Мост через реку Квай

                Посвящается десантнику Сысоеву               

               

    


“Что, если извечная пропасть, отделяющая, по мнению некоторых, человека Запада от человека Востока, не более, чем мираж?”
          Пьер Буль. “Мост через реку Квай”.



Сплюнув через прутья решётки, Боб проследил, как плевок описал дугу и плюхнулся на затоптанный бетонный пол коридора. Ничего не произошло. Помедлив, Боб сплюнул снова. Повымирали они тут все? Вчера, когда он плюнул через решётку, прибежали сразу четверо, орали по-своему, злобно колотили по решётке бамбуковыми палками. Понятно стало и без перевода – плеваться нельзя. Позвонить? (Объяснялись знаками). Тоже нельзя. Можно сидеть, лежать, стоять и считать мух на потолке, а вот позвонить, добиться консула и адвоката – нельзя. И плевать через решётку нельзя тоже. Интересно, откуда эти в первый раз узнали, что он плевал через решётку? Камера наблюдения, небось, где-то спрятана, подглядывали… А сегодня чего, проспали, что ли? Не идет никто…

-- Уймись, Бобка, не мельтеши. Не гони волну. - Чика тяжко перевёл корпус на грязных нарах из горизонтального положения в вертикальное, почесал под мышкой. На могучем бицепсе у Чики татуировка – череп с крылышками, в берете набекрень. Ниже черепа три буквы – “ВДВ”. Воздушнодесантные войска, если который случайно не в курсе. У самого Боба такая же. – Ни фига пока делать не надо. Только ждать. Раньше или позже, а отпустят, разберутся.
 
-- Прокололись-то как по-тупому, а? Не-е, выберусь отсюда – кто-то у меня за такое дело определённо схлопочет!

В сердцах Боб двинул кулаком по решётке. Решётка загудела.

-- Заканчивай, командир. Сто раз уже перетёрто, тошно. Ни черта мы тут не изменим, покуда сидеть будем. Выйдем -- тогда конечно…
 
Прав Чика, кругом прав: не имеешь возможности повлиять на судьбу, так сиди и не рыпайся. Само устроится.

Уныло поторчав ещё какое-то время возле решётки, Боб вернулся на нары. Посидел, без мыслей глядя в одну точку. Голова тяжёлая, чисто с похмелья, стены, потолок – всё давит, парной плотный воздух при каждом вдохе вливается в лёгкие с трудом, словно это и не воздух вовсе, а тёплый сладковатый кисель. Противный такой, с миазмами. Дышишь и так прямо и чувствуешь при каждом вдохе, как болезнетворные бациллы в организм втягиваются. Чума, холера, сифилис, псориаз, туберкулёз и прочая дрянь прямо по списку, что ихний эскулап показывал на стенке, когда прививки перед тропиками делал. Прививки прививками, а ещё вопрос – помогут ли.
 



Просто надо собраться. Как учили на занятиях по психотренингу ещё в учебке по первому году. Мать честная, сто лет назад это было! Собраться, подбодрить себя мысленно, а равно и товарища, но того не мысленно, а вслух, в устной форме: не робей, мол, земеля, проскочим…

Подбодрить товарища… Потешно – он недавно узнал совершенно случайно, что слово “товарищ” – тюркского происхождения и означает “совладелец скота”. То есть это они с Чикой, получается – совладельцы скота. И один парень знакомый подтвердил – точно, у них в деревне коров и теперь “товаром” называют. А деревня, между прочим, не в монгольских степях. С Полесья тот парень родом, из-под Пинска.


Обхлопал карманы – пусто. Подбадривать Чику в устной форме не стал, тот сам кого хочешь подбодрит – вон какой монументальный, могучий и абсолютно спокойный. Как божок из неизвестного восточного (хотя почему именно восточного? ничего особенно восточного и вообще экзотического в облике Чики нет) пантеона – постоянно в нирване. Вот же нервы у человека – чисто канаты! Снова проверил карманы, заранее зная отрицательный результат, просто так, чтобы убить время. И к напарнику, к товарищу то есть, иначе – к совладельцу скота обратился исключительно от нечего делать, без надежды:

-- Слышишь, рефлектор, сигаретки случаем не завалялось? Курить охота…
 
На действительной Чика дослужился до ефрейтора, а он сам, Боб – ажно до целого сержанта. А в армии быть ефрейтором считалось не престижным -- за какие, мол, такие заслуги выдвинулся из однородной рядовой массы? шестерил перед начальством, или как? -- по этому поводу ходила солдатская поговорка: “Лучше иметь дочку-проститутку, чем сынка-ефрейтора”. Поэтому Чика на “ефрейтора” до сих пор злится люто, а уж тогда, на действительной, и подавно, а злить Чику даже в десантной разведроте желающих находилось немного. Если точнее, то и вообще не находилось, избегал личный состав такого эксперимента. Вот и прилипло к Чике – “рефлектор” да “рефлектор”. На “рефлектора” Чика не обижался.
   
-- Нету сигаретки! Спрашивал уже двадцать раз!.. Да ты того, командир, ты не циклись. Расслабься, подумай о прекрасном.

Думать о прекрасном не хотелось.

-- Ладно, сорри… Забыл. Склероз, наверно…

-- Не-е, Боб, это у тебя не склероз.

-- А чего тогда?

-- Это у тебя, Боб… Погоди, дай придумать. -- Плавным движением толстых пальцев в сочетании с соответствующим выражением лица Чика изобразил умственную деятельность. – Это у тебя навязчивая идея. Зацепило – вот идея и навязла. Оттого и называется – навязчивая. А с каких таких дел навязла – о том вопрос особый.

-- С куревом что-то связанное, как мыслишь?

-- Типа того, что да.
 
-- Да в этом драном Гондурасе куда ни кинь, так вечно на укурку уткнёшься! Просто в воздухе висит, аж звон в ушах, хоть они тут все и притворяются, будто не при делах! Тоже мне доктор Фрейд! Вразумил, блин!

Помолчали. Он просто так, а Чика – собираясь с мыслями.

Из них двоих Чика оказался более продуманным: собственную пачку “мальборо” загодя засунул в целлофановый пакет, а в карман только после, и оттого когда произошло то, что произошло, у Чики сигареты не размокли и не развалились в пачке в мерзопакостную кашицу, а сохранились во вполне годном к употреблению виде. Но сигарет, кстати говоря при обыске не отобранных, у Чики оказалось немного, и они давно закончились.


Собравшись с мыслями, Чика продолжил, сидя на нарах:

-- Ну, во-первых, ни в каком мы с тобой не в Гондурасе…

-- Да знаю, знаю, что не в Гондурасе, -- отмахнулся Боб. – Это так, для красоты слога подвернулось. Гондурас, он совсем в другую сторону. – Боб неопределённо махнул куда-то в направлении глухой стенки. -- Помню я всё, не надейся! И где мы помню, и зачем – тоже помню…
 
-- Вот именно. Мы с тобой, во-вторых, где?

-- Где?

-- Мы с тобой в Золотом треугольнике. Не в серёдке, но и не за пределами.

-- И что с того? Мы ж не по этим делам, у нас особое задание!.. При чём тут Треугольник? Нам-то до лампочки, Треугольник там или не Треугольник!..

-- Понимаешь, -- при природной немногословности разговор давался Чике с усилием, даже шея у него заметно побагровела и на этой побагровевшей шее вздулась толстая жила, -- понимаешь: эти, -- Чика кивнул в сторону тюремной двери, -- эти об этом не знают.
      
-- О чём эти не знают?

-- О том, что нам до лампочки.

-- Не знают?

-- Не знают. Даже не догадываются.

Мало того, что и так всё пошло наперекосяк, так теперь с местными разбирайся. Причём неизвестно, чем подобное разбирательство закончится. Может статься, что и плохим.
 
-- То есть, полагаешь, это моё подсознание намекает?
 
-- Оно, подсознание. Готовит потихоньку, базу подводит. Чтобы после не спрашивал, за что и почему.

-- Ты, рефлектор, не паникёрствуй! Ты погодь покуда с выводами, неизвестно ещё, что и как…

-- Да я не паникёрствую. – И правда, голос у Чики был абсолютно спокойным, даже каким-то усыпляющим, будто у доктора либо у попа. -- Я просто варианты прикидываю. Долговато держат, неспроста ведь. Имеют резон.


Открылась на миг дивная картина – с меканьем и блеяньем, напирая друг на дружку, в облаках мучнистой кремниевой пыли бредут невесть куда по древней земле несметные стада тучных коров и тонкорунных овечек, важно выступают могучие быки с медными кольцами в носах, толкутся муфлоны, козы и олени, и отчего-то даже винторогие антилопы, а равно и прочая парнокопытная живность, а над морем мохнатых спин и развесистых рогов одиноко возвышается, подобно айсбергу над льдинами и торосами, невозмутимый двугорбый верблюд. И себя самого Боб увидел как бы со стороны, а также и Чику. Оба они, Боб и Чика, стоят будто бы в сторонке от движущихся куда-то собственных стад разнопородного скота на небольшом холме и важно за движением этим наблюдают. И одеты оба своеобразно, не как обычно – на обоих мохнатые бараньи шапки, а также и кавказские войлочные бурки до пят, в руках же у каждого по длинному пастушьему посоху с загогулиной.
 
Видение возникло и пропало.


Невзирая на серьёзность положения, Боб не удержался, чтобы не подколоть товарища, совладельца некоего виртуального скота на тучных пастбищах в неизвестной волшебной стране:

-- Кого, говоришь, имеют?

Тяжко вздохнул Чика, аки мифический Атлант, заколебавшийся с начала времён держать на плечах небесный свод со всей полагающейся на этом своде небесной механикой. Тяжко вздохнул, а после пояснил, тоном подчёркивая своё отношение к некоторым не к месту остроумным юмористам:

-- Не кого, Бобка, а что. Резон имеют нас придержать ради собственного тайм-аута. Решают, как дальше поступать, думают пока. Либо торгуются.
 
Тут в замке загремело, дверь отворилась и в коридор, отделённый от камеры сплошной от пола до потолка решёткой, вступил местный полициант.
 
Один.

С бамбуковой палкой.


Боб очень быстро вновь оказался возле решётки. Мелькнуло: может, отпускать пришли. Но открывать решётку полицейский не торопился. Просто стоял и смотрел. Местный полицейский смотрел на Боба, а Боб смотрел на местного полицейского. Через решётку Боб наблюдал довольно крупного по здешним меркам тайца неопределённого возраста – у них пока не совсем уж старик, на этот счёт ни за что не догадаешься – в отутюженной форменной рубашке с короткими рукавами и в форменной же фуражке с такой высокой тульёй, что нарисованные немецкие фашисты с газетных карикатур работы художников Кукрыниксов с ума посходили бы от зависти. На всех заметных местах таец был облеплен блестящими эмблемами. На фуражке – кокарда.

Самое время было налаживать контакт:

-- Э-э-это, френд… М-м-м… Хау ду ю ду? О’кей, йес?

Таец молчал, продолжая бесстрастно разглядывать узников через решётку. Какой кретин назвал Таиланд “Страной миллиона улыбок”? Ни черта они тут на самом деле не улыбаются! То есть улыбаются, конечно, когда чаевые в отеле получают – так за такие чаевые кто угодно улыбаться начнёт! – а так, в обыденной жизни – не чаще, чем везде.
 
Даже реже, пожалуй.

-- Ты бы с ним душевнее как-то… Без штампов, -- посоветовал Чика со своего места на нарах. – За жизнь там, по-человечески…

-- Не учи учёного, -- буркнул Боб, -- разберёмся!

-- Да я не учу. Просто прояви дипломатию.

Судя по тому, что в ответ на широкую улыбку Боба полицейский не дрогнул ни единым лицевым мускулом, дипломатии должно потребоваться много. Решив при новом заходе в самом деле обратиться к простым житейским проблемам, Боб начал с элементарного:

-- Алло, мистер… То есть френд… Как тебя… Это… Сигарету гив ми пли-и-из… Семья есть?.. Дети?.. Так мы это, пойдём уже, да?.. Фройншафт!
 
Для пущей доходчивости Боб жестом и мимикой изобразил радость грядущего освобождения из зарешёченного застенка. Очевидно, вышло достаточно наглядно: доброжелательнее таец не сделался, однако сунул бамбуковую палку под мышку, расстегнул нагрудный карман и извлёк оттуда сигарету.

Единственную.
 
При этом таец произнёс несколько слов на своём языке, смысла которых уловить не удалось.

Неважно, контакт налаживается. Может – правда отпустит?..

Рассыпавшись в благодарностях, (“сенк ю вери мач, сенк ю!”), Боб уже протянул сквозь прутья руку за подарком, как вдруг блестящий эмблемами полицейский, не переставая буравить Боба глазами-амбразурами, с хрустом смял сигарету в кулаке в комок и отшвырнул на пол, далеко в сторону. Боб едва успел отдёрнуть пальцы – бамбуковая палка обрушилась на прутья решётки. Бесстрастное лицо тайца исказилось гневом, колотя палкой по прутьям, он принялся выкрикивать что-то непонятное на своём языке, забираясь тоном всё выше и выше.

-- Ишь, самурай, ругается, -- невозмутимо прокомментировал Чика со своего места. –- Недоволен. Ну покричи-покричи, авось легче станет.

Отведя душу и малость успокоившись, полицейский резко выдохнул сквозь стиснутые зубы, развернулся на каблуках и громко хлопнул железной дверью.

-- Дела-а-а…

Более вразумительных слов, чтобы выразить безмерное удивление поведением полицианта, у Боба не нашлось. Впрочем, удивлялся он на этом задании не впервые.


***


Ответственный за доставку сотрудник Вадим, в белой рубашке с закатанными рукавами, крутил баранку и одновременно тарахтел практически без пауз – та-та-та-та-та...
 
За первые полчаса Боб и Чика узнали массу нового про историю страны пребывания, вникли в культурные особенности, гастрономические пристрастия, экономическое положение и массу прочих не особенно нужных им вещей, получили информацию про скачки курса местной валюты, ознакомились с официальными и неофициальными биографиями нескольких здешних монархов, включая ныне действующего короля и безнадёжно запутались в сплетнях и интригах небольшой русской колонии. В общем, как обычно: офонарев в отрыве от родной почвы, резиденты всласть отрываются со свежими людьми.
 
Боб, к примеру, давно привык.

Вадим торчал здесь третий год и находился как раз в той особой кондиции, когда душевный дискомфорт, обозначаемый белогвардейским словом “ностальгия”, разгоревшись до состояния раскалённых углей, ещё не успел подёрнуться серым пеплом привычки.


И ещё на одну важную тему просветил матёрый лингвист-международник приезжих неофитов – на тему наркоты.

Дурь растёт в этих краях повсюду, и будь законы насчёт наркотиков полиберальнее, таиландские пейзане позакидывали бы все дела, хоть важные, хоть и не очень, и только бы тем и занимались от рассвета до заката, что окучивали делянки с широко известным благодаря растаманской субкультуре растением коноплёй. И не только растаманской. Но законы в Таиланде не либеральны. Более того, законы весьма суровы: за здоровый образ жизни в монархии борются по старинке – в основном через повешение.

Но коноплю всё равно выращивают.

И не только на внутренний рынок, но и на внешний тоже. Ради чего то и дело организуют наркотрафики, по которым дурь из Таиланда и соседних государств уходит туда, где за неё дают реальное бабло – в Европу и в Штаты. Последние годы также и в Россию. Наркотрафик здесь – просто секретная тропа в джунглях. Поскольку в придачу к своей дурь в страну тянут и из-за границы тоже, из соседних государств (как-то там выходит, что из Таиланда переправлять удобнее), таиландскую границу власти держат на замке. И пограничная служба у них – настоящие садюги.
Впрочем, Боба с Чикой это не касается: работать предстоит далеко от границы, совсем в другом месте.
 
В принципе, насчёт наркоты Боб был в курсе и без Вадима с его лекцией, но одно дело быть в курсе, а другое – услышать от местного специалиста, можно сказать из первых рук… Ну, допустим, не из первых, но по крайней мере из вторых.

Круто!


С наркотиков гид-переводчик переключился на племянницу второго секретаря, которая спит с индийцем-садовником, с племянницы и садовника на коменданта, который оказался тайным алкоголиком и торгует казённым бензином, с коменданта на креветок в чесночном соусе, а после Боб вообще потерял нить.
 
Не исключено, что Чика, с непререкаемым видом сразу занявший переднее сиденье, и продолжал следить за разговором, во всяком случае время от времени буркал нечто неопределённое в смысле поддакивания – по Чике вообще не определить, слушает он тебя или думает о чём-то своём, постороннем – что же до Боба, то для него болтовня гида-переводчика слилась в звуковой фон, напоминающее ритмичное шуршание морских волн, раз за разом набегающих на пологий песчаный берег. Спервоначалу дорога была великолепной. Отличное многополосное шоссе с белыми металлическими бордюрами, с разметкой и с новенькими указателями хоть и на местном непонятном языке, зато узнаваемыми латинскими буквами. Латинские буквы на указателях – некий символ западной цивилизации – успокаивали, демонстрируя наличие, пусть и в рудиментарной форме, западного же порядка и гарантий безопасности. Тогда им казалось, что задание будет выполнено легко, что никаких неожиданностей впереди не предвидится и уж на что другое, а на то, чтобы оказаться в итоге в вонючей каталажке, Боб не рассчитывал ни в самой малой степени.
 

Шоссе оказалось оживлённым. Довольно часто попадались грузовики, легковые автомобили и туристические автобусы. Встречная техника проносилась мимо; ту, которая двигалась в одну с ними сторону, они обгоняли. Из всегдашнего любопытства к средствам передвижения Боб разглядывал обгоняемый транспорт – на чём они здесь ездят, азиаты, чем отличаются? Оказалось – особенно ничем: грузовики как грузовики, легковушки как легковушки, в основном металлолом, но встречаются и крутые, автобусы как автобусы. Туристы в автобусах тоже – обыкновенные туристы.

Пейзаж? Шут его знает, какой там был пейзаж по сторонам от главной трассы. К пейзажу Боб особо не присматривался, не находил нужным. Смотри, не смотри – какая разница? Джунгли, рисовые поля, плантации; кучками халупы разнокалиберные время от времени, что должно означать деревню или посёлок, если халуп собрано вместе с десяток или больше, и одинокую ферму – про себя отметил: “по-нашему было бы: хутор” -- если только две или три; а иногда не халупы, а вполне с виду аккуратные белые домики под двускатными крышами, но после опять халупы, джунгли, плантации и рисовые поля…
 

А, вот! Ещё попадались заправки, на одной остановились, заправились. Вадим прервал трындёж и пояснил, заруливая – потом долго не будет, лучше теперь. Пока один бой в синем комбинезоне вставлял шланг в горловину и следил за показаниями, а другой прыскал на лобовое стекло жидкость из распылителя и энергично растирал тряпкой, вышли, размялись. Словно во сне – почти не запомнились детали, но что-нибудь одно, может, и не самое характерное, впечаталось накрепко. Он отчего-то заметил и запомнил совершенно отчётливо, какие пористые, выщербленные по краям бетонные серые плиты покрывают территорию заправочной станции, как в некоторых местах сквозь раскрошившийся бетон проступает арматурная сетка и как из щелей между плитами тянутся вверх пучки пожухлой жёсткой травы. А на заднем плане, ограничивая обзор – холмы, мохнатые от лесов, а над холмами – облака. Длинные, вытянутые синие облака вдалеке над окутанными тропической зеленью холмами запомнились отчего-то наиболее ясно.
 
И сейчас, сидя на нарах, он помнил эти облака вдалеке совершенно отчётливо, как будто смотрел на них только что, и как будто ничего другого после с ним не произошло.


Надежда на комфортную доставку до самой площадки испарилась, когда перед очередным новеньким указателем свернули с трассы. Дорога сразу стала хуже. Не то, чтобы совсем испортилась – совсем испортилась дорога позднее – но асфальт теперь был старым, давным-давно не знавшим ремонта, а машин на этой новой дороге им попалось всего одна или две. На бесконечных рытвинах среди разлезшегося асфальта джип начало так подкидывать, что Вадим вскоре сбавил скорость. Помогло не особенно: Боб на заднем сиденье хоть и развалился с комфортом, придерживаясь за края сиденья, а пару раз всё-таки долбанулся макушкой о крышу кабины. Сзади подскакивали наваленные кучей рюкзаки и баулы со снаряжением – всё их необходимое в работе хозяйство. В какой-то момент, Боб не уловил, когда это произошло и обратил внимание не сразу, их провожатый-экскурсовод совершенно заткнулся. Вид у Вадима стал озабоченным, он то и дело разглядывал карту, даже останавливался, но до объяснений не снисходил, держался в том смысле, что доставит без проблем. Боб и Чика и не напрягались: у каждого свой участок. Дело Вадима – доставить их на площадку, вот пускай сам и думает.
 
Их забота – впереди.

Солнце стояло невысоко, времени в запасе – вагон и тележка.
Указатели ещё попадались, но теперь они были другими – ржавыми, иногда погнутыми и малопонятными не только для Боба и Чики (что было естественным), но и для специалиста по местным реалиям Вадима.


Вскоре пришлось возвращаться: проскочили нужный поворот.
 
-- Ты чего не смотришь, спец, -- с удивлением, но без тревоги выплыл Чика из своей нирваны, -- в карте же точно указано! На то документ и даден!

-- Да тут смотри не смотри, сам чёрт ногу сломит! На карте одно, а как на самом деле – поди разберись… Названия похожие, а я здесь прежде не бывал ни разу. Глубинка! Может правильно едем, а может – и не совсем…

У Боба от слов гида-переводчика внутри предупредительно ёкнуло, но тут подоспела очередная рытвина, их опять тряхнуло, и предупредительный звоночек так и остался незамеченным.

Чтобы облегчить задачу, высунувшись из окна машины, Вадим принялся расспрашивать прохожих. Прохожие тогда ещё попадались, расспрашивать было кого. На сторонний взгляд, Боб бы местным особо не доверял: все они, и тётка с вёдрами, и обтрёпанный велосипедист в хаки, и пара весёлых пацанов в майках с картинками, и старик с мотыгой, и другие сразу же соглашались, в какую бы сторону Вадим пальцем ни тыкал. Судя по мимике и общим интонациям, выходило примерно так: “Это место, -- далее Вадим произносил название деревни, возле которой должна была располагаться базовая площадка, -- оно туда? Правильно едем?” “Да-да, именно туда правильно!” “…Или в эту сторону?” “Совершенно верно, именно в эту сторону!” “Так туда или сюда?” “Да-да, можно туда, а можно сюда! Правильно!”

Прохожие охотно кивали на всё, про что бы их ни спрашивали, иные даже с улыбками, и доброжелательно махали после вслед – езжайте, мол, смело, белые господа, счастливого пути!

Туда или сюда.

Видимо, чего-то вразумительного Вадим всё-таки добился – они опять ехали, разглядывали ржавые указатели, а Вадим также и карту, несколько раз сворачивали, и пыльный извилистый просёлок сменился заросшей тропой (на тропе не попадалось ни указателей, ни прохожих) и тропа, время от времени совершенно скрывающаяся в траве и переплетении ветвей, тянулась ещё довольно долго.


Глянцевые, словно бы вылепленные из яркого зелёного воска листья шуршали по крыше и бортам машины, разбрызгивая капли светящейся влаги; невиданные по расцветке цветы колыхались в душном мареве; бесчисленные лианы, от совсем тонких, как верёвки и шнурки, до монстров толщиной с человеческое туловище, свисали с деревьев замысловатыми переплетениями, образуя по сторонам тропы плотную непроницаемую сеть; солнце с усилием пробивалось сквозь лиственный покров наверху, время от времени играя на капоте шаловливыми зайчиками. Сквозь натужное гудение автомобильного мотора доносились вразнобой перещёлкивание невидимых птиц и обезьяньи крики. Недоверчиво разглядывая непролазные джунгли, с двух сторон стенами зажавшие узкую тропу и привычно на всякий случай просчитывая возможности отхода, Боб подумал: “Если чего стрясётся, так и не сбежишь! Завалят, как мокрую курицу”. Но тревога была не сильной, а так – скорее для порядка. Спасаться в джунглях Боб ни от кого не собирался.

   
Через время наткнулись на селение, совсем глухое, и в очередной раз вылезши в окно, взмокший от трудов Вадим окончательно уточнил дорогу. Измождённый абориген, праздно притулившийся под навесом у хижины, утвердительно закивал на вопрос (Вадим много раз по слогам повторял название деревни, на слух какой-то “Манток” или “Байток”, и каждый раз абориген кивал), а после сам пустился в объяснения, указывая вдаль скрюченными артритом пальцами.

-- Ну, чего он? – Бобу путешествие через джунгли поднадоело и он принялся теребить гида-переводчика. – Чего говорит-то бусурман?

-- Нормально, почти приехали. Немного осталось.

-- Куда теперь держать?

-- Туда вон, дальше. Прямо.
 
-- Прямо!.. Далеко прямо?

-- Сказал, что близко…

-- Ну и ладушки!

Близко по тайским понятиям – несколько километров тряски по тропе в непролазных дебрях, к счастью по-прежнему на машине. Когда и без того чуть заметная тропа, казалось бы, окончательно сошла на нет, задушенная зарослями, джунгли вдруг расступились и взорам путешественников внезапно, как будто раздёрнули занавес, открылась текущая в обрывах река.

 
Река оказалась не то, чтобы широкой, случалось видать и пошире -- и даже куда пошире! – строго говоря не река даже, а так – речка. На глаз метров тридцать от берега до берега, рукой подать, но так или иначе, а это была настоящая река. После душной скученности джунглей на этом, пусть и относительном, просторе, дышалось свободно и, выбравшись из джипа, все они трое с наслаждением вдохнули свежего речного воздуха.

Речка неспешно катила в обрывистых заросших джунглями берегах свои коричневые воды, и с виду течение было совсем не быстрым, убаюкивающе-меланхоличным, но вокруг торчащих у дальнего берега камней предупредительно вскипали пенные бурунчики. Со дна к поверхности тянулись и колыхались в течении спутанные пряди неизвестных водорослей, а дальше начиналась глубина, судя по всему – довольно значительная, и там вода была тёмной, непроницаемой, опасной. Воздух над речкой отличался от воздуха джунглей – здесь он был насыщен миллиардами микроскопических капелек водяного пара, дрожал и искрился, и в этом алмазно искрящемся, насыщенном влагой воздухе плясали свой бесконечный танец легкокрылые мошки. Пахло от речки в Таиланде точно так же, как пахло бы от любой другой речки, как-то особенно по-домашнему – тиной, камышами, рыбалкой. От реки исходил тихий нескончаемый гул, и ещё один гул, словно бы другой тональности, более низкой, доносился с той стороны, в которую река текла. Боб решил, что где-то ниже, за пределами видимости, есть водопад, и раз водопад ниже, следует поостеречься, не позволить лодке уплыть по течению. И вообще проявить максимум внимания – чёрт его знает, какая гадость у них тут водится.

Например -- крокодилы.


Боб вспомнил крокодила, которого видел в детстве в зоопарке – в зоопарке тот показался не особенно страшным. Лежит в бассейне непонятное чудище, выставив обсохшую шипастую спину, и не шевелится – бревно бревном. То ли спит, то ли просто всё по барабану. Кажется – ткни в него палкой, и то не соизволит проявить признаков жизни. Но тыкать в крокодила палкой любознательным пионерам в зоопарке не позволяли – бассейн имел надёжную ограду и строгого дядьку-служителя в синем халате, в грубой форме гонявшего экспериментаторов. Поэтому проверить, каковы крокодилы в действии, в пионерском детстве Бобу возможности не представилось. Зато сразу вслед за детским воспоминанием посыпались крокодилы из канала “Дискавери” – жуткие зубастые твари, неприметно всплывающие из болота и в молниеносном броске хватающие за ногу зазевавшегося буйвола. Или задумчиво жующие неосторожного папарацци прямо вместе с фотоаппаратами. Или кишащие в вольере крокодильей фермы (как любой образованный человек, Боб знал, что кроме диких, бывают и одомашненные крокодилы – на сумочки и сапоги) и азартно рвущие на части вброшенную туда коровью тушу.
 
В общем – кошмар нестерпимый!


Всем своим видом стараясь изобразить полное безразличие и особо следя за тем, чтобы голос не дрогнул, Боб поинтересовался у знатока местных реалий:

-- А эти, как их… А крокодилы здесь водятся?

Вопрос застал Вадима врасплох.

Почесав репу и тоскливо посмотрев на противоположный берег, как будто ожидая разглядеть среди вечнозелёных зарослей правильный ответ, Вадим неуверенно промямлил:

-- Кто-кто?.. Какие крокодилы?.. А, крокодилы-ы-ы… Да нет вроде, откуда?.. Или есть?.. Не-е, насчёт крокодилов вроде не слышно…
 
Было отлегло, но молчаливый Чика решил высказаться:

-- А в энциклопедии написано, что водятся.

После некоторого мозгового напряжения до замотанного гида-переводчика, очевидно, дошло, что ответственное задание повисло на волоске и что не уверь он теперь Боба с Чикой в полной безопасности (во всяком случае от крокодилов) предстоящей миссии, не факт, что те согласятся лезть в чужеродную тропическую воду с крокодилами за обещанное прежде вознаграждение, а не потребуют баснословной прибавки по причине открывшихся опасных для жизни природных обстоятельств.
А за перерасход средств по головке не погладят

И крайним тогда выходит ни кто другой, как Вадим, поскольку не предотвратил и не организовал.


Сознание того, что от него одного зависит теперь успех важной миссии, заставило гида-переводчика мобилизовать скрытые ресурсы. Голос его обрёл бархатные интонации и некую убедительную глубину, в глазах же появилось несвойственное прежде выражение чистоты и невинности; под взглядом таких глаз даже мысленное упоминание слова “ложь” показалось бы вопиющей и потрясающей основы бестактностью. Глядя на Боба с Чикой этими своими новыми честными глазами, гид-переводчик поинтересовался глубоким проникновенным голосом:

-- В какой именно энциклопедии написано?

-- В Большой Советской, -- сознался Чика. – Бордовая такая, с золотыми буковками. Я чуть что непонятное, сразу в энциклопедию лезу. Плюс в сортире дополнительно читаю. У нас дома на двух полках стоит, после дедушки. В Большой Советской написано, что крокодилы здесь водятся. И тигры. То есть не здесь именно, а вообще в Таиланде.
 
Вероятность встречи с тигром смятения в душе у Боба не вызвала. Подумаешь – тигр! В Сибири тоже тигры водятся. Ну и что? Шуганул его, кошку полосатую, пальнул для острастки в воздух, и все дела. Вот крокодилы – это серьёзно.
 
-- Так и написано про крокодилов: “водятся”? – поинтересовался между тем Вадим невинным тоном. На тигров он тоже не обратил внимания.

Чика впал в сомнение:

-- Ну, или “живут” там. Что-то в этом роде… Хотя нет, правильно будет по-моему – “встречаются”.

-- О, так это совсем другое дело! Подумаешь – встречаются! Заплыл какой один случайно с сопредельной территории, из Бирмы там или из Лаоса, вот его и встретили. Как заплыл, так и уплыл, скатертью дорожка! А если бы постоянно жили, так бы и написали – “водятся”. А встречаться… Я вон раз в Москве медведя встретил, и чего? Медведи в Москве не живут, но вот оказалось – встречаются.

-- Какие медведи? -- загорячился Боб. – Какие к лешему медведи?

-- Да там смешная история получилась. – Для пущей убедительности Вадим даже захихикал. Его никто не поддержал. -- Приехала как-то дама из Франкфурта, погостить к родственникам. А родственники – мои друзья оказались. Ну, вот друзья и попросили посопровождать в выходной, показать столицу. Вроде как неофициально. Джентльменский набор – Красная площадь, храм Василия Блаженного, Третьяковка, Арбат… Словом – как обычно. Ну, погуляли, посмотрели, а после я её на Воробьёвы горы заволок, панорамой любоваться. А дама по ходу ознакомления призналась – долго не соглашалась ехать в Россию: у них там – у нас то есть! -- дескать, медведи по улицам шляются. Ну, знаете этот прикол?

Оба, Боб и Чика, сдержанно кивнули, а Боб добавил:

-- Да старая это байка, вот с такой бородищей, насчёт медведей!
 
-- Так и даме изрядно за семьдесят, -- вывернулся Вадим. -- Весьма почтенная такая старушка из Франкфурта. Сама в России ни разу не бывала, но из семьи эмигрантов. Короче – гуляем, я ей про достопримечательности продолжаю задвигать, старушка восхищённо ахает. Смотрим, что-то народу кругом нет никого, только менты в отдалении группируются за машинами в ненормальном количестве и оттуда, из-за машин, орут в мегафон. А чего орут – не разобрать, поскольку далеко. И перебегают от дерева к дереву, но тоже в отдалении, близко не подходят. Нам-то что, мы себе гуляем, время не позднее, место не глухое, регистрация в порядке… Вдруг глядим: прямо на нас – медведь!

-- И чего?

-- Живой медведь прёт, понимаете!

-- Какой медведь?

-- Какой-какой! Бурый!

-- А крокодилы при чём?

Вадим отмахнулся:

-- Крокодилы не при чём! То есть именно крокодилы при чём, а медведь косвенно, ради примера. К слову пришлось, понятно? Ради наглядности!

-- Понятно.

-- Медведь из цирка сбежал, и его как раз ловили с милицией, спасателями и дрессировщиком…

-- С Филатовым?

Боб вспомнил, что был такой дрессировщик медведей – Валерий Филатов.

--  Нет, другая какая-то фамилия… Прикиньте: дама боялась ехать из своего Франкфурта, потому что у нас, мол, медведи по городу гуляют; её клятвенно уверили, что никаких медведей нет, она приезжает и встречает на московской улице реального медведя!

-- И чего дальше было?

-- Ничего. Медведя повязали, они его как раз окружали с сетью и огнетушителями, но дама всё равно сократила пребывание… Планировала погостить подольше, но после медведя засобиралась назад, во Франкфурт. Там медведи точно не встречаются… Смешно, в общем.

-- Ха-ха.
    
Байка про медведя произвела на Боба действие, обратное ожидаемому: мрачные предчувствия укрепились.


Втроём они быстро перекидали на траву рюкзаки и баулы. Оглядываясь, Боб поинтересовался:

-- А чего больше нет никого? Группа-то где, остальные? Сергей Владиславович, ребята? И Эстрелка, гляжу, не приехала. Звякни им, может -- спроси, чего копаются…

На секунду замявшись, гид-переводчик бойко заверил:

-- Связи нет. Но не сомневайтесь -- мы ж по-любому первые! Не помнишь разве, как на планёрке договаривались – сперва вы наводите переправу, а после подтягиваются остальные с людьми и оборудованием! Во второй половине дня основная часть. Скоро объявятся, не сомневайся!

Про такую договорённость Боб не помнил, но спорить не нашёл нужным. В конце концов – что ему чужие планы! Своих дел впереди невпроворот!

Напоследок пожелав всего наилучшего, Вадим забрался обратно в джип и бодро укатил по тропе назад в джунгли. В воздухе после отъезда гида-переводчика повисло и долго не желало развеиваться облачко едкого бензинового чада.
Боб и Чика остались на берегу реки одни.


***
 

Некоторое время после они почти не разговаривали.

Вытряхнули из чехла лодку и, подсоединив к ней патрубок, по очереди принялись качать пяткой насос-“лягушку”; пока один качал, другой разбирал и раскладывал кучами привезённое имущество – верёвки и канаты, сборные деревянные мостки, складные лестницы, стальные самозащёлкивающиеся карабины, пилы и топоры, фляги с питьевой водой и примус, гамаки и палатку, а равно и прочее снаряжение. По прежнему опыту было известно, что даже если работать предстоит недолго, лучше обустраиваться как следует, с возможным удобством.

Отдельно на расстеленную подстилку отложили оружие – пять потёртых “калашниковых” старого образца, ручной пулемёт с коробками патронов, гранатомёт и к нему – реактивные гранаты. И ещё обыкновенные гранаты, ручные, штук с десяток. Просто по привычке прикрыли оружие лодочным чехлом: посторонних в округе не предвиделось.
 

Распаковка не успела закончиться, а тропические насекомые уже принялись исследовать и обживать появившиеся на их территории новые объекты. Мохнатая гусеница невероятной жёлто-фиолетовой раскраски деловито ползла вверх по рукоятке временно воткнутого в землю топора, намереваясь, очевидно, подобраться таким образом как можно ближе к своему богу – Солнцу, чтобы в его живительных лучах обратиться сначала в недвижную куколку, а по прошествии необходимых внутренних изменений однажды вылететь на волю прекрасной многоцветной бабочкой. О том, насколько неверным для осуществления её мечты является выбранный путь, гусеница не догадывалась. Нечто, с виду похожее на кузнечика-мутанта, запрыгнуло на бурт толстого каната, пострекотало там не просто громко, а почти оглушительно, как будто делясь впечатлениями с менее отважными сородичами, после сигануло на скрученный палаточный тент, оттуда на вздувающийся бок надувной лодки и скрылось в листве. Мошкара столбом зависла над временным лагерем, звеня и, улучив момент, впиваясь в липкие от пота незащищённые участки кожи. Приходилось просто отмахиваться: накомарники они то ли забыли в спешке, то ли те были погребены где-то в недрах, под прочим барахлом. Но наиболее многочисленными и предприимчивыми оказались муравьи. Не прошло и пяти минут, как стройные колонны ненормально крупных рыжих муравьёв уже вовсю штурмовали скрученные кольцами верёвки; осторожно нащупывая путь усиками-антеннами, проникали внутрь неплотно закрытых коробок и контейнеров; выискивали и находили чуть заметные щели в ящике с консервами; с любопытством ползали по брезенту и пластику. “Не погрызли бы чего, -- опасливо подумал Боб, не отрываясь от процесса накачивания лодки. -- Запросто ведь смогут!”, но тут же вспомнил, что вот-вот подтянется основной народ, а у народа с собой стопроцентно найдутся баллончики, как противомуравьиные, так и – тоже кстати! -- противокомариные.
 
Да и вообще они здесь ненадолго.
 

Разглядывая в бинокль противоположный берег, Боб мысленно прикидывал, выбирал удобные места. Вон там, там и там, в джунглях соответственно выше и ниже по склону, а также и на самом верху, следует устроить огневые точки. В прогалине листвы на краю обрыва, прямо напротив, где просвет, они с Чикой после оборудуют пулемётное гнездо: оттуда хороший сектор обстрела и весь мост будет, как на ладони. Гранатомётчика же лучше замаскировать выше моста и сбоку, примерно где-нибудь вон там, в особо густых зарослях -- чтобы неожиданно ударил по скоплению живой силы на их теперешней стороне.
   
Но это после, это всё после…


Лодка постепенно надувалась, тучнея серыми глянцевыми боками, так и напрашиваясь по внешности на сравнение с африканским бегемотом. Но сравнение с бегемотом давно успело навязнуть: к примеру, в прошлый раз, когда надували – кажется, это было как раз в Африке, в Конго, и они с Чикой накануне действительно видели в заповеднике семейство валяющихся на болотистом мелководье бегемотов – лодка тоже показалась похожей на большого ленивого бегемота, на неповоротливого зверя, носящего сразу два разных названия – смешное детское “бегемот” и суховато-научное, с налётом археологической пыли ”гиппопотам”.
 
На что похожа надувная лодка, если не на бегемота?
На дирижабль!


Шлёпнув ладонью по блестящему тугому боку и удовлетворённо выслушав получившийся звонкий звук, Чика – его очередь накачивать оказалась последней – столкнул плавсредство на воду:

-- Готово, Бобка! Поехали, или как?

-- Поехали!

Пока возились с лодкой и снарягой, успели прикинуть стратегию и дальше действовали без суеты. Боб сел на вёсла. Держась наискосок к течению, чтобы не сносило, переправились на противоположный берег. Чика осторожно травил первую верёвку, загодя привязанную к крепкому стволу на берегу, а когда лодка ткнулась округлым носом в узкий галечный пляж, шагнул через борт прямо в воду. Вскарабкавшись повыше, цепляясь по дороге за торчащие корни, за ветки и шумно продираясь, Чика натянул верёвку и накрепко привязал. Натянутая над рекой поперёк потока верёвка зазвенела, как струна. Начало было положено.

Им пришлось несколько раз переправляться на лодке с берега на берег. За первой верёвкой протянули вторую, потом третью и четвёртую. Каждую закрепили, подёргали – надёжна ли? все оказались надёжны; – а после присели в теньке, перекурить и полюбоваться результатом.

Это правильно: не рвись. Сделал что-нибудь законченное, какую-то часть от общего задания – посиди, покури, полюбуйся мирозданием.
 
Заслужил.

После опять принимайся.
 

Пока курили, Боб рассказал анекдот про Чапаева и жену дантиста, а Чика – другой, про грузина в казино. Боб знал про грузина в казино, но скрыл это: правила вежливости не позволяли оборвать собеседника, не дослушать. Кстати, Чика про Чапаева и жену дантиста тоже знал и тоже промолчал – они давным-давно пересказали друг другу все известные анекдоты и шли теперь даже не по второму, а примерно по десятому кругу. Если честно, их обоих это не напрягало.

Подспудно начала пробиваться тревога, но ни Боб, ни Чика вслух ничего не говорили, болтали о постороннем. А невысказанная тревога была такая: шеф с группой уже должны были объявиться. Боб глянул на часы – уже час, как они с Чикой на месте, а от остальных ни слуху, ни духу.

Странно.

И ещё одно. На противоположном берегу не оказалось ничего, похожего на тропу. С той стороны, где они организовали временный лагерь, тропа была, хоть и заросшая – по ней они и приехали, а напротив, через речку, с другой стороны – никаких признаков продолжения. И теперь они в поте лица своего строили подвесной верёвочный мост над речным потоком буквально в никуда. Когда закончат, мост будет упираться прямо в непроходимые джунгли. Сам по себе этот факт Боба бы не удивил, на то есть хозяин-барин, который заказывает музыку и платит по счетам, и не ихнее с Чикой это дело – решать, нужен именно в этом самом месте подвесной мост или не нужен, но на планёрке – Боб не взялся бы поклясться, могло и приглючиться, но вроде бы было именно так – на планёрке Сергей Владиславович обмолвился: там, куда они поедут и где станут выполнять задание, прежде проходила дорога. И на самом деле прежде стоял мост. Дорогу после войны забросили, мост в конце концов снесло в сезон дождей, и их с Чикой дело теперь – навести там временную переправу.
Но никаких следов прежнего, снесённого моста, в округе не наблюдалось. И дороги на другом берегу, пусть хоть сто раз заброшенной – тоже. Непроходимые джунгли без никаких следов.

В самом деле странно.
 
И не позвонить: сотовая связь отсутствует.


Да в придачу эти чёртовы крокодилы! Пока мотались на лодке взад-вперёд от берега до берега, таскали и натягивали верёвки, Боб никак не мог забыть про крокодилов. Работать надо, делом заниматься, сосредотачиваться, а ему всё крокодилы мерещатся! Те самые, которые то ли водятся, то ли встречаются. Гребёшь, сидя на резиновом дне, и так прямо и видишь внутренним взором – там внизу, прямо под натянутой резиной в мутной коричневой глубине кишмя кишат ужасные острозубые рептилии. Глядят снизу на надувную лодку (в отличие от людей, и в этом Боб почему-то был уверен, крокодилы отлично видят в мутной воде) и не спеша примериваются. Выбирают из своей среды самого здоровенного, чтобы тот первым атаковал, прорвал дно и вцепился зубами.

А после остальные, со всех сторон одновременно!

На мгновение Боб увидел всю картину так явственно, словно это произошло на самом деле – гигантская бугорчатая рептилия со всей дури пробивает снизу резиновое дно, летят в стороны ошмётки надувной десантной лодки и усеянная зубами ужасная пасть с хрустом смыкается на его, Боба, такой незащищённой, такой уязвимой заднице. А потом со всех сторон другие – пасти, пасти, пасти!.. И все вместе, с хрустом и чавканьем – жрать, жрать, жрать!..

Мурашки по спине.

Надо было хоть автомат с берега захватить. Помочь не поможет, чисто для моральной поддержки.
 
Но автомат Боб так и не взял, застеснялся перед напарником. Совсем, подумает, спятил. Только руку в воду опускать поостерёгся и так и не проверил пока – холодная вода в реке или так, комнатной температуры.


Крокодилы или не крокодилы, а следовало продолжать. Теперь им предстояло протянуть вдоль нижних верёвок канаты, закрепить всю систему и положить поверх канатов разборные мостки. Этим они и занялись.

На данном этапе лодка не требовалась. Её привязали к самой нижней верёвке, оставив плавать посреди потока – Боб покинул лодку с тщательно скрываемым облегчением – сами же перебрались на натянутые между берегами верёвки. Дело было привычным, как привычным был и способ выполнения: не опасаясь чужих ушей -- джунгли имели вид более глухой, нежели тайга под Благовещенском -- Боб и Чика вовсю подбадривали себя и друг друга громкими выражениями из тех, которые даже в наше нетабуированное время невозможно было бы отнести к разряду печатных.


Заросшие дремучей растительностью берега с тихим изумлением прислушивались к никогда от начала времён не раздававшимся здесь звукам – к отборному русскому мату. Голоса звонко разносились между обрывами, легко перекрывая двойной (собственный и отдалённого водопада) мерный речной гул, свободно метались по ущелью, то ненадолго затихая, то вновь взрываясь бурными форсажными модуляциями. С недвижных крон в вышине шумно снялась стая перепуганных попугаев – искать места поспокойнее. Возле берега несколько раз булькнуло – это бросились с камней в спасительную воду потревоженные шумом лягушки. Заросли на склонах будто оцепенели, в искрящемся водяном тумане недвижно внимая непривычным словам громогласных пришельцев; лёгкий ветерок, что тянул вдоль русла, принося прохладу и чуть заметно шевеля свесившуюся к потоку листву и воздушные корни, и тот стих, пристыженный ураганным напором матерной эквилибристики; одиноко крутился в водовороте, не смея уплыть, опавший цветок; мелкая лесная живность и насекомые, и те, казалось, попрятались по норам и укромным местечкам, словно во время бомбёжки или артиллерийского налёта, либо, что ближе их разумению, внезапного стихийного бедствия вроде тайфуна или землетрясения; даже солнечный свет, и тот вроде бы померк и пару раз вполне приметно мигнул, как если бы само светило готовилось перегореть от вселенского перепада напряжения на манер засиженной мухами электрической лампочки под потолком приёмного покоя провинциальной богадельни.
Ну, насчёт насекомых и зверья – это он, конечно, загнул. Но факт есть факт – ни единого тигра так и не появилось. Очевидно, не рискнули.


Громко матерясь, Боб и Чика парой огромных камуфляжно-пятнистых шимпанзе скакали над потоком на натянутых верёвках. Протягивали и закрепляли канаты, прилаживали растяжки, время от времени, прыгая на четвереньках, проверяли конструкцию на прочность и уже начали, таская с берега, прилаживать первые секции разборных мостков.
 
-- Что ж ты, (дальше следовало витиеватое непечатное выражение) эту штуку узлом не закрепил, (снова непечатно)? Она же, (ещё раз в том же духе), отвалится! Привязывай давай в темпе, -- орал Боб во всю мощь богатырских лёгких, -- пока не (снова непечатно) совсем (непечатно) на (непечатно) в (непечатно)! Привязывай узлом!

-- Да нормально всё, путём, (другой пассаж из богатого матерного арсенала)! – отбрехивался Чика. – Сам (непечатно), вон эту (непечатно) к той (непечатно) не (непечатно), а на меня (непечатно), как (непечатно) на (непечатно)! Лучше двигай давай, пока эта (непечатно) в воду не (непечатно)! Умник (непечатно) выискался (очень непечатно), твою дивизию десять раз валенком и головой об стенку!

Шум трудовой деятельности разносился по воде на километры.


На две трети подвесной мост был готов, стрелой повиснув в паутине растяжек между речными берегами, когда вспомнили про важный нюанс. Нюанс оказался таким – перед началом работы по инструкции полагалось осуществить промеры глубин и исследовать русло на предмет подводных камней, затопленных деревьев и других посторонних артефактов. Результаты промеров – записать на листочке и после предоставить вышестоящим инстанциям в лице шефа для ознакомления. Подразумевалось, что если глубина окажется недостаточной или под водой обнаружатся камни (деревья, затонувшие суда, противотанковые надолбы, выброшенные за ненадобностью офисные сейфы, бетонные блоки, холодильники, газонокосилки, железнодорожные вагоны и китайские компьютеры, сбитые самолёты, груды кирпичей и прочие лишние предметы), то переправу изначально следует наводить в другом месте, с нормальной глубиной и без мусора на дне.


Обнаружившаяся оплошность вызвала свежий взрыв эмоций и ущелье загрохотало неформальной лексикой с удвоенной силой. Однако делать нечего -- мерить глубину требовалось по-любому, поэтому решили так: про то, что сразу не промерили, не сознаваться и промерить теперь, задним числом.
 
Лучше поздно, чем никогда.
 
Тем более, что шеф Сергей Владиславович продолжал находиться в необъяснимом отсутствии. Вслух вопрос о том, где и по какой причине застряла группа, не обсуждался, но Боба отсутствие основного отряда начинало всё более тревожить. Вероятно, недоумевал и Чика, но по Чике при внешнем осмотре ни за что не определишь, недоумевает он или не недоумевает.
 
Кремень, а не человек.

Кроме того, отсутствие свидетелей при запоздалых промерах позволяло избежать уличения в раздолбайстве. На глазок-то глубина нормальная, авось и хлама на дне не окажется.


Опять перекурили.

Тогда у Боба была ещё своя пачка, сухая и наполовину полная.

Боб рассказал анекдот про двух крокодилов, старого и молодого. Молодой открывает пасть и кричит: “Свободу Луису Корвалану! Свободу Луису Корвалану!” А старый ему: “Сколько раз говорил – не ешь коммунистов на завтрак!” Анекдот был с такой же бородой, как и про Чапаева и жену дантиста, как про грузина в казино и как байка про беглого медведя, но Чика притворился, будто слышит впервые, даже улыбнулся, что с ним случалось нечасто.

Оба посмотрели на воду.

-- В Таиланде есть чёрный рынок хирургических услуг, -- сказал Чика в пространство. – Могут даже донорскую руку пересадить.

-- Или ногу, -- добавил Боб и отщёлкнул окурок.

Чтобы не отрываться от доделывания моста и сэкономить время, решили разделиться. Чика должен был залезть обратно в лодку и заняться промерами, а Боб – продолжить установку настила и внешнего ограждения.
    
То есть, это Боб так решил, а Чика не спорил.


Стуча берцами по готовому настилу и беззвучно передвигаясь по канатам там, где настил был ещё не готов, так что стук, сперва удаляясь, а после приближаясь, несколько раз прерывался периодами относительной тишины, нарушаемой лишь сопением, Чика сбегал на берег и притащил специальный мерный шест с делениями – шест был выкрашен поперечными белыми и чёрными полосами – а также тетрадку для записей и шариковую ручку. После, подтянув лодку за привязанную к мосту верёвку, удачно (не промахнулся!) плюхнулся на барабанно натянутое резиновое дно, бросил шест поперёк лодки и приготовился к промериванию.

Лодка под Чикой просела, в стороны от носа по водной поверхности побежали две расходящиеся волны.
 
Отвязывать лодку Чика пока не стал.


Поскольку занятие предстояло рутинное и притом в одиночестве, Чика решил обеспечить себе дополнительный душевный комфорт. Порывшись в одном из карманов камуфляжной куртки, он извлёк оттуда пластмассовый плейер с парой наушников на проводе. Неторопливо вставил в каждое ухо по наушнику, так же неторопливо потыкал в кнопки и, как обычно, врубил плейер на максимальную громкость: даже до Боба, оставшегося на мосту, донеслись раскаты “Аппассионаты” Бетховена.

К Бетховену Чика относился с трепетом.

Убедившись, что напарник при деле (Чика в первый раз воткнул шест вертикально в поток и шест ушёл в воду почти целиком), Боб один занялся внешним ограждением. Некоторое время всё шло гладко – Чика раз за разом промерял дно и записывал результаты в тетрадку, а Боб скакал по мосту -- привязывал, натягивал, прибивал и вообще доводил конструкцию до окончательного ума. Казалось, никаких происшествий не предвидится – сейчас они закончат мост и сядут в теньке отдыхать и дожидаться задержавшуюся группу.

Но это только так казалось.


Судьба, она индейка, то есть славится коварством: иной раз надеешься – вдруг проскочишь, вдруг на этот раз повезёт, минет, но нет, не проскочишь и не повезёт – что тебе  судьбой предначертано, то тебя впереди в аккурат и поджидает. И чем сильнее надеешься, тем с большим сладострастием судьба тыкнет тебя мордой в неотвратимое – получи, деревня, трактор!

Боб поскользнулся.
   
Как такое смогло произойти, он впоследствии на смог объяснить даже себе самому, но подошвы вдруг поехали по натянутому канату, будто по маслу, вместо спасительной верёвки рука ухватила лишь пустоту и, переворачиваясь в полёте и нелепо растопырившись, Боб ухнул с моста в мутные воды безымянной таиландской речки...


Нет, это слишком быстро.
 
Ты ещё не веришь, что действительно сорвался, твои нервные окончания всё ещё посылают в мышцы сигналы, необходимые, чтобы выправить положение, удержаться. Но поздно, поздно, и адреналин зашкаливает душной волной, потому что тело соображает быстрее мозгов и уже поняло, что произошло, а сам ты ещё нет, и ты плавно падаешь сквозь искрящийся водяным туманом воздух, как в затяжном прыжке и видишь, глядя снизу вверх, склонённые кроны тропических деревьев и сияющее небо между кронами, и каждую дощечку, каждую натянутую верёвку и узел недостроенного мостового настила, и береговые заросли, и Чику в лодке, и даже не успеваешь сгруппироваться, потому что мост висит в общем-то невысоко и прежде, чем успеваешь среагировать, как пушечное ядро, спиной врезаешься в речной поток.
 
Бу-бух!

Вода смыкается над тобой и обнимает тебя, успевшего задержать дыхание, принимая в своё лоно, как блудного сына, и оказывается тёплой, как бульон, и крепко зажмурившись, ты погружаешься всё глубже и глубже в речные материнские воды, до самого дна; ты касаешься дна ногами и чувствуешь, как водная толща несёт тебя, ласково переворачивая и царапая о донные камешки твои локти и колени; умиротворение наполняет твою душу, тебе хочется покоя. “Прими меня в объятия, Великая Матерь Река! Унеси меня прочь от обязательств и невзгод! Я твой отныне и навечно!” Пусть тебя никто не тревожит в этой купели, пусть все они катятся к чёртовой бабушке со своим мостом, с операцией, с вечным мотанием по чужим углам, со стрельбой и мордобоем, вообще пусть они все катятся к чёртовой бабушке – тебе наконец больше не нужно напрягаться, ты наконец обрёл своё истинное предназначение – вот так плыть по течению в глубине безвестной таиландской речки, плыть в глубине без мыслей и тревог, с бульканьем выпуская последние воздушные пузыри; теперь ты – просветлённый, теперь ты -- дома...

Лёгкие едва не разорвались.

Боб очнулся.


Блин! Что он тут делает, под водой?

Оттолкнувшись ногами от речного дна и совершая руками равномерные плавательные движения, Боб что было сил устремился к свету, к переливающейся изнутри тусклым зеркалом речной поверхности.

Вынырнул, хватая ртом спасительный воздух. Какая-то дрянь облепила лоб и глаза, мешая обзору. Смахнул пятернёй – оказалась речная водоросль вроде кувшинки -- и торопливо огляделся.
 
Ситуация выяснилась так себе.

Его несло по течению, и несло быстро. Пузатый борт надувной лодки сперва замаячил совсем рядом, но тут же начал отдаляться и по скорости, с которой расстояние между ним, Бобом, и лодкой увеличивалось, Боб понял: против течения не выгрести. Углублённый в промеры Чика сидел спиной и ни о чём не подозревал. Гул невидимого водопада, до того сливающийся с шумом речного потока, выделился в отдельную тему, зазвучав настойчиво и угрожающе. Ещё немного, ещё каких-нибудь несколько минут бесполезной борьбы, и его, как былинку, втянет в водопад, и тогда…


Из всех водопадов, какие Бобу случалось видеть в реальности, а также на фотографиях и в телевизоре, самым устрашающим показался Ниагарский. Справедливости ради следует отметить, что Ниагарский водопад Боб как раз только по телевизору и видел, но от этого легче не стало. Скрытый расстоянием здешний водопад, к которому с механической безжалостностью тащила его река, представился Бобу именно той телевизионной Ниагарой – колоссальные массы воды, с грохотом и силой многих тысяч паровых молотов низвергающиеся в головокружительно бездонную пропасть. Если не придёт спасение (а спасение могло прийти исключительно в лице Чики с лодкой), ему неминуемо предстоит вместе с водяной массой ухнуть в бездонную пропасть, и что после этой процедуры от него, Боба, останется?

Иллюзий Боб не питал – от него останется мешок костей.

Всё равно, как если бы парашют не раскрылся.

Да какой парашют!
 
Гораздо хуже – мокрого места, и того не обнаружат!


И тут в бедро под водой ткнулось что-то твёрдое.

“Крокодил!” -- мелькнула догадка. – “Конечно, крокодил!” Если бы, барахтаясь в речном потоке, Боб смог покрыться испариной ужаса, он бы ей покрылся. Вопрос стал ребром, и ребро это оказалось самым острым из всех возможных рёбер: кто (или что) управится быстрее – водопад или крокодил?
 
Отнестись к предстоящему соревнованию между бездушным явлением природы и хищной зубастой тварью – тоже, впрочем, бездушной – с философским спокойствием, отринуть суетность и страх и занять позицию стороннего наблюдателя или, подобно истинному дзэн-буддисту, вообще отрешиться от чувств и вожделений – для такого духовного подвига вынырнувший Боб оказался внутренне не готов. Боб ощущал вожделение – вожделение спастись. Поэтому ему было совершенно не любопытно, успеет ли крокодил съесть его до того, как он убьётся в водопаде, или не успеет. Ни один из предлагаемых вариантов не казался интересным.


Как умея, борясь с течением и одновременно отбрыкиваясь ногами от предполагаемого крокодила, Боб, насколько получилось, высунулся из воды и заорал так громко, как он не орал ещё ни разу в жизни, даже в бытность сержантом ВДВ: “Чика! Чика!”
Но Чика не слышал призывов.
 
Чикины уши были заткнуты наушниками и Чика переживал катарсис.
Чика переживал катарсис каждый раз, когда врубал на полную
громкость “Аппассионату” Бетховена.


Не видя других возможностей, занятый схваткой с крокодилом и одновременно уносимый течением к водопаду, Боб обратился непосредственно к Верховному Существу: “Господи, Тебе же без разницы! Ну помоги ещё разочек, Ты же можешь! Последний! Клянусь, я стану хорошим! Перестану ходить в кабаки и дебоширить! Поставлю вот такую здоровую свечку и никогда, слышишь, никогда не нарушу ни единой, даже самой мелкой Твоей заповеди! Господи, ну сделай что-нибудь!..”

Помня о старинном национальном правиле “На бога надейся, а сам не плошай”, одновременно с обращением к Верховному Существу Боб не прекратил попыток докричаться до Чики. Вновь приподнявшись над водой как можно выше, в олимпийском порыве он по крайней мере вдвое перекрыл собственное предыдущее достижение, выдав достойное книги рекордов Гиннесса количество децибел: “ЧИКА-А-А!!!”

Очевидно, Верховному Существу тоже не чужды спортивные эмоции. Рекорд есть рекорд, и рекордсмен достоин награды, эквивалентной затраченным усилиям.

Чика оглянулся.
 

Впоследствии Чика признался, что ни черта он тогда не услышал: музыка мешала. Просто некий неизвестный голос внятно и требовательно, с нескрываемым раздражением, и как Чике показалось, с немецким акцентом, произнёс прямо в его, Чики, собственной черепной коробке, минуя слуховые рецепторы: “ДА ОГЛЯНИСЬ ЖЕ ТЫ, ШЛИМАЗЛ!”


***


Последующий отрезок биографии сбился у Боба в памяти в какой-то плотный ком. И теперь, лёжа на нарах в каталажке и закинув руки за голову, он разбирал этот ком, выстраивал события одно за другим по времени, как они происходили.

Оглянувшись, Чика уронил мерный шест, и шест немедленно унесло течением. Больше они шеста не видели. Тетрадку и шариковую ручку Чика тоже уронил и тоже в воду. После Чика перерезал верёвку, схватился за вёсла и принялся бешено грести. Бешено, но недостаточно быстро, чтобы оказаться возле терпящего бедствие напарника, иначе “совладельца скота”, прямо сей момент. Помощь приближалась, но, судя по усиливающемуся грохоту, приближался и водопад. Одновременно не унимался и проклятый крокодил – продолжал раз за разом тыкаться то в одну ногу, то в другую. Очевидно, выбирал, которую откусить первой.


Сознавая, что подмога может опоздать (на фоне долбаного крокодила водопад представлялся Бобу меньшим злом), Боб принял отважное решение: вступить с крокодилом в рукопашную схватку.

И вступил.

Боб набрал в лёгкие столько воздуха, сколько сумел, нырнул поглубже в коричневый поток и обхватил крокодила руками. На ощупь крокодил оказался твёрдым и скользким, а также каким-то подозрительно пассивным – не изворачивался, не бил хвостом, а только вяло крутился, выскальзывая из объятий. Боб догадался, что это была такая специальная тактика: своей мнимой пассивностью крокодил стремился усыпить бдительность врага, чтобы, улучив момент, атаковать – молниеносно и беспощадно.

Крокодил не на того напал!

Боб разгадал хитрость крокодила и продолжал сражаться, применяя, как получалось, отработанные боевые приёмы. Когда воздух закончился, крепко держа крокодила под водой, вынырнул на поверхность. Тут как раз подоспел и Чика. Оценив обстановку, Чика сразу бросился на помощь. Размахивая ножом и выкрикивая слова ободрения, он, не раздумывая, свалился с лодки в воду. Вода взметнулась брызгами. С прибытием Чики стало совсем не страшно: теперь они дрались с гадской пресмыкающейся тварью вдвоём, плечом к плечу.

Но пасаран!

Победа или смерть!
   

Они не доплыли до водопада. Река делала поворот и на излучине их прибило к берегу, на мелководье – Боба, Чику, лодку и крокодила. В четыре руки, совместным усилием, стоя по пояс в воде, Боб с Чикой вывернули злобную рептилию на поверхность.
 
Оп-паньки! Вот это трындец так трындец: крокодил оказался не крокодилом. Не живым или мёртвым, или, предположим, впавшим в ступор, или крокодилом-пацифистом, или крокодилом-лентяем, или крокодилом-тормозом, нет – крокодил оказался именно не крокодилом. Ни в прямом смысле, ни в переносном.

Вообще!

Крокодил оказался здоровенной затопленной корягой, покрытой тиной и оплетённой водорослями. И ничего близко крокодильего в коряге не было. Похоже, что если настоящие крокодилы здесь и встречаются, а также водятся, то достаточно  редко. Им вот не выпало. Увы! В процессе борьбы Чика истыкал корягу своим ножом, а Боб до крови ободрал о неё ладони.

Корягу бросили, и она снова погрузилась на дно – поджидать следующих крокодилоборцев.
 

И водопад оказался не водопадом. Вместо ожидаемой Ниагары прямо за поворотом открылось просто несколько торчащих поперёк русла скальных обломков. Вода кипела среди крупных камней, гремя на перекатах, но даже издалека ежу понятно – при минимальной сноровке проскочить это место ничего не стоит. Пару раз окунёт с головой, а после понесёт дальше. Ну, может обкарябает где разок об камни, но не больше. В лепёшку однозначно не раздавит.

Такой вот облом и с водопадом получился.
 
Решив закурить (на нервной почве курить хотелось особенно сильно, а колени не то, чтобы вовсе не держали, но слегка подрагивали), Боб извлёк было пачку, но размокшая пачка поползла в пальцах и то, что находилось внутри, оказалось похожим исключительно на дерьмо. Ну и денёк: куда ни кинь, всюду вилы!.. А вот у Чики курево сохранилось, причём даже вместе с китайской одноразовой зажигалкой. Присели на корточки, глядя на буруны, затянулись. А чего ещё делать прикажите? В “Гринпис” вступать?

Для одного дня приключений произошло вполне достаточно.


Потом долго брели по мелководью вдоль берега назад к мосту – до нитки промокшие и безумно злые, волоча за собой за обрезок верёвки надувную лодку. Теперь уже без разницы – по сухому ходить или прямо по воде. Главное – про крокодила никому не рассказывать: свои же засмеют нахрен до параноидального состояния!
 
Сперва брели молча, но понемногу разошлись.
 
В смысле – что за уродство тупорылое! Что за дурная невезуха!
У Боба в дополнение ещё и часы стали – вода в корпус попала. А продавали, между прочим, как влагонепроницаемые! Никому доверять нельзя – сплошное надувательство кругом! Империалистические джунгли!

У Чики плейер накрылся медным тазом.
 
Громкими голосами выражая своё отношение к миру наживы (а ради какого другого рожна они тут уродуются с мостом в дебрях, как не из-за денег?), мокрые Боб и Чика добрались, наконец, до моста.

Возле моста их ожидал сюрприз.
 

Сюрприз оказался таким, что оба тут же и застыли, как вкопанные, пороняв челюсти на пол и позабыв предыдущие невзгоды. Боб, тот реально чуть не упал. И любой бы чуть не упал, а который послабее, такой упал бы однозначно, потому что именно про подобные сюрпризы принято говорить: “Хоть стой, хоть падай”. И не захочешь, а свалишься.

Сюрприз оказался девкой. То есть пардон – девушкой.

Находясь в полном обалдении, Боб, тем не менее, мгновенно просканировал объект. Результаты сканирования ситуации не прояснили (даже ещё пуще запутали), но, во всяком случае, представление об объекте дали вполне исчерпывающее. Если бы объект был отдельно, а непролазные джунгли вокруг отдельно, они бы особо и не удивились. Но вот вместе…

Полный дурдом!

Однако – итак.


Всё-таки девка, причём местная, тайская. Но не простая. И не золотая, но ближе ко второму. Шикарная дорогая шлюха. В таких делах Боб худо-бедно, но разбирался. Холёная, ухоженная -- чисто с плейбоевской обложки, только не голая. Но как по Бобу, то лучше бы голая или в каких изорванных тряпках: тогда бы хоть какая зацепка имелась -- авиакатастрофа, к примеру, или другой форс-мажор. Но нет, дусту – никаких зацепок.

Девка была одета в длинное вечернее платье. Похоже – сильно дорогое, дымчато-серое и абсолютно новое. “Наверно, от Кардена”, -- отметил про себя Боб: других названий производителей модной одежды ему сгоряча не припомнилось. Никаких изъянов, нигде не порвано и не запачкано, как будто неведомая сила выдернула девку прямо с роскошной вечеринки в “Хилтоне” и плавно, нимало не потревожив и не заставив сделать собственными ногами ни единого шага по зарослям, опустило прямо сюда, в самое сердце тропического леса.

Мало того – девка была на шпильках!

В шпильках Боб не особенно понимал, но знал, что бывают по девять сантиметров, а бывают по двенадцать. Эти были точно по двенадцать.
Может, глюк?


Скосив глаза на напарника, Боб убедился – тот пребывает в аналогичном офигении. Если глюк, то коллективный. Нет, навряд ли…

Точёную шейку девушки (ладно – девки!) обнимал широкий ошейник, сплошь усыпанный бриллиантами. И бриллианты на ошейнике явно не являлись поддельными. Косвенным подтверждением чудесной телепортации с модной вечеринки выступал бокал с прозрачной жидкостью, который странное создание непринуждённо сжимало тонкими пальчиками.
 
“Мартини”, -- подсказала Бобу интуиция. -- “Мартини со льдом”.

На какое-то мгновение мелькнула надежда – ребята прибыли! И эта – с ними! Но надежда мелькнула и погасла, как сгоревший в верхних слоях атмосферы метеорит: никаких следов прибытия группы в районе моста не просматривалось. Больше вокруг не было абсолютно никого.

И машин тоже не было.

Ни единой.


Появление пары мокрых рассерженных громил на девку в бриллиантовом ошейнике не произвело ровно никакого впечатления. А вот мост заинтересовал. Окинув остолбеневших Боба с Чикой безучастным взглядом, как будто перед ней находились неимоверно скучные экспонаты заштатного музея, дивное видение вернулось к прерванному занятию – к разглядыванию моста.

Пора было как-то определиться. Прокашлявшись для храбрости и приосанившись, Боб попробовал вступить в переговоры:

-- Это… Здравствуйте! А мы тут вот это… Культурно отдыхаем…
 
-- Попробуй по-английски, -- встрял Чика. – Может, она по-нашему не понимает.

-- Хелло! – перешёл Боб на язык международного общения. – Ви из френдз! Хау а ю?

В ответ девушка улыбнулась, но промолчала.

-- И по-английски не фурычит, -- констатировал Чика. – Надо жестами.

Они принялись объясняться жестами. Прижимали ладони к груди, широко и дружественно улыбались, тыкали пальцами сначала в мост, потом в себя, давая понять, что это они, Боб и Чика – авторы сего восхитительного сооружения; громко и внятно каждый называл себя по имени, а после вопросительно смотрел на девушку в ошейнике – пытались познакомиться.

Эффект оказался тем же самым – ноль целых хрен десятых.

Не переставая молча улыбаться и изрядно отхлебнув из своего бокала, странная незнакомка приняла какое-то решение. В пальчиках, украшенных исполинскими по длине бордовыми ногтями, образовался микроскопический сотовый телефончик. Раскрыв перламутровую раковинку телефончика, девка в бриллиантовом ошейнике прочирикала в него что-то непонятное, а после снова замолчала – непроницаемо и безмятежно.

“Переводчика позвала”, -- решил было Боб. А после дёрнуло нехорошим предчувствием: “Какого переводчика! Связи же нет: джунгли! Чегой-то здесь не так!”


У них был шанс. Следовало не тормозить, а похватать автоматы (оружие по-прежнему валялось на берегу под лодочным чехлом) и рвать в джунгли. Может – удалось бы уйти. Толку от автоматов не особенно, но хоть попугали бы на крайняк. Но для этого следовало не тормозить, а сваливать, пока не поздно.

А они стормозили.

Прошло совсем немного времени, до странности немного, и “зелёнка” возле моста зашевелилась – сразу во многих местах. И – Бобу показалось, что отовсюду одновременно – из зарослей показалась целая толпа вооружённых чуваков в одинаковой униформе. Девка сразу куда-то исчезла, а чуваки в униформе, галдя не по-нашему, разом кинулись на них с Чикой. Намерения их были более, чем понятными.

Сдаваться?
Ага, щас! Русские не сдаются!

В драке Чике оторвали оба рукава, а Бобу разбили губу и порвали тельняшку. Нападавшим досталось больше, многие получили в торец, но силы всё равно оказались неравными – на каждого навалилось по целой куче противников, давили массой и шумовыми эффектами. Однако что характерно – прицельно не стреляли.
 
В конце концов Боба с Чикой повязали.
 
У Чики отобрали погибший плейер и нож в чехле, а у него, Боба – мелочь из карманов.

Главный из этих внимательно всё осмотрел возле моста. Потыкал носком ботинка в оружие, сперва в автомат, после в гранатомёт, хмыкнул. Остальные рылись в пустых баулах и разбросанной снаряге, что-то, видно, искали. Подвесной мост и на главного произвёл сильное впечатление.
 
А то!

 
Опять нарисовалась давешняя девка в бриллиантовом ошейнике. Ни следа былой флегматичности – девка орала, как чумная, билась в падучей и расплёскивала на платье остатки мартини. Боб разобрал только два слова: “факинг” и ”Гондурас”.
Девку кое-как угомонили и она снова пропала.

Удивляться дальше стало бессмысленно.


На противоположном берегу тоже начали происходить события. Боб кое-как извернулся (в наручниках и лёжа мордой в грунт это оказалось непростым, но он справился) и увидел, как и там заросли зашевелились и на берег к мосту тоже вышла группа в одинаковой униформе. Униформа новоприбывших отличалась от униформы тех, которые их повязали. Обе команды повели себя по отношению друг к другу сдержанно, даже официально. Не перекликались и не пересвистывались через речку, по мосту тоже никто не бегал, брататься не пытался. Держались вроде как чужие.

Но не противники.

Кто ж такие -- что те, что эти?

И тут стукнуло озарение – погранки!

Точно – погранки! Ведут себя именно как погранки при исполнении, официально, одеты одинаково со знаками различия, по ухваткам заметно – регулярная часть. И те погранки, и эти. Только разные.

До Боба дошло.


“Ихние” погранки закончили рыться в шмотках, основное – оружие и инструменты – прихватили с собой, а прочее бросили: собирались, видно, забрать позднее. Погранки с того берега стояли молча, вмешиваться не пытались. Их, Боба и Чику, поставили на ноги и куда-то поволокли.

Верёвочный мост, протянувшийся над речкой между заросшими берегами, остался висеть за спиной в зачарованной неподвижности.

До Чики тоже дошло. Но Чика воспринял открывшийся поворот спокойно, без комментариев, как обычно. Боб же бушевал. Отплёвываясь – в бешенстве от случившегося прокола Боб грыз землю – он вслух крыл матерными словами хренова гида-переводчика и всю ихнюю тупую контору, грозился при встрече открутить каждому всё, что только можно открутить, и требовал сей момент консула и адвоката. Погранки, видать, были привычные: выражаться не препятствовали, но и на требования никак не реагировали.
 
Просто волокли.


Выяснилось, что непроходимые джунгли возле моста вовсе никакие не непроходимые джунгли. То есть джунгли были, но совсем чуть-чуть. Сквозь это чуть-чуть, с виду абсолютно непролазное и не знавшее человеческой ноги за всю свою историю, их по-быстрому протащили, и все вместе – группа военных во главе со старшим и пленённые Боб и Чика, оказались на обширном заднем дворе трёхэтажной виллы, прямо на аккуратно подстриженном английском газоне. На то, что двор именно задний, указывало наличие вместительного гаража и каких-то других построек – по виду хозяйственных. Возле гаража стоял армейский джип. Двор с газоном наискось пересекали длинные тени: солнце клонилось к закату.

Вилла оказалась ещё та! Дворец, а не вилла, чисто с картинки из книжки про миллионеров! С кучей офигенных наворотов типа башенок, балкончиков, галерей, вертолётной площадки и личного теннисного корта под специальной крышей. Даже название книжки всплыло – “Ночь нежна”, только автор так и не припомнился. Бобу и вблизи-то подобных вилл видеть не случалось, а уж внутрь тем более ни разу не приглашали.
 
Не пригласили и теперь.

На веранде обнаружившейся среди джунглей виллы-дворца торчал некий дородный буй в шёлковом женском (как показалось Бобу) халате в розах. Прямо поверх халата к плечам буя крепились золотые погоны, с одного плеча свисал аксельбант. Одной рукой буй в халате с погонами нервно похлопывал по ограждению веранды, а другой брезгливо придерживал девку в ошейнике. Та беззвучно рыдала и норовила уткнуться в халат. Пачкать халат тушью для ресниц бую откровенно не хотелось.

Старший из погранков откозырял в сторону веранды и пролаял – доложился, надо полагать. Жирный в халате пролаял через газон в ответ. По ходу, благодарил за службу. Старший опять откозырял. Буй в халате с погонами подумал (в этот момент девка всё-таки умудрилась выпачкать ему халат) и снова пролаял, ради большей доходчивости ткнув пальцем сперва в них с Чикой, а после в джип. Старший откозырял в третий раз, гавкнул в ответ и щёлкнул каблуками. Щелчок получился довольно звонким. Налаявшись ценными указаниями, буй не захотел дожидаться продолжения банкета, а повернулся задом и, прихватив девку в ошейнике, скрылся во внутренних помещениях волшебного дворца.

А скованных наручниками Боба и Чику погрузили в джип и увезли от виллы прочь – сначала по посыпанной гравием подъездной дорожке, а после – по отличному шоссе с новенькими указателями.


***



Стальная дверь загремела и распахнулась настежь от уверенного толчка. Первым, как к себе домой, отстранив охранника, в коридор по ту сторону решётки шагнул Сергей Владиславович с трубкой в зубах. За ним, толкаясь и гомоня на трёх языках одновременно, ввалилось колоритное общество – Валера Гурко в галстуке и шлёпанцах, возбуждённая Эстрелка в блестящих бусах и с несколькими порциями фруктового мороженого (с мороженого капало), куча разнокалиберных военных и штатских из местных, переводчик Вадим, четверо подрывников и продюсер Папа Иннокентий. Среди местных выделялся упитанный таец в мундире с золотыми погонами – остальные тайцы перед ним тянулись, как перед главным. Таец в золотых погонах с виду смахивал на того, с виллы, в халате. Скорее всего, это он и был.

-- Что, архаровцы, засиделись? Наркодилеры (непечатно)! Подъём! Все наверх! – весело воскликнул Сергей Владиславович, полуобняв за плечи тайца в золотых погонах. – Компаньеро генерал амнистию выписал! Прощает нас за наше раздолбайство! И вас прощает, (непечатно), как невинных жертв сложившихся обстоятельств! Гуляйте на свободе, бойцы невидимого фронта! Диверсанты хреновы!

Сергей Владиславович был слегка датый.

Пока охранник (тот самый, что в прошлый раз зажал сигарету), возился с ключами и отмыкал решётку, а Боб в их совместном с Чикой узилище приплясывал от нетерпения, Эстрелка просунула сквозь прутья шоколадную руку с двумя порциями мороженого:

-- Угощайтесь, мальчики! Похудели как, бедненькие! С лица спали! Сильно они вас мучили?

-- Ничо, так антуражнее, -- авторитетно заметил один из подрывников по имени Борис, -- вылитые Брюсы Уиллисы получились. В теме!
 
Похудевшим себя Боб не чувствовал, но мороженое принял с благодарностью. Чика тоже не отказался.

Освобождение было прекрасным!


Главный таец ради торжественности момента сдержанно улыбнулся. Как по команде (да почему “как”? именно что по команде!) остальные тайцы тоже заулыбались. Ура, лёд тронулся! Да здравствует “Страна миллиона улыбок”! После главный таец что-то коротко рявкнул командирским голосом, а гид-переводчик Вадим механически перевёл сказанное по-нашему:

-- Господин (дальше Вадим назвал по имени главного в золотых погонах, но Боб не расслышал) желает своим новым друзьям отменного отдыха и плодотворных творческих успехов на благо взаимопонимания между нашими народами. Господин (Вадим опять невнятно назвал золотопогонного) сожалеет о произошедшем маленьком инциденте и надеется, что его новые друзья не имеют претензий к принимающей стороне.

Боб и Чика претензий не имели.

Пространно излагая мысль толстого начальника в золотых погонах, гид-переводчик предпочитал держаться подальше от Боба, прятался за спины.

-- А теперь, -- стоя возле тюремной решётки в окружении своих и тайцев, Сергей Владиславович хлопнул в ладоши и плотоядно потёр ладони одну о другую, -- а теперь, мои маленькие подопечные, предстоит небольшой фуршет! Культурная программа так сказать! С коньячком и прочим, что полагается! Генерал проставляется у себя на вилле! За дружбу, благо и взаимопонимание! А то накладочка вышла, неудобно. Но предупреждаю всех присутствующих – фуршет именно небольшой! А после сразу арбайтн! Арбайтн, арбайтн и ещё раз арбайтн! Сроки поджимают, (дальше непечатно), завозились мы! Поехали живо отсюда на (непечатно), черти полосатые!

И вся толпа устремилась на улицу.


***
   

Боб и Чика тащили через мост каждый по брезентовому тюку, когда из зарослей с того берега (теперь на том берегу не видать было ни единого чужого погранка) им в спины разом ударило несколько автоматов. Побросав тюки на настил, оба они схватились за оружие и принялись поливать заросли длинными очередями прямо от пуза. После из своего гнезда вступил пулемёт и бил так долго, что Бобу даже надоело. На мосту они были, как на ладони. Мост под ногами ходил ходуном, на “нашем” берегу грохнуло со вспышкой и обильным дымом – гранатомётчик промахнулся с перелётом. “Отходи! Отходи!” – орали им сквозь пальбу, и Боб пытался отползти по настилу до тех пор, пока в него не попали. Пули вырвали из груди кровавые ошмётки, на камуфляжной куртке расплылись обширные красные пятна; Боб задёргался в конвульсиях. В Чику тоже попали и Чика сорвался с моста, но в падении запутался в верёвках ограждения и так и повис в неподвижности над потоком – вниз головой.

Операция проходила, как по нотам.


Сменив испачканные куртки на свежие, Боб с Чикой снова тащили через мост брезентовые тюки и снова отстреливались от автоматчиков и пулемёта, а гранатомётчик опять промазал, так что из реки под мостом взметнулся в небо столб воды и дыма; теперь Боб успел швырнуть в заросли одну за другой три ручные гранаты, и пулемёт замолчал. Но уйти им опять не удалось: автоматчики свою работу знали. Очередь падать с моста была Боба, Боб и упал. Но не застрял на полпути, а добросовестно бухнулся в речной поток. Падать в реку, лично проверенную на невстречаемость крокодилов, оказалось приятным. Вынырнул весёлым, посвежевшим, и спасатели его тут же подобрали в надувную лодку.
 
В следующий раз тюки тащили не вдвоём, и тюков было значительно больше. Остальные тащившие были местными. По мосту растянулись цепочкой один за другим, Боб и Чика в середине. Повторилось примерно то же самое, но в этот раз мост вокруг Боба и Чики подожгли. Местные просто попадали, как кегли, и не шевелились. Ближайшие постарались упасть так, чтобы оказаться от огня подальше. Незамеченным это не прошло – Сергей Владиславович с берега обматерил массовку. Боб катался по настилу в пламени и одной рукой бил из автомата. Потом, в горящей амуниции, снова свалился в воду. Пока его вылавливали, мост потушили из огнетушителей.

Сделали перерыв.


Валера менял бобины с плёнкой и показывал от камеры большой палец – отлично, мол! Эстрелка по инерции металась с хлопушкой (“дубль такой-то, кадр такой-то”), делала большие глаза и поливала минералкой из бутылки полотенце, предназначенное для лысины помрежа. Подрывники закладывали свежие фугасы и тянули от них провода в укрытие.
 
С плохо скрытым отвращением прихлёбывая безкофеиновый кофе, Сергей Владиславович указал пластиковым стаканчиком в сторону речки:

-- Знаешь, как называется?

Боб не знал и честно сознался:

-- Не знаю.

-- Квай.
 
-- Чего?

-- Реку так местные называют – Квай.

-- А-а, понятно…

Без особой надобности Боб старался по жизни не врать, не соврал и теперь. Сказал -- понятно, значит -- понятно. Когда перерыв закончился и им с Чикой настала пора возвращаться на мост, он чуток задержался и, стоя над мутным потоком, стянул армейское кепи. Помедлил, глядя на воду, после надел кепи и побежал догонять напарника.


В довершение операции мост взорвали. Типа – гранатомётчик всё-таки попал куда целился. После Сергей Владиславович выберет, какой вариант лучше – где попал или где промазал. А то, глядишь, и все варианты сгодятся. Разумеется, взорвали мост вместе с Бобом и Чикой. Ажурное подвесное сооружение переломилось посередине надвое, и, обрывая верёвки, обеими половинами рухнуло в реку. Чику взрывной волной подбросило вверх и падал он красиво -- через сальто назад. Боб каким-то чудом удержался на мосту и продолжал отстреливаться до последнего – пока вместе с настилом не погрузился в воду.

“Прелестно, прелестно, -- приговаривал Сергей Владиславович, потирая ладони. – В студии сведём, подрисуем и выйдет прелестно!”

На этом закруглились.
   

Задний двор генеральской виллы был сплошь заставлен легковыми машинами и грузовиками, так что свой джип пришлось искать. Разъезжались не все сразу, а кто когда смог – одни раньше, другие позже. Эстрелка умчалась первой, одна; Сергей Владиславович с помрежем тоже уже отбыли; осветители скручивали силовые кабели и загружали софиты; костюмерши распихивали по мешкам кучи антуражных шмоток; оружейник, сверяясь с ведомостью, пересчитывал автоматы и ставил птички; генерал опять переоделся в халат и маячил на веранде, девки в ошейнике при нём не просматривалось.

Переводчик Вадим был неразговорчив и хмур: улучив момент, Боб всё-таки зарядил ему в ухо. Хотя остатки моста бросили на месте – вывозить отслужившие своё декорации сильно нерентабельно – и багажное отделение, и даже заднее сиденье оказались забитыми под завязку. Бобу едва хватило, чтобы втиснуться. Новый груз отличался однородностью – те самые плотно набитые брезентовые тюки, которые всю дорогу таскали через мост.


Хмурый Вадим вырулил на подъездную дорожку, и генерал с веранды помахал им на прощанье и отсалютовал по-военному. Чика впереди, возле водителя, сразу же задремал: умаялся за день. Солдаты по сторонам шлагбаума тоже взяли под козырёк и заулыбались. И шлагбаум подняли сразу, без досмотра: ведь Боб и Чика были теперь не нарушителями пограничного режима, а новыми друзьями самого главного ихнего начальника. И на следующем посту не досматривали, только скалились и козыряли. И на следующем после следующего.

На шоссе с новенькими указателями, когда отъехали подальше, Боб не утерпел. Аккуратно взрезав заточенной пряжкой ремня самый ближний тюк, Боб заглянул внутрь…    



2008