Капитанская дочка. Зачем не сказать истины?

ИЛЛЮСТРАЦИЯ. Гравюра Н. Уткина по портрету В. Боровиковского «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке»    

                «КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА» - «ЗАЧЕМ НЕ СКАЗАТЬ ИСТИНЫ?»


                ...И даль свободного романа
                Я сквозь магический кристалл
                Еще не ясно различал.
                ________________________________
                А.С. Пушкин. Евгений Онегин. Гл. 8:Ст. L
               

                ПУТЬ К ФОРМЕ. «Капитанская дочка» (1836 г.) А.С. Пушкина до сих пор заставляет спорить: очень маленький роман это или большая повесть? Написано ли это произведение в духе исторического романа?Известную нам ныне форму европейского исторического романа создал сэр Вальтер Скотт (1771 – 1832), романы которого с завидной скоростью переводились более чем на десять языков. В чём был секрет такого феноменального успеха? Вместо великой или демонической личности (подобно как в любимом романе Онегина – «Мельмот-скиталец» 1820 г., Мэтьюрина) в центр повествования поставлен неизвестный, неискушённый в жизни молодой человек. Его глазами автор свободно оценивал события и людей вне принятых штампов и критиковал несовершенство законов. Читателю обыкновенность героя позволяла вместе ним переживать занятные приключения.

   «Вальтер Скотт – пища души!» (А.С. Пушкин – Л.С Пушкину, ноябрь 1828 г.), – и Пушкин позаимствовал часть сюжета из скоттовского «Роб Роя» (вопреки закону человеческие отношения разбойника-горца и дворянина) и «Эдинбургской темницы»: героиня идёт в Лондон, просить у королевы помилования осуждённой на смерть сестре. Оклеветанный и вынужденный бежать в Шотландию, герой «Роб Роя» Френсис невольно оказывается свидетелем начала якобитского восстания 1715 года против королевского дома Ганноверов в пользу свергнутых Стюартов. Герой видит тяжёлые притеснения английским правительством шотландцев и ответную жестокость горцев. Обе стороны считают свое дело – служением истине. Звучат обоюдные призывы англичан и шотландцев к защите национальной чести: но что же такое тогда честь и кто прав?!

    Не желающему бездумно, по чужому приказу проливать кровь Френсису приходится срочно переосмыслить стандартные понятия: честь и истина – это когда обязательства и клятвы исполняют не слепо – не в ущерб человечности. И тут попавшему в беду герою вдруг помогает ничем ему не обязанный грозный шотландский разбойник Роб Рой, только потому что ему «по душе молодой вольнолюбивый пыл, не знающий другого защитника, кроме обнажённого клинка». «Эта рука повинна в пролитой христианской крови. Но я губил супротивника, а не гостя; на вольном перепутье, да в темном лесу, не дома, сидя за печью; кистенем и обухом, а не бабьим наговором», – можно бы пушкинскими словами соратника Пугачёва заменить поток красноречия шотландского разбойника.
 
     Разбойник и благородного рода юноша -- двое ни в чём – ни происхождением, ни воспитанием и моралью не сходные, но опирающихся на внутренние понятия о чести человека чувствуют духовное родство. Глубоко тронутый печальной судьбой «гордого, сильного духом... человека» Роб Роя Френсис хотел бы, да не может ему помочь помириться с законом. Ведь для этого нужно, не только примирить Англию с Шотландией, но и изменить человеческую натуру.
 
                Единственный роман Пушкина будто бы писан по этой готовой схеме отца исторического романа Скотта. С усиленной долей патетики сцена сочувствия разбойнику перенесена Пушкиным прямёхонько в «Капитанскую дочку»: «Не могу изъяснить то, что я чувствовал, расставаясь с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, кроме одного меня. ЗАЧЕМ НЕ СКАЗАТЬ ИСТИНЫ? В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему. Я пламенно желал вырвать его из среды злодеев, которыми он предводительствовал, и спасти его голову…» Можно было бы и дальше продолжать в духе сюжетных совпадений со знаменитым современником, но удел подражателя – не для гения. Единственный роман Пушкина писан как бы поверх прописи скоттовского романа неповторимым в оригинальности почерком.
                *      *      *      * 

                А не читаем книг своих…
                Но где ж они? Давайте их!
                …Поэты наши переводят,
                А прозы нет…
                __________________________
                А.С. Пушкин. Из черновых строф к «Онегину»               
               
                Вальтер Скотт опирался на богатую национальную литературную традицию. В молодой – на 300 моложе европейской – русской литературе собственная романная традиция ещё не сложилась: «Доныне гордый наш язык К почтовой прозе не привык», – требовалось указать отечественной прозе и узнаваемый в Европе, и оригинальный путь. И Пушкин создаёт роман – притчу, герои которой как бы выносимы волной народных песен и пословиц. Характер намеренно оставлен до конца не прописанным для дополнения читателем.

    «Береги честь смолоду» (пословица); «Старинные люди, мой батюшка» (Недоросль) – и все прочие эпиграфы из народных песен, пословиц позволяют предположить не линейное, но родовое время и родовой опыт предков. Так если Пугачёв сразу представляет собою народную стихию, то после встречи с неизвестным "мужичком" - вожатым в буране неполных 17 лет недоросль Петруша тоже превращается в некое зрелое олицетворение дворянской чести в лучшем смысле. Герой – и человек, и зеркало, где прошлое отражается вместе с настоящим. И уже не недоросль Петруша, но Пётр Гринёв вынужден земное – шаблонно классовое! – понятие чести совместить с высшей истиной. Имя «Пётр» разве это не подтверждает?

    При внимательном вчитывании в текст родословная героя восходит -- не более не менее! -- к святому апостолу Андрею Первозванному. Символично и имя героя "Пётр": Иисус нарёк рыбака Симона «Петром», что значит «камень»: «Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее...» (Матф. 16:18). Также и на Петре Гринёве основано «здание» «Капитанской дочки»: Пётр Андреевич (апостол Андрей Первозванный, брат Петра). А отец Гринёва наоборот – Андрей Петрович. Цепь преемственности тянется в прошлое больше истории -- в пространство истины. Такова основа родовой дворянской чести, высоко ценимой самим Пушкиным.

    Вот Гринёв - отец в конце романа узнаёт, что «государыня, из уважения к заслугам и преклонным летам отца, решилась помиловать преступного сына и, избавляя его от позорной казни, повелела только сослать в отдаленный край Сибири»: «Боже праведный, до чего я дожил! Государыня избавляет его от казни! От этого разве мне легче? Не казнь страшна: пращур мой умер на лобном месте, отстаивая то, что почитал святынею своей совести... Но дворянину изменить своей присяге, соединиться с разбойниками... Стыд и срам нашему роду!..»

ОТСЮДА МОЛОДОЙ ГРИНЁВ ОЛИЦЕТВОРЯЕТ:

       1. Преемственность христианской совести и чести от всего русского дворянства;

       2. Через Скотта преемственность с целой европейской плеядой благородных литературных героев.  Уже после этого у героя возможны любые превращения характера.

       3. На дороге в кибитке, во время олицетворяющей неясность пути всей России метели, в пророческом сне Петруши Пугачёв назван его посажённым отцом (названный отец на свадьбе): разве народ и дворяне русские не одной крови – одного рода?!
Парная сюжетная роль: Пугачёв и Гринёв – как два зеркала друг друга: не станет одного, – померкнет и образ второго. Гринёв без Пугачёва -- просто заблудившийся в метели очень молодой человек. Пугачёв без Гринёва -- просто исторический предводитель восставших, - самый удачливый из многих называвшихся именем Петра III самозванцев на русский престол.


     ИТАК, Пугачёв - Гринёв -- парно зеркальный образ. Представленный народными пословицами, песнями, сказками и какой-то наивно детской верою в справедливость им творимого как восстановления справедливости Пугачёв – такое же родовое и поэтическое олицетворение народа, как Гринёв – дворянской чести.  Во сне матушка просит Петрушу: «“Это твой посажёный отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит” Я не соглашался», – долог, видимо, ещё будет путь единения.

      4. Апостольское имя «Пётр» отсылает к новозаветному призыву Спасителя о милосердии и сбрасывании масок «будьте как дети...»  Дворянский недоросль в «смутных чувствованиях» нечаянно ведущий себя как мудрец. Круг замкнулся: историческое время протянулось до новозаветного и влилось обратно в роман.
 
     Умудрён опытом олицетворяющий весь род герой или не умудрён, силою накопленного родом опыта он обречён на яркие поступки в обстоятельствах, когда колеблется обыденный уклад и само существование рода. А уж как  н а д о будет поступать герой или как н е   н а д о   –  зависит от личности. Род – понятие ещё ветхозаветное. Этого для указания грядущего пути недостаточно: нужен какой-то указатель дальнейшего пути. Кроме того, благородному герою обязательно нужна героиня. Зачем было избегать этой выигрышной романной традиции?

                *     *     *     *

                ...Любой роман
                Возьмите и найдете верно
                Ее (милой героини)портрет...
                ___________________________
                А.С. Пушкин. Онегин. Гл.2: XXIII               
               
                ЯВЛЕНИЕ ГЕРОИНИ. Героиня – половина души героя – капитанская дочка Марья Ивановна. В правильной речи образованной дворянкой части России Марья Ивановна была бы -- "дочь капитана". В простонародном говоре она "капитанская дочка", -- изначально ближе Гринёва к народу.  Однако, литературная родословная этой героини имеет и европейские романные корни тоже! Активно вмешивающаяся в сюжет и бесстрашно скачущая в мужском костюме в гуще восстания возлюбленная Френсиса -- Диана Вернон(подобно богине Диане) в России времён Пугачёва немыслима. Зато другая героиня Скотта повлияла на образ на образ предмета любви Гринёва. Сравним! Маша – «девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши». Предсказывает ли здесь внешность возможное поведение? Бог знает.

    Теперь героиня «Эдинбургской темницы» (1818 г.) дочь шотландского крестьянина Джинни Динс: «Внешность Джинни не представляла ничего особенного... У неё были... белокурые волосы и круглое добродушное лицо... Подлинно прелестным в ней было лишь выражение безмятежной кротости – следствие чистой совести, доброты... и сознания исполняемого долга». В принципе, поступки носительницы такого портрета предсказуемы.

   Чтобы отвести от на в самом деле невиновной, но легкомысленной сестры
смертельный приговор за детоубийство Джинни достаточно всего лишь немного приврать на суде. С этой под присягой, но во имя человеколюбия разумной ложью заранее согласен и незлобливый судья. Джинни любит младшую сестру, но не мыслит и поступков вне евангельской истины: перед богом, разве, «можно превратить ложь в правду»? Такое внешнее спасение будет духовной гибелью. И не солгав на суде, честная Джинни пешком идёт в Лондон просить у английской королевы помилования осуждённой.  Что глазами простодушной девушки и якобы без всякой критики позволяет автору живописать жестокие и жестоким исполнением ожесточающие людей, с высшей какой истиной едва ли сопоставимые законы.

      Колеблясь, английская королева интересуется как в далёкой провинции её страны вне королевского суда в деревнях поступают с преступившими мораль женщинами? Их сажают на позорный стул покаяния, - отвечает Джинни. Соль ситуации в том, что волею судьбы рассказ деревенской простушки приходится выслушивать и фрейлине - любовнице мужа королевы, избавится от которой по политическим соображениям её величество не может.  Насладившись унижением краснеющей соперницы, королева платит – её величеству было бы даже некрасиво не заплатить за такое удовольствие помилованием. А лукавый автор не забывает добавить, что свидание с королевой после представлялось Джинни бывшим как во сне – в «смутных чувствованиях», от которых точности требовать не приходится.
 
                «К а к   во  с н е» – сей приём помогает, не нарушив характер исторической личности, «приписать» ей нужный для сюжета поступок. Совершала ли в действительности супруга Георга I королева Каролина подобное? Бог весть. Могла совершить: выглядит правдоподобно. Вводя в художественное повествование сильных мира сего, непременно следует позаботится о правдоподобности! О, по профессии судья сэр Вальтер Скотт великолепно знал, и человеческую психологию, и движущие королевским двором пружины, и приёмы критики.  А как же высшая истина? Так ведь ради неё и написан роман! Но это на игре человеческими страстями основанное торжество истины как схема собственной повести в итоге не устроила Пушкина.

   По сравнению с развёрнутыми романами Скотта, коротенький, собранный из ударных сцен и фраз пушкинский роман вроде плана эпопеи, где широкий охват исторических событий заменён остротой отношений дворянина и мужика – и разбойника, подобного Гришке Отрепьеву самозванца. Сохраняя схему романа, автор делает половинчатый шаг к поэме либо притче.  Получается до предела сжатое действие, где всё происходящее символично и все герои зеркально отражают поступки друг друга.

   Равновеликие ветхозаветным родовые понятия сталкиваются с новыми, в старые рамки не укладывающимися ситуациями: родовой чести в новом времени нужна новая точка опоры  -- нужен своевременный "вожатый". И неравнодушному читателю тоже хотелось бы вместе с Гринёвым благополучно выбраться из бурана.
                *        *       *     *       *

                Есть   К н и г а, в которой каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из которой нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы наизусть... К н и г а  сия называется  Е в а н г е л и е м - и такова ее вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие.
                ______________________________________________________

                А.С. Пушкин. Об обязанностях человека. Сочинение Сильвио Пеллико, 1836 г.


                КОГДА, вооружившись карандашом, постранично подчеркнуть все контрастные противопоставления «правда – не правда», «милосердие, истина – не истина», «человек – волк, злодей, кровопийца», текст «Капитанской дочки» покроет карандашное кружево. Читателю и словесно, и ритмически в ударном темпе как бы внушается некая вневременная – вечная схема дальнейших событий.
 
    Вернёмся ещё раз к началу романа. «Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло. ‘’Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!’’» – буран – есть олицетворение и бунта, и его вызвавшее положение власти в России. Сумятица умов и смятение моральных норм.

    Вот заблудившаяся в снежном буране Гринёв смутно видит «волка или человека». «Гей, добрый человек! — закричал ему ямщик. — Скажи, не знаешь ли где дорога?» — добрым назвали, вином напоили; чтобы не замёрз, -- с барского плеча заячий тулупчик подарили -- добром и отплатит. При взятии Белогорской крепости бывший вожатым в метели мужик уже в образе якобы государя Петра III под виселицей милует Гринёва: «”Целуй руку, целуй руку!”— говорили около меня. Но я предпочел бы самую лютую казнь такому подлому унижению» (честь рода!).
 
     И ещё раз из бурана вожатый выручает дворянина перед скорой на расправу толпой: «Его благородие, знать, одурел от радости...» Человек понимает человека: можно велеть повесить врага, человек у человека отнять жизнь не может!  С полной искренностью за пределами социальных масок особо судьбоносные разговоры между двумя зеркальными героями происходят без свидетелей: «глаз на глаз» в комнате либо в кибитке на дороге.
 
   Гринёв отказывается в нарушение царской присяги служить Пугачёву «верою и правдою»: «”Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе судья; а я сказал тебе правду.” Моя искренность поразила Пугачева. "Так и быть, — сказал он... — Казнить так казнить, миловать так миловать"». Но это наедине. На людях новый государь вынужден милость обосновать: «Ступай сей же час в Оренбург и объяви от меня губернатору и всем генералам, чтоб ожидали меня к себе через неделю. Присоветуй им встретить меня с детской любовию и послушанием; не то не избежать им лютой казни. Счастливый путь, ваше благородие!»

                Находясь с правительственными войсками в осаждённом бунтовщиками Оренбурге Гринёв получает от Маши с оказией письмо с отчаянной просьбой о помощи. Сломя голову и нарушая устав Гринёв скачет в Белогорскую крепость. Но схвачен пугачёвцами и приведё к их атаману. Очередная встреча Гринёву кажется знаком судьбы: «”Быв однажды уже им (Пугачёвым) помилован, я надеялся не только на его пощаду, но даже и на помощь.” — “И ты прав, ей-богу прав! — сказал самозванец”». Сам Пугачёв на искренний совет облагодетельствованного им дворянина просить прощения - милости у государыни «с диким вдохновением» рассказывает Гринёву сказку про ворона и орла: «чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст!» И освобождает Машу от Швабрина Пугачёв, во истинно, царским жестом: «Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь».

    Гринёв благодарит от сердца: «Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу... Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедной сиротою, куда нам бог путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить о спасении грешной твоей души...» — человек просит человека. Согласно Новому завету человек человеку помогает.
 
                ЕЩЁ РАЗ: «Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу...» Отброшены все социальные маски: дворянин, мужик, самозванец, государь Пётр Фёдорович... Человек стоит перед человеком.  Человек говорит – с человеком. «Вылетев» на этот уровень истины роман уже не может иначе закончится: по типу «Эдинбургской темницы» помилование здесь не применимо – не подходит. Эта от Пушкина сцена эхом протянется по всей русской литературе: В "Войне и мире" Льва Толстого жестокий французский генерал Даву посмотрев в глаза не абстрактному поджигателю, но конкретно Пьеру Безухову - последнего не расстреляет. Понтий Пилат будет беседовать "о чём то ненужном на суде" - об истине с Иешуа... Но вернёмся к сюжету «Капитанской дочки»

   Надо сказать, что время воинских действий добровольное пребывание офицера в неприятельском лагере во все времена считалось изменой. Впрочем, на неразбериху гражданской войны многое можно было списать! Так что с точки зрения формального закона действительно виноватый Гринёв осуждён не за эту вину, но по ложному доносу Швабрина будто он был Шпионом Пугачёва...

Гринёв намерен оправдаться: «Каковы бы ни были обвинения, тяготеющие на мне, я надеюсь их рассеять чистосердечным объяснением истины»; «Я хотел было продолжать... Но вдруг почувствовал непреодолимое отвращение»; «Если назову ее (Машу), то комиссия потребует ее к ответу; и мысль впутать имя ее между гнусными изветами злодеев и ее самую привести на очную с ними ставку — эта ужасная мысль так меня поразила...» – текстуально на ставку с какими злодеями? Швабриным или судьями?.. К чему подводит читателя всё словесное кружево Пушкина?
 
                В сравнении с требуемой автору романа и с т и н о й, «истину» оставшегося простодушным Гринёва следует назвать просто правдой. С новозаветных времён высшая истина чаще не совпадает, чем совпадает с законами. Не истины на мирском суде обычно ищут, но злодеев либо врагов народа. Выходит, что в новом романе – притче, романе, должном указать путь русской литературе перед такими судьями носитель истины по мелочам оправдываться не должен, даже если может.
 
   Иное дело, кабы при адвокате Пушкине за судейским столом сидели бы Шекспир, Гёте, Шиллер, Вальтер Скотт... Но судьи Гринёва – обычные мирские, да ещё и весьма предвзятые судьи. И дабы сохранить требуемый пиетет к истине, автор запечатывает рот герою: он «вдруг почувствовал непреодолимое отвращение». Ко времени суда над героем Пугачёв уже схвачен. Смолчавший, осуждённый Гринёв посажен в крепость. Действие без героя на грани краха, – героя срочно требуется замена. И вот тут то на авансцену выступает русская Джинни Динс – до сей поры не особо приметная Маша Миронова (по частотности употребления оба имени на первых местах).

                ЯВЛЕНИЕ  ГЕРОИНИ. «Маша — пустое место всякой первой любви, Екатерина — пустое место всякой авторской не-любви...» (М. Цветаева. Пушкин и Пугачёв) – нет, Марина Цветаева не права! Маша отказала выгодному немилому жениху Швабрину и отказалась выйти за милого без согласия отца жениха. Задел не такого уж бедного характера сделан. Швабрин Гринёву Машу аттестует «совершенною дурочкою»: клевета с досады за отказ! Главе V «Любовь» предпослан эпиграф: «Не ходи, девка, молода замуж; Ты спроси, девка, отца, матери, Отца, матери, роду-племени (Песня народная.)».  «Без их благословения не будет... счастия», – Последующий отказ Маши венчаться без благословения её любимого родителей – рода! - утверждает её тоже как носительницу родовой народной мудрости, до времени пассивной.

    Родовым, можно назвать и последнее благословение отца героини: «Ну, Маша, будь счастлива. Молись богу: он тебя не оставит. Коли найдется добрый человек, дай бог вам любовь да совет. Живите, как жили мы с Василисой Егоровной». Маша начнёт активно действовать, как только автору станет нужна замена сошедшему со сцены герою.
 
                Джинни Динс в свидании с английской королевой способствовали доброжелатели. Отправившись в просить за жениха ко двору в Петербург, Маша встречается с императрицей в Царском селе якобы случайно: судьба?! Однако, ведь сведущая жена станционного смотрителя «посвятила ее во все таинства придворной жизни. Она рассказала, в котором часу государыня обыкновенно просыпалась, кушала кофей, прогуливалась... Марья Ивановна слушала ее со вниманием»; «На другой день рано утром Марья Ивановна... тихонько пошла в сад...» — так простушка или очень сообразительная девушка надеется встретить в саду именно императрицу? Как угодно читателю, да только автору непременно н у ж н а встреча героини с императрицей наедине, вне дворцовой обстановки.
                *       *       *       *

 
                Если царствовать значит знать слабости души человеческой и ею пользоваться, в сем отношении Екатерина заслуживает удивление потомства. Ее великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало ее владычество.
                ____________________________________________

                А. С. Пушкин. Заметки по русской истории XVIII в.
               


                ЕКАТЕРИНА  II - В ИСТОРИИ И ЕЁ РОЛЬ В РОМАНЕ. Пушкин крайне негативно оценивал Екатерину II и как личность, и как правителя. И именно эта «негативная», властолюбивая, но позволяющая себе всплески чувств правительница замечательно могла бы «сыграть» роль королевы из «Эдинбургской темницы».  Но в романе - притче для ударной реализации - завершения темы высшей истины требовалась роль совсем другая: достойный помазанник или помазанница божия. Русский престол в пугачёвское время занимала Екатерина II. Круг замкнулся: если самодержица требуемой роли не соответствовала, в романе следовало её под роль «подвести».

     Потенциальная вершительница истины императрица в романе должна была быть избавлена и избавлена как от антипатии автора, так и от любой внешней критики. Внешность императрицы и обстановку её встречи с Машей Пушкин детально срисовывает с широко известной гравюры Н. Уткина 1827 г. по портрету В. Боровиковского «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке»:

                «Утро было прекрасное... Широкое озеро сияло неподвижно. Проснувшиеся лебеди важно выплывали из-под кустов, осеняющих берег. Марья Ивановна пошла около прекрасного луга, где только что поставлен был памятник в честь недавних побед графа Петра Александровича Румянцева. Вдруг белая собачка английской породы залаяла и побежала ей навстречу. Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую минуту раздался приятный женский голос: “Не бойтесь, она не укусит''. И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника» — всё точно. Достигнута общественно широкая, нужная автору узнаваемость образа всеми читателями, включая саму императрицу!

                Екатерина II очень заботилась оставить потомству свои великолепные, олицетворяющие именно власть и закон облики. Боровиковский же написал камерный портрет: просто некая не бедная, за средний возраст дама на прогулке. Не будь портрет подписан, на нём оказалась очередная кисти Боровиковского «неизвестная». Екатерина была таким портретом не слишком довольна. Таким образом использованием этого портрета в тексте императрице как бы предъявляется оставшийся ей чуждым собственный образ «просто человека».

   Что касается «подводящего» под роль «просто человека» , так сказать, суфлёра истины, то в случае с императрицей только молоденькая девушка и подходила на эту роль: человек с человеком. Женщина с женщиной. Итак, по необходимости для замысленного действия случайно (!) встретившись с императрицей, но не зная её в лицо, Маша просит помощи у дамы, «голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую», «все в неизвестной даме невольно привлекало сердце»:
      — Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь на несправедливость и обиду?
      — Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия.

    …Сначала она (дама) читала (прощение) с видом внимательным и благосклонным; но вдруг лицо ее переменилось, — и Марья Ивановна… испугалась строгому выражению этого лица, за минуту столь приятному и спокойному.
     — Вы просите за Гринева? — сказала дама с холодным видом. — Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй.

     – Ах, неправда! — вскрикнула Марья Ивановна.
     — Как неправда! — возразила дама, вся вспыхнув.
     — Неправда, ей-богу неправда! …Он для одной меня подвергался всему, что постигло его. И если он не оправдался перед судом, то разве потому только, что не хотел запутать меня...» -- императрице обычно таких слов не говорят. Императрица к таким словам не привыкла. И от удивления Екатерина "роняет" маску императрицы.
 
                З а д у м а е м с я: откуда же не видевшейся с Гринёвым Маше слово в слово знать его мысли?! Их вложил в уста своей супруги Гринёв - мемуарист: «Я не был свидетелем всему, о чем остается мне уведомить читателя; но я так часто слыхал о том рассказы, что малейшие подробности врезались в мою память и что мне кажется, будто бы я тут же невидимо присутствовал». И всё равно рука автора романа достаточно проступает: один и тот же герой - носитель истины в двух лицах, — в мужском и женском.
 
    И ещё раз: «Как неправда! — возразила дама, вся вспыхнув», – в соединении с дальнейшим «ей-богу» ситуация в последний и завершающий раз «вылетает» на неподвластный земному правосудию уровень «не истина – истина перед Небом», к чему сознательно или подсознательно уже должен быть подготовлен читатель (часто и повторяемое невольно отпечатывается в сознании): «Неправда, ей-богу неправда! Я знаю все, я все вам расскажу. Он для одной меня подвергался всему… Тут она (Маша) с жаром рассказала все, что уже известно моему читателю...» — будучи свидетельницей только определённых событий, «всё» она никак не могла рассказать!

   После из рук Швабрина освобождения Маши Гринёв отправляет наречённую невесту к своим родителям в имение. Сам же он остаётся в правительственном отряде. Далее Гринёв арестован и препровождённый в крепость: в это время Марья Ивановна едва ли что могла узнать от жениха. До того знала ли она, -- разумно ли было для Гринёва рассказывать о своём сочувствии к разбойнику девушке, родителей которой разбойник зверски убил?! С другой стороны, узнав о таком незаконном сочувствии, разве не сочла бы пришла бы императрица поведением ещё более опасным, чем измена ради выгоды?! Коли Марья Ивановна не глупа, то даже зная о таком сочувствии  разбойнику, о нём императрице бы не рассказала!
                *      *      *      *      *               

«Я РАДА, ЧТО МОГЛА …ИСПОЛНИТЬ ВАШУ ПРОСЬБУ...» – «ВЫХОДИ, КРАСНАЯ ДЕВИЦА; ДАРУЮ ТЕБЕ ВОЛЮ…»
 
                РЕАЛЬНЫЙ РАССКАЗ МАРЬИ ИВАНОВНЫ МИРОНОВОЙ. Без виртуозной подмены авторским текстом   ч т о  в действительности могла бы рассказать Маша, и  к а к   рассказать? Её единственное письмо к Гринёву: «Богу угодно было лишить меня вдруг отца и матери: не имею на земле ни родни, ни покровителей. Прибегаю к вам, зная, что вы всегда желали мне добра и что вы всякому человеку готовы помочь. Молю бога, чтоб это письмо как-нибудь до вас дошло! .. Алексей Иванович принуждает меня выйти за него замуж... А мне легче было бы умереть, нежели сделаться женою такого человека... Он обходится со мною очень жестоко... Батюшка Петр Андреич! вы один у меня покровитель; заступитесь за меня, бедную...» – задним числом вариант сентиментальной истории в духе «Бедной Лизы» (1792 г.) Н. Карамзина!

   Пугачёвым от догательств Швабрина освобождённая «Марья Ивановна рассказала мне (Гринёву) все, что с нею ни случилось с самого взятия крепости; описала мне весь ужас ее положения, все испытания, которым подвергал ее гнусный Швабрин», – не противоречащая скоттовской схеме, но более сентиментальную повесть о любви бедной девушки к благородному человеку и им её освобождение из рук злодея, – такую повесть могла рассказать Маша Миронова. И любая женщина, включая императрицу, с интересом выслушала бы такой приятно волнующий сердце почти романный рассказ!

                Нравившаяся европейским читательницам сентиментальная повесть, должна была понравиться и реальной государыне просветительнице Екатерине II. Требовалось только заставить её выслушать повесть, чего Маша и добилась своей "неправдой - правдой". Неизвестно, осознала ли  Екатерина II «истину перед небом» или отличие правды мирской от вышей. Тронутая рассказом, царица в том числе могла и «заплатить» за приятное время провождение «прекрасным утром», – для иностранных читателей пушкинского романа оставлена возможность и так понять.
 
    Так Пушкин для своих целей зеркально «вывернул» сцену свидания Джинни Динс с английской королевой: и высшую истину явил, и первоначальный скоттовский смысл сцены, вроде, оставил в подтексте. Что называется, автор и дань литературной традиции отдал. И монархиню заставив свершить требуемый суд  и с т и н ы, саму и с т и н у  Пушкин в монаршии руки не отдал. Не своим хотением, но силою с этой высшей правды – силою евангельской истины вершит суд – только так и должна поступать божия помазанница императрица. Совершается не помилование, и даже не милость, но милосердие и восстановление  и с т и н ы. Что и подчёркнуто после этой ярко ударной сцены обрывом сценичности действия. После  свидания в саду с приятной дамой Машу сразу требуют во дворец к императрице:

     «Мысль увидеть императрицу лицом к лицу так устрашала ее (Машу), что она с трудом могла держаться на ногах... (Можно ли после этого требовать от её воспоминаний исторической точности?!) Государыня ласково к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту даму, с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. (Снятие маски: человек помогает человеку) Государыня подозвала ее и сказала с улыбкою: "Я рада, что могла... исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха"».

     Сравним императрицу с Пугачёвым в роли тоже милователя: «Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь...»; «Ин быть по-твоему! …Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай. Возьми себе свою красавицу; вези ее куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет!» В поэзии, в красочной живости языка Пугачёву государыня просветительница Екатерина II явно проигрывает, но полной истины нет у них обоих. Вот кабы бы соединить воспитание с безыскусным вдохновением да ещё навсегда сочетать с евангельской истиной милосердия...

     И здесь к о н е ц  живого - сценического действия: будто свет на сцене гаснет, и падает занавес. Дальнейшие немногие события мы кратенько узнаём как бы из програмки спектакля: «Обласкав бедную сироту, государыня ее отпустила... В тот же день Марья Ивановна, не полюбопытствовав взглянуть на Петербург, обратно поехала в деревню... Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринева. Из семейственных преданий известно, что он был освобожден от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачева (1775 г.) который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу...» – открытый и открыто противоречащий гравюрной благости императрицы конец.
                *       *       *        *    
               
      ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА?» – евангельский эпиграф Пушкина к его стихотворению «Герой» (1830 г.):
 
                Тьмы низких истин мне дороже
                Нас возвышающий обман...
                Оставь герою сердце! Что же
                Он будет без него? Тиран...

                Сердце Пушкин оставил не только Пугачёву, но и Екатерине II: ей, правда, в усечённом виде: только в образе известной гравюры и в меру милосердия читателя! Помните, уже под виселицей помилованному Пугачёвым Гринёву было странно: «Я не мог не подивиться странному сцеплению обстоятельств: детский тулуп, подаренный бродяге, избавлял меня от петли, и пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством!», — когда по шекспировским словам что-то прогнивает в управлении государством, тогда и подаренный заячий тулупчик «добродетелью» может перевесить бесчеловечность законов.

     Пугачёв - фигура сложная, двоякая: отражает и благородного героя, и потенциально -- всех на троне против милосердия погрешивших властителей. Какая же из двух ипостасей казнена? Казнён беглый каторжник и назвавшийся государем самозванец – зеркало заговором и убийством венценосного супруга Петра Фёдоровича - Петра III получившей трон Екатерины II: именно именем убиённого и назвался Пугачёв. Истинно шекспировский призрак угрожает трону царицы: пока, на время она осилила. Но призраки восстают из гробов.
 
    Кровью спаянная цепь: убитый Петр Фёдорович – Екатерина II – казнённый Пугачёв... Учитывая именование Пугачёва в романе  с а м о з в а н ц е м, цепь можно удлиннить: с руки Бориса Годунова убитый царевич Димитрий -- под именем Димитрия с а м о з в а н е ц   Григорий Отрепьев, в  вою очередь тоже убитый -- после ещё два Самозванца претендента на трон -- с руки супруги убитый Петр III – Екатерина II – казнённый Пугачёв...Око -- за око; зуб -- за зуб:древнейшая кровая цепь! Кто будет следующий убитый? -- хочется спросить.

Так кто же в метафористичеcком смысле казнён: только ли Пугачёв?! Казнён один потенциальный тиран: подобная участь угрожает тирану законному. Нет одного зеркала, – пусто и другое. А сметливый, вольнолюбивый мужик и носитель дворянской чести когда-нибудь снова встретятся: в не линейном времени истины всё возможно. Во всю меру гения Пушкин старался «внушить» более мирную встречу.

                Созданная Пушкиным форма на основе реальных событий романа – притчи удачно не противоречила, ни традициям европейской литературы, ни истории, ни  и с т и н е перед небом. Для создания этой формы автор «Капитанской дочки» связывает её текст с подаренной людям Новым заветом истиной милосердия. По этой применённой к конкретным событиям «прописи» истины и пишется повесть. Для достижения - осмысления указанного Пушкиным пути русской культуре отпущено было некое время...

                *       *       *        *               

        Истинная цель и назначение всех изящных искусств – это воздействовать на человеческие страсти... Благородная цель искусства – служение народу. -- Вальтер Скотт. Дневник. 1926 г.
                ________________________________
               

       Не приведи бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. -- Из изъятой автором из «Капитанской дочки» главы               
                _________________________________________
               

                СОБАКА, НОСОВОЙ ПЛАТОК И МИЛОСЕРДИЕ. В высшем смысле «Капитанская дочка» – поэтическое направление и наставление русского самодержавия на путь истины – истинный путь не насилия. А продолжатель русского царского рода и первый критик Пушкина Николай I косвенно в лице своей бабки и как первый цензор Пушкина лично получил литературный урок милосердия.

    Судьба ли пошутила либо случай? Либо современники в воспоминаниях нарочно контрастно совместили реальную ситуацию с описанной Пушкиным сценой свидания в саду? Высочайшей резолюцией 121 декабристу смертную казнь через отсечение головы заменили 20 годами каторги: «Пяти человекам… присуждённым к четвертованию (как Пугачёв!), четвертование заменено повешением. (С.Г. Волконский. Воспоминания. – написаны после возвращения из Сибири).

     Приятельница Пушкина, фрейлина А.О. Смирнова-Россет (1809 – 1882)  годы спустя после самих событий запишет в  в замаскированных под Дневник мемуарах: «В тот день, когда произнесен был указ над обвиненными (12 июля)… Государь купал в канаве своего терьера и бросал ему платок. Камердинер пришел ему сказать, что приехал князь Лопухин (привёз на подпись указ о казни)»; Государь, взволнованный, скорым шагом пошел во дворец и Гусар за ним; я вытянула носовой платок...».

    О том же, видимо, со слов А.О. Россет, запись в Дневнике Пушкина: «В полдень государь находился в Царском Селе. Он стоял над прудом, что за Кагульским памятником («в честь недавних побед графа... Румянцева» в Кагульском сражении), и бросал платок в воду, заставляя собаку свою выносить его на берег. В эту минуту слуга прибежал сказать ему что-то на ухо. Царь... побежал во дворец. Собака, выплыв на берег и не нашед его, оставила платок и побежала за ним. Фрейлина подняла платок в память исторического дня» (6 марта 1834 г.).

                Действительно ли семнадцатилетняя Россет наблюдала сцену с платком? О Николае I ходило немало анекдотов: могли сочинить ещё один. Или юная фрейлина могла «присочинить» себя к занятному рассказу, тем делая себя интересной перед интересными людьми: хоть бы и перед Пушкиным... Великая княжна Ольга Николаевна подтверждает: у отца был в то время пудель. Однако реальность «анекдота» не уж так важна: важна общественная узнаваемость образа тоже не совсем обычным путём взошедшего на трон Николая I.

    Скорее всего, из этого услышанного злого «анекдота» и дневниковой записи Пушкина и родилась в «Капитанской дочке» зеркально отражающая "анекдот" сцена - политическая аллюзия: собачка Екатерины II выбегает навстречу Маше... Читатели - современники автора прекрасно уловили зеркальный перевёртыш «человечность – бесчеловечность»: 

   «Утро было прекрасное...» – начало свидания Екатерины II с Машей. «В чудное июльское утро одна фрейлина, гуляя по Царскосельскому парку..." – откуда бы после смерти Николая в 1855 году писавшему воспоминания декабристу С.Г. Волконскому знать, какое именно утро было в Царском Селе в середине июля 1826 года?  Смирнова-Россет о погоде не упоминает. Не из «Капитанской дочки» ли «узнал»?..

  Продолжим цитировать Волконского: «Одна фрейлина, гуляя по Царскосельскому парку,остановилась на берегу пруда; на той стороне император Николай играл со своим пуделем: бросал в воду свой платок... – «В это время подходит к государю адъютант и что-то докладывает... Было доложено, что в ту ночь приведён в исполнение смертный приговор над пятью из декабристов…» (С.Г. Волконский) – «Не бойтесь, она не укусит» (КД).

    А вот при взятии Белогорской крепости самозванный государь - Пугачёв творит расправу: «Комендант, изнемогая от раны... отвечал твердым голосом: «Ты мне не государь, ты вор и самозванец...» Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком... Старого капитана и потащили к виселице» (Гл. VVII. Приступ) – «Пугачев махнул опять платком, и добрый поручик повис подле своего старого начальника...»

                «Не бойтесь, она не укусит»?.. Вообразите, приятно ли было не помиловавшему декабристов внуку Екатерины II читать в «Капитанской дочке» наставления уже старого Гринёва воображаемым потомкам: «Когда вспомню, что это случилось на моем веку и что ныне дожил я до кроткого царствования императора Александра, не могу не дивиться быстрым успехам просвещения и распространению правил человеколюбия. Молодой человек! (Николаю I в 1836 г. – 42 года) если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений» (Гл. VI. Пугачёвщина).
 
                *        *        *       *      

                Кто б ни был ты, о мой читатель,
                Друг, недруг, я хочу с тобой
                Расстаться нынче как приятель.
                Прости. Чего бы ты за мной
                Здесь ни искал...
                Дай бог, чтоб в этой книжке ты...
                Хотя крупицу мог найти.
                За сим расстанемся, прости!
                ________________________________
 
                Пушкин. Евгений Онегин. Гл.8: XLIX


                У талантливого автора политическая аналогия в художественном тексте проступает подобно туманному отражению: аналогия и видна, и прямо «на все сто» не доказуема. Что касается гения, то его аналогии таинственным образом могут чуть ли не предсказывать будущее. После пушкинская история только подбавляет через текст «Капитанской дочки» отражений в зеркалах «истина – не истина». Пугачёв приглашал Гринёва служить ему:

     «Так ты не веришь, — сказал он (Пугачёв), — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья…» -- «То ли еще увидишь! Так ли еще тебя пожалую, когда получу свое государство!» — в проекции на всю нашу историю много обещающая программа заставляет содрогнуться! Служба любому государю «верою и правдою» предполагает и уничтожение врагов государя. «Кто ни поп, тот батька...» — герой вкладывает один смысл, автор — другой. Разве для того, чтобы тиранствовать, обязательно быть царём?
 
     От событий романа - к читателю один шаг. От читателя до политической сцены — ещё пол шага. На политической арене кто мерил расстояние от человека до тирана?! Гениальное не стареет! Пушкин наперёд предупредил: как человек с человеком живите! Сиё только от Вас зависит: от Вашего стремления к  и с т и н е.