Механизмы жизни. Глава 1

Туман. Лес. Голые верхушки деревьев покрыты липкой пеленой. Приглушенный желтый свет сломанного светофора на одинокой дороге. Новопостроенная многоэтажка впритык уперлась к холодной серой воде залива. Плоды цивилизации и девственность природы разделяла грунтовая полоса, устремленная вдаль, куда-то туда, в оба конца. Машины по еще чернеющему асфальту проезжали редко. От этого создавался яркий контраст с серым недвижимым пространством вокруг него. За дорогой шел тот самый лесок с жалкими деревьями, потерявшими на зиму, а может быть и навсегда свою шевелюру. Вокруг них скопилась желтая, по-своему исполинская, но и в то же время уродливая строительная техника. Грязные колеса и гусеницы, поржавевший ковш, стальные цепи с подвешенным на них пнем. Что-то, что когда-то было, зеленеющим древом, подсохло и скукожилось всем нутром. Корни, как опущенные руки, как переваренные макароны беспомощно свисали, едва касаясь земли.
Жизнь закончилась, остался лишь расходный материал.
Не так давно это место было буйно растущим и буйно умирающим ландшафтом, который строил, обновлял, разрушал сам себя. Летом зеленел, осенью желтел, зимой засыпал, весной пробуждался. Самостоятельно. Теперь же это зовется «Микрорайоном» Древо сменилось металлом, самобытность контролем. То здесь, то там еще сохранилась дикость, но обузданная. Пустырная дикость. Кустовая. Процесс обыкновенный. Был лес, стал город. Индустриализация. Техническая революция. Что плохого? Что хорошего?
Большинство многоэтажных домов было построено, но пока пустовало. Отсутствовал спрос. Люди не поспевали за собственной деятельностью. Да и присутствовало в здешнем воздухе чуждость, враждебность. Ветер, приходящий с северного моря леденил. Но Он любил холод. Если говорить начистоту холод был частью его профессии, которой он посвятил уже немалое, а главное невозвратимое время своей жизни. Одно оставалось непонятным. То ли врожденная тяга ко всему ледяному и сыграла роль в выборе такого необычного способа заработка, то ли невозможность избежать соприкосновения с морозной средой выработала чувство привязанности.
 Характер формирует привычки.
 Привычки формируют характер.
 Он любил холод.
 Безучастность, безнравственность, безразличие, хладнодушие.
Он был холодом.
 Тикали черно-белые настенные часы. Стрелки показывали полдень. Кровать, стул, стол, раковина, шкаф. Все стерильно. Все стандартно. Как в квартире снизу, как в квартире сверху, как в квартире слева или справа. Чехлы, посуда, белье, мебель вероятно из «IKEA». Может другой крупный производитель. Он не знал и не хотел знать. У него не было желания перевернуть кружку и посмотреть на логотип. Убедиться, что все в порядке. Ведь знакомое сочетание букв придает уверенности не только в качестве изготовленного продукта. Во многом. В самореализации. В благополучии. Он не смотрел. Белые двери, бежевый паркет, белая батарея, голые бледно-желтые стены. Комната-палата. Он, вдоволь изучив, серо-белый пейзаж не спеша задернул занавеску и встал посреди квартиры. Ему было лет 30-35. Коротко стриженные пепельные волосы. Орлиный нос. Водянистый цвет глаз. Средний рост. Средний вес. Маленький шрам вдоль щеки. Жилистые, грубые, бледные руки, покрытые кровавыми трещинками. Он оглянулся и прислушался. Большой, матовый, дисковый телефон молчал. А еще несколько минут назад голос из трубки сказал: «7:10» и на том конце провода оборвали контакт. Размерено телка вода по трубам, и еще... То, что выбивалось из обыденности и размерности ритма этого помещения. То, что бросилось бы гостям, которые здесь никогда не появятся, незамедлительно в глаза и вероятно навело бы на ироничные полушутливые вопросы, так это наличие трех сероватых, величественных атлантов, беспрестанно превращающих ток в холод. Так просто и так необходимо. Троица холодильников стояла вдоль стенки  в ряд и жужжала. Он сравнил стрелки своих наручных часов с висящим циферблатом на стене. Удовлетворенно кивнув, он накинул на себя темную футболку и штаны, легкую до колен темную куртку и такие же темные ботинки, положил в карман кепку, на плечи повесил рюкзак. В квартире было свежо. Работали морозильные камеры, работал кондиционер, окно нараспашку. Было свежо, но он был холодом. С биологической точки зрения быстрый метаболизм. А с точки зрения человечности? Прощальным взглядом окинул помещение и вышел. Вставил длинный ключ в скважину и повернул дважды. Вызвал лифт. Подождал. Гулким звуком по шахте раздались работающие механизмы. Серая кабина плавно отварила двери. Он вошел, нажал подсвеченную кислотно-зеленым огоньком кнопку первого этажа. Двери плавно закрылись. Стены лифта были исписаны, расчерчены, разодраны и покрыты надписями и посланиями разного характера. Странно. Насколько он знал, дом не был заселен еще даже наполовину. А эта неугомонная людская любовь к самовыражению уже достигла апогея на металлическом полотне.
«Сосу. Бесплатно».
«GOLD – 2500. MIX – 3000».
«Боб Марли знал, о чем говорил».
«Цой хер. (зачеркнуто и переписано) Ты хер. Цой жив»
  Первобытная наскальная живопись. Пещеры. Несуразные, нелепые рисунки для рассматривающего их современного человека. Допотопное искусство. А разве коряво выскобленные острым предметом или дешевым маркером надписи смогут называться допотопным искусством даже спустя 1000 лет?
Он смотрел, но не думал, ничего не испытывал. Не было в нем ни негодования, ни желания самому что-нибудь создать. Увековечить себя в извращенном понимании этого слова.
Читал буквы.
Буквы складывал в слова.
Но ничего кроме слов не видел.
Двери безошибочно плавно открылись на первом этаже. Мягкой поступью он покинул кабину, открыл входную дверь и скользнул наружу. Туман стал гуще. Гниющие листья стайками ползли по дорожкам. Ни звука кроме его шагов. Он встал на перекрестке. Тот самый светофор одиноко мигал еще более приглушенным желтым светом. Издалека он был похож на маяк, вблизи на неисправное и ненужное средство регулировки движения. Издалека свет далекой звезды, вблизи мерцание тусклой лампочки. Пустота.
Резкий, мозглый ветер со стороны залива. За ним визгливый, рвущий тишину в клочья лязг. Бледный свет противотуманных фар, утопающий, захлебывающийся в пленке. Из-за пригорка вынырнул универсал цвета угля. Он посмотрел на наручные часы. 7:15. Голос в трубке сказал 7:10. Суббота. Выходной день. След шин на асфальте. Грубая остановка. Он вытащил из кармана кепку и натянул ее. Дверь распахнулась. Он заглянул в полутемный салон. Лицо его на долю секунды дрогнуло. Нет. Он не испугался. Не запаниковал. Легкое недоумение и только.
« Чего копаешься! Садись! Ну! Быстрее! » - выдавил голос из салона. Он моментально оказался на переднем сиденье. Дверь захлопнулась. Колеса немного пробуксовывали, машина сорвалась с места. За исключением подсветки над пассажирскими местами и приборной панели освещение отсутствовало. Окна в тонировке. Салон был погружен в полумрак, но, тем не менее, кровавые, сочащиеся пятна бросались в глаза. Кровь на кожной обивке, кровь на костюме водителя, кровь в его густых жестких волосах. На задних сиденьях корчился и шипел от боли другой человек в костюме. Н его рубашке с трудом различались белые пятна.
И грязь. Грязь на ботинках, грязь на лице и руках. Горизонт стремительно надвигался. Дорога шуршала под шинами. Дрожащей рукой водитель протянул ему бордовую бумажку. Адрес.
« Сколько... ехать? » - отрывисто спросил человек, сидящий за испачканным «вишневым соком» рулем. Тихим, но твердым голосом Он ответил:
- « 10 минут. С самым благоприятным прогнозом ».
- « А твоего... времени сколько?»
- « 24 минуты ».
- « Но ведь... » - сквозь зубы и боль начал водитель.
- «Вы опоздали », - ответил Он тоном, заканчивающим всякую дискуссию. Водитель тихо выругался. Противотуманные фары не справлялись. Уже на расстоянии нескольких метров все было погружено в белый мрак. Он расстегнул рюкзак и вытащил кейс. Наточенным взглядом быстро отыскал пулевое ранение. Правое бедро. Темно-красная жидкость толчками выходила наружу.
« Сквозное? » - коротко спросил Он, пытаясь своим проницательным взглядом поймать его взгляд. Мускулы на лице водителя, бледного, с трехдневной щетиной напряглись. Карие глаза забегали. Судорога по всему телу. Но он сумел выбросить глухо. Слово за словом: « Нет... Вроде. Ехать прямо? »
« Да, первый поворот налево. Говори как можно меньше, - отдавал рекомендации Он, - возможность остановиться есть? »
«В зеркало посмотри» - был ответ. Он посмотрел. Из мглы позади них с равномерным интервалом выныривало мощное освещение механического зверя. Только сейчас он разобрал и услышал рокот восьмицилиндрового двигателя. С обочины сорвалась стайка черных точек. Птицы.
«Стрельба?» - спросил Он.
 «Да кто этих дикарей разберет?!» - ответил он. Затем рекой полилась брань. Пускай. С ней многое можно пережить.
« Педаль в пол, » - проинструктировал он и открыл кейс. Надел перчатки. Вытащил большие ножницы. Разрезал красную липкую ткань. Внимательно осмотрел рану. Бедренная кость не задета. Артерия не задета. Вытащил антисептик и обильно под крик раненного полил. Распаковал шприц и капсулу местноанестезирующего средства. Набрал, резким движением вколол. Урал шприц. Протер корнцанг «Вокадином» и ввел в рану. Нащупывалась пуля «девятимиллиметрового» калибра. Потянул. Крик. Нога дрогнула и соскочила с педали. Машину тряхнуло. Крик с пассажирских сидений. Он посмотрел на дорогу и выкрикнул: «Направо, направо!» Автомобиль взвыл и тяжело поменял курс направления. Он намертво вцепился в ручку корнцанга. С прибрежной дороги они свернули на пустынные улицы с несуразными домами-коробками. Транспорт выровнял траекторию движения. «Дальше прямо» - коротко бросил он и рывком вытянул пулю. Сбросил ее в мешочек с отходами, вместе со шприцем. Аккуратно подобрал хирургическую иглу и нитки. Со второго раза попал в ушко. Вставил иглу в теплую живую плоть и принялся штопать. Рука ходила вперед-назад, вперед-назад. Он глянул в лобовое стекло, а затем обернулся. Преследователи только широко поворачивали. Как флагман. Ехали осторожнее. Не рисковали. Погоня ради приличия?
Последний стежок. Отрезал нитку. Оценил свою работу. Швы могли и разойтись. Он подумал, что хорошо было бы прижечь.  Осмотрел салон. Нашел.
 «Здесь?!» - он взглянул на напряженное лицо водителя, затем на перекрёсток. Молча кивнул, вытащил прикуриватель и занес руку для удара. «Передачу переключи!» - руль резко побежал влево, он схватил холодную, стальную ручку и потащил ее вниз. Другой рукой быстро и плотно прижал к ноге раскалённый металл. В салоне запах испарины смешался с запахом горелой человеческой ткани. Тело водителя взмокло. Грязь на струйках пота ползла по лицу.

Он сам почувствовал духоту. На его холодном лбу выступили маленькие соленые капельки.
«Все... царапнуло по руке... Это после. Подлатай...» - И мотнул головой в сторону сообщника.
Он перебрался на заднее сиденье. Нахмурился. Потеря сознания. Нитевидный пульс. Перелом руки. Os Radius. Он расстегнул рубашку. Ранение в брюшную полость. Глаз, залитый кровью, почернел. Белое как простыня лицо. Он распаковал изотонический раствор и капельницу. Бутылку повесил на сиденье. Струей, прозрачная жидкость полилась из одного сосуда в другой. Торчащая кость разорвала мягкую оболочку, оголив жуткую пульсирующую сердцевину. Кровь испачкала руки. Он забыл снять часы, и теперь циферблат с ремешком были полностью покрыты столь необходимой умирающему подкрашенной эритроцитами водой. Иронично.
Снова корнцанг. Снова «Вокадин». Снова игла и нитки. Он штопал руку. Затем осмотрел то, что, если можно так выразиться вызывало в нем наибольшие опасения. Обоим повезло. Пуля не задела ни органов, ни артерию, хотя хлестало, так, будто порвался пакет томатного сока. Шприц «Лидокаина». Корнцанг. Иголка. Шприц Коагулянта. Прикуриватель.
Он выдохнул. Сглотнул и метнулся на переднее сиденье. Глянул на спидометр. Стрелка перевалила отметку в «сто». Туман густел. В зеркале заднего вида пелена и только. Преследователи отстали. Раздались тихие стоны пассажира. Живой.
« Здесь можно проехать? » - Спросил водитель, показывая рукой вперед.
«Нет, маловероятно, но могут быть пробки. - Он протер часы. - Налево». Машина свернула.
«Мерзкий городишко. Серый. Все серое. Дороги, небо, дома... Люди. И холод собачий. Ненавижу» - злобно отчеканил не раз уже произносимые слова человек в костюме. Он был не согласен. Но кого интернирует мнение штурмана и реаниматолога в одном лице, помимо его знаний пути и человеческой анатомии. На торпеде подрагивал «башкотряс» знаменитого голливудского актера. Водитель включил радио. Тихо забормотал голос из динамиков: «Туман, похоже, сохранится на протяжении всего утра. Средняя температура минус пять градусов. Атмосферное давление 755 миллиметров ртутного столба. Во второй половине дня стоит ожидать кратковременные осадки. Ночью похолодание до минуса десяти. К другим новостям».
«А ничего иного здесь - Презрительно усмехнулся водитель - и не дождешься ».
Страх смерти сменился злостью. Боль иронией. Удивительное существо — человек. Невероятная приспособляемость. Неугасимое желание жить и чувствовать. Даже когда, казалось бы, чувствовать и жить незачем.
С заднего сиденья донеслось:
- « Зато в твоем-то селе кроме мертвой пустыни и коров ничего нет ». Короткий смех.
- «Лучше бы еще в «отключке» повалялся, отдохнуть от тебя хочется». - Парировал водитель.
 Пауза. « Эй, мужик, ты молодцом, » - поблагодарил лежавший. Он дрогнул. Ответил: « Мне за это платят. » Создалось напряженное умиротворение. Короткий свист. Заднее стекло вдребезги. Осколки хлынули в салон. Оба человека в костюмах выругались. Он молчал. Черный внедорожник вынырнул из переулка. Из машины торчал силуэт головы, руки и пистолета-пулемета... Еще пару точечных ударов в обшивку. Оружие шипело как змея. Он завертел головой, замешкался, а затем осел и коротко бросил: «Сверни в арку».
Машину закрутило, снесло ось, легкий занос. Педаль сцепления, повышение передачи и газ. Автомобиль влетел в кирпичный подъезд. В середине двора был маленький садик. Уже голые деревца едва подрагивали от легких толчков ветра.
«Теперь вперед и направо до упора». - Машина рыкнула и, оставив, след на плитке, проехала под окнами первого этажа. Завернув в темную арку автомобиль, уперся в обмотанные цепями закрытые на амбарный замок гротескные ржавеющие ворота. Не слушая оскорбительные выкрики и сомнения в своей профессиональной пригодности, Он открыл дверь, вскочил на ноги подбежал и упал на одно колено перед вратами. Только обручального кольца и не хватало. Вытащил из кармана тоненькую коробочку.
Скрип тормозов, они поворачивали.
Посмотрел в ядро замка и подобрал соответствующую отмычку.
Рёв цилиндров, они во дворе.
Прокрутил, потянул, замок поддался, с металлическим шуршанием упали цепи, с разбегу толкнул ворота. Универсал вылетел на проезжую часть. Так же, не сбавляя, темп он, закрыл проход.
Они вышли из вмиг ставшего беспомощным авто.
Он накинул цепи и защелкнул замок.
Они открыли огонь. Подавляющий огонь. Пули стучали, рвали, отскакивали от железных дверей. Они добросовестно выполняли работу — не пускать.
В Его ушах загудело, затрещало. Голова закружилась. Вприсядку, как неумелый, но преданный делу танцор Он добрался до открытой машины и вполз на успевшее остыть сиденье.
Педаль газа утонула в полу. В салоне запахло бензином. Осколки брякали и подскакивали на каждой кочке. Изодранные, исцарапанные тела тяжело дышали. Руки водителя были плотно покрыты ссадинами. Пассажир хрипел, глаза его бессвязно цеплялись за любое движение, любую деталь, но тут же теряли, бутылка с изотоническим раствором валялась у ног.
Они были живы. Хотя бы с точки зрения биологии.
Достаточно далеко отъехав от места происшествия, они забрались в непримечательный двор-колодец. Туман держался, но стал менее плотный. Рассеянный. Во дворе, как и все без преувеличения в этом городе было серым или грязно-выцветшим. Ощущение будто смотришь на старую обшарпанную фотографию, сделанную когда-то давно. Одинаковые белые «стеклопакеты» в пыли… Крыша. Неподвижные антенны-стрекозы. Хлипкая пожарная лестница. Сыплющаяся штукатурка безоконной стороны дома. Сохранившаяся еще краска вместе с оголенными кусками бетона образовывали абстрактные чудные рисунки. Трещины по дому как паутина. Чернеющее наверху угольное пятно как паук. Побитые водосточные трубы.
Машина стучала, щелкала, остывала. Из-под днища капала мутновато-оранжевая жидкость. Он молча смотрел в окно. Вопрос водителя вывел Его из оцепенения:
- « Сколько твоего времени? »
- « 4 минуты ».
- « Поехали тогда, не нравиться мне что подтекает. Еще заглохнуть не хватало. Тебе есть во что переодеться? »
- «Да».
Неуверенно тронулись. Осмотрелись и выехали на дорогу. Город двигался. Спешат пешеходы. Смотрят себе под ноги, бегут, бормоча. Редкий случай увидеть общение. Еще реже диалог.
Скопившаяся толпа по обе стороны от проспекта. По всей видимости, светофор, не выдержав, бесконечно потока железа и плоти попросту игнорировал одних, и одобрительно светил другим. На другом конце квартала находился пешеходный пешеход. Толпа стоит. Другая толпа проезжает. Никто не двинулся, никто не остановился. Поменяйся они местами, ничего бы не изменилось. Лишь вектор движения.
В тумане все выглядит как сон. Сюрреалистичный припадок. В тумане дома кажутся замками. В тумане нет того, что ты минул, и нет того, что еще предстоит миновать.
Он постукивал костяшками пальцев по стеклу. Грязный, уставший, пустой. Водитель впервые за всю поездку положил руки на «десять» и «два» соответственно. Струйки крови стекали с пальцев на обшивку руля. Пассажир задремал. Ехали молча, изредка он указывал путь. Наконец последний поворот. Вновь подъезд.
Забились в самый дальний угол. Задней изуродованной пулями частью встали к стенке. Водитель выключил двигатель. Хлопнул за собой дверью и потянулся, несмотря на пулевое ранение. Размялся. Левый рукав пиджака оторвался и висел на нескольких нитках. Ворот смялся, покрытый потом. Заляпанные штаны прилипли к ногам. Он открыл заднюю дверь и растолкал сообщника. Помог встать, отряхнул от осколков и завернул в ткань, чтобы хоть как-то скрыть красноту его черного костюма. Чтобы хоть как-то согреть. Затем вместе вытащили чехол и накрыли транспорт. На асфальте образовалось бензиновая лужица. Водитель подозвал Его к себе. Открыл багажник и вынул лазурного цвета контейнер.
Со словами «На хранение» протянул Ему. Из кармана пиджака достал на удивление чистый, свежий, без надписей и какой-либо маркировки конверт и вложил в его свободную руку, молча пожал ее. Подхватил дрожащего, шатающегося и завернутого в ткань пассажира. Оба заковыляли в сторону дома. Пассажир на прощанье кивнул. Никаких имен. Никаких историй. Никакого прошлого. Он наскоро разделся, из рюкзака вытащил точно такой же комплект белья, переоделся. Грязную одежду сложил, убрал. Конверт небрежно пихнул в карман. Оглянулся. Водитель и пассажир исчезли. Чуть-чуть приподнял крышку контейнера. На донышке лежало по-своему красивое, розовое сердце.
Жизнь закончилась, остался расходный материал.