Февральская революция и война. К 100-летию Русской

«ФЕВРАЛЬСКАЯ»  РЕВОЛЮЦИЯ И ВОЙНА
(К 100-летию Русской революции)

«Нельзя было расшатывать исторические основы русского государства во вре-мя страшной мировой войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрени-ем, что власть изменяет ему и предает его».
Николай  Бердяев, 1918  год

В 2017 году исполняется 100 лет Великой Русской революции, действительно, ока-завшей огромное влияние на мировое развитие XX века. Однако в современной России это событие, наверняка, вызовет неоднозначное отношение. Сегодня, как и сто лет назад, российское общество расколото на «революционеров» и «контрреволюционеров», на тех, кто считает, что Русская революция является выдающимся историческим явлением про-шлого века, и тех, кто отвергает ее как трагическую социальную аномалию. Между тем, логический парадокс заключается в том, что и апологеты, и критики революции спорят не об имевшем место сто лет назад феномене, а об его «фантоме», то есть  — об его последствиях. Так, например, можно бесконечно спорить о любой войне. То и другое явления находятся за пределами системы нравственных ценностей, категорий добра и зла. Они относятся к явлениям объективного мира, подчиняющегося причинно-следственным законам естественного детерминизма (ничего в мире не происходит случайно). Любая революция (даже восстание) — это вполне закономерный результат общественного развития. Это — социальное землетрясение.  Все остальное — идеологическая демагогия..
Именно эта методологическая путаница между «объективным» и «субъективным» факторами революции в головах отечественных историков, как наследие советского дог-матизма, приводит и сегодня к антинаучной подмене одной «революции» другой. Однако, по диалектическому закону «отрицания отрицания»: если в советское время «Великая Октябрьская революция» отрицала «Февральскую революцию», то, естественно, что сегодня «Великая Августовская контрреволюция» (1991 года) отвергла «Октябрьскую революцию», явившись, по тому же закону, возвращением к «Февральской революции». На самом деле, революция — это не «штурм Зимнего дворца» (которого, кстати, и не было), а длительный глубокий процесс — от восстания до гражданской войны — в котором каждое последующее звено предопределено предыдущим.
Началом Великой Русской революции, естественно, явилась так называемая «Фев-ральская революция», в которой были заложены   ее объективные причины и неизбежные последствия ее развития, которые предопределила Первая Мировая война.
8 марта (23 февраля по старому календарю) начались беспорядки в Петрограде. Солдаты столичного гарнизона, присоединились к демонстрантам, протестовавшим про-тив повышения цены на хлеб. «Беспорядки» в городе продолжались и на следующий день. Председатель Госдумы Родзянко дал телеграмму Николаю II, находившемуся в Ставке Главнокомандующего русской армии  в Могилеве: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано.  …Общее недовольство усиливается... Всякое промедление фатально…» Николай II тут же направился на поезде в столицу, но вынужден был остановиться в Пскове. Генерал Алексеев (начальник Генштаба) направил ему телеграмму: «Революция в России будет означать позорное прекращение войны..»  Затем он сообщил, что при опросе всех командующих фронтами, никто не выразил готовности защищать императора. Узнав об этом, 15 марта (2 марта) Николай II  объявил о своем отречении от престола в пользу сначала своего брата Михаила (который впоследствии отказался), а затем своего  несовершеннолетнего сына Алексея. 22 марта Николай II прибыл в Царское село, где был помещен «под домашний арест». Тогда он заявил: «Эта беспримерная война должна быть доведена до окончательной победы. Кто думает в этот момент о мире — предатель России».
И, действительно, 1917 год мог бы стать успешным для русской армии, которая была к тому времени модернизирована, оснащена боеприпасами и экипирована по совре-менным стандартам. Однако вся русская армия, включая казачьи войска и гвардию, пере-шла на сторону революции. Реакция командующего Юго-Западным фронтом генерала А. И. Деникина на отречение императора была краткой: «Конец немецкому засилью».
Британский премьер Ллойд Джордж отреагировал на отречение Николая II так: «Русский ковчег не годился для плавания. Этот ковчег был построен из гнилого дерева, и экипаж был никуда не годен. Капитан ковчега способен был управлять увеселительной яхтой в тихую погоду, а штурмана избрала жена капитана, находившаяся в капитанской рубке».
Современный российский историк А.И. Уткин отмечал: «Падение царя было почти молниеносным. Согласно Лукиану, «безвозвратное совершается быстро».
Российская Госдума сформировала «Временное правительство» (до созыва Учре-дительного собрания, которого потребовал вновь воссозданный Петроградский совет ра-бочих и солдатских депутатов), деятельность которого, однако, было практически парали-зована Петроградским советом (большинство в котором принадлежало представителям «социалистических» партий).
Русская интеллигенция восприняла революцию как шаг к приобщению к западно-европейской парламентской демократии. Но ахиллесовой пятой  «Февральской» револю-ции оказалось отсутствие лидерства. Все политические партии были застигнуты народ-ным восстанием врасплох.
Английский посол в Петрограде Бьюкенен тогда записал: «Если бы только среди членов Думы нашелся настоящий вождь, способный воспользоваться первым естествен-ным движением восставших войск к Думе и сумел бы собрать их вокруг этого единствен-ного легального конституционного учреждения в стране, то русская революция получила бы счастливое продолжение. Но такого вождя не оказалось».
В Европе надеялись на то, что Русская революция установит строй  «конституци-онной монархии». Британский король Георг заверил своего русского кузена в дружбе и покровительстве. Британское  посольство предложило вывезти царскую семью в Англию. Но затем английский «Военный кабинет» (правительство) счел, что прибытие царской семьи в Великобританию   «нежелательно».
Министр иностранных дел «Временного правительства» П.Н. Милюков заявил, что Россия останется верна своим европейским союзникам. А  М.В. Родзянко заверил европейских дипломатов в том, что «Россия большая страна, мы можем вести войну и совершать революцию одновременно».
Так, в российском обществе проявился серьезный раскол между теми политиче-скими слоями, которые пытались сохранить верность европейским союзникам, и «радика-лами», которые стремились к выводу России из войны.
Западные союзники готовы были признать «Временное правительство» только при усло-вии продолжения войны, опасаясь, что революционная Россия подпишет сепаратный мир с Германией.
Ллойд Джордж предупреждал: «Основная масса народа в России желала лишь хоть какой-нибудь перемены. Эти люди требовали пищи и топлива. Они мечтали о работоспо-собном и честном правительстве для своей страны. Они устали от войны и мечтали о ми-ре».
Из «Февральской революции» западные наблюдатели сделали вывод о том, что не-стабильность власти в России ведет к ее неспособности продолжать войну. Так, Бьюкенен считал, что «победа Германии приведет к разрушению того прекрасного памятника сво-боде, который только что воздвиг русский народ». 
В это время популярный лидер «левоцентристского» большинства в Петроградском Совете эсер А.Ф. Керенский  заявил о том, что «народ устал от войны» и поэтому Россия вынуждена пойти на мир с Германией. В  Заявлении Петросовета от 27 марта осуждалась «милитаристская и империалистическая внешняя политика Милюкова», несмотря на то, что в «Манифесте» Временного правительства от 20 марта не было ни слова о продолжении войны «до победного конца». 
Тем не менее, в США, где уже существовали такие организации  как «Друзья рус-ской свободы», Президент Вильсон и американский посол в России Френсис безоговорочно поддержали «Февральскую революцию». 22 марта США первыми признали «Временное правительство» России. Затем его признали Великобритания, Франция и Италия.
В Германии сначала приняли Русскую революцию с большим энтузиазмом. Гер-манский посол Брокдорф-Ранцау советовал своему правительству: «Мы должны сделать все возможное для интенсификации разногласий между умеренной и экстремистской партиями, их возобладание в высшей степени соответствовало бы нашим интересам... Следует сделать все возможное, чтобы ускорить процесс дезинтеграции в трехмесячный период, тогда наше военное вмешательство обеспечит крах Российской державы».
Именно он направил Парвуса-Гельфанда на переговоры с германским канцлером  по вопросу переброски русских революционеров-эмигрантов из Швейцарии в Россию.
Бывший «финансовый советник» турецкого правительства (австрийский «социа-лист») Парвус-Гельфанд ранее открыто высказывал свое убеждение в том, что интересы «русской демократии» и Германии совпадают в «полном сокрушении царизма» путем возбуждения в России «крупномасштабной революции». Иначе для Германии «русская опасность» будет существовать  до тех пор, пока российская империя не будет «расколота на свои компоненты». В марте 1915 года в Берлине, куда он прибыл по приглашению германского канцлера, Гельфанд опубликовал свой «Меморандум», в котором излагался план проведения в России всеобщей политической забастовки под лозунгом «Свобода и мир!», и  получил, по ходатайству немецкого Генштаба,  миллион рублей (через шведский банк) на «подрывную деятельность» в России. Затем Парвус, через австрийских социал-демократов, установил связь с руководством партии большевиков в эмиграции.
Теперь Парвус смог убедить немецкое правительство в том, что лидер большевиков В.И. Ульянов-Ленин, в случае прихода к власти, готов подписать мир с Германией немедленно. С согласия кайзера Вильгельма специальным железнодорожным составом 250 «большевиков» и «меньшевиков» было доставлены через Германию и Швецию в Финляндию, откуда 16 апреля (3 апреля) они прибыли в Петроград.
Как  сообщал английский посол в Швеции, «русский социалист» Ленин во время своего пребывания в Стокгольме, по пути из Швейцарии в Россию, при встрече со своими западными единомышленниками обещал добиться сепаратного мира с Германией.
16 апреля Бьюкенен записал: «Социалистическая пропаганда усилилась благодаря прибытию новых анархистов из-за границы».
А.Ф. Керенский тогда заявлял: «две опасности, угрожающие русской революции, — последователи Милюкова и последователи Ленина». О Ленине он отзывался так: «Гра-жданин Ленин забыл, что такое марксизм. Его трудно назвать социалистом, потому что социалистическое учение нигде не рекомендует решать экономические вопросы воору-женным путем, посредством ареста людей, так поступают только азиатские деспоты... Вы, большевики, даете детские рецепты — «арестовать, убить, разрушить». Кто вы: социали-сты или тюремщики из старого режима?»
Конечно, обвинять сегодня Ленина в том, что он был «германским агентом», — нелепо.  Но столь же нелепо отрицать тот факт, что он был «германофилом» (как тогда и многие русские «социал-демократы», родившиеся в лоне австро-германской социал-демократии), что подтверждает вся его личная и политическая биография. Известно, что его мать была из семьи «прибалтийских немцев». И поэтому совпадение политических интересов «большевиков» и германского правительства во время войны не было времен-ным и случайным, так как их объединяла одна цель — поражение России как Великой европейской державы (для Ленина —  как первая стадия «Мировой революции»…  которую должна была возглавить Германия).
Тем временем в Петрограде «левые» эсеры и «меньшевики», споря с «большевика-ми» по вопросам развития революции, соглашались с ними в вопросе  прекращения вой-ны. При этом немецкие дипломаты обещали им «мир без аннексий и контрибуций». 29 марта  глава германского правительства предложил рейхстагу взять на себя обязательства в случае заключения мира с Россией не вмешиваться в ее внутренние дела, отказаться от восстановления монархии и заключить мир, на условиях, не унижающих достоинство русской армии.
В то же время Генеральный штаб генерала  Людендорфа выпустил брошюру «Бу-дущее Германии» с картой российской территории, пригодной для немецкой колонизации. На Восточном фронте немцы разбрасывали листовки для русских солдат, в которых утверждалось, что русские являются жертвами британских «поджигателей войны». Германский посол докладывал в Берлин: «Агитация за сепаратный мир начинает преобладать... Пропаганда ведется на улицах... Война  — единственная тема дискуссий. Дискуссии приобретают антианглийский характер...»
Но вмешательство США смешало карты. 4 апреля 1917 г. сенат Соединенных Шта-тов проголосовал за вступление в войну. Американская дипломатия активизировалась в Петрограде, рассматривая Февральскую революцию как шанс изменить геополитическую картину мира.
Западноевропейские страны понимали, что отсутствие твердой централизованной власти ослабляет Россию как союзника, опасаясь, что революция приведет к распаду страны.
14 мая Гучков подал в отставку с поста военного министра, вслед за ним — Милю-ков с поста министра иностранных дел и другие министры. Этим закончился «демократи-ческий» период «Февральской» революции. Уже новый («социалистический») состав Временного правительства во главе с князем Львовым (А.Ф. Керенский — военный ми-нистр)  провозгласил «Мир без аннексий и контрибуций на основе национального само-определения». В Берлин было отправлено срочное сообщение: «Керенский — истинно русский человек и ненавидит Германию».
30 мая в Одессе Керенский завил: «Если русская армия не восстановит своего му-жества и смелости, позор поражения падет на нас, и весь мир будет презирать нас, прези-рать идеи социализма, ради которых мы осуществили революцию».
Но выступление в Петроградском совете вернувшегося из Парижа патриарха «рус-ской социал-демократии» Г.В. Плеханова с призывом продолжения войны было встречено равнодушно. Вопрос о прекращении войны был решен. В стране уже было свыше двух миллионов дезертиров.
Американский консул в Москве свидетельствовал: «Солдаты грабят страну, устре-мившуюся к анархии и гражданской войне, а армия как боевая сила перестала существо-вать».
В это время на политической арене громко заявляют о себе  «большевики» во главе с В.И. Лениным.
Французский посол Палеолог так писал о нем: «Утопист и фанатик, пророк и мета-физик, чуждый представлению о невозможном и абсурдном, недоступный чувству спра-ведливости и жалости, жестокий и коварный, безумно гордый, Ленин отдает на службу своим мессианским мечтам смелую и холодную волю, неумолимую логику, необыкновенную силу убеждения и уменье повелевать».
А английский посол Бьюкенен дал «большевикам» такую характеристику: «Для большевика не существует ни родины, ни патриотизма, и Россия является лишь пешкой в той игре, которую играет Ленин. Для осуществления его мечты о мировой революции война, которую Россия ведет против Германии, должна превратиться в гражданскую вой-ну внутри страны; такова конечная цель его политики».
После поражения «Брусиловского прорыва» на фронте, Керенский сменил князя Львова на посту премьер-министра, из Временного правительства вышли кадеты, и оно фактически стало «социалистическим».
При посещении Керенским Ставки Верховного командования в Могилеве 16 июля на совещании командующих фронтами генерал  Деникин заявил: «Я слышал о том, что большевизм разрушил армию. Я отрицаю это. Большевики — это черви, которые парази-тируют на ранах армии. Армию разрушили другие, те, кто провел военное законодатель-ство, разрушительное для армии, те, кто не понимает образа жизни и условий, в которых существует армия... Власть была отменена, офицеры унижены. Офицеров, включая глав-нокомандующего, изгнали как слуг».
Деникин имел в виду знаменитый февральский приказ №1 Временного правитель-ства, отменивший единоначалие и воинскую дисциплину в армии, введя «выборность» командования и, фактически, подчинив его  «солдатским комитетам».
Керенский тогда обратился к солдатам: «Это вы опустили наши славные знамена в грязь, и вы должны поднять их, если у вас есть совесть».
19 июля  (6 июля) в Петрограде была разогнана антивоенная демонстрация, воз-главленная большевиками и поддержанная  вооруженными  кронштадтскими моряками-анархистами. Организаторы были арестованы.
К этому времени европейские союзники России стали разочаровываться во Вре-менном правительстве, понимая, что оно не в состоянии контролировать ни армию, ни страну. Известный английский писатель Сомерсет Моэм, посетивший в августе Петроград (в качестве британского секретного агента) записал: «Моей задачей являлось вступить в контакт с партиями, враждебными правительству с тем, чтобы выработать схему того, как удержать Россию в войне и предотвратить приход к власти большевиков, поддерживаемых центральными державами [Германией и Австро-Венгрией]». Он отметил, что, если Керенский выступил бы с предложением сепаратного мира,  большинство страны поддержало бы его.
К августу 1917 года английские предприятия стали закрываться в России, англий-ский капитал стал покидать ввергнутую в хаос страну.
Новый глава французского правительства Клемансо тогда писал о Петроградском Совете: «Банда мошенников, оплачиваемых тайными службами Германии, банда герман-ских евреев с более или менее ощутимой русской прослойкой, повторяющая то, что ей было сказано в Берлине».
Однако американский президент Вильсон пришел к выводу, что Русская революция неизбежно пройдет весь цикл от умеренности к террору и затем обратно к реакции. Он считал, что Америка должна помочь русской революции в противостоянии Германии. Но американский посол Робинсон тогда заявил: «Я не верю в Керенского и его правительство. Оно некомпетентно, неэффективно и потеряло всякую ценность».
Английское и французское правительства возлагали надежду на  генерала Корни-лова, способного предотвратить захват власти  большевиками.
30 августа Керенский, после неудавшегося «мятежа» генерала  Корнилова, отстра-нил его от должности Главнокомандующего русской армии и «амнистировал» большеви-стских лидеров.
11 октября Керенский выступил с последним призывом к Западу поддержать его правительство до начала работы Учредительного собрания. Но не получил от них ответа.
Осенью 1917 г. наступил крах русской армии. Накануне «Февральской» революции число мобилизованных достигло 16 миллионов человек, из которых к концу 1917 года 2 миллиона были взяты в плен, а 2 миллиона погибли или умерли от ран или болезней.  И всё-таки это была самая крупная армия мира.
4 ноября солдаты Петроградского гарнизона (полторы тысячи человек), по распо-ряжению большевистского «Военно-революционного комитета», отказались выполнять приказ выступить на фронт. Их поддержали другие воинские части.
В ночь на 8 ноября (26 октября по старому календарю), по решению исполкома  Петроградского совета, были арестованы министры Временного правительства. Так был осуществлен, по выражению Ленина, «Октябрьский переворот».  «Большевики» и «левые эсеры» сформировали «совнарком» во главе с В.И. Лениным.
Тогда Черчилль сказал, что «отчаяние и предательство узурпировали власть в тот самый момент, когда задача достижения победы над противником была уже решена...». Он назвал «глупой модой» представление царского режима как «слепую, коррумпирован-ную, некомпетентную тиранию».
Второй  Всесоюзный съезд Советов обратился ко «всем воюющим народам и пра-вительствам» начать переговоры о немедленном и всеобщем мире. Западные страны про-игнорировали это обращение и не признали правительство Ленина.
 Л.Д. Троцкий тогда записал: «Только Федеративная республика Европы может дать миру мир». Ленин и Троцкий возлагали надежды на «социалистическую революцию» в Европе, которая должна была начаться, по их убеждению, в Германии. Но немецкие социал-демократы, для которых национальный патриотизм  оказался важнее «социалистической солидарности», обманули их ожидания.
Бьюкенен трезво оценивал столь стремительно пришедших к власти большевиков: «На их стороне превосходство ума, а с помощью своих германских покровителей они проявили организационный талант, наличие которого у них вначале не предполагали».
 А Клемансо был убеждён, что большевики во главе с Лениным — «немецкие платные агенты»: «Эта банда находится на немецком содержании, и мы не можем при-знать их в качестве правительства. …У меня есть сильное подозрение, что Ленин и Троц-кий действуют в интересах Германии».
Военное руководство Германии исходило из того, что «если сторонники Ленина преуспеют в провозглашении обещанного перемирия, тогда мы одержим полную победу на русском секторе фронта…  Перемирие уничтожит эту армию».  3 декабря министр иностранных дел Кюльман заявил: «Россия оказалась самым слабым звеном в цепи наших противников. Перед нами стояла задача постепенно ослабить ее и, когда это окажется возможным, изъять ее из цепи. Это было целью подрывной деятельности, которую мы вели за линией русского фронта, — прежде всего стимулирование сепаратистских тенденций и поддержка большевиков. …Теперь большевики пришли к власти... Возникшее напряжение в отношениях с Антантой обеспечит зависимость России от Германии. Отринутая своими союзниками, Россия будет вынуждена искать нашей поддержки».
Немецкий генерал Гофман позже отметил в мемуарах: «Русский колосс в течение 100 лет оказывал слишком тяжелое давление на Германию, и мы с чувством известного облегчения наблюдали за тем, как под влиянием революции и хозяйственной разрухи ру-шится былая мощь России».
Известный «Брест-Литовский мир» с Германией был подписан 3 марта 1918 года. Россия потеряла два миллиона квадратных километра своей территории (более 62 мил-лионов своего населения), заплатила огромные «репарации». Такова была цена за «мир без аннексий и контрибуций», который провозгласили большевики в борьбе за власть.
А потом была Гражданская война…
Сегодня в современной России «игнорировать» Русскую революцию 1917 года столь же лицемерно, как и «оправдывать» ее последствия.
История безоговорочно доказывает, что, если в мире происходят революции, зна-чит, это кому-то нужно…


МИХАИЛ КОЛЕСОВ, член Союза писателей РФ