Всех невзгод сильней-2. Глава сорок вторая

Ноябрь 2004 года.


Прошло почти более пяти месяцев.

 За трудной для Берсеневых весной последовали не менее трудные лето и осень.
Живущая в доме своего родственника Фаина Кузнецова, с приходом летнего сезона развернула "бурную деятельность". За исключением Берсеневых, которых она обходила стороной, в Поселке не было ни одного жителя, у которого не было бы к ней претензий. Тем не менее, все молчали, поскольку ее братец продолжал свою политику выгораживания сестры.

Все ждали его ухода на пенсию, но он выходить в отставку не собирался. Наоборот, под угрозой устроить аборигенам Поселка, их детям и внукам крупные проблемы с законом, он обложил все дворы данью. Неприятностей не хотел никто, и все жители поселка, скрипя зубами от бессильной ярости, начали дружно платить участковому рэкетиру за то, чтобы он не трогал их близких.

Единственным двором, который и мадам Кузнецова, и ее родственник неизменно обходили стороной, был двор Берсеневых. По сравнению с остальными жителями Поселка, они жили спокойно, но обольщаться склонны не были. Они, по-прежнему, тщательно соблюдали меры предосторожности, ждали каверз и ловушек от Веры Егоровны и мадам Кузнецовой, и считали свою снова тихую, размеренную жизнь затишьем перед новыми ударами.



Первый из них пришел оттуда, откуда его совсем не ждали.

Сразу после Лизиного дня рождения милейший Геннадий Максимович в приватной беседе сообщил ей о том, что собирается продать свой бизнес и уехать из страны навсегда. Понимая, что новый хозяин фирмы обязательно приведет своего главного бухгалтера и в первую очередь уволит ее, но прежде, по устоявшейся традиции российского бизнеса, устроит ей образцово-показательную порку для устрашения остального коллектива, Елизавета Николаевна попросила директора только об одном - дать ей уволиться спокойно.

Она просила немногого - дать ей возможность покинуть фирму на сутки раньше, чем право собственности на бизнес перейдет к новому хозяину.

Геннадий Максимович был глубоко порядочным человеком. Он не обидел Лизу отказом. В результате, уже двадцать четвертого июня Елизавета Николаевна покинула офис фирмы, в которой проработала около пяти лет, навсегда.

В отличие от жены, Михаил был даже рад тому, что ей пришлось уволиться. Он зарабатывал достаточно, чтобы позволить Лизе не работать, и хотел, чтобы она прежде, чем искать другую работу, хорошенько отдохнула и набралась сил.

Отдых у Берсеневых получился своеобразным. В отсутствие Анны Михайловны и Нины Константиновны, они были вынуждены справляться с урожаем вдвоем. В трудах июль и август пролетели незаметно, а в сентябре, когда Миша вновь поехал работать, Лиза обнаружила, что научилась неплохо справляться с хозяйством сама, и теперь может по вечерам дать мужу отдохнуть.



С Ниной Константиновной Берсеневы все лето общались только по телефону и, скрипя зубами от ее занудства, слушали бесконечные умиленные рассказы о том, как растет ее внучка, как устает Ниночка, и как трудно Котя проходит тот самый путь к отцовству, описанный классиком.

За все лето Нина-старшая только один раз отвлеклась от рассказов о внучке - когда узнала, что Анна Михайловна не соизволила поздравить свою дочь с днем рождения. Несколько дней она возмущалась, а потом, когда тема исчерпала себя, вернулась к бесконечным рассказам о том, как покакала Ниночка-младшая.
Только в октябре рассказы Шапокляк перестали быть ванильно-подробными и умильно-занудными, и перестали раздражать Лизу и Мишу.



Дело было в том, что Нине-старшей все-таки удалось уговорить Вадима познакомиться с Машей, и у них после безобразного скандала случился бурный, но скоротечный роман, который продолжался два дня, после чего Димка перевез свои вещи к Мартыновым. Миша радовался за друга, нашедшего вместо ожидаемой холодной стервы, маскирующей свое истинное лицо "легендой" о женской верности, хорошую домашнюю женщину, и хохотал над его похождениями до слез, а Лиза жалела Машку, которой приходилось совсем не сладко.

 Сначала ей устроили смотрины "с особым цинизмом" - по договоренности с Ниной Константиновной Марго зачем-то за столом вела себя приблизительно так же, как Вера Егоровна на годовщине свадьбы Берсеневых.   Разумеется, нарвалась на грубость.

Лиза хохотала, услышав, что Машка устроила Марго точно такую же выволочку, как сама - генеральше. Даже орала на нее теми же самыми словами.

На этом Машкины злоключения не закончились. На следующий день садюга-ухажер провел ее по местам их прогулок с его братом, заставил побывать на месте его гибели, увидел ее реакцию, и, едва отдышавшуюся, потащил дальше, не пощадив ее травмированных в той аварии ног и спины.

Над тем, как Вадим, прислушавшись к Мишиным советам и взяв на вооружение его наиболее удачные фразы, на третий день знакомства взял девушку на абордаж, Берсеневы хохотали вместе, и смешили Шапокляк своими воспоминаниями о том, в каком бешеном темпе этот тоже мимолетный период прошел у них.



В гости к Лизе и Мише Нина Константиновна выбралась только вечером в пятницу,  двенадцатого ноября. Сидя в электричке, она предвкушала спокойные выходные, пару ночей без детского крика и то, как будут смеяться Берсеневы над ее рассказами о том, как забавно складывается семейная жизнь Вадима с Машкой.

Ее надежды на отдых рухнули в тот момент, когда она увидела расстроенные лица хозяев дома.

- Ребята, что случилось?

- Нам сегодня звонила Анна Михайловна. - ответил Миша. - Она хочет прописать Веру Егоровну с Клавдией в свою квартиру и требует, чтобы Лиза подписала согласие на прописку.

- Началось! - охнула Шапокляк. - Я звоню Юлии!


Продолжение следует...