С. П. Шевырёв. Замечания, вырванные из журнала

С.П. Шевырёв

Замечания, вырванные из журнала


Отделите в Волге струи озер Пено и Селигера от вод Москвы-реки, Оки, Камы, Шексны, Мологи и всех рек, в нее прямо или чрез другие впавших; найдите в нашей Литературе корень чисто-естественный, чуждый всяких прививков: это равно трудно.
*
Мы и в языке своем также гостеприимны к иностранным словам и оборотам, как гостеприимны к иностранцам. Мы с иностранными словами поступаем, как древние Римляне поступали с покоренными народами: даем им право гражданства.
Великий поэт не создает языка, но, подслушав его в народе, оживляет его мыслию, душою - и потом предлагает народу его же материял, но им очищенный, обновленный, преображенный. Народ видит в поэте самого себя прославленным, мыслящим, возвеличенным. Поэт есть апофеоза народа!
Персть-язык создается народом, сыном земли; мысль, душу-живу, влагает в него поэт, сын неба. - Так объяснится явление Гомера, Данте, Шекспира.
*
Карамзин очинил перо для Русской прозы: все по его чинке пишут.
Наш лиризм можно сравнить с резинным мячиком: брось его об пол, - ударит в потолок; потом все ниже и ниже, и под конец уж чуть отскакивает от земли, как испорченный фонтан. Так Лирик от земли прямо к Небу, и потом ниже и ниже. Редкие пиесы наших Лириков выдержаны до конца; уж не характер ли это Русского вдохновения? Нет, сохрани Боже! ПЕТР ВЕЛИКИЙ порука в противном.
*
Французы до революции думали, что одна только их нация существует; потом столкнулись с другими и удивились: «А! так и вы тоже в Европе!». Вот с каких пор началось стремление к верности костюма в искусстве. - Немцы вели тридцатилетнюю войну против монополистов-Французов в литературе Европейской; Август Шлегель разбил их в пух, их же оружием, в своем сочинении: О драматическом искусстве, - и l’Allemagne есть Вестфальский мир, коего условия заключены побежденною Франциею, в лице Madame de Stael, и торжествующею Германиею, в лице Августа Шлегеля, представителя не только Германии, но и древних, Италиянцев, Испанцев, Англичан, - и вследствие сего-то договора утверждена система равновесия между литературами всех народов.
*
Гений с учением похож на Венгерское: чем оно старее, тем крепче; гений без учения - на пуншевое мороженое: глотай его, пока оно свежо - или на все вина Италиянские, которые скоро портятся. История Карамзина есть лествица совершенствования в слоге: кажется, вторая глава XII тома лучше первой. Из Державина выдохлось под старость вдохновение - и что осталось? выгоревший спирт, вода кипучая, напряжение, надутость, не восторг истинный. Учение гению в старости, что вино старику. Гёте и теперь учится: в нем нет прежнего пылу, но формы его все лучше и лучше. Нейдет стих, - он схватится за прозу. Байрону надо было рано умереть: не то, он бы выдохся. Шиллер напрасно рано умер; но он был жертвою своего восторга.
*
Некоторым нравоучительным повестям, басням, апологам, приличен был бы эпиграф: 2х2 = 4.
Необходимо иметь алгебраические формулы в жизни, чтоб не обчесться в арифметике поступков.
Иные люди так скучают жизнию, что подумаешь, будто они в другой раз живут: жизнь для них прочитанный роман, тогда, как ее всякой только раз читает. Хранить свежесть жизни - дело важное.
Хотите ли сделать самую злую эпиграмму на воина нынешнего времени? Сравните его с Ахиллом и назовите быстроногим. Вот как времена переменились: Мадригал Ахиллу есть Эпиграмма на нового героя.
Как ни обязан у нас всякой Литератор строго надзирать за чистотою нашего языка, и за отстранением по возможности слов иноземных; но в иных случаях нельзя не позволить этого, а именно там, где самые предметы нам даются иностранными народами. Таково слово fat! Надо ввести его, потому что ведь Русскими фатами мы обязаны Французскому воспитанию. Переведите мне по-Французски: квас, дрожки; все это Русские изделия. Так и фат (fat) в России есть произведение Французское.
Холод - какое слово точное! Как оно выражает ощущение холода! Как хорошо это х, звучащее как будто из уст, дующих в пальцы! Недаром это слово Русское.
Действие в романе можно сравнишь с клубком ниток: развиваешь, развиваешь его, - все еще остается. Вот уж виден угол карточки, на которую намотаны нитки, но еще долго разматывать! снова нитки запутались; мало-помалу обнажается карточка, и всегда предвидится конец клубка. Любой роман В. Скотта подтвердит это сравнение. - Трагедия напротив: в ней все быстро, все - вспышка, все - взрыв, все неожиданно. Катастрофа не должна предвидеться: чем внезапнее, тем лучше! Трагедия не посвящает, подобно роману, целых эпизодов Истории. Сцена орденов, столь прекрасная в Кенильворте, хотя и заимствована В. Скоттом у Гёте, но является совершенно в ином виде. Читатель терпелив, но зрителю скучно слушать урок из Геральдики. - Отселе очевидно, как должны быть нелепы все переделки романов в трагедии.
*
Многие из нас живут по следующей формуле: 1 - 2, т.е. проживают сверх имущества, и результат мотовства, этого беспрестанного вычитания, есть отрицательное количество, т.е. долг неоплатный, который, на языке нравственном, должен бы равняться лишению чести. Другие, не столь многие, кончают такою формулой: а - а = 0, т.е. проживают все и остаются без собственности, хотя и с честию, но ненадолго, ибо трудно сохранить честь без собственности, - разве умереть с голоду. Впрочем, в России есть к тому местные средства, ибо кормят даром. - Все же с редкими исключениями, живут по формуле: 2 - 1; или по прогрессии уменьшающейся. Должны же быть люди, живущие по прогрессии увеличивающейся: это иностранцы, объедающие нас своим зубастым и голодным умом; стряпчие, экономы своих и чужих деревень, всякого рода плуты, и еще немногие.

Подпись:Р.Ж.

(Альциона, Альманах на 1832-й год. СПб. 1832. С. 113 – 120)