От и об Андрее Ивановиче Лапине

...В автобиографии, составленной в 1956г. при поступлении на работу в Математический институт им. В.А. Стеклова АН СССР и хранящейся там в его личном деле, он так писал о себе: Родился 14 декабря 1922г. в семье крестьянина-батрака Лапина Ивана Андреевича в селе Б[ольшой] Вьяс. Среднее образование получил в селе Лунино Пензенской области. По окончании школы в 1937г. работал в своем селе сельским учителем (один год)*. В 1938г. поступил на механико-мат[ематический] ф-т в МГУ.
В 1942г. по возвращении из-под Смоленска (куда я был послан вместе с другими студентами по специальному заданию) был направлен на работу на военный завод (завод н.530), в котором и проработал до 1945г**.
В 1945г. я вновь вернулся в Университет, окончил его и поступил в аспирантуру***.
В1952г. я защитил кандидатскую диссертацию.
С 1952г. я работаю в Всесоюзном заочном политехническом институте: сначала в должности ассистента, затем старшего преподавателя и, наконец, доцента. Родственников, находящихся за границей, не имею -.
* Педагогом, добавим мы, он был превосходным и мог с успехом заниматься и с отстающим оболтусом-школьником, и блестяще читать лекции студентам
** От службы в армии он был освобожден по болезни. См. помещенный ниже комментарий И.Г. Башмаковой
*** Руководителями его были: вначале А.Н. Колмогоров, потом И.Р. Шафаревич. Об этом. комментарий И.Р. Шафаревича
Как следует из публикуемых выше материалов, в октябре 1950г. он был арестован по обвинению в критике теории Лысенко. Ему была предъявлена статья 58.10 — антисоветская агитация. Летом 1952г. он был освобожден.
 
А.И. Лапин и И.Г. Башмакова
Дальнейшая его судьба складывалась так. С 1957г. по 1969г. он работал в отделе алгебры Математического института им. В.А. Стеклова, а с 1969г. до ухода на пенсию в 1982г. — доцентом Московского института инженеров транспорта.
Умер Андрей Иванович 22 июня 1996г.
Если бы вы встретили Андрея Ивановича на улице, то вряд ли обратили бы на него внимание —из серой будничной толпы Москвы 60-х гг. он ничем не выделялся.
Неважно и даже неряшливо одетый (на свой костюм он никогда не обращал внимания, разумеется, его не чистил и не гладил, его ботинки не знали сапожной щетки), неухоженный (я никогда не видел его чисто выбритым), ушедший в свои мысли, этот невысокий невзрачный человек торопливо двигался в толпе, не обращая никакого внимания на окружающее. По его виду нельзя было даже приблизительно угадать род его занятий. Скорее всего, вы приняли бы его за работягу.
Но ваше впечатление сразу изменилось бы, если вы с ним заговорили. Обратившись к вам, осветились бы его до того потухшие глаза — он думал о чем-то своем.
Его взгляд — это главная его внешняя характеристика — немедленно выдавал острый ироничный ум. Если вам удавалось его задеть или же он сам хотел выговориться, перед вами немедленно открывались глубина его мысли, неожиданность ее поворотов, широта интересов и многообразность знаний. Если при этом он оказывался в хорошем расположении духа, то он мог преподнести вам образчики совершенно своеобразного юмора, подчас переходившего в сарказм.
По роду своих основных занятий, как уже говорилось выше, он был математиком, автором замечательных результатов в алгебраической теории чисел и алгебраической геометрии (см. [1-8]).Большая математика, как поэзия или музыка, требует особого вдохновения. Оно может присутствовать в человеке, но может его и оставлять. Всегда оставаясь профессионалом высокого уровня (это его качество проявлялось в педагогической деятельности, а педагогом, как мы уже упоминали, он был прирожденным), он творческие занятия математикой чередовал с интенсивной философской деятельностью. После ухода из стекловского института научную работу в области математики он оставил вовсе, сосредоточившись на любимых философских темах. Будучи свободной деятельностью свободного человека, его философское творчество по необходимости оказывалось полуподпольным. Сказанное и написанное им оставалось в узком кругу близких к нему лиц.
Выходом в мир мог для него стать только самиздат. Но для него, прошедшего через изнурительные допросы в МГБ, тюрьмы и спецбольницы, такой путь стал неприемлемым. По природе он не был борцом с режимом, но всегда оставался свободным человеком. Круг его знакомых это математики — прежде всего, конечно, из Института Стеклова, а также из университета, ученые-естественники других специальностей — физики, биологи, медики. Ни одного профессионального философа там не было.
Он был удивительно тонким мыслителем, раскрывавшимся в многочисленных беседах, в бесчисленных текстах, написанных фиолетовыми чернилами старой школьной ручкой на самых разных листах бумаги. Во времена позднего Брежнева один из них был тайно послан в Париж и опубликован под псевдонимом «А. Филиппов» [9]. Во времена перестройки на свет появилось несколько таких текстов (см. [10-13]).
Но выбор их был совершенно случайным — появлялась возможность опубликовать небольшую заметку (страниц на 10-15), и кто-либо из близких Андрея Ивановича или его учеников брал на себя нелегкий труд довести один из текстов, который буквально надо было вырывать у него, до требуемой издательскими правилами кондиции. Сам он такую рутинную работу органически не выносил и заниматься ею просто не мог. Составить представление о его творчестве по этим опубликованным, случайно вырванным из его запасов текстам совершенно невозможно.
Большинство его работ, при этом наиболее важных, хранится в домашнем архиве и для своей публикации требует чрезвычайно больших усилий, ибо написаны они от руки с многочисленными сокращениями, с неизвестно откуда взятыми цитатами (указан лишь автор, и нет никакой гарантии, что цитируется он не по памяти), листы не всегда пронумерованы, а иногда и перепутаны. Курс лекций, который я почти целиком прослушал в его исполнении у него дома в 60-е гг., — анализ развития марксистской мысли, эволюция которой трактовалась им как рост раковой опухоли. Среди тем, которые он хорошо знал и охотно использовал в своих построениях, были: этнография, фольклор, история, биология и медицина, психология и психиатрия, физика (прежде всего — квантовая механика), история философской мысли (Платон, Аристотель, утописты, марксисты; трудно найти человека, лучше его знавшего Гегеля, Маркса, Энгельса, Ленина), история Коммунистической партии Советского Союза.
Свои сочинения он читал в комнате, заваленной книгами по самым разным отраслям знания, окруженный слушателями, расположившимися где кто, с неизменным «Беломором», который он успевал курить. Текст он читал мастерски, поминутно комментируя его, оснащая шутками и стихотворными вставками, зачастую из Р. Киплинга, которого очень любил. Кого только не было на этих чтениях, заканчивавшихся за полночь, — слушателям еще нужно было успеть добраться домой городским транспортом.
Влияние его творчества на определенный круг московской интеллигенции огромен. Многие из его идей вошли в работы других авторов, многие оказали на них стимулирующее воздействие.
Можно, конечно, видеть в жизни и творчестве А.И. Лапина трагедию творческой личности, раскрыться которой не дали страшные реалии социальной жизни XX в. Но можно посмотреть на это и с другой стороны — как на победу над этими реалиями свободного человеческого духа. Спрятанный в недрах московского математического мира, в самом его эпицентре, жил человек-мыслитель, свободно думающая развивающаяся личность, своим словом, своей идеей влияющая на окружающее его сообщество, — сообщество людей в высшей степени нетривиальных — математиков, историков науки, ученых-естественников, среди которых были и крупнейшие ученые XX века. Благодаря таким «спрятанным от глаз» людям России удалось пережить самые тяжелые годы своей истории.
Замечательная находка, сделанная в архиве Ю.И. Кривоносовым, позволяет увидеть некоторые события жизни великой научной школы в особом ракурсе.
Оценить силу сопротивления гнету тяжких социальных условий, которое не только позволяло человеку физически выживать, но оставаться свободным в мире высокого творчества.
Список трудов А.И. Лапина:
1. А.И. Лапин. Теория символа Шафаревича. Известия АН СССР. Серия матем. 1953. Т.7. с.31-50; 1956. Т.20. с.583-584
2. А.И. Лапин. К теории символа Шафаревича. Известия АН СССР. Серия матем. 1954. Т.18. с.145-158
3. А.И. Лапин. Общий закон взаимности и новое обоснование теории полей классов. Известия АН СССР. Серия матем. 1954. Т.18. с.335-378
4. А.И. Лапин. О модулярных функциях степени два. Известия АН СССР. Серия матем. 1956. Т.20. с.325-336
5. А.И. Лапин. О подполях гиперэллиптических полей. Известия АН СССР. Серия матем. 1964. Т.28.н.5. с.935-988
6. А.И. Лапин. О рациональных точках эллиптической кривой. Известия АН СССР. Серия матем. 1965. Т.29. н.3. с.701-716
7. А.И. Лапин. О рациональных точках гиперэллиптической кривой. Тезисы кратких научных сообщений Международного конгресса математиков. Секция 10. Москва. 1966. с.13.
8. А.И. Лапин. О целых точках на кривых рода р > 1. Известия АН СССР. Серия матем. 1971. Т.35. н.4. с.754-761
http://www.mathnet.ru/rus/person25491
9. А. Филиппов. Наследник человека. Вестник Русского христианского движения. Париж. 1978.н.125
10. И.Г. Башмакова, А.И. Лапин. Пифагор. Квант. 1986.н.1. с.7-12
http://kvant.mccme.ru/1986/index_n.htm
11. А.И. Лапин. Наследник человека. Наш современник. 1990. н.7 с.112-116
12. А.И. Лапин. Наука и природа. Наш современник. 1991. н.8. с.135-142
http://vzms.org/lapin.htm

13. А.И. Лапин. Крестьянская религия. Национальная демократия. 1995. н1. с.31-43
С.С. Демидов. Эпизод из истории советской математики. Социальная история отечественной науки и техники. ВИЕТ. 2001. н.2. с.122-126

http://aleatorius.livejournal.com/932376.html
И.Г. Башмакова. Как это было Андрея арестовали в октябре 1950г. в 3 часа ночи. Время я запомнила потому,что в течение полугода я каждую ночь просыпалась в 3 часа. Его увели, а у нас начали обыск. Взяли все бумаги, письма, среди которых было адресованное мне письмо Б. Пастернака. Обещали вернуть, но так ничего и не вернули. Впоследствии я узнала от Андрея, что он был арестован по доносу студентки. Он обвинялся в критике теории Лысенко. Ему была предъявлена статья 58.10 - антисоветская агитация. Тогда шла вторая волна массовых арестов. Я это почувствовала, когда ходила сначала в приемную МГБ на Кузнецком мосту, а потом в Бутырскую тюрьму, откуда шла пересылка. Везде было очень много народу. И приходилось долго стоять в очередях.
Я следовала золотому правилу «стучать во все двери» и писала заявления всюду — начиная от Прокуратуры и кончая ЦК партии. Я писала, в частности, о том, что Андрей болен психически, и просила отправить его на экспертизу. Дело в том, что он еще студентом лежал в психиатрической больнице и ему поставили диагноз — шизофрения. В конце концов Андрей был направлен на экспертизу в Институт Сербского и послан на принудлечение в Горький. Когда он был в Горьком, я в первый раз поехала к нему на свидание, которое мне разрешено было Главным управлением тюрем в Москве. Андрей попросил меня связаться с главным врачом тюремной психбольницы в Горьком. Я нашла номер его телефона по справочнику и позвонила ему. Но, узнав, кто я такая, он бросил трубку, сказав, что будет разговаривать со мной только в присутствии начальника тюрем г. Горького. На другой день я отправилась к начальнику тюрем и изложила свою просьбу. Он сказал, что главврач, конечно, не согласится со мной говорить, но все таки позвонил ему и попросил прийти. К его удивлению, врач пришел. Он рассказал о со стоянии Андрея и о том, что вскоре будет новая экспертиза. Когда он ушел, начальник тюрем сказал мне: Добейтесь в Москве свидания с полковником Волхонским. Он для Вас все сделает. Хотя я и не поняла, что он может сделать для меня, я решила постараться с ним познакомиться. Кстати, по моим наблюдениям, сотрудники МГБ и МВД резко отличались друг от друга. Первые были очень угрюмы и вели себя нарочито неприятно. Вторые больше напоминали обычных людей. Приехав в Москву, я сразу же отправилась искать полковника Волхонского. Я пошла в Главное управление тюрем и попросила дежурного вызвать мне полковника Волхонского. Вскоре дверь отворилась и вошли трое вооруженных мужчин в военной форме. Тот, кто был посередине, спросил меня, откуда я знаю полковника Волхонского. Я ответила, что не знаю его, но хочу с ним поговорить. Я услышала о нем, когда была в Горьком. Все трое удалились, и вскоре пришли другие трое вооруженных мужчин в военной форме. Они опять начали расспрашивать, откуда я знаю полковника Волхонского. Я снова повторила свой рассказ. Они так же удалились. Несмотря на то что я волновалась, мне было немного смешно. Я по чувствовала себя героем русской сказки, в которой духов всегда вызывают трижды. Но вот дверь открылась в третий раз и появились трое новых вооруженных мужчин в военной форме. На сей раз в центре был сам полковник Волхонский, пожилой человек приятной наружности. Мы с ним поговорили, и он сказал, что я буду получать разрешение на свидание в любое время. Тогда я не подозревала, какую большую роль сыграет это знакомство в судьбе Андрея. Летом 1951г. я пошла узнать результаты экспертизы и с ужасом услыхала, что Андрея должны перевести в тюремную больницу под Казанью. Я была в отчаянии: об этой больнице ходили жуткие слухи. К тому же зимой там не было регулярного транспорта. Я снова встретилась с полковником Волхонским и стала просить пересмотреть решение и не посылать Андрея в эту страшную больницу. Наконец мне сказали, чтобы я пришла за окончательным решением через неделю. Это была самая ужасная неделя в моей жизни. Через семь дней я получила более благоприятный ответ, чем могла надеяться. Андрея переводили в больницу в Ленинград, что было наилучшим из возможных вариантов. В это лето я поехала на свидание в Ленинград. Уже в Горьком я заметила, что Андрей внутренне собрался и выглядел неплохо. В Ленинграде был сделан еще один важный шаг — он начал заниматься математикой. Он много занимался и на воле, но круг его интересов был всегда очень широк. Он увлекался философией, историей религии, первобытным мышлением, социальными вопросами. Сейчас же он всецело сосредоточился на математике. Такая целеустремленность позволила ему быстро получить важные результаты. Во время свидания он сказал мне, что написал математическую работу, причем нужную литературу ему доставляли из Библиотеки Академии наук и Библиотеки им. Салтыкова Щедрина. Он попросил меня купить ему немецко-русский словарь. При свидании присутствовали две женщины: надзиратель и лечащий врач Андрея. Врач — женщина очень сурового вида, однако сделала для него очень много хорошего. Если память мне не изменяет, ее фамилия была Волкова. Взять рукопись работы я не могла. Даже листок с формулами, который Андрей хотел мне передать, надзирательница вырвала из моих рук. Потом врач говорила со мной наедине. Она расспрашивала меня об Андрее и его болезни. Она сказала, что в Москве и в Ленинграде по разному ставят диагноз шизофрении. В Москве шизофрению понимают очень широко, в Ленинграде же подобный диагноз ставят только больным, у которых был явный бред. Из намеков Андрея и его врача я поняла, что от меня ждут показаний, которые позволили бы максимально смягчить диагноз Андрея. В заключение она прямо спросила, был ли бред у Андрея. Я ответила, что нет (что и соответствовало действительности). Волкова очень советовала мне добиться, чтобы работу Андрея отправили на отзыв в Академию наук. Вернувшись в Москву, я очень испугалась и думала, зачем я дала такие показания, которые могут привести к тому, что Андрея пошлют в лагерь. Я проконсуль тировалась у одного очень опытного врача психиатра, участника многих судебных экспертиз. Он советовал:— Немедленно возвращайтесь в Ленинград и возьмите свои показания обратно! Затем я обратилась за советом к знаменитому адвокату, другу моего отца Оцепу. Он сказал: Ни в коем случае нельзя брать свои слова назад, это не солидно. Я так и поступила. И начала обдумывать, как сделать, чтобы послать работу на отзыв. Эта задача казалась невыполнимой. Как можно добиться, чтобы рукопись из тюремной психиатрической больницы отправили на отзыв в Академию наук?!Тогда я пошла к полковнику Волхонскому и изложила ему свою просьбу. Он был в недоумении: Как же я могу работу психически больного человека отправлять на рецензию в Академию наук? Ведь мы с вами не математики и не можем судить о том, что там написано. Тут я воскликнула: Как! Ведь я математик. Кандидат физико-математических наук, доцент Московского университета. Тогда он дрогнул. После этого мне удалось его убедить отправить работу на рецензию. Через некоторое время я узнала, что рукопись находится на отзыве у И.Р. Шафаревича, его научного руководителя и друга. О дальнейшей судьбе рукописи он написал сам. Хочу только отметить, что в работе Андрея имелись пробелы. Очень немногие решились бы дать на нее положительный отзыв без всяких оговорок. Но И.Р. Шафаревич это сделал. Летом 1952г., пройдя экспертизу, подготовленную Волковой, Андрей был освобожден. Работа была опубликована после его освобождения под его фамилией. Вскоре он защитил кандидатскую диссертацию.
От редакции: вместо послесловия 3 января 2001г. выдающемуся российскому историку науки, действительному члену Международной академии истории науки, доктору физико-математических наук, заслуженному профессору Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова Изабелле Григорьевне Башмаковой исполнилось 80 лет. Ее работы по истории математики в Древней Греции, по истории алгебры и теории чисел известны во всем мире и относятся к числу важнейших достижений истории науки XX века. Великолепный педагог, она воспитала целую плеяду учеников, работающих ныне в России, странах СНГ, Балтии, а также в США, Китае, Египте, на Кубе. Созданная ею научная школа — одна из ведущих историко-математических школ второй половины XX века. Ее результаты по истории диофантова анализа (в том числе о творчестве самого Диофанта) можно отнести к классическим достижениям истории науки последней трети века. В этом году за исследования по истории диофантова анализа И.Г. Башмакова удостоена одной из наиболее престижных международных наград в области истории науки — медали Александра Койре. Эта медаль будет вручаться на XXI Международном конгрессе по истории науки, который состоится в июле 2001г. в Мехико.
ВИЕТ. 2001. н.2. с.128-131. И.Г. Башмакова