Всё, что есть, - нет мыши

«Есть» (стихотворение для сцены) 1982. Г. Айги - эпиграф



Лишь потому, что всему однажды придет конец, я начну повествование. А еще потому, что мы все появились из «сравнения». А еще, кажется, потому, что слышал мышь и боюсь ее присутствия. Боюсь, как всегда боялся грязи, способной родиться вместе с моралью. Копируя реакцию предков, я дрожу, как лист на ветру, если по классике. Грязь рядом, воспитание ее опознает. Мышь рядом. Неудобство, ну это обычное.
Проснуться новым. И нет  - это пошлость вариаций на тему того, чего действительно хочется. Оно проступает, как волокнистые синие жилки на белой возбужденной коже, выдавливает последнее, из чего был соткан я и противоядие от меня. Здесь больше мыши, чем сути,  если считать сутью отсутствие мыши. С холодным потом я опять вижу ее на плече возлюбленной, хвостатая тревожит и отнимает воздух. Неудобство, впрочем, уже упоминал о нем.
Я гоплит? Я – гоплит, - элитный солдат греческих войск, защищаюсь от горящих камней Везувия, оказавшись не в то время, не в том месте. Но было бы круто!!
Опьянение детством, густые осадки памяти живут во мне как в керамическом сосуде –пока не разбили. Меня учили различать, где начинается грязь, но не предупредили о побочках, связанных с мышью. Сомкнутая часть глаз отказывает миру в существовании, а вместе с ним, надеюсь, и морали. Там, где шуршит чужая мышь, – всегда Неудобство.
 Реагируя на кислый запах из кухни и голоса, поддающиеся узнаванию, я увеличиваю мир до обозримых пределов, делаю шаг, тону среди вещей и оказываюсь на кухне,  на территории взаимодействия с живыми – все обычно, последовательности не нарушены.
Они сидели и назывались моей семьей. Они- семья, которая умеет шутить, я ждал, что они пошутят про мышь, но все их шутки были про то, что мыши нет. Чуть коснувшись приборов, я увидел, как мышь проскользнула по тарелке. Неудобство, все то же.
В носу лопается сосуд, идет кровь, родственница вызывается ее остановить, я чувствую вину и не сопротивляюсь. Хотя свою кровь я и сам могу остановить, но она спасает ее с таким жадным рвением, очевидно, жалея в ней свою. Мне было стеснительно напоминать о том, что кровь все же моя, а не ее. Женщина маскировала инстинкт сохранения потомков и кровную связь под системой звуков, которую я никак не мог различить из –за головной боли: словно мышь ползала по моим мозгам. Неудобство с воздухом.
Следующая сцена – бледное отражение меня, любование, ненависть к себе за любование, доведение мыслей до абсурда; в левой ноздре вата, в правой ноздре – дыра для соплей и стесняющих волос. Я знаю и знал, что там есть мышь, но не видел ее. Стоит проверить правую ноздрю. Неудобство, простите.

Кхм. Станет ли повествование лучше, если изменить язык и больше говорить про Другого? Убрать непонятную «мышь» и понятное «Неудобство»? Может, имеет смысл рассказать историю, пока кто-то останавливает кровь и проверяет ноздрю перед зеркалом?
Смотрите, ведь бывает же такое, что опыту чужому завидуешь, причем, свой вроде дорог, а вроде и не любишь его совсем. Вот она мышь, она шуршит, а мышь у Айги не шуршала, она у него просто «есть». Немного запутано вышло, потому что мыши не водятся в ноздрях, насколько известно… Ой, ведь мышь, это метафора! А Неудобство – это не метафора. Неудачно получается, придется оставить попытки усложнить все. Истории не так пишутся. Истории начинаются по-другому.

Короче одного мужика в метро толпа раздела и обобрала, и стоят, значит, всем скопом смотрят на него, ругают за то, что голый в общественное место приперлся. А он лежит, чресла сморщены, да и остальное неважно выглядит и кричит: «Чуваки, это же мои вещи, нельзя же так!! Верните!», - а толпа ему – «Не-не, это наши вещи, чем докажешь?». Неприятная ситуация. Мужик начинает доказывать, что вещи его: перечисляет содержимое карманов, портфеля, где он покупал куртку, кто и когда ему штаны подарил и т.д. А толпа смотрит на него ошалелым взглядом и один из толпы вдруг: « Бля, мужик, у меня в портфеле какого-то хера делает твой паспорт» - вынимает документ и швыряет в голого беднягу. Мужик паспорт поймал, глаза на толпу поднимает, а она рассасывается по переходу, безнадежно так рассасывается -  полицейский в его куртке поверх формы уходит, женщина пожилая обмоталась его шарфом и тоже уходит, а мальчуган, мелкий совсем, натягивает его штаны прям на свои и опять-таки куда-то направляется.  Мужик прикрыл хрен с яйцами паспортом, жопу рукой и пошел на эскалатор, ему надо было перейти на кольцо. А что ему еще оставалось делать? Жить-то надо дальше, а толпе ни хера не докажешь, это он сразу понимал, просто решил попытаться. Да и вообще, минут через 10 он с****ил чьи-то трусы на Менделеевской.

Неудобство, сплошное неудобство. Правая ноздря чиста. Это славно. Родственница угомонилась. Это тоже славно. Остались мои непонятные отношения с мышью, отвратительно описанные в первой части. Всему придают значения только ****ые колдуны – первое правило. Второе правило – мышь есть. Третье – мы так ни к чему не придем. Жалко мужика, которого так нелепо обобрали, но как бы я гордился, если б мог рассказать такое про себя Другому, а будь в этой истории еще и парочка пьяных драк, передозировок и изнасилований – вообще кайф тогда. Пережить такое! Мамочки мои! Однозначное Неудобство, о котором упоминать вроде и не стоит, но я все же напишу.
 4 марта 2017 года.