История моего отца, или КОМИ АССР

   
    Поведал мне историю своей жизни мой отец. О ней в нашей семье шептались, говорили тихо стараясь не выносить на люди, какую-то непонятную для меня тайну. Своим детским умом я понимала, что нельзя об этом никому рассказывать, так как на это было наложено строгое табу. Ведь мой отец сидел в заключении, в тюрьме и где-то в глубине души я ощущала какой-то неведомый стыд. Но я повзрослела, и почувствовала своим сердцем, что что-то не так.
     В 80-х годах, в бытность СССР, заехал к нам в гости Иван Балагура, папин друг, оставшийся в живых, как и мой отец, и похвастался удостоверением, в котором шла речь о том, что он реабилитирован и приравнивался к ветеранам войны...
Как-то на досуге, я села напротив папы, взяла его натруженные руки в свои, посмотрела с любовью в его глубокие, честные глаза и попросила:"Папочка, родной, расскажи мне всё как было?"
На его глаза навернулись слёзы и он долго не мог проронить ни слова. Я терпеливо ждала, обняв своего родного отца и мы вместе плакали, а я чувствовала, что через его сознание проходят воспоминания былого прошлого.
    Родился мой отец, Стеценко Александр Сергеевич на территории Бессарабии в селе Сария(ныне:Одесская обл, Белгород-Днестровский р-н, с. Пивденное)в 1920 году. Семья была большая, десять человек вместе с родителями. У отца было две сестры и пять братьев. Трудились, самостоятельно обрабатывая большие участки земли. У дедушки на то время было 25 гектаров земли. Вот так и питались тем, что выращивали на полях работая сами на себя.
    Самого старшего брата отца, Стеценко Антона Сергеевича забрали служить в румынскую армию, так как на территории Бессарабии в 1938 году была румынская власть. Служил Антон в Бухаресте, рядовым. Приезжал домой в отпуск по два-три раза в год. Жаловался, что в армии была нищета, плохо кормили, над солдатами часто издевались и били. Призвали в армию и второго брата- Михаила Сергеевича. Служить ему пришлось в Кишинёве, тоже рядовым. Он также приезжал на побывку домой и жаловался, что над солдатами сильно издевались. Приезжал в изношенной, рваной одежде... Подходило время и мне идти в армию,- продолжил свой рассказ отец,- но я не захотел подчиняться румынской власти и решил убежать на советскую сторону. Я был зачинщиком, дочка и подговорил своих верных друзей, которые тоже вот-вот должны были призываться служить".
    Итак, мой отец  был пятый, а с ним вместе перешли румынскую границу в районе села Молога через лиман Турунчук, где была румынская застава: Балагура Иван Никифорович, Стеценко Парфирий Васильевич(двоюродный брат отца), Чумаков Всеволод Иванович(болел лёгкими, предположительно плеврит, хотел вернуться с лимана домой, но пошёл с ребятами, позже скончался в лагерях), Идэр Альфрэд Йоганович.
"31 декабря 1939 года, мы двинулись через замёрзший лиман в сторону Овидиополя...
- Стой, кто идёт? - услышали мы.
- Стрелять буду! - крикнул второй пограничник.
Было два часа ночи. Шёл 1940 год. Пограничники приняли нас хорошо. Напоили горячим питьём. Расспрашивали нас о жизни в Бессарабии. А мы им рассказывали, что есть и бедные, которые служили у кулаков и богатые люди- разные...- продолжал отец.
- У нас вам будет хорошо, - сказал один пограничник.
- Работы хватает, будете жить у нас на Советской стороне и трудиться. Не переживайте ребята, потихоньку освоитесь, привыкнете!- сказал другой".
    Но недолгим был наш отдых. Утром всех пятерых отправили в Маяки, в милицию. Сутки продержали за решёткой, в маленьком холодном помещении и отправили в Одесскую тюрьму. Разъединили друзей бросив в одиночные, холодные камеры, где нары на день подымались к бетонной стенке и закрывались на цепь на замок, а вместо стула был пенёк, на который опускали ночные нары, вот и всё имущество. Никаких постелей и одеял.
    Начались допросы. Следователей было человек пятьдесят. Они менялись, с каждым допросом разный. Через каждые два часа. Ночью не давали спать. Задавали одни и те же вопросы. Один следователь допросил, другому передаёт "Дело", потом сверяли рассказанное. Спрашивали:
- Домой хочешь?
- Не хочу,- отвечал я, - если вернусь, то румыны расстреляют. Не хочу я их даже видеть!(Ведь румыны отличались особой жестокостью)
    Друзей своих и брата в Одессе я больше не увидел. Суда не было. Судили заочно "тройкой". Воспитатель зашёл в камеру, зачитал приговор:"Осужден на три года. Статья 58, часть 2".

      В 1941 году, до начала войны, летом, отправили отца по этапу в Коми АССР. Сначала он попал в Харьковскую тюрьму, где всем заключённым выдали бельё и одежду. На ноги надели "кандалы"(обувь на деревянной, негнущейся подошве, с цепями, чтобы не сбежал), посадили в вагоны, где ранее перевозили лошадей. Кормили так ужасно, лишь бы не умерли от голода. Поездом доехали до Архангельска, потом всех заключённых пересадили на пароход и через Белое море отправили в Коми АССР. На пароходе плыли люди разных национальностей: эстонцы, узбеки, литовцы, поляки, немцы, украинцы, русские, молдаване, татары, грузины... Там же отец познакомился с поляком-врачём. Подружились, а когда ночью на них нападали заключённые воришки, чтобы отобрать вещи, политические от них отбивались дружно.
По прибытии выгрузили тёмную массу народа на берегу(тысячи человек?), гнали под конвоем пешком очень долго(отец не помнил сколько), переходили и по болоту. Многие больные и измождённые так и остались лежать навечно в вонючей тине. А конвоиры всё обещали:"Ещё не далеко,ещё не далеко..."
А шли сутки, вторые, третьи. Усталые, замученные, голодные и холодные.
Контингент был разный: профессора, врачи, милиционеры, прокуроры, учителя, партийные работники, директора заводов и фабрик, священнослужители православной церкви, верующие разных конфессий,"шпионы"... И все они считались"врагами народа". Огромная, чёрная масса людей, напоминающая чёрную тучу, загрызенная вшами и немытая, медленно, понурив головы двигалась в неизвестность. И тем не менее, среди заключённых царила какая-то связь, все были повязаны одним горем. Помогали слабым идти. Кто не мог, того несли по очереди. Делились скудным пайком.
На четвёртые сутки дошли до Таёжного леса, где им был зачитан приказ рубить лес и строить себе бараки. Вот так и началась жизнь моего отца в заключении, в Тайге на лесоповале. Пока строили бараки, ночевали под открытым небом. Но надо было спешить, так как надвигалась суровая зима. А зимы на Севере жестокие - 40 С, бывали и - 60 С градусов. К счастью до сильных холодов бараки построили, буржуйки тоже. Чуть позже, даже свиней завезли. Заключенные за ними ухаживали, за что иногда им перепадало по кусочку сала, а мясо съедали надзиратели.
"- Климат поменялся,- рассказывал дальше отец,- ничего из овощей не успевало дозревать. Лето было очень коротким. Картошку пытались сажать, она росла, но не дозревала. Капусту тоже сажали, листья вырастали большими, но головки не вязались."
    И так рубили лес и отправляли его на "Большую Землю", потом строили дорогу на Воркуту, в Воркуте строили шахты, добывали уголь и транспортировали его в глубь России. Отец со своими друзьями-заключенными заложили первый камень при строительстве города Сыктывкара.
"- Каждое утро, перед отправкой на работу, а мы рубили топорами и валили лес,- продолжал свой рассказ отец,- колонне зэков объявляли:"Шаг вправо, шаг влево- расстрел!". А в Коми АССР  жили северные куропатки. Мороз был градусов -50С. Бедные птички падали с деревьев замертво на ледяной наст, как камешки. Голодные зэки выскакивали из строя, чтобы поднять замёрзшую птицу в надежде поужинать ею. И в результате получали пулю в спину. Хорошо, если охранник был русским, он ещё позволял подбирать птиц, а если из "комиков", то пуля настигала заключённого безоговорочно. В конце рабочего дня мы спешили в свои бараки, топили буржуйку и по очереди грели полу обмороженные руки и ноги. Получали на ужин непонятную, кислую баланду с куском чёрного хлеба. Оставляли на ночь возле буржуйки дежурного зэка, чтобы та не погасла, вешали на горячие трубы своё дрантьё, чтобы подсушить, и замертво погружались в глубокий сон. А на горячих трубах в наших вещах мирно потрескивали бельевые вши.
Однажды передали мне по зэковской почте, что умер мой двоюродный брат, Стеценко Парфирий Васильевич. Расстроился я очень, вдобавок еще сильно простыл, в результате чего попал в санитарный городок, в больницу с высокой температурой, а лечил меня врач-поляк, с которым плыл на пароходе и отбивался от воришек.
Лежу как-то в палате, смотрю, а мимо меня куда-то спешит с кучей лекарств в руках Идэр Альфрэд, земляк, с которым я перешёл границу. Вот это была встреча! У него от счастья из рук посыпались лекарства на пол. Мы расплакались, расцеловались. А накануне, я получил письмо из дома. Написал его мне мой брат Стеценко Матвей, где и сообщил, что семья Альфрэда Идэра уехала из нашего села в Германию. И о том, что Гитлер издал указ, обязующий всех этнических немцев возвращаться на родину. Я ему сообщил эту новость, но в последствии очень об этом пожалел. Альфрэд очень расстроился, плакал и горевал по своим близким. Позже я узнал, что в лесу он насобирал грибов и отравился ими. Его не спасли...
    Прошло три года. По окончании срока вызвали меня в комендатуру, и воспитатель мне сообщил:"Стеценко, Вы задержаны до конца войны, так как ваша территория занята немцами. Распишитесь, что Вы задержаны". Я отказался расписываться и сказал, что я не преступник какой-то! Выдайте мне документ(пропуск). Так я стал вольнонаёмным, свободным человеком! Ходил по пропуску на работу, под стражей не был. В зону являлся своевременно. В определённые часы выполнял все задания, замечаний не имел. И вообще, нас политических уважали, ведь мы отличались от бандюков особой дисциплиной. Я даже работал у начальника зоны дома, помогал ему по строительству. Он правда вначале проверял меня на "вшивость", подбрасывал по дому деньги. Думал, возьму я их, или нет? Естественно, я не брал. Впоследствии, он мне даже ключи от своего дома доверял. Я приходил и выполнял все задания, что он мне давал.
    Закончилась Великая Отечественная Война, освободили Бессарабию. Освободили и меня, 22 апреля 1946 года. Добрался с Божьей помощью домой! Первый, кто встретил меня, был мой верный, уже постаревший пёс Азор. Через шесть с половиной лет он меня узнал. А мои родные уже и не надеялись увидеть меня живым. В первый же день своего приезда я пошёл в церковь. Потом мои родители поведали мне много нового. О том, что начали образовываться колхозы, а они не хотели в них вступать. Отец на то время имел три лошади, пять овец, корову, были у нас дома и косилка с веялкой. Приходили представители власти, уговаривали отца, Стеценко Сергея Елисеевича: "Сдавай отец всё своё добро и иди в колхоз". И пришлось всё нажитое добро отдать в колхоз, иначе загремели бы уже всей семьёй на Соловки. Узнал я также, что два моих брата, Стеценко Антон Сергеевич и Стеценко Михаил Сергеевич погибли в Чехословакии".

    Умер мой отец 12 марта 2012 года в возрасте 92-х лет, в здравом уме и трезвой памяти.
Я горжусь тобой папочка. Благодарю тебя за то, что есть я, моя сестра, был мой любимый брат. За то, что ты научил нас правилам жизни: быть честными, трудолюбивыми, научил нас любить людей, животных, природу. Никогда не "кривить" душой. Ты прошел тяжёлые испытания в жизни, но не растерял человеческого достоинства. Всегда выручал всех из беды, был мудрым и добрым человеком. Строил больницы, дома для людей, ремонтировал разрушенные церкви. Мне не хватает твоей мудрости, твоих рассказов о жизни. Мне не хватает тебя, мой родной. Безмерно скорблю и скучаю по тебе, и думаю, что всё-таки недодала тебе свою дочернюю любовь...