые  остались  после  многочасового  хождения  по  лесу,  и  насколько  позволяли  обмороженные  руки.  Удары  получались   настолько  слабыми,  что  Андрей  понял,  Комик – его  последняя  и  единственная  надежда.
       Глупо  было,  после  стольких  часов  борьбы  за  выживание,  замерзнуть  у  входа  в  дом.  Умирать  как-то  совсем  не  хотелось.  Комик,  словно  прочитав  его  мысли,  лег  рядом,  согревая  его  правый  бок  и  защищая  от  пронизывающего  ветра  с  Волги.  Пес  слизывал  соленый  лед  с  его  замерзших  щек  и  громко  лаял,  с  подвыванием.
       В  конце  концов  лай  и  вой  Комика  разбудили  Веру  Петровну,  жену  Александрыча.  Она  высунула  голову  в  приоткрытую  дверь,  посмотреть,  что  так  взволновало  собаку,  и  увидела  Андрея.  Через  минуту  друзья  втаскивали  его  в  дом.  Пока  Александрыч  с  Мишелем  оттирали  снегом  лицо,  руки  и  ноги  Андрея,  Саша  на  охотничьих  лыжах  сходил  за  рюкзаком.  После  укола  диклофенака  Андрей  смог  шевелить  ногами.  Дальнейшую  реанимацию  Александрыч  решил  делать  в  парилке,  и  друзья  отправились  в  баню.
       На  часах  было  четыре  часа  утра.

                Март  2017 года