Сон в руку глава 16

Зима девяносто четвёртого началась с приготовления приданого ожидаемому внуку или внучке. Пока – тайна, потому готовилось в двух тонах – голубом и розовом. Она кроила, строчила, обвязывала с  любовью и волнением! И ждала, и готовилась, но когда в предпоследний  день января  позвонил  зять  и поздравил с рождением внучки – растерялась. Бабушка. Как вести себя? Одеваться, в конце концов. В памяти - её бабушка.  Длинная, до пят, юбка, кофта навыпуск, зипун,   белый ситцевый платок. Через несколько дней прошла внутренняя дрожь,  вызванная новым званием.
                Было  нестерпимым  желание   самой купать, одевать, пеленать, качать. Но она справилась  и старалась не досаждать молодым родителям  «вниманием».  Первые годы совместной жизни, рождение ребёнка – особое время. Нельзя вторгаться в него со своим опытом. Опыт накопится  свой.  Игра потихоньку закончится, оставшись волнением воспоминаний в сердце и, возможно, окажется той соломинкой, за которую можно ухватиться и удержаться наплаву в минуту, что случается в жизни любой семьи.

                К тому времени беда уже вошла в город. Не сель - от  него горы вокруг города были опоясаны крепкими железобетонными  плотинами.  Не землетрясение, на случай которого - службы спасения. После спитакского – стали проводиться учебные тревоги. Когда среди ночи раздавался вой сирен, во всех окнах разом вспыхивал свет, а во дворах становилось шумно и оживлённо.
               Беда пришла, откуда её  не ждали. Не кроваво-
жестокая,  как  в соседних республиках. Но  от  этого не переставала  быть  бедой.  Обрывая живые корни, люди некоренной национальности стали уезжать на историческую родину. Для многих она и была лишь исторической. В их семье тоже велись разговоры о переезде, но она надеялась,  что дальше разговоров  не пойдёт.  Здесь прожита большая часть жизни, всё  стало родным и привычным. Город -  родина их детей. Здесь похоронена мама. Уехать, значит бросить родную могилу на произвол. И куда ехать? В Камышин? В родительской квартире, после смерти отца,  живут чужие люди. В свои сны?

          Но  нешуточные  страсти по переезду  кипели у Ксюшиной свекрови, у которой даже деды - коренные алмаатинцы, а исторической родиной и была Алма-Ата.     Юлия не принимала их всерьёз, полагая, что и у взбалмошности есть предел.    Ошиблась. Продаётся квартира, оформляется гражданство, упаковываются вещи.

                Юлия  с Антоном вошли  в ту же реку, что и двадцать пять лет назад, только река повернула вспять.   Теперь они остались на перроне, а поезд, вытянувшись жирным восклицательным знаком со светящейся точкой на конце, увозил часть их самих – дочь и внучку, отстукивая  колёсами: «На – всег – да, на – всег – да».  Юлии хотелось только одного, поскорее отделаться от вкрадчиво–навязчивого голоса сватьи.  Та была в приподнятом настроении – сын уехал «готовить плацдарм», осуществлялся   план по строительству её будущего.
          
           Будущее – временная форма.  В него не  въехать в мягком купе скорого поезда. Оно начинается с первого вздоха, мгновенно превращаясь в прошлое. Как в песочных часах.  Но  никому не дано их перевернуть.  Едино для всего живого на Земле: растений и животных,  живущих в хижинах и дворцах,  умных и не очень. У деревьев мгновения вырисовывают годичные кольца – срез времени, где можно прикоснуться к прошлому и настоящему одновременно и где каждый миг будущего  так же  становился настоящим, превращающимся в прошлое.
             
          Ничем из того, о чём   думала, глядя вслед уходящему поезду, нельзя было  поделиться с Ксюшиной свекровью. Что между людьми случается полное несовпадение, она узнала,  познакомившись  с Ниной Петровной.   Юлия ломала себя при каждой встрече с новоиспечённой родственницей, поддакивала, кивала, входила в  ситуации, изменяя  себе, одобряла поступки,  которые  не  допустимы в её жизни. Чем это было  - мягкотелостью,  наваждением, желанием угодить женщине, ставшей свекровью её девочке? В то время Юлия не задавала себе  вопросов, для них время  не настало.  После каждой встречи  чувствовала себя так, словно выбралась из липкой паутины. Была противна себе за натруженные от лживых улыбок скулы, за глаза, источавшие притворный восторг при виде битком набитых шифоньеров, коробок, коробочек, ящиков, которыми  заставлена  квартира сватьи, начиная с балкона и до входной двери так, что по квартире можно   передвигаться, лавируя  между нагромождением запасов на все случаи жизни. Богатство  демонстрировалось с целью вызвать восторг  созерцающего его. Не могла Юлия огорошить человека вопросом: «Зачем  всё и… в таком количестве?» Потом, это  чужой монастырь, как  в него – со своим уставом.
                Ей  жаль дочь, попавшую на чужую орбиту. Теперь они уехали  и сумеют ли вообще попасть на какую – либо, большой вопрос.   Повсюду - хаос. Возможно, из него  зародится новая жизнь, и она будет  разумно устроенной.  Как знать. Но, если, то… нескоро. Моисей не зря сорок лет  водил  освободившихся от рабства евреев по пустыне. Там и ходить – то особо было некуда, а ходили.  Послушные  его и Божьей воле. Пока не выветрилось из них рабство и не выросло поколение по - настоящему свободных людей.    «У  них было преимущество перед нами, – рассуждала Юлия - они выживали  вместе,  и был пророк, радеющий за них. А наши «пророки» оказались свиньями, дорвавшимися  до закромов.  Сквозь чавканье  прорывалось малоразборчивое – «закрома  пусты».

               В такие  смутные времена  семье лучше бы держаться вместе.