Короткометражные сценарии. Мистика 2

1.




                Лодка

                Сценарий к\к фильма

Даша шла по берегу реки. Здесь уже не было людей, берег был запущен – кусты, камни, мусор. Вдалеке лежала  разбитая  лодка и Даша пошла к ней.
Уже подходя, она заметила шевеленье в лодке. Даша осторожно приблизилась. В ней лежала девушка, почти девочка. Она лежала почему-то голая. Даша  испугалась.
- Что случилось?
- Ничего. У меня купальник отняли.
- А что ты здесь лежишь?
- Ну, не могу я пойти без купальника.
- А кто отнял?
- Какие-то мужчины.
- Какие мужчины?
- Не знаю. Подплыли, когда я купалась и стащили.
- Зачем?
- Не знаю.
Берег был пустынен, девочка лежала, привыкшая к своему положению.  Вопросы ее злили.
- Отняли и …больше ничего?
- Ничего.
- А где они?
- Они не с этого пляжа.
- А ты  с этого?
- С этого.
- А где твое  место?
Девочка высунулась  из лодки, показала рукой.
- Вон там.
- А что там лежит? Я принесу твою одежду.
Девочка недовольно посмотрела  на  Дашу.
- Я не хочу одежду, я хочу купальник.
- Но у тебя его нету.
- Я никуда не пойду без купальника.
- Ты так можешь просидеть весь день.
Девочка пристально посмотрела на Дашу.
- Ну, у вас же есть купальник.
- Он мой.
- А можно у вас его попросить?
Дашу удивила настойчивость девочки.
- Странно, почему ты  не можешь без купальника, а я могу?
- Но,  я тоже могу без купальника. Сейчас же я без него.
- Я не хочу сидеть в лодке.
- Дайте мне ваш купальник.
- Это мой купальник. А тебе я могу принести твою одежду. Странная какая.
- Это вы у меня его стащили!
Девочка кричала,  и Даша стала  сожалеть, что подошла к ней.
- Как я стащила? Ты ж говорила, что мужчины.
- Это мой купальник.
Даша осмотрела себя.
- Может это просто похожие купальники?
- Может. Но теперь понятно, почему мне он нужен.
У Даши кончалось  терпение.
-  Я или ухожу сейчас, или ты говоришь, какая твоя одежда и я ее несу.
Девочка задумалась.
- Несите. Но принесите мне и свой купальник.
Дашу разобрало.
- Что-то ты много требуешь. Лежишь себе, комфортно так, заказываешь. А вот так тебе будет удобнее?
Даша схватила лодку и потащила ее к воде. Девочка привстала, наблюдая с испугом.
Лодка, оказавшись в воде, быстро намокла.
- Вот так! Теперь, надеюсь, тебе будет достаточно твоей одежды?
Девочка вскакивает, что-то быстро  показывает Даше, какую-то фотографию.
- А ты это видела? Вот это! Это твой мужик! Он ни кому не нужен! Урод! Ты спишь с уродом!
В руках девочки оказалось что-то тяжелое, она ударила Дашу по голове.
Даша очнулась, когда уже вечерело. Она лежала на берегу, купальника на ней не было. Лодка так же лежала в воде.  Злоба охватила  Дашу, она  схватилась за лодку, принялась вытаскивать ее из воды.
Девочка вернулась с  кипой вещей и в купальнике Даши. Берег, где она недавно лежала, был пуст. Она осмотрелась в поисках лодки. Ее тоже не было. Девушка крикнула.
- Женщина, я принесла вашу одежду.
Даша  бросилась на нее из кустов, в которых пряталась. Она быстро повалила девочку, отвесила ей несколько затрещин. Девочка  беспомощно  закрывалась  руками. Даша вырвала у нее одежду, стала  рвать свой купальник. Девочка не сопротивлялась.
Даша быстро успокоилась оделась. Девочка приподнялась.
- Вы порвали ваш купальник.
- Он мне не столь важен.
- А почему ты не взяла свою одежду?
- Я несла вашу.
Дашу зашла за кусты, вытащила оттуда лодку. Полуразвалившееся туловище ее поддавалось легко.
 - Вот твоя одежда, ложись. Это твой мужик, как я поняла.
Девочка хмуро смотрела на Дашу.
- Я согласна, чтобы вы принесли мне мою одежду.
Даша критически оглядела прикрывающуюся девочку.
 - Я думаю, ты не с этого пляжа. Я схожу за твоей одеждой.
Даша, не стала раздеваться, как была – в одежде, пошла в воду, поплыла на противоположный  берег.
Девочка в удивлении следила за ней.  Потом она встала, пожала плечами, прошептала.
- Непонятно, почему она решила, что я с того пляжа?
 Сгущались сумерки, девочка не спеша побрела обратно, туда, где лежала ее одежда.   


2.




                Кукла

                Одноактная пьеса



Костя и Михаил стоят в комнате. В комнате сумрачно, пыльно, запущено. Похоже, это чердак какого-то дома.
Костя - Ну, вот, я обещал тебе сказать, зачем мы сюда идем – говорю. Я здесь как-то потерял куклу давно.
Михаил  - Ты играл в куклы?
- Я не играл, моя сестра просила принести ей куклу, я ее здесь нашел, а потом потерял.
- У тебя есть сестра?
Костя мнется
- Была, когда просила найти ей куклу.
Удивление Михаила устойчиво
 - И когда ты нашел и потерял куклу - сестры не стало?
- Сестра тоже пропала куда-то, когда я потерял куклу.
- А  я  тебе зачем?
- Дело в том, что это  - не просто комната. Это место пропажи куклы. Мы больше во времени, мы в пропаже. Если я буду один, пропажа будет больше, если не один - меньше.
Михаил перебивает
-  Это почти задача по физике.  Я здесь, чтобы время для тебя стало местом?
- Ну, что-то вроде.
- И с чего мы начнем?
Костя оглядывается
- Это важно – с чего начать. Начать надо с комнаты, как ни странно.  Кому комната покажется большей, тот и нашел куклу, или к тому она и приблизилась.
Михаил озадачен
- А как мы поймем, кому комната показалась большей?
- Он станет сильнее.
- А это как мы поймем?
- Как-нибудь. Это будет озарение одного из нас.
- Ну, давай попробуем.
Мужчины стоят, озираются. Михаил делает несколько шагов, говорит.
- Мне  комната кажется большей.
Костя не удивлен
- А какой ты ее видишь?
- Ну,  она длиннее, стены вроде  менее  ровные, чем вначале, пол глубже.
- Да, ты точно  видишь ее большей.
- И как я при этом нашел куклу?
Михаил надеется поставить Костю в затруднительное положение, тот уверен в себе.
 - Ты оказался в ней, кукла это - комната.
-  И ты тоже в ней оказался?
-   Тоже… но через тебя. 
-  Это как это через меня? Я что ли тебя затащил в нее? 
Михаил возмущен.
-  Не ты, но если, например, я выбегу сейчас из комнаты, куклой станешь ты.
Михаил  недоволен.
- Я не стану куклой!
Костя пытается его успокоить.
 - Тут беситься ни к чему, я же не хочу тебя подвести, я не буду никуда убегать. Куклой надо быть кому-нибудь другому, а не кому-нибудь из нас.
Костя задумывается.
-  Теперь нам надо увидеть куклу снаружи, чтобы найти не только то, как мы ощущаем ее, но и ее саму.
Михаил успокаивается.
 - А как?
-  Надо увидеть движение света.
Мужчины тут же замолкают, Михаил напряжен, мужчины осторожно двигаются в комнате, Михаил восклицает.
-  Вижу! 
- Где?
 - Вот, на тебе.
Костя внимательно рассматривает пятно света на себе
- Это, наверное, не тот свет, который указывает на куклу. Это свет  неведомого фотографа, который снимает нас, пока мы ищем куклу.
Михаил волнуется.
- Я не хочу, чтобы нас снимал фотограф. Мы пришли сюда за куклой,  где она? Зачем фотограф? Какой? Куклы нет вообще?
Костя спокоен.
- Она была, но и мы тоже есть, и мы утверждаем ее присутствие, поскольку ищем ее.
Михаил задумывается.
- Мы, как указатели?
- Нет, мы не просто функция, мы  - партнеры  куклы, у  нас  есть  облик, общий.
- Если бы мы не искали куклу, у нас бы не было общего облика? 
- Наверное.
Михаил оживляется.
-  А зачем нам общий облик?
-  Чтобы найти куклу.
-  Мы ищем - куклу или облик?
-  Куклу.
- А нашли облик, который к тому же видит какой-то неведомый фотограф, а не мы.
- Ну, да. Нашли мы, фотограф отнял.
- Но мне не нужен облик, это что-то несущественное. Мне было интересно, что ты здесь потерял давным-давно.
 - Куклу.
- И где она?
- Давай ее искать.
- Как?
Костя задумывается.
-  Для начала надо порвать ту фотографию, которую делал неведомый фотограф. 
- Он ее сделал?
- Да.
- И где она?
- Она в чем-то тут, какая-то вещь тут сформировалась, как наша фотография.
Михаил волнуется.
- Ты хочешь сказать, что мы в этой комнате, как кукле и еще в какой-то вещи, как в фотографии?
- Ну, да.
-  А мы выберемся из этой матрешки?
-  Надеюсь. Но нам важнее найти куклу.
-  И фотографию. 
-  Да. Знаешь фотография это самая яркая вещь здесь.
Костя оглядывается.
 - Вот эта банка колы. Ты ее принес? 
-  Ну, да.
- Ты ее пил?
- Пил.
- Какой был вкус.
- Обычный.
- Может быть он казался тебе светлым?
- Ну, так,  суховатый был какой-то.
- Необычный?
- Слегка.
- Вот это и есть неведомый фотограф.
- Банка колы?
Михаил поражен. Костя воодушевлен.
 - Выпитый ее вкус. Не сама кола, не банка из-под, а выпитый тобой ее вкус. Ты пил вкус и не заметил это. Это и есть фотограф.
Михаил озадачен.
-  Ммм, знаешь, я часто пью колу, что-либо другое тоже. Иногда вкус необычный.
-  И?
- Значит ли  это, что каждый раз, когда я пью необычный вкус - меня снимает неведомый фотограф?
- Да, это так.
- Так может, чтобы встретить его -  не обязательно искать куклу?
Костя порывист.
- Не обязательно, но именно поиск куклы делает фотографию неведомого  фотографа  более глубокой, настоящей.
Михаил пытается проникнуть в Костин замысел.
- Поиск  куклы  делает фотографию  более  настоящей?
 - Конечно. Это очевидно.
 - Ну да, дааааааааа….. а зачем ее рвать?
- Чтобы продолжить поиск куклы.
Михаил делается решительнее.
 - Надо порвать эту банку?
Голос Кости становится жестче.
-  Нет, надо выблевать твою колу.
Михаил с сомнением отходит, поглядывает на Костю, тот невозмутим. Михаил наклоняется, быстро и брезгливо  засовывает пальцы в рот, тихо блюёт, возвращается недовольным. Костя, выглядит радостным.
 -  Теперь будет легче искать куклу.
Михаил кряхтит.
 - Да теперь нам ничего не мешает.
 - Как будем  искать ее дальше?
-  А как мы искали до этого?
-  Ну, ты что-то придумывал.
Костя подчеркнуто  корректно сообщает.
- МЫ что-то придумывали. Ты думаешь, я придумывал бы это что-то сидя один? Я придумывал бы  другое что-то.
- И что теперь мы придумаем?
Костя хмурится.
 - Кукла приблизится, когда мы обнаружим, кто из нас резче.
-  Как мы это обнаружим?
Михаил опять обескуражен.
- Кто первый шевельнется, тот и резче.
- Это понятно, но как это  приблизит  куклу?
 - Ты  торопишь события.
-  И все же?
Костя злится.
-  Знаешь, уже понятно, что более резкий это  - ты.
Михаил настойчив.
- И как это приблизит куклу?
Костя обиженно молчит, Михаил злорадно добавляет.
- Я бы еще заметил, что  мы уже находимся в кукле  потому, что комната показалась мне  большей.
Костя прерывает его.
- Перед более резким воздух более  плотный, чтобы остановить  его.
Михаил смотрит перед собой.
- Да, воздух передо мной более плотный. Но где же кукла?
- Это и есть кукла, только недовоплощенная.
Михаил всматривается в воздух.
 - Допустим. Допустим. Но это моя кукла. А мы же твою искали.
Костя оживляется.
- Знаешь куклы очень ревнивы. Если моя кукла увидит твою, они начнут драться и ссориться. Тут-то мы их и прихватим.
- А если моя окажется сильнее и убьет твою?
- Значит твоя кукла лучше.
Михаил подначивает Костю.
- Давай, тоже делай что-нибудь резкое. Пусть твой воздух тоже будет плотным. Пусть они подерутся.
Костя не спешит поддаться на уговоры.
- Ты не волнуйся, вот ты говорил - матрешка. Если твоя и сильнее - моя раньше и значит твоя -  в моей.
 - Нет, я не согласен. Если моя сильнее, значит, твоя -  в моей.
-  Моя  не может быть внутри, она старше и потом, мы ищем мою куклу, а не делаем твою.
-  Но ты говорил, если они столкнуться от ревности, они обнаружат друг друга. Найдя мою, мы найдем твою.
- Я боюсь, если мы найдем  твою, мы не будем искать мою.
Мужчины стихают. Михаил грустит.
 - Я был готов помочь тебе, а ты мне не готов. И потом, если я найду свою, я ее не потеряю.
Костя уязвлен. говорит.
 - Ты лучше меня, я слабее, поэтому кукла мне нужнее. Это к тому же  - моя идея, которая понравилась и тебе.
- А тебе почему мои идеи не нравятся?
- Я ж говорю - ты лучше.
Костя грустит. Михаил оживляется.
 - Ладно,  давай опять искать твою. Теперь как?
Косте приятно его доверие, он продолжает.
 - Резкость была хорошей идеей, но конфрантационной. Кукла там, где место -  более гиблое. Найдем здесь наигиблейшее местом, и оно будет местом куклы.
Михаил удивлен.
- Мы ищем место или куклу?
- Найдем место, найдем и куклу.
Мужчина снова осматриваются, Михаил подходит к Косте, принюхивается к нему, наклоняется. Костя напрягается. Михаил трогает его за ногу.
- Это место под твоей ногой. Подними ее.
Костя пугается.
- Я боюсь, вдруг кукла -  моя нога.
- Подними и поймем.
- А если кукла - моя нога?
-  Что ты так неуверен в себе..Ну и что, что твоя нога?
Михаил увещевателен. Костя озадачен.
-  А то, что кукла может вообще – во мне?
Михаил останавливается
-  Это уже сложнее.
-  Вот-вот.
Михаил убедителен.
-   Но под твоей ногой – точно гибло, гиблее здесь нет.
-  А ты не ошибаешься?
-  Нет.
-  А мне кажется, что самое гиблое – в тебе.
Михаила  обижает резкость Кости.
-  Я вот, например,   не говорю про тебя, я про место под ногой говорю.
Костя спрашивает с надеждой.
-  А над головой у меня - не гиблое место?
Михаил смотрит вверх.
-  Вроде нет.
- А мне кажется - да.
Михаил непримирим.
- Это тебе так кажется, а мне – нет.
Косте хочется надеяться.
- А мы не вместе? Я думал, мы – вместе.
Михаил ожесточается.
- Мы разделились.
- Когда?
- Вот только что.
Костя вздрагивает.
- Вот, видишь.
- Что?
- Это и есть кукла, она прошла между нами.
Михаил тревожится.
-  Так давай догоним ее.
-  Ты смеешься?
-  Нет.
-  Она не бегает от нас, наоборот, стремится к нам.
- А что же мы тогда не найдем ее?
- Между нами очень многое, между нами и ею.
Михаил устал от догадок Кости, он хочет уйти
-  Знаешь, мне тесно тут.
Костя удерживает его.
- Вот-вот, это она. Она выталкивает нас. 
- А ты что бездействуешь?
- Она тоже все время бездействовала.
Михаил отталкивает от себя Костю.
- Я не верю, что ты это – она.
Костя звучит обреченно.
-  Но что-то  такое есть.
-  Что-то это  - не все. Давай я уберу твою ногу.
-  А что это даст?
Михаил тараторит.
- Ты перестанешь думать, что ты это – она, что твоя нога, это – она и мы увидим гиблое место, как место, а не как твою ногу.
Костя неуверен в себе
- Давай попробуем.
Михаил берет его за ногу и двигает ее в сторону, так они делают несколько шагов. Костя останавливается.
- Мы хорошо шагаем. Ты не можешь остановиться?
- Дело в том, что, когда я  ставлю твою ногу, под ней сразу появляется гиблое место.
-  И где оно сейчас?
- Опять под твоей ногой.
Костя плачет, Михаил ободряет его.
-  Перестань, я не верю, что ты это – она.
-  Ну, сделай же тогда что-нибудь!
Михаил решается. 
- Хорошо, я тоже думаю, что она – в тебе.
-  Ну, вот!
-  Но она – не ты.
Костя смотрит с надеждой на Михаила.
-  А что?
-  Твой язык.
-   Как это?
Михаил убедителен.
-  Все, что ты говоришь -  это она.
Костя поражен.
-  Мой голос – она?
-   Нет, твоя речь.
-  Но это - моя речь, а не ее речь.
-  Да, это твоя речь. Но твой язык  точно - ее.
Костя ошеломлен, хватается за себя.
- Ты ставишь меня в неловкое положение. 
-  Да, уж.
Костя не верит.
-  Мммм, может, ты хочешь сказать, что моя слюна это – она?
Михаил возмущается.
- Я понимаю разницу между языком и слюной.
-  Ну, слава богу!
-  И я говорю о языке.
Костя удручен.
-  Мы опять расходимся.
-  Я тоже это заметил.
Костя сосредотачивается.
-  Я начинаю прослеживать связь…моя нога, мой язык. Ты хочешь сказать, что кукла – ты? 
Михаил ошарашен.
- Почему?
-  Потому что только кукла может увидеть, как я пуст, но в чем-то плотен.
Михаил кричит.
- Если я кукла – уходи отсюда!
Костя подхватывает его крик.
-   Вот оно! Ты меня выталкиваешь!  Ты стал больше, чем я! Вот оно!
-  Уйди, урод!
Михаил  толкает  Костю.
- И ненавидишь меня ты так же!
Михаил задыхается, плачет. Костя тревожится
 -  А плачешь ты чего?
 - Я какой-то неживой,  а ты живой.
-  Почему?
-  Ну, ты видишь лучше меня, а я только то, что передо мной.
Костя визжит.
 -  Черт!
Михаил подпрыгивает.
- Что?
-  Ты не кукла! Кукла не будет плакать при человеке. Она может плакать до, после, но не во время человека.
Михаил успокаивается
-  Хорошо.
-  Хорошо то, хорошо, но нам надо снова искать куклу.
Михаил предлагает деловито
- Давай ею ты будешь, здесь нет больше никого.
Костя стихает.
- Ты хочешь меня убить?
 - А она что, мертвая?
-  Дело в том, что кукла это и есть наполовину мертвая, наполовину живая. Это непросто. Как  я буду наполовину мертвым, наполовину живым?
Михаил ерзает, решается.
-  Давай я тебя оболью, наставим отпечатки, и между ними и тобой появится кукла.
Костя неуверен.
 - Это для тебя она появится, а  для меня?
Михаил находится.
-  Мы вырежем буквы и повесим здесь, будто она говорит
- А когда мои отпечатки высохнут?
- Тогда она уйдет отсюда.
Костя вздыхает.
- У тебя нож есть? Вырезай буквы. Тут книги есть.
Михаил достает нож, идет к книгам, сваленным в кучу, всматривается в нож, возвращается к Косте.
 -  Смотри, у меня на ноже что-то написано.
Костя читает, вскрикивает.
-  Изведи. Это она! Она с нами говорит.
-  А что она говорит?
- Не важно! Важно, что она есть! Я верил в это! О, спасибо!
-  Но что она говорит?
- Она написала, уйди отсюда!
Костя говорит жестко и радостно, Михаил огорчен
-  А я думал мы вместе.
-  Мы вместе, но написала она тебе.
Михаил  занудствует
- Но ты говоришь, что написала она  - уйди, хотя тут написано – изведи. Почему ты говоришь, что написано  - уйди. 
- Потому, что ты уже ушел! Ты далеко отсюда и она тебя догоняет.
Михаил чуть не давится.
-  Да? Она меня встретит?
Очередь удивляться Косте
-  Почему встретит, когда догоняет?
-  Я что, ушел дальше куклы?
 - Дальше.
Михаил мычит.
-  Я не хочу ходить дальше куклы.
Костя настойчив, толкает Михаила.
-  Ты смешные вещи говоришь, конечно, надо ходить дальше.
-  А ты ушел дальше?
-  Нет, я остаюсь, чтобы она ко мне вернулась.
Михаил встряхивается, отстраняется от  Кости.
-  Я понял, мы оказались внутри ее и чтобы нам выйти, нам надо разойтись. Так она нас потеряет и появится сама.
Костя  приседает от восторга перед Мишей.
– О! Да, ты Лейбниц.
Михаил Спокоен.
– Ну,  как-то так… Бывает. 
Михаил уходит,  Костя кричит.
-  Пока.
-  Я пошел.
На Костю накатывает сентиментальное настроение.
- Не забывай нас.
- И ты помни.

 


3.


               


                Радио

                Сценарий к\к фильма


Тамара  встретила  Киру  на улице и  заметила непривычное  в  подруге.  Кира  шла рывками, суетясь несвойственно для  30 летней женщины.  Одета была мешковато. Тамара подошла и удивилась еще больше..
-  Привет. Как ты изменилась….почернела. Что случилось? Кого-то потеряла?
Кира глядела не узнавающе, постепенно приходя в себя.
-   Наоборот, приобрела. Стала слушать радио по ночам, вот,  подсела как-то.
-  Увлеклась?
-  Что-то вроде.
-  Так сильно нравится?
-  Не сказала бы, что нравится, даже наоборот….но не отпускает.
-  Странно. Может это вуду какое-нибудь?
-  Может…ощущение  тайны точно есть. 
-  А что ты слушаешь?
- Что-то важное, меня это  захватывает, не отпускает.
-   Может ты спишь? И тебе кажется, что ты слушаешь радио?
Тамара с трудом сдерживает улыбку, Кира напряжена, нервничает.
-  Может это и сон, может наваждение, но радио я включаю, потом какие-то звуки, голоса. У меня от соседа остался хороший радиоприемник, профессиональный.  Я  не выхожу в эфир, только слушаю.
- Так ты слушаешь разные голоса?
-  Я б не сказала, что разные. Меня больше интересует приемник. Я  больше не слушаю его, а смотрю, как он производит звуки.
Тамара не срывает своего удивления.
- Так ты смотришь по ночам приемник?
- Не совсем так. Я его слушаю, но мне так же важно, что на него можно смотреть, можно видеть что-то, что производит звуки.
- Что-то ты выдумываешь, чтобы мучить себя, наверное.
-  Это возможно, но меня тревожит не сам приемник.
-   А что?
-    То, что его нигде нет, кроме, как у меня дома. Точнее, меня тревожит то, что я  - не приемник.
Тамара  устала от разговора, ищет, как его окончить. Кира все  больше расходится.
- Ничего себе? Час от часу не легче! Ты жалеешь, что ты не робот?
- Вроде того.
- Бедная. А я вот тоже не робот и не жалею. 
- Ты не робот?
Тут уже Кира улыбается и Тамаре это неприятно. Но Кира не замечает этого, продолжает говорить.
-  А что, ты ничего не слушаешь?
-   Ну как же, я слушаю все, что вокруг.
-   А тебе не кажется, что за всеми  этими звуками что-то стоит?
-   Что стоит? Что вижу, то и стоит.
-   Мне так не кажется. За всем стоит голос. Все, что появляется, издает звуки, все это прячет за собой голос, не дает ему появиться. Меня этому приемник научил.
В голосе Киры слышится гордость, да и сама она выпрямилась, перестала  горбиться. Тамара скептична.
- Дааааа…приемник плохому не научит.
-  А не надо сарказма, дорогая. Ты ж понимаешь, что видимость только отвлекает нас.
-   Но ты сама в ней находишься.
-   Вот поэтому я и слушаю радио, чтобы находиться в нем.
-   Странно. И что это тебе даст?
Кира задумывается, смотрит подозрительно на Тамару, выпаливает.
-   Я когда-нибудь его увижу не только у себя дома.
-    Ты хочешь встретить кого-то, у кого будет тоже приемник?
-    Не это. Например, мне кажется, что вот  у тебя тоже есть приемник, но ты не настроена на него. Не это мне надо, не такой же, как я. Мне нужен, чтобы я увидела так, как услышала. Вот, что я увижу так, то и будет тем, что мне нужно. Поэтому я и слушаю радио.
- Сложно-то как. Как я поняла, ты слушаешь радио, чтобы ничего не видеть, а только слышать, как видеть? 
- Ну не так, чтобы совсем ничего, но тенденцию ты уловила. 
-  Зачем такие страсти?
- Я устала быть одна, а теперь у меня есть радиоприемник, эфир и поиск  воплощения эфира.
-  Мне кажется, ты просто устала от себя.
-  Возможно. Но что в себе хорошего? Даже не во мне дело. Таким образом, я не хочу стареть.
Тамара поражена.
-  Ооооо. Уничтожить себя – лучший способ опередить естественные процессы. 
Кира улыбается.
-  Я не просто уничтожаю, у меня конструкция.
Тамара устала от этого разговора.
-  Я думаю ты не настолько  больна, естественность победит, давай через недельку увидимся, посмотрим на твою конструкцию.
-   Да я не думаю становиться памятником, но все равно – до встречи.
Девушки снова на улице. На этот раз они охотнее идут навстречу  друг другу. Тамара настроена критично, Кира откровеннее. Тамара целует ее, рассматривает.
-  Да, лучше не стало, но что-то ведь изменилось. Что у тебя?
-  У меня  стали болеть уши, от недосыпа ухудшилось зрение. Я пока приостановила свои слушанья.
-  Вот видишь!
-  Все равно эти ночи, потом дневные поиски – это было одно из лучших моих переживаний.
- Ты просто придумала себе  аттракцион над своим здоровьем.
-  Не надо так цинично. Во мне что-то поменялось. Теперь я вижу звук почти везде, слышу почти каждого, слышу его молчание. Я осталась верна своему радио.
Тамара встревожена.
-  Да? И что ты например во мне слышишь?
Кира всматривается в подругу.
-  Я слышу, как ты мерзнешь, несмотря  на  лето, как тебе пусто, страшно.
-   Ну, это типично почти,  ничего особенного.
-  Я могу заметить и мелочи. Например, у тебя стерты подошвы.
Тамара взволнованна.
-  Да? Это непросто увидеть. Я как раз собиралась делать набойки. Интересно. Ты будешь продолжать  свои слушания.
- Да!
Тамаре не терпится уйти.  Это удивляет Киру.
-   Удачи тебе.
-   Ну, и тебе.
Следующая встреча подруг полна настороженности. Девушки не доверяют друг другу.
Тамара почти надменна. Кира утомлена.
-   Как у тебя дела?. Какая-то ты холодная.
-  Что-то мне плохо последнее время. Я как рой какой-то, гудит все. Будто радио перебралось в меня.
-  Так ты теперь ничего не видишь?
-   Я вижу все, как угрозу, вижу все, настолько, насколько оно не любит меня, желает мне смерти.
-   А радио слушаешь дома?
-   Нет. Мне кажется -  все слушают меня.
-   Ну, я тебя не слушаю, т.е. не подслушиваю.
-   Все питаются мною.
Тамара возмущена.
-   Как, например, я могу тобой питаться?
-   А ты послушай меня.
Кира приближается к Тамаре и та догадывается, что надо прислонить ухо к животу. Слушает, поднимается.
- В самом деле, словно радио в тебе поселилось. Какой-то голос про катастрофы, про падения. Может, мне послышалось или здесь вещают откуда-то?
Тамара оглядывается в волнении. Кира спокойна.
-  Каждый слышит настолько, насколько желает мне смерти. О катастрофах слышат почти все.
-  Да,  не желаю я тебе смерти? Чушь какая!
-   Это часто неосознанно и не именно мне, а любому, незнакомому.
-   Ну мы-то с тобой знакомы?
-  Значит мало.
Тамара задумывается.
-  Так давай лучше познакомимся.
-   Ты думаешь способна заменить мне радио?
-   Ну, я не напрашиваюсь…И почему заменить радио?
-    Потому что я привыкла к звукам.
-   Так они уже в тебе, как ты говоришь.
-   Это не я говорю, это ты слышишь. Мне нужно их передать кому-то.
Тамара берет Киру за руку, гладит ее.
-   Ну, передай их мне.
-   А тебе зачем?
-   Мне понравилась твоя история.
-   Ну, я же тебе не нравлюсь.
Тамара целует Киру. Та, словно не замечает ее нежности.
 -  Нравишься.
 -   А ты меня будешь слушать?
-   Я  ж тебя и так слушаю.
Кира задумывается.
-   А ты будешь меня читать?
-  Где?
Тамара теряется. Кира смотрит на витрину.
-   Видишь наклейка на молоке , там много написано. Откуда, зачем, цифры. Так вот, это про меня.
Кира смотрит сурово на Тамару. Та растерянна, потом улыбается.
-  Не, это белое про тебя, а темное, шрифт - про меня.
-  Ну, тогда нам вместе делать нечего.
Кира уходит, Тамара остается. Она тоже уйдет.Позже.

               

4.


                Луна

               
                Сценарий к\к фильма
            

Ночь. Катя сидит на кухне, смотрит в окно, говорит сама с собой, смотрит в окно, куда-то наверх. У Кати большая грудь. На Кате лифчик.
- Луна одна совсем.  Поэтому движется. Она крутится и встречается сама с собой. Она завтра будет примерно там же, где была сегодня, но увеличится.
-  Я не хочу, чтобы она увеличивалась. Увеличиваясь, она уменьшается потому, что крутится, потому, что не может замереть, вращаясь, она натирает какую-то дыру. И я в нее проваливаюсь.
-   Черт, зуб болит….зараза. Разве луна не замечает, что проваливается каждую ночь куда-то? Тоска  какая.  Замерла бы она, застыла. Почему их не две? Если бы их было бы две – я бы не беспокоилась. Они бы уравновешивали бы друг друга – одна и другая.
-  если бы они уравновешивали друг друга, я бы чувствовала себя бы в космосе – не на земле, чувствовала себя бы совершеннее.
-   Но их не две. Она одна. Почему же мне кажется, что их две? Наверное,  вчера и сегодня
сливаются в одно для меня. Почему сливаются? Может, я незаметно двигаюсь за луной? Но даже если я двигаюсь, больше меня от этого не становится. Надо остановиться и найти вторую луну.
- Найти вторую страшно – вдруг она окажется не похожей на первую. Луны должны быть похожи. Они должны повторять друг друга. Как это сделать? Надо что-то повторять.
-  Зуб не проходит. Тоже куда-то его тянет и ноет он. Солнце кажется более неподвижным, но я люблю луну, я люблю покой. Но даже покой беспокоен, когда время не остановлено, когда инерция не побеждена.
-   Кажется, стоит мне сесть на зуб, и он перестанет болеть. Интересно, были ли на луне люди?  Я думаю – не были. Если бы они были, мне бы не было так одиноко.
-  А если – были? Значит, они увидели – луна большая, а человек мал. Они нарушили масштаб, они сделали луну –  огромным местом с пылью. Но она не такая, она светится, света ее они не увидели.
-   Нельзя пускать людей на луну, пусть висит над головой. Людей не было, а ракеты были. Они никуда не садились, летали просто. Летать, это так…. Прозрачно. Душно что-то.
-   Они летали и видели луну близко, каждую пору ее видели в упор. Это потому, что у них были только глаза. Если бы они нашли себе стекла, они бы видели сначала стекла. Поры в стеклах легче забыть.
Катя озирается и снимает лифчик, протирает им стекло окна, всматривается в черное окно.
-   Кажется, когда луна сходит со своего места – над моей головой появляется дыра. Хоть бы какой-нибудь астероид толкнул ее обратно. Зуб не перестает  болеть, ноет. Хочется его чем-то тронуть, чтобы боль не казалась такой огромной.
Катя уходит, возвращается с чайной ложкой, открывает широко рот, осторожно пробует зуб, ноет, приседает.
- Ооооооо… Да, вот этот. Но зато стало понятнее. Коснуться боли – как на луну высадиться, почти отразиться в ее поверхности. Но нужной тяжести нет.
-     На луне сила тяжести меньше. Поэтому она и светится. Правда, земля тоже светится. Но не таким белым светом. Может быть, это легкость луны так  вращает луну?  Наверное. Легкость вращает. Зуб перестал болеть.
Катя удивлена, широко открывает рот, верит головой – убеждается, что зуб не болит больше.
- Отсутствие боли после боли  создает ощущение невесомости, неуловимости. Но этому ощущению опасно доверяться,  можно разбиться о внезапность повторения боли. Это ощущение – как внезапное приземление на луну – без груза и расчета. Мне нужно приземление с расчетом. Он и будет грузом.
-    Получается, что луна и легкость – одно и то же? Земля тоже вращается, она тяжелее и вращается не так быстро. Самое тяжелое солнце – оно неподвижно. Но луна – притягивает – не только вращается. Возможно, легкость луны и есть ее двойственность? Какая разница, что ее уносит – если она легкая?
-   Вращение это – мелко. Легкость это прозрачность. Но зачем она нужна, если все равно остаешься один. Тебя носит, и ты все больше истираешься – пропадаешь. Холодно как-то от этого.
-  А потом космонавты найдут стекло и увидят одну большую пору. Это будет стекло, в которое ничего не видно. Это, как если встать на зеркало и искать свое отражение вверху. Так можно стать лунной змеей – невидимой и серебряной. Но следы оставлять нельзя, в них входит время.
Катя одевает лифчик. 
-  Легкость это – множественность? Если легкость -  множественность, то -  луны две. Но множественность – не двойственность. Где взять две? Без двух я не успокоюсь. Множественность это – пустотность. Две луны тоже должны быть набиты пустотой и тогда их можно будет увидеть, если опустошить.
-  Опустошение это – отражение. Если я найду, в чем отразить луну – я ее опустошу и появится вторая.
Катя уходит, возвращается с ножницами, щелкает ими перед стеклом.
- Бессмысленное занятие лучше всего обнаруживает множественность пустотности,  помогает найти твердость. Бессмысленность опустошает и делает меня тверже. Бессмысленная и твердая, я становлюсь телом луны без его отражения. Или нелетающим телом луны.
Катя садится.
-   Зуб опять заболел. Тонкая такая боль. Словно луч. Может ли боль быть светом? И если это свет – откуда он? Возможно, он из двойственности, которая невидимо столкнулась с собой. Двойственности тесно, она вырывается наружу – получается боль. Боль – настоящая луна, но она невидима. Душно  как-то.
Катя снимает лифчик.
- Боль это разделенность, разрыв, который нечем заполнить. Если бы луна была настоящая – она заполнила бы этот разрыв, если бы она  не исчезала.
- Однако, луна исчезает двояко – она уходит со своего места и тает одновременно. Она, как камень, который никчемен и тяжел. Она, как камень, а я – его поверхность, его пыль, которая светится. Я свечусь потому, что вижу себя. Но я не лечу.
 - Как мне оторваться от себя? Надо увидеть себя вторую – стать настоящей луной. Подняться над собой. Но как? Стать прозрачнее?
Катя задумывается.
 -  Боль это разлом. Чтобы подняться,  нужна разогнанная сила тяжести.  Может ли боль разогнать силу тяжести? Боль – тоже  сила тяжести. Если они разойдутся, они  разгоняться.
-  Как это луну не разрывает? Она сегодня почти, что там же, где вчера. Но она сегодня, это – не она вчера. Это неотражающаяся  двойственность. Боль поможет разделить эту двойственность, сделать ее отражающейся.
Катя встает, уходит,  возвращается с ниткой. Широко раскрывает рот. Привязывает нитку к зубу, другой конец нитки она привязывает к ручке окна, резко приседает, вскрикивает, хватается за рот, вынимает зуб, морщится, воодушевляется.
Катя смотрит в черное окно  с вызовом.
 - Зуб вырвала! Поднялась! Теперь я  - луна! 




5.


                Голос
                Сценарий к/к фильма


 В этом письме что-то написано. Я не знаю что, мне надо выяснить, никак не прочесть. Может надо пропеть?  И тогда это письмо увидит меня.  Но непонятно, что петь, не ясно в письме.
Чтобы прочесть - надо быстро бежать, наверное. Но куда?  Письмо передали из какой-то машины, может, из другой машины я получу  расшифровку? Надо только правильно ждать другой автомобиль. Может в этом письме рассказано, как меня убьют, а мне не прочесть. Я хочу петь, но мне некуда деть свой голос, его никто не подхватывает, а без поддержки он слаб.
Я хочу петь и дело не в письме, может письмо мне дали, как раз, потому, что петь мне уже не придется. Хочу петь, но нет у меня голоса. Дело не в голосе, а в том, что он не виден мне. Не видно голоса моего. Голоса моего не видно, а меня видно. Вот и письмо пришло вместо голоса.
Вместо голоса существую я. А зачем мне это? Я бы хотела встретить свой голос. Но как он выглядит?  Во что одет? Что ему нужно от меня? Может, он мой фотограф? Он снимает меня и снимает, снимает, как я молчу.
Я знаю, что разбудит мой  голос – мне надо себя поджечь. Он тогда не будет прятаться –  он побежит, он ничего не сообщит, но я его увижу. Как мне себя поджечь? Ну, вот подожгу письмо, где рассказано о моей смерти – и подожгу себя. А там и птицы на деревьях загорятся. Все двери открыты, все меня ждут, но мне ни в одну не войти – боюсь пропасть.
Поэтому мне и письмо не прочесть, я не знаю, кто его написал. Точнее, я не вижу, чем. Скажете, какое это письмо, это – белый лист! Но если я не вижу, что здесь написано, а оно адресовано мне, то вы и подавно не увидите. На той стороне письма тоже ничего не написано, но я хоть вижу, где оно лежало, на каком столе.
В моем чемодане много платий. Я жду, вдруг какое-нибудь покажется мне уместным, я одену его и оно меня выведет из моего кошмара, из мрака к свету. Все ждут, что я найду у платья голос, оденусь в него и тогда всем станет яснее. Я пройдусь очистительным огнем и перестану тут маячить.
Но мне себя не запомнить, мой фотограф снимает не мой голос, а то, как я молчу. Мне обидно, что как меня не было, и я не знаю, кто более зловещ – мой голос, который не хочет видеть меня или мой фотограф, который не хочет слышать меня. 
Все дело в очереди, я ее потеряла. Сначала я была впереди своего голоса и было неважно, что я молчу – я была им. Но тогда у меня не было фотографа – никто не будет снимать голос.
Я потеряла очередь и теперь голос ушел от  меня, а фотограф пришел и мучает, снимает безголосую девушку. Все фотографы снимают человека в яме, как ему не выбраться. А людей все больше и больше засыпает. А потом картинки, оставшиеся от человека, фотографы выдают за их голоса. Но кому нужны голоса в колбах?
Ушел мой голос, ушел. Фотограф пришел. Ушел голос, зато язык остался. Но что такое, язык без голоса? Он молчит, он пытается найти голос, но голос не находят шевелениями. А если находят, то голос не узнает тебя потому, что шевеления утыкаются голосу в спину, туда, где он всегда стоит.
Голос такого не любит, когда смотрят на его неподвижность. Но  просто потыкаться в неподвижность голоса – отрада. Тогда сам  себя  чувствуешь фотографом  голоса, но видишь его каким-то насекомым ползучим.
Это голос без человека. Если долго смотреть на это насекомое, оно начнет расти, ты увидишь его неподкупность, устойчивость. Ты начнешь с помощью его уметь перемещаться, ведь он не меняется – мертвый голос. Ты себя обнаруживаешь то там, то здесь. Как будто он видит тебя, но он не смотрит на  твои перемещения.
Он просто видит, как с удлиняется  с твоей помощью. Нравится ему ли это? Я помогаю ему сделать его беспомощность заметной, просто помогаю заметить его. Когда он увеличится, я смогу встать напротив его неподвижности, насекомости и мы будем заметны друг другу. 
И тогда я смогу положить своей неподвижный голос, увиденный мною со спины, себе на язык. Толку будет немного, от трения мало, что происходит. Но это будет голос после встречи со мной – не сам по себе. Встречаясь со своим  голосом, я буду видеть не только себя, как с фотографом, а еще и свои перемещения. Я услышу не свой голос, а его возможность, его пустоту.
И в эту пустоту я уже смогу войти, и тогда меня уже перестанет видеть мой фотограф, я окажусь в коконе голоса. Там я не буду застеклена, там будет свободнее, пусть будет мушино, но просторнее. Став свободнее, я смогу найти голос в себе. Он не престанет молчать, но я смогу его вытащить наружу – показать фотографу, чтобы тот совсем перестал меня видеть.
Даже больше, я смогу сама увидеть фотографа, как себя и  я смогу напасть на него своим вытащенным наружу голосом. И когда я его выдавлю своим мертвым  голосом, я смогу запеть. Но для этого мне ничего не надо будет делать. Я буду самой собой, но передо мной не будет фотографа. Границы меня буду моим  голосом, я буду молчать, но внутри меня будет шевелиться мой голос, а напротив меня не будет фотографа.
Я буду картиной своего голоса, картиной его исчезновения.  А картина исчезновения это – место, пустое место, которого не хватает обычно. Оно или занято фотографом, или немым голосом. Нужна большая самоотверженность, чтобы место сделать пустым. А потом это место будет другим голосом, голосом того ребенка, который встанет в очередь, чтобы этому голосу было что петь.
 



               
6.




               
                Ось

                Сценарий к\к фильма

Вера  разбирает  свои  платья. Шкаф ее открыт, движения беспокойны. Платья  ей кажутся  бездыханными и обреченными.  Они все смотрятся  выношенными, потертыми. Каждое непослушно шевелится.
На столе горит лампа. Свет ее тянулся с ночи,  с помощью его Вера помнила  свойства  вчерашней  темноты. Вера с досадой глядела на потолок – светлый день не оставлял там теней. Ноги плохо слушались Веру, дрожали, не твердо стояли, слабо струились.
Кожа чудилась чужой, отслаивающийся, гиблой.
Предметы, мебель выглядели угрожающе, колюще. Внутри было пусто, но есть не хотелось. Вера прошла на кухню, вынула из холодильника яйцо,  приложила его к животу.
Прохлада скорлупы приятно покалывала. День за окном расшевеливался, нервировал. Вера резок дернулась и швырнула яйцо в стекло. Желток густо растекся по стеклу, и это  успокоило Веру.
Платье было не выбрать, и Вера принялась выбирать туфли. Хотелось одеть на высоком каблуке. Такие у нее были. Она посмотрела на себя в зеркало. Она увидела себя невероятно огромной, ей захотелось быть поменьше –  спрятаться в туфлях. Чтобы они были, а ее не было, но можно было идти.
Вера включила радио, сделала несколько танцевальных движений, а затем быстро сняла туфли и острыми каблуками разбила  динамики. Радио похрипело и стихло. Все! Теперь можно было одеваться! Платье  подойдет с  большим красным пятном на груди – решила она.
Она встретилась с Алексеем на Фонтанке. Вокруг было много окон -   больше, чем домов. Алексей казался нужным и лишним одновременно. Вера щурилась, глядя на него. Лето в Петербурге – зыбкая  пора, наполняющая  блеклой бодростью.
 - Спасибо, что пришел на свидание. Я расскажу, как обещала про тебя.
Алексей смотрел на нее с  хитрой  усмешкой.
 -   Откуда ты знаешь про меня? Вот, например, что я ел сегодня на завтрак?
 Вера закатила глаза вверх.
 -   Про тебя, Алеша, это не про твои будни, а про твою судьбу.
-    Прытко! И откуда у тебя знания о моей судьбе?
Вера приблизилась к Алексею вплотную.
-  Посмотри мне в зрачок.
Алексей вгляделся.
-   Вот, сейчас, ты переживаешь, что я не одела лифчик.
Алексей осекся.
-   Ну это типичное наблюдение, можно было бы и не приближаться.
Вера кивнула. Алексей скептически отстранился.
-   Много на себя берешь. Судьба  - не гендерные наблюдения.
-    Да, не лиф. Но важно совпадения между людьми. У нас с тобой есть такое совпадение. Я давно тебе хотела сказать. Если мы друг другу не раскроемся – у нас обоих не будет будущего. Я это поняла недавно.
Алексей засуетился, кисло улыбнулся.
 -   На руке будешь гадать?
Вера вздохнула.
- Нужен другой метод -  совпадений. Тебе надо делать что-нибудь для меня, а мне – для тебя.
Алексей  напрягся.
- Что, например?
Вера  равнодушно огляделась.
 - Ну, например, покатай меня на корабле.
Алексей был разочарован.
 - Ты лучше скажи, что захотелось покататься, а то наводишь муть – судьба, совпадения.
Вера посмотрела строго.
-  Леша, я похожа на нуждающуюся?
-  Ну не похожа. Может, тебе нужно прогуляться просто.
 - Когда мне нужно просто прогуляться, я просто прогуливаюсь.
 - Ну, значит непросто прогуляться.
 - Когда мне нужно не просто прогуляться, я прогуливаюсь непросто.
 -  Ну, а что тебе нужно?
 - Мне нужно, чтобы ты покатал меня на корабле. И не просто покатал, а сам не садился, бежал рядом, стоял на мостах надо мной, когда я проезжаю.  Много нужно, совпадения – сложная вещь. Ты быстро бегаешь?
Глаза Алексея выкатились  из орбит.
 -  А ты не рехнулась, Верочка?
- Никто не знает, когда он рехнулся, когда не рехнулся. У меня   день  сегодня особый, если я его не пройду, ничего дальше не пройду. Посмотри, как у меня ноги вспотели в туфлях. А ведь они легкие.
Вера протянула ногу Алексею, тот отстранился.
 - Ты точно двинулась, родная.   
 - Знаешь, многие вот тут были бы не прочь потрогать мою ногу, я думаю. Ты как-то не мужественно себя  ведешь.
 -  Но ты меня позвала будущее мое показать, а не мужественно вести.
  -  Это зависит одно от  другого.
Алексей вскипел.
 - Вера, ты скажи определеннее – что тебе надо? Мы знакомы два года и можем не разводить интриги.
Вера вскинула лицо.
  -  Вот если бы я предложила тебе потрогать у меня в трусах, ты бы был сговорчивее.
Алексей ухмыльнулся.
 -  Не факт.
 -  Это все от страха и недостатка жертвенности, Леша.
Вера напряженно сощурилась.
  -  Я знаю, что тебе снилось сегодня. Тебе снилось, как ты ешь женские волосы.
Алексей нахмурился.
  -  Ну, положим, не сегодня, но снилось, снилось…вроде. Наверное, это не редкий сон.
Вера не унималась.
 -   Я скажу больше. После этого сна, ты заметил, что волосы твои редеют.
 -   Ну. Это я заметил давно, хотя только недавно это стало напрягать меня. Что дальше?
Вера расходилась все больше.
 -  А дальше у тебя недавно треснуло окно в комнате.
Алексей перестал улыбаться.
 -  Верно. Этого ты не могла знать, я никому не говорил.
Вера глядела победно.
 -  Ну, возможно, ты что-то и знаешь, но это не значит, что мне надо бегать, пока ты плывешь, заниматься глупостями, что, возможно, прояснит мое будущее. Может, я не хочу его прояснять?
 -  Испугался?
 -  Не надо меня на понт брать.
 -  Надо. Вот смори, я хлопаю у тебя около уха. А потом говорю, что ты услышал.
 -   Давай!
Вера тянется к Алексею, хлопает, смотрит выжидательно, тихо пропевает.
 -  Точно что-то такое слышал!
 -  Ну?!
 -   Ладно. Только ты не говори никому, что я бегал так с тобой.
  -  Леша, это только наше дело.
  -  Пойдем, я куплю билеты. Только ты уговори капитана, чтобы он не быстро плыл. И потом, мне надо на каждый мост вбегать?
 - Нет, на некоторые, чтобы твой бег не был просто бегом.
Они  идут за билетами, Алексей озирается.
Вера едет на корабле, запрокинув голову. Она видит, как медленно проплывает  карнизы крыш, кроны   деревьев.
Алексей не видит ничего этого. Он бежит вдоль набережной, изредка поглядывает, где находится корабль с Верой. Он забегает на мост, дышит тяжело, смотрит напряженно, как под ним проплывает Вера, которая не смотрит на Алексея.
Она смотрит, как меняется гранит набережной, как он поблескивает, как колышутся  волны. Алексей злиться, в нем накапливается  раздражение, он иногда опирается на ограду, пропускает корабль, потом догоняет его. Он видит, что Вера не хочет смотреть на него. Алексей не выдерживает, набирает номер Веры.
  -  Вера, все! Я возвращаюсь. Встречу тебя на причале.
 -   Алеша, не надо. Это не шутка! Ты можешь меня не встречать, но надо еще. Я вижу тебя. Я же поручилась за тебя. Перед кем? Перед судьбой. Потерпи, поверь мне. Я чувствую, ты еще можешь.
Алексей тяжело мотает головой, кладет трубку. Корабль уплыл далеко, и он бежит вдогонку ему. Он с трудом прибежал на мост. Под ним тут же проплыл корабль с Верой. Алеша оперся на ограду спиной, звонил мобильник.
 - Все! Хватит! Возвращайся!
Вере было легко и свободно. Канал за ее спиной казался  струной. Ей стало весело, она облегченно оживилась, но что-то мешало ей. Вера пошевелила тщательно языком и вынула изо рта волосы, выбросила их за борт. Алексей  был хмур, чувствовал себя не ловко. Вериной веселости не хватало.
 -   Какой ты молодец! Ты не представляешь, что ты сделал!
 -   Почему? Представляю. Я сделал глупость.
 -   Что ты заладил?! Глупость, глупость. Самое глупое в людях, это их разумность. Такими разумными и помирают. Ты преодолел глубину времени, видишь, она не очень глубокая.
Алексей фыркнул.
  -    Опять пафос! Ну, ладно. Ты что-то хотела сказать мне.
  -    Погоди. Ты сделал всего лишь шаг.  Теперь перед тобой только я, ты убрал все лишнее.
  -   Какая-то ты фитнесс-гадалка. Может, тебе надо, чтобы я еще попрыгал?
  -    Прыгать не надо, пойдем к тебе. По дороге я хочу, чтобы ты зачерпывал воду из Фонтанки и выливал на меня – освежить.
 Вера  засмеялась, Алексей приуныл.
   -  Может быть, мы как-нибудь уйдем от этого канала?
   -  Дело не в канале. Дело в  воде, вода – лучший способ договориться с друг другом, как зеркало. Вот у тебя сейчас немеют пальцы, и я это чувствую.
  -  А ко мне тебе зачем?
Вера жарко посмотрела на Алексея.
   -   Я теперь буду оберегать тебя и сохранять.
   -   Но у меня есть, кому оберегать меня и сохранять.
    -  Значит, у тебя будет двойное сохранение. Много же – не мало?
Вера лукаво улыбнулась.
   -   Ладно, пошли.
  -    Только не забывай поливать мои жабры.
Они шли  вдоль Фонтанки, не глядя друг на друга. Алексей смотрел себе под ноги. Вера глядела куда-то сквозь людей. Она остановилась.
   -  Здесь возьми воду. Только много не проливай.
 Алексей раздраженно побежал к спуску, зачерпнул в ладони воду, вернулся.
    -   Втирать?
Вера сосредоточенно кивнула, и Алексей растер мокрые руки о ее платье, настойчиво касаясь Вериной груди.. Синхронно они двинулись дальше. Алексея качало от недовольства собой, это тревожило Веру.
  -  Алеша, не злись. Может, у нас еще ничего и не будет.
 -   Ну, да! Пусть хоть что-то будет нормальное!
Вера проговорила с чувством.
 -   Нормальное – то, что -  правда. А у нас с тобой – правда!
Алексей молча покосился на Веру.
   - Здесь тоже возьми воду. Только  теперь – бедра!
Алексей преувеличенно активно побежал за водой, быстро вернулся, торопливо выплеснул воду Вере на бедра и вытер руки.
   -  Хватит?
Вера взяла его руки, поднесла к своему лицу.
 -  Еще немного.
 -  Чего не хватает?
  -  Ты еще не готов ко мне.
Алексей застонал, зашагал кругами.
  -  Я так больше не могу. Может, хватит издеваться?
Вера внимательно посмотрела на Алексея, порылась в своей сумочке, поднесла к нему зеркальце.
   -  Посмотри на себя. Видишь, какой ты твердый. Тебя все это возбуждает. Почему ты отнекиваешься.
Алексей зло дернулся и потащил Веру за собой.
-  Пошли!
У следующего спуска он уже остановился сам.
 -  Тут?
Вера тревожно глядела на Алексея.
-  Что смотришь? Здесь воду брать?
-  А ты мог бы ее пить?
-  Оооооооо! Это еще зачем?
-  Мы уже вступили  с тобой в, некотором роде, родственную связь. Это будет ее продолжением. Ты не бойся, со мной ничего ядовитого для тебя нет.
-   Я не могу делать все, что тебе взбредет в голову.
Вера лукаво улыбнулась.
-    Этот город будет затоплен. Кто сейчас выпьет воду – будет отмечен.
-  Да, да, да.
Вера резко опустилась на асфальт, вытянула руку.
-  Наступи мне на руку.
-  Зачем?
- Тебе все равно хочется сделать мне что-то неприятное, но это нужно для другого, для того, чтобы ты лучше понял.
Алексей оглянулся и осторожно наступил Вере на руку, нажал. Вера сжалась, но вытерпела. Алексей сошел с руки и Вера встала.
- Ты почувствовал, что над головой твоей что-то прошуршало?
Алексей пожал плечами, удивленно мотнул головой.
-  Это лодка, в которой ты будешь плыть, когда все здесь будет под водой.
-   Хиромантия какая-то.
-   Тебе надо самому браться за свою судьбу, а ты даже не можешь выслушать мои предложения. И потом, я знаю, как ты любишь, когда тебе делают языком вот так.
Вера сложила язык трубочкой и стала поднимать и опускать его. Алексей смутился.
-  Это тебе, наверное, Оля сказала.
-  Оля слишком зажата, чтобы делиться такими подробностями. Я просто тебя хорошо чувствую.
Алексей тяжело вздохнул, махнул рукой и резко пошел к спуску. Вера побежала за ним, присела рядом.
-   Сколько пить?
-   Много. Пять пригоршней.
Алексей торопливо стал черпать воду, пить.  Вера тревожно следила за ним.
- Хватит?
Вера сглотнула слюну, кивнула. Алексей  устало сел на камень, удручено молчал.
 - Знаешь, Вера, я как-то уже не хочу тебя.
Вера прильнула к Алексею.
-  Алеша, извини меня. Я все хотела тебя сказать, но не решалась. Мы с Олей  полюбили друг друга. Она приходит жить ко мне. Не звони ей, не нервируй.
Вера быстро встала и пошла прочь. Алексей ошарашено глядел ей вслед.
- А все твои предсказания, это бред?
Но Вера уже не слушала его.



7.



               

               
                Комната

                Сценарий к\к фильма


Он один в комнате, в комнате много окон, света. Ему никак не выбраться на середину комнаты. Что-то мешает. Мы слышим его голос.
- Мне сказали: «Пройди в ту дверь и встань в центре комнаты». Я открыл дверь и сразу оказался перед окном, хотел пройти обратно – оказался перед стеной, потом перед дверью – мне никак не удается пройти на середину комнаты. Обратно  - за дверь я не хочу. Коридоры невыносимы и, кто знает, не  окажется ли другая комната такой же – без возможности выйти на середину ее.
- Я понимаю их – не пройдя в центр комнаты, я остаюсь, будто в коридоре  и даже хуже, центр комнаты из желанного, становится  для меня пустым местом.
- Что такого в центре комнаты? Не знаю, возможно она дает ощущение свободы. Не саму свободу, я понимаю, это смешно, но ощущение. Но нам же важны всегда  ощущения?
- Я боюсь оказаться в коридоре еще худшим, чем прежний, более окончательным, просто растянутом тупике. Это будет тоже – центр комнаты, но повернутый ко мне спиной. Как повернут сейчас я и не могу обернуться. Нет, повернуться к центру я могу, пройти не могу, а это равносильно тому, что я стою к нему спиной. И, конечно, он вправе отплатить мне тем же.
- Иногда я думаю, - А что в соседних комнатах?  Там тоже люди с такими же трудностями. Если бы вы могли пройти к ним, а потом вернуться, рассказать мне – было бы хорошо. Но я понимаю, что вы туда-сюда не ходите.
- Когда я думаю про другие комнаты, я  представляю стены, между которыми пустота и, знаете, она меня волнует больше, чем эта середина. Т.е., я хочу сказать, что мне кажется – я бы мог попасть между этими стенами. А это, согласитесь, тоже какая-то середина.
- Я думаю, попасть между стен даже лучше – я бы сам был серединой. И тогда бы я понял – что значит, когда к тебе не могут пройти.
- Мне страшно смотреть в окно, там  - пропасть. Точнее не так. Я боюсь потом обернуться и увидеть в комнате то, что я видел в окно. И тогда будет еще хуже – я окажусь даже не коридорах, а на улице. Я окажусь коридорами. Это хуже всего.
- Хуже всего, когда ты – центр, а на улице – все середина, и ты – на улице –  тебе необходимо куда-то идти.  Не стоять же на месте?
- Поэтому, когда передо мной окно, я считаю, что передо мной стена. Но в этом тоже много опасностей. Отойдя от окна, а стоять на месте мне здесь нельзя. Иначе все поймут, что я не хочу выбраться на середину. Так вот, отойдя от окна, смотря в него, как в стену, я оказываюсь перед стеной, и мне начинает казаться, что я уже имею отношение к центру комнаты. Понимаете, мне начинает казаться, что я н в центре, но мне туда не обязательно – я имею отношение.
- А здесь нельзя так. Как только поймут, что ты симулируешь, тебя тут же вытолкнут отсюда. Куда? Или в коридоры втянут или на улицу. И потом еще почему нельзя симулировать? Как только я это начну делать – середина сама меня вытеснит. И еще – я уже никогда не пройду, нигде  -  в центр.
- Так вот. После окна важно оказаться перед стеной, как не перед окном,  и ощущать середину, как незанятое место, как то, куда мне надо пройти. Это правильно. Правильно так же не ощущать себя частью улицы. Ты ведь живой? Чувствовать себя частью улицы естественно. А это не правильно. Так ты опять не попадешь на середину, она окажется не свободой для тебя, а постоянным  изгнанием.
- Ты перед стеной, ты не живой и тебе нужна середина. Что здесь тяжелого? Тяжелое здесь повернуться лицом к  середине. Это ослепляет, вселяет страх, трудно сделать шаг. Потом тяжело  ходить даже вдоль стены.
- Почему не сделать шаг? Потому что ослеплен, потому, что можешь потерять равновесие и упасть на пол. И тут тебе – совсем конец. Центр оказывается внутри тебя и ты уже – вне правил и закона. Тебя взрывает изнутри. С центром шутки плохи. Это вам кажется, что так все просто. Вы не связанны с этой комнатой. Она для вас одна из многих. Но у каждого есть ОДНА комната. И там каждому понятно, как не просто занять ее, попасть в нее действительно, слиться  с ней. Надеюсь, вы меня теперь понимаете?
- Важно соблюсти почтение к середине и тогда она может тебе уступить себя. Это тоже конечно неправильно. Но мы в конце пути часто забываем, куда и зачем шли. Но я не таков. Бывает другое, ты хочешь войти в центр комнаты ценой разрушения дома. Вот так – раз, но  это неправильно по отношению ко времени. Время останется за тобой, останется бездомным и замрет. Оно замрет, и ты превратишься в точку, в муху, в человека без нитей. Улица станет гладкой, как нож и она зарежет тебя.
- Почему не пройти? Потому что ты начинаешь уже вращаться вокруг центра. А центр тебя размазывает по стенам, ты становишься производным этой комнаты. Опасностей много. Тебе начинает казаться, что ты не один в этой комнате. Это естественно, когда ты столько времени пробыл в ней. Тебе начинают чудиться твои двойники. И середина уже между ними. Точнее между тобой и ними. Как тогда в нее стремиться?
- От двойников надо избавляться. Они  делают середину белым окном перед тобой, в которое ничего не видно, которое – тоже коридор, но с подвижными фотографиями на стенах.
- Как я от них избавляюсь? Я мажу свой язык чернилами. Вот видите? Но они же бумажные… двойники. Они не хотят, чтобы моя речь отпечаталась на них. И они исчезают. Я, словно, пробиваю их белое окно, и передо мной снова оказывается улица за стеклом. Можно сказать, что мой очерниленный язык – письмо стекла.
- Вот таков мой способ искать середину, сохраняя присутствие и компоненты. И когда-нибудь я окажусь в ней.


               

8.



                Шум

                Сценарий к/к фильма
               


                1.

 Ассистент стоял перед белой неподвижной дверью главврача больницы, которого он звал про себя доктором, впрочем, так все его звали. Он стоял здесь уже долго и не решался войти. Ему мешала собственная неопытность, недавнее присутствие в этой больнице, но еще томительней было осознавать угнетающий распорядок этой больницы, который не отвечал действительному, как казалось ассистенту, профилю больницы.
Ему казалось, что пропасть между больными и лечащим персоналом  увеличивается, многие больные предоставлены сами себе и медленно ускользают от собственного сознания. Самолюбию молодого ассистента это претило, он не хотел просто поддерживать угасающую волю людей и поэтому он стоял перед дверью доктора и собирался вмешаться в деморализующий ход жизни.
Говорить ему об этом прямо не хотелось, и он нашел себе ситуацию, которая позволяла ему косвенно высказать неудовлетворенность течением дел и вмешаться в них. Дверь кабинета поддалась неожиданно легко. Ассистент взглядом нашел доктора, стоящим у окна и скучающим, направился к нему, сказав при этом «Добрый день», получив в ответ сухое кивание головы доктора.
До доктора идти было долго, и ассистент заметил, что тому тягостно любое общение, что доктору с усилием приходиться готовить себя к восприятию происходящего. В крови ассистента еще было много не отжившего, и он готовил себя для борьбы за более подвижный образ существования. Он надеялся на легкость своей походки и на свежую убедительность своей речи.
Доктор смотрел на приближающегося  ассистента и испытывал легкое беспокойство. Он не любил, когда к нему обращались прямо, когда ему приходилось стоять перед чьими-то намерениями. Сквозь большое окно его врачебного кабинета светило солнце, но оно сейчас только мешало, освещая его всего и не давая  собраться.
Когда ассистент подошел, доктор перестал переживать  и просто ждал что произойдет. Ассистент подошел и сразу же начал говорить: «Знаете, - он избегал называть его по имени-отчеству, высказываясь за неопределенность своего положения, - моя подопечная Зина, девушка из седьмой, - он говорил и старался улыбаться при этом, - сообщила мне третьего дня, что к ней едет ее жених и ей необходимо его встречать».
Ассистент выждал паузу, на которую доктор не откликнулся, и продолжил еще торопливее: «И знаете ли, прошло уже несколько дней и нас самом деле она начала готовиться к чему-то. Она перестала ссориться со своими соседками, а у нее было много недоброжелателей, и они даже прибавились, она перестала отказываться от еды, рвать чужое постельное белье. Она сходила на больничный двор и принесла оттуда букет сорванных ею цветов и поставила их в банку с водой. Она вымылась и причесалась, хотя до этого она месяц этого не делала. Она стала приветлива с персоналом и попросила себе выдать какое-нибудь из ее платьев. На что я не стал возражать. В ее лице появилось что-то приподнятое».
Ассистент подумал, что еще можно добавить и косо глядел на доктора. Доктор непроницаемо молчал, и устало слушал, ему эти новости казались лишними и ничего  не говорящими.
Ассистент продолжал и начинал уже сердиться: «Вчера она подошла ко мне и сказала, что ее жених вот-вот придет и она волнуется, что он может не найти дорогу и она хотела бы пойти  встречать его на станцию».
Ассистент решил дождаться ответа. Доктор растерянно ничего не говорил и прислушивался к сопротивлению своего организма. Ассистент стоял и никуда не выходил и желал дальнейшего. Доктор прошелся по кабинету и собрался было возражать, как ассистент торопливо прервал его будущую речь: «Вы знаете, отказать ей было как - то для меня унизительно и это к тому же может привести к обострению ее состояния. И я сказал: «Подумаю», а она вся напряглась и покраснела, а потом очень доверительно на меня посмотрела. И мне теперь, видите ли, стыдно показываться на глаза и вот я пришел к вам посоветоваться».
Говоря это, ассистент лукавил. Он знал, что ему делать, но он ждал, чтобы доктор с ним  согласился. Доктор хмурился уже давно, но говорить резких слов он не хотел и поэтому сказал: «По-моему, ваши игры с больными заходят слишком далеко, - он удивился своим словам, но продолжал, - и вы не осознаете той ответственности, которую на себя берете, подыгрывая их фантазиям».
Ему показалось достаточно этих слов, но у ассистента были возражения: «Я здесь вижу интересную возможность исследования особых форм психопатий, и я бы не хотел ее упускать. Больная явно находится под самовнушением и препятствие ему может вызвать у нее срыв и тогда ей уже не выздороветь. Я бы хотел применить к ней, если так можно выразиться, самолечение, где она сама сможет осознать свое заблуждение».
Доктору надоел этот разговор, от которого ему становилось жарко в прохладном кабинете, и он делал усилие, чтобы его продолжать. Его пугала упрямая настойчивость ассистента и он хотел найти такие слова, чтобы ассистент не перестал быть для него человеком, чтобы он не перестал видеть и в нем человека, в докторе. Хотя, что такое человек, доктор смутно себе представлял.
Доктор, подавляя в себе испуг и смущение, старался звучать уместно: «Вы можете и ошибиться в своих представлениях, мотивировки больного могут все время меняться и вместо того, чтобы ослабить болезнь, мы можем только ее укрепить. Вы можете стать заложником мании больного, постоянно ожидая от него развития, будучи зависимым от этого развития, вы можете потерять дистанцию между собой и больным, и тогда вы будете уже не в состоянии лечить».
Доктор перевел дыхание и мутно посмотрел на ассистента. Он с трудом нащупал все эти мысли, которые он сейчас высказал, вызывая в себе какой-то образ должного, он не хотел, чтобы его перестали понимать. Но некому было его принимать.
Ассистент отвернулся, смотрел в окно и нехорошо улыбался: «Да. Да. Вы, скорее всего, правы, - тут ассистент повернулся к доктору, - но вы извините меня, я не могу ей все это сказать, и я бы хотел, если вам не трудно, чтобы вы сами отказали ей в ее просьбе». Доктору стало не по себе, ему казалось, что ассистент его на что-то толкает, на что ему совсем бы не хотелось бы идти. Доктору показалось, что между ним и ассистентом пролегла глубокая пропасть и тот предлагает шагнуть через неё. Но вместе с тем было в этой пропасти и что-то притягательное, хотя бы то, что она была бесконечна и предлагала оборвать доктору ненужное никому его одиночество.
Доктор молчал. Он рассматривал ассистента. Он видел пуговицы его халата, его кадык, бритость его щек, часы на его запястье. Человек, на которого он глядел, заботился о себе и тоже как-то себя видел. Доктор хотел понять – как, и поэтому  долго рассматривал его. Доктор так ничего и не понял, только вовнутрь его заполз холод, и доктор перестал многого желать.
Он ничего нового сегодня не услышал, но уже шагнул этому неновому навстречу и чувствовал себя пропащим человеком. Доктор поднял голову, и губы его сказали: «Хорошо. Я сам посмотрю на нее». Он подавил в себе, как это он сам уже понял, человеческую гордость.
Ассистент старался выглядеть униженным. Он стоял с оскорбленным выражением лица, и глаза его обиженно смотрели в окно. Услышав ответ доктора, он весь напрягся, но чувств своих не высказал, пропустил доктора впереди себя, и они вышли из кабинета.
Они теснились перед дверью и заглядывали в палату через верхнее стекло, стараясь не производить шума. Они были одного роста, и их можно было принять за двух школьников. Ассистент суетился возле доктора и опекал его с преувеличенной почтительностью, предупреждая его малейшее желание.
«Вот она, - прошептал он и показал пальцем через стекло на девушку, рассеянно ходившую по палате, - если хотите, я могу ее позвать». Девушка, словно услышала, что он сказал, и резко повернулась к дверям. Доктор с ассистентом отпрянули от стекла. Доктор не знал, что он так поведет себя. Он строго поглядел на ассистента, которого винил в мучительном течении происходящего.
Он пересиливал себя, чтобы не нагрубить ассистенту. Ассистент с невинным выражением лица стоял, готовый к дальнейшим услугам. Доктору показалось, что тот просто не уважает его. Сама эта мысль доставляла  боль. Доктору стало как-то все равно, и он сказал ассистенту: «Делайте, что хотите, только помните, что вы представляете интересы медицины, а не болезни. Обо всем докладывайте мне и увольте меня от ваших подсматриваний».
Доктор не хотел уличать ассистента в нечистых нездоровых намерениях, роняющих честь врача, как она представлялась доктору. Он чувствовал себя потерянным на этом свете от того, что постоянно натыкался на непроницаемость между людьми, через которую ему не удавалось никак проникнуть. Ассистент безжалостно смотрел на доктора и не чувствовал радости своей победы. Доктор казался неживым уже давно, а сейчас, после того, как признал себя неправым, и уступил ассистенту, он стал совсем неинтересен, и приходилось ждать, когда он уйдет.
Доктор уже уходил по коридору, когда ассистент вспомнил, что он забыл поблагодарить доктора. Он крикнул тому вслед: «Спасибо, доктор», на что тот ничего не ответил и продолжал идти. И тогда ассистенту захотелось выйти из себя, стать буйным, бить по стенам и стеклам, но он сдержал себя.


                2.

Доктор стоял у окна с ассистентом и отстранялся от него, когда тот особенно близко приближался., но ассистент этого не замечал и был увлечен собою. Ассистент жарко шептал: «Она каждое утро одевает свое лучшее платье и идет на станцию. Там она ждет утреннего поезда, я один раз наблюдал за ней, а по дороге рвет цветы и встречает поезд с букетом. Знаете, доктор, мне раньше этого не было известно,  но наша станция не пользуется уважением пассажиров. Они на ней почти  не сходят. Во всяком случае, пока я был там,  я не заметил ни одного. Так вот, она почему-то уверена, что он приедет к ней именно на утреннем поезде, хотя еще приезжает и вечерний, но вечером она не ходит. А это, согласитесь, некоторая последовательность с ее стороны.».
Доктор слушал рассеянно, несмотря на развязное обращение с ним, на то, что с ним почти  не считались и навязывали ему сомнительную роль в этом, по сути своей, скучном эксперименте. Но в последние дни какая-то пустота разлилась вокруг доктора, и ничего, кроме этого случая, привнесенного тревожным ассистентом, не было. Люди, словно избегали доктора или он  не чувствовал их присутствия и это его настораживало. Он никак не мог стряхнуть липкую паутину со своего сознания, которой опутывал его ассистент, и в которую он, как он догадывался, был впутан с самого своего рождения. Он понимал, что ассистент был косвенной причиной внезапно развившейся у него анемии и только помогает ему добраться до какой-то развязки. Жизнь перестала интересовать доктора.
Он ощущал себя вынужденным поддаваться  на горячительный бред, который каждый день приносил ему ассистент, и обнаруживать свою заинтересованность, которой у него не было. Доктор не мог сказать  всего, что  хотел так, как иначе с его губ слетела бы тяжелая брань, а доктор знал, что она не была правдой.
Ассистент увлеченно глядел в окно, перед ним шла, никуда не торопясь, больная, в своем нарядном платье. Она исчезала из виду, а ассистент с интонациями таинственного путешественника продолжал: «Представляете, она там стоит, со своим букетом одна, а поезд уже ушел или еще уйдет, но все равно к ней никто не выйдет. И как она отвечает на это – неизвестно. Ну, допустим, она говорит себе, что в следующий раз будет другой поезд, и что, может быть, ее жених приедет на нем. А в следующий раз говорит опять тоже самое. Настанет осень, и цветы вскоре перестанут расти. Как вы думаете, доктор, когда она столкнется с тем, что происходящее было навеяно ее больным воображением?» - ассистенту было трудно справить со своим волнением.
«Мы иногда с ней разговариваем  об этом, и я начинаю на нее потихоньку влиять, у нас возникает вроде контакта. Во всяком случае, она мне говорит, что он не может не приехать, и что он приедет к ней обязательно летом. Ведь ей стоит большого труда поддерживать в себе эту убежденность и каждое утро разочаровываться в ней».
Доктор уже давно смотрел на ассистента, но тот этого еще не заметил. Доктору хотелось перетерпеть это наваждение, увидеть, чем оно кончится. Он еле удерживался от желания оттолкнуть от себя ассистента. Но, странное дело, именно с помощью ассистента он входил  в контакт с этой больной, от внимания которой он тогда отшатнулся. Он после того случая у палаты, долго размышлял, почему он тогда испугался этой девушки и не мог ничего понять. А сейчас он смотрел на ассистента и задавал тот же вопрос и так же не мог себе на него ответить, хотя чувствовал, что ответ где-то витает.
Наконец, ассистент заметил, что за ним наблюдают, и нервно отвернулся от доктора. Доктора поразила эта капризность своего сотрудника, но больше всего его поразило то, что он стал мучительно искать, как бы исправить неловкую ситуацию и  решил имитировать профессиональную беседу.
«Я думаю, что мы совершили большую ошибку, позволив этой девушке реализовать свою манию. Это плохой пример для больных, и я жалею, что разрешил вам подобное. С некоторых пор в больнице установились ненормальные отношения между врачами и больными», - доктор ничего не знал, какие отношения установились в больнице и говорил наугад, называя то, что, по его мнению, должно или могло бы произойти, - «я думаю, что это может далеко затянуться, и больная будет лишь убеждаться в своей правоте, имея такого союзника, как вы. И вообще, мне кажется, что у нас помимо одной, есть еще и другие больные, а мне с некоторых пор сдается, что кроме этой Зины, у нас нет других забот».
Пока доктор говорил, он неожиданно разгорячился и дал выйти болезненной раздраженности, накопившейся у него за последнее время. Он уже пожалел о сказанном. Ассистент уже давно повернулся к нему и насмешливо слушал. Их, как он себе представлял, уже много связывало и доктор не будет выносить их отношения на какое- либо обсуждение.
Ассистент каким-то чутьем понимал, что доктор не имеет в данном случае врачебной инициативы, если он имеет ее вообще. Так они долго молчали и мысли ассистента пронизывали их обоих, но говорить надо было о другом. Поэтому ассистенту оставались другие слова: «Нам же нужно вылечить больных, а для этого необходимо понимать их, необходимо, чтобы они доверяли нам».
Доктор подумал о том, что говорит ассистент, можно было назвать демагогией, но говорить этого не стал. Любое усилие было бы ложным, тем более что он начинал ощущать, что сам  ожидает, когда с поезда сойдет какой-нибудь человек. Доктор слушал, как шумят у окна тополя, и жадно ловил их шорох, облокачиваясь на него всем телом.



                3.               


 Девушка стояла на платформе и ждала поезда. В руках она держала очередной букет полевых цветов. Над ней шумели тополя, и это было так близко, словно внутри нее. Поезд прибывал и был уже виден, но она не чувствовала волнения. Ей нравилось, что за этим поездом должен быть следующий. Ее охватывал сладкий озноб от осознания бесконечности. Поезд остановился, девушка смотрела на платформу, на нее ступил человек, и девушка жестоко обрадовалась и быстрыми шагами подошла к человеку, тот опустил чемодан, ожидая ее.
Девушка стала что-то говорить человеку, но тут тронулся поезд, и ее слов уже было не слышно. Человек смотрел на ее говорящее лицо и был рад тому, что теперь ему никуда ехать не надо. Поезд прошел, и девушка замолчала, она ждала. Человек долго смотрел на ее лицо и испытывал смешанные ощущения брезгливости и обожания. Ему хотелось опуститься перед ней на колени, и в то же время он едва удерживался, чтобы не ударить ее. Наконец, он взял чемодан и пошел с платформы. Девушка постояла и пошла за ним, улыбаясь тому, что этот человек избавил ее от ожидания поезда. Она поняла, что теперь ее саму будут ждать и ждать долго.


                4.

Ассистент ворвался в кабинет доктора, когда тот уже собирался подойти к окну и посмотреть на возвращение девушки. Ассистент был радостно напуган и сообщил, что к девушке кто-то приехал. Сердце доктора тяжело забухало, словно на него навалилась огромная тяжесть, и он сказал, что надо бы им пойти посмотреть.
Ассистент, пока они шли по коридору, разговорился, описывая картину происходящего. «Я уже сегодня начал волноваться – что-то долго ее не было. Я  вышел за ворота и смотрю – он идет. Я как-то сразу понял, что это он, а она идет за ним, и идут они так, словно чужие друг другу, мне даже мне показалось, что это она его ведет. Она – вся светится от счастья, а он – какой-то угрюмый, прошел мимо меня, даже не взглянул. Я прямо опешил. Вот, думаю, что теперь делать? Стыдно и как-то глупо было на нее смотреть. А она подошла ко мне и говорит: «Доброе утро, доктор», - и улыбается, - «а ко мне приехали», - и смотрит на меня лукаво. А я говорю, что, мол, хорошо, а сам стою и не знаю, куда мне деться. Ну, она мимо меня и прошла. Что мы теперь будем делать? Ведь надо куда-то девать этого человека».
Доктор остановился, и сказал строго: «Перестаньте паниковать». Он посмотрел, как ассистент налился недоверием и обидой, но сейчас он  уже этого не боялся. Его сердце требовало практических действий, и руки  истосковались по ним, ему становилось всегда легко, когда надо было что-то решать.
«Пойдемте к приезжему и там со всем разберемся», - сказал доктор, пересиливая слабость во всем теле. «Совсем я тут засиделся», - подумал он, уже в самом конце коридора и пожалел о проведенном напрасно времени, которое теперь мешало ему.
Доктор стоял над приезжим в совсем опустевшей палате. Отсюда только что вывели всех больных, столпившихся над новеньким, и в палате остались только доктор и ассистент. Ассистент стоял в стороне. Он уже жалел, что вмешал в это дело доктора. Ассистент ждал, когда ему представится возможность сделать то, что нужно, одному. Доктор вывел всех из палаты, потому что сразу же узнал приезжего. Это его одновременно расслабило и запутало. Это был Гриньков.
Гриньков сидел на кровати и оттого, что не знал, что ему делать, сжался в небольшой, затравленный чужим вниманием к себе комок. Он никого не хотел видеть перед собой, но ему предстояло еще прижиться здесь, и поэтому он был готов осознавать окружающее. Доктор узнал в этом человеке больного, которого он выписал из больницы два с половиной года назад. Он увидел беспомощное и ослепшее от непонимания лицо Гринькова, и понял, что того сделала таким жизнь там, куда он уезжал, и что он приехал, чтобы снова потерять себя, и что девушка тут была совсем ни при чем.
Чтобы как-то соответствовать происходящему, а это был в последнее время единственный мотив для доктора, он спросил: «Гриньков, что вы тут делаете? Вы зачем к нам вернулись?» Ассистент застыл за спиной доктора, охватывая своим умом этот случай и прикидывая, что он может изменить в его жизни. Гриньков сидел, не поднимая головы. Доктор выпрямился и сказал, стараясь прибавить своему голосу холодности: «Вы не хотите отвечать на вопросы, Гриньков?»
Гриньков дернулся и заволновался, посмотрел на доктора мутными и бессодержательными глазами и выпалил: «Доктор, мне стало намного хуже, я не могу оставаться дома»  Ассистент перестал беспокоиться и вышел из-за спины доктора, беря в свои руки нить разговора, ощущая себя заинтересованным лицом. Он встал над Гриньковым и сообщил ему: «Так вы уже здесь лечились?»
Гриньков затравленно заозирался. Он не смог сказать этому человеку ни «да» ни «нет», который с ним разговаривал так небрежно. И он не стал отвечать вовсе. Это вывело ассистента из себя, и он позабыл о присутствии доктора.
«Прекратите строить из себя идиота и отвечайте на вопросы!» - закричал, давясь своим голосом ассистент. Ему было мало затравленности этого человека. Доктор хотел было уже вмешаться в это происшествие, не зная, что от него тут требуется, страдая от того, что его тут начинают забывать, как Гриньков, с усилием вспомнив прошлое, опередил доктора. Он с визгом впился в лицо ассистенту и заставил себя поцарапать его. Ассистент сразу остервенел и стал бить Гринькова по голове. Доктор захотел было выйти из палаты от своего нежелания все это видеть и воспринимать, только никак не мог найти выхода. Наконец, на шум прибежали санитары и растащили обоих. Ассистент со злым лицом сидел на кровати и не спускал глаз с Гринькова, по лицу того текли слезы.


                5.

 Доктору плохо спалось. Во сне он видел,  как в комнате его отовсюду начинает бить горячая вода. Он еле уворачивался от нее, а она заполняла собой всю комнату, и ему было некуда уже деться от нее. Вода била из мебели, стен и даже из одежды. Доктор в страхе вскочил с постели и огляделся. Комната его стояла спокойной и неподвижной, и это позволило доктору довериться миру. Но оставаться здесь ему уже не хотелось, и он поспешил накинуть на себя верхнюю одежду и вышел на улицу. Он постоял на крыльце, глубоко вдыхая нетвердый воздух, который показался ему пресным.
Вокруг него стояла глубокая осень, и доктор ощущал равнодушие природы к его тревогам. Доктор решил прогуляться, чтобы глубже почувствовать разлитое вокруг него угасание жизни. Он прошел по тропинке, ведущей от его дома к дому ассистента. В окнах ассистента горел свет, и доктору захотелось посмотреть, чем он там занимается и как живет.
Доктор не думал, что он подсматривает. Он уже перестал воспринимать ассистента, как нечто родственное и легко узнаваемое, особенно после того, как тот на коллоквиуме яростно отстаивал полноценность больной девушки Зины и убедил в этом всех. Впрочем, Зина и сама выглядела очень здравомыслящей. Но доктор чувствовал нежелание признавать это, и был один из тех, кто сопротивлялся этому, но сопротивлялся как-то вяло и безынтересно.
Когда выписавшаяся Зина перешла жить к ассистенту и того перестали часто видеть в больнице, доктор заметил, что земля плывет у него под ногами от того, что он что-то недодумал. Ему чудилось время от времени, что нерв больницы переместился в дом ассистента. Больные вели себя беспокойно, их будоражила эта история, и доктор уже перестал понимать, где заканчивается его работа и начинается обыкновенная жизнь. Так то, что он сейчас заглядывал ассистенту в окно, доктор понимал как работу.
Ассистент и Зина ужинали, несмотря на позднее время.  Зина сидела за столом обнаженная и смотрела впереди себя невидящими глазами. Она скучно отправляла в рот куски какого-то блюда и равнодушно его пережевывала. Напротив нее сидел ассистент и неустанно глядел на нее, энергично питая себя пищей. В их комнате присутствовал сырой полумрак, и было много цветов, которые Зина продолжала срывать на полях,  некоторые из них засохли.
Между ними шла какая-то неведомая доктору игра. Ассистент не выдержал медлительности Зины и, отложив вилку в сторону, подошел к ней и встал у нее за спиной. Он стал сам кормить ее. Зина вначале без интереса принимала пищу из его рук, но затем оживилась, и стала есть торопливо, глотая большие куски. Затем, она остановилась, и пристально посмотрела на ассистента, как будто впервые его увидела. Она вскрикнула и набросилась на ассистента, целясь руками ему в лицо. Она забегала по комнате, еле уворачивался от нее.
Зина вскоре устала бегать и набросилась на посуду, мебель, стала бить ее. Наконец, она, измученная, повалилась на пол. Ассистент встал над ней, в его лице появилось что-то торопливое. Он поспешно прильнул к Зине и больше доктор уже не видел их и отошел от окна.
 Пот покрывал его лицо. Ему захотелось бежать отсюда. Он понял, что здесь происходит что-то непоправимое. Он ходил между деревьями, подчиняясь неожиданно свалившейся на него усталости. Так он дошел до помещения котельной. Дверь ее была открыта, и через нее доктор увидел Гринькова, который кидал в топку уголь. Доктор вспомнил, что тот здесь работает по настоянию ассистента, отказавшегося признать его больным, с чем многие и согласились. Только благодаря каким-то сложным умозаключениям доктора, который высказал их сбивчиво и туманно, но с большим жаром, Гринькова оставили в больнице и сделали его работающим кочегаром, подозревая его в психическом мошенничестве.
Доктор усталым взглядом смотрел, как равнодушно и размеренно забрасывал Гриньков уголь в топку, и душа доктора вспыхнула раздражением на эту тихую покорность. Он быстро встал, подчиняясь поднявшимся в нем силам, и пошел домой.


                6.

 Во сне доктору все снилась его комната, заполненная почти полностью горячей водой, от которой он все время убегал, и ничего не мог с собой поделать. Ложась спать, он уговаривал себя остаться, не убегать, посмотреть, что будет дальше, но это мало ему помогало.
Вот и сейчас он вскочил с постели. Тревожно блуждая глазами по комнате. Комната простодушно стояла перед ним. Это настораживало. С недавнего времени доктор вообще боялся прикасаться к предметам и вещам в комнате, страшился приходить к себе домой. Удушье все чаще посещало его.
Доктор встал с кровати, подошел к шкафу и резким движением открыл его. Там бесхитростно висели его костюмы и рубашки. Но доктора это не могло обмануть, он закрыл шкаф и решительно вышел на улицу.
Глубокая осень уже пришла, и земля готовилась к морозу. Доктор, не чувствуя холода, широкими шагами подошел к больнице. Что-то давило сверху на его плечи, и доктор поднял голову и увидел над собой полный круг луны. В одной пижаме и босиком доктор стоял перед окнами больницы и смотрел на них.
В одном из окон первого этажа он заметил чье-то лицо и пошел к этому окну. У окна сидел больной, фамилию которого доктор едва помнил…. Майков. То сидел, прижавшись лицом к стеклу,  и невозмутимо смотрел в темноту и даже, казалось, улыбался. Доктор постучал в окно, сердясь и не понимая неуместной радости больного, и Майков его увидел.
Он не удивился и с той же мечтательной улыбкой открыл окно, впустил доктора, закрыл окно и снова сел и стал глядеть в темноту. Пробравшись в палату,  доктор почувствовал, что продрог на улице и сидел  сжавшийся, пытался согреться. Палата поразила его своим замкнутым покоем и не давала успокоения.
Он посмотрел на Майкова и спросил его: «Вы куда глядите, Майков?» В тишине палаты ему странно было называть больного по фамилии, но по-другому он не мог.
Лицо Майкова было обтянуто лунным светом и зашевелилось при ответе: «Я смотрю на кончик своего носа, - сказал он восторженно, - и дальше я ничего не вижу».
Доктор задумался от этих слов, затем встал и подошел к Майкову. Он не хотел, чтобы Майков думал, что он может быть один на свете. Доктор провел рукой перед его носом и Майков этого не заметил. Доктор нахмурился, взял Майкова за руку и стал ее трясти. Майков встрепенулся, внимательно оглядел доктора просыпающимися глазами, узнал его и спросил: «Что вы делаете, доктор?»
Доктор тихо и удовлетворенно засмеялся от того, что он вернул человека к общей жизни и вышел из палаты, оставив Майкова бесконечно тревожиться. Через некоторое время доктор вошел в палату, у него в руке было ведро с песком. Он подошел к уже беспокойному Майкову, который облегченно оживился при появлении доктора. Доктор сказал Майкову: «Открой окно», - глядя ему в лицо.
Тот встал и открыл окно, испытывая неудобство от непонимания того, что он делает. Доктор поставил ведро на подоконник, перелез через окно на улицу, взял ведро и пошел с  ним, посыпая перед собой песком дорогу. Майков растерянно смотрел ему вслед и не спешил закрыть окно. Ему было недостаточно своего покоя. Наконец, он не выдержал, вылез из окна и побежал вслед за доктором, тем более, это легко было сделать, т.к. доктор отчетливо обозначил те места, где он только что был.
Майков шел по узкому ручейку песка, не поднимая головы. Но вот песок оборвался, а доктора нигде не было. Что-то заставило Майкова поднять голову и увидеть над собой полный круг луны. Спокойствие снова вернулось к Майкову. Он обрадовано заулыбался, будто встретился сразу со всеми людьми и сел на землю. Так он и сидел, не отрывая взгляда от луны.
   


8.



                Рыба

                Сценарий к\к фильма


На Еву нашло воодушевление. Она шла по дороге вместе с Ильей и в приступе чувств сказала ему.
- Я хочу съесть все рыбу, которая тут в заливе есть.
- Зачем?
Ева задумалась, поискала глазами причину и продолжила.
- Потому что залив слишком чистый для рыб. Мне так кажется.
Эмоции переполняли Еву, куда себя деть, она не знала. Илья любовался подругой, но голос разума ему было не унять.
- Как ты ее сьешь?
Ева слегка смутилась, заметалась в поисках ответа, но быстро нашлась.
- Я буду здесь копать ямки. В песке. Там, где я буду копать – рыбы уже не будет. Так появятся вмятины в заливе. Где рыбы уже никогда не будет. Я  - сухопутная колдунья.
Еве было около тридцати лет, но она ощущала себя ребенком, играла с этими ощущениями.
Эмоции правили Евой. Когда они приходили к ней, она не могла им противостоять. Следуя своим чувствам, она освобождалась от гнета обстоятельств.
Ева  быстро стала копать ямки. Песок был сухой, ямки образовывались легко. Песчаная дорога, по которой Ева шла с Ильей, скоро вся покрылась ямками. Илья наблюдал, не мешая. Ему нравилось, когда Евой руководила стихия, когда сквозь нее просвечивало что-то судьбоносное.
Если  Еву  останавливать, начинались крики и подступал мрак. Лучше было наблюдать, как Ева сама борется с мраком в себе, как она выходит из него. Когда ей не возражали, ее настроение металось между неуверенностью и одержимостью. Оно металось до тех пор, пока Ева не выдыхалась. Тогда она хваталась за любой выход из своего лабиринта.
Ева оглядела изрытую дорогу, встревожилась.
- Рыба может ускользнуть! Выпрыгнуть! Надо соединить ямки! Тогда рыбу будет убивать большая  складка  суши.
Еву слегка смущала терпеливость Ильи. Ей было бы легче, если бы он возражал, мешал ей. Ей было трудно самостоятельно принимать решения. Но Илья не вмешивался в ее видение,  она искала выход одна.  Опереться было не на что.
Ева продолжала копать песок, соединяя ямки между собой.
Над ними потемнело – приближалась туча. Ева заметила ее, закричала.
- Рыба сердится на меня, она  готова напасть!
Ева забегала вокруг своих ямок и ходов между ними, не зная, что делать дальше. Движение нередко заменяло ей решение. Пошел небольшой  дождь. Это сильнее встревожило Еву.
-  Рыба пришла сюда, попала сюда. Если я буду ее ловить, она будет делать ямы еще больше.  Если не буду ловить, она будет делать ямы во мне.
Ева говорила куда-то в воздух. Она видела, что Илья слушал ее. Ей казалось, что он верит ее ощущениям. Ева растерялась, ей было трудно справиться с воображаемой рыбой, хотелось плакать. Илья не приходил на помощь.
Дождь прошел быстро. Ева осторожно пошла по дороге, затем  заметалась.
-  Теперь рыба может выскочить из любого места. Теперь она рыба воздуха!
Ева огляделась, представляемое не радовала ее. Страшно было дышать.
-  Ой, теперь же я рыба! Меня насадят на крючок!
Ева  почти  визжала. Илья  продолжал наблюдать. Еве хотелось наброситься  на него, но это сделало бы его источником ее воображения. А это было бы ошибкой.
Ева бежала по дороге, прихрамывая почему-то, озиралась. Илья бежал рядом. Ему было интересно, что происходит с  Евой.
Ева остановилась, ей стало легче. Она открыла рот и оттянула щеку. Слизистая рта заблестела. Она отпустила щеку.
- Я нарисую во рту оазис и рыба не доплывет до меня.
Ева продолжала разговаривать как будто с собой. Дышалось ей легче. Илье стало жаль, что он не участвовал в ее представлении, жаль, что он не справился с рыбой.



9.




                Контур
             
   
                Сценарий к\к фильма

                1.

      То ли в вагоне было душно, и она почувствовала себя плохо, то ли стук колес породил в ней потребность в самостоятельном перемещении, но она сошла с поезда и решила пройти то расстояние, которое разделяло станции по ходу поезда. Она пошла по путям. Она шла широко и уверенно, ей надо было восстановить ощущение того, что она движется. Ей надо было увидеть нечто больше того, что мелькает перед глазами - изначальную неподвижность всего этого. Она уже прошла довольно много и не заметила, как ее стали преследовать.
 За ней, чуть поотстав, параллельно железнодорожным путям двигалось невнятное существо. Оно двигалось прыжками, и было перепачкано так, будто его долго таскали по земле. Это была тоже девушка, даже, скорее всего, молодая женщина. Она помнила, что ее зовут Анна, видела, что одежда на ней порвана и прижималась пока шла поближе к леску. Движение давалось ей с трудом. Но вот она решила, что бессмысленно так однообразно преследовать малознакомого человека. Она обогнала девушку и, выбежав на полотно, бросилась ей навстречу, заставив незнакомку замереть от страха. Анна быстро уронила ее на рельсы и принялась вжимать в части железной дороги.
Отойдя от оцепенения, девушка попробовала было сопротивляться, но Анна была настолько целеустремленна, что девушка решила пока не бороться. Она попыталась догадаться, что хочет от нее эта сумбурная женщина. Но напавшая ничего особенно пока не хотела и, как только девушка перестала сопротивляться, Анна тут же замерла неподвижно. И тут девушка поняла, какие цели стоят перед сумасшедшей. Она ждала поезда! У девушки все оборвалось внутри, она принялась яростно бороться за свою жизнь, отбиваться от чужого права распоряжаться ею. Ей удалось скинуть с себя Анну, подняться и замереть напротив нее. Анна не слишком препятствовала этому взрыву активности, ей хотелось посмотреть, что может ее жертва.
Они стояла напротив друг друга и девушка не знала, что ей предпринять дальше - не она затеяла эту опасную свару. Ей показалось, что она услышала далекий свист приближающегося  поезда и она рванула с полотна.
Она была тут же настигнута Анной, и они обе повалились на рельсы, и между ними схватка разгорелась с новой силой. Девушку переполнил животный ужас – она тяжело закричала, клацнула в воздухе зубами и, толкнувшись ногами, освободилась от Анны. Но вместо того, чтобы тут же сбежать с полотна, девушка, ползком торопясь, двигалась навстречу поезду, потерявшись в этой безумной схватке.   Анна растерянно наблюдала за быстро удаляющейся девушкой, живо нагнала ее и, отняв от рельс, прижала к себе. Она принялась гладить несчастную, приятно ощущая ее тяжесть на своих руках. Она гладила ее очень тщательно, как будто ее касания могли дать жизнь этой девушке. Поезд гудел уже где-то недалеко. Казалось, между деревьями можно было вот-вот увидеть его мелькание.
Ласковые касания Анны поразили девушку  невероятной брезгливостью. Она принялась плеваться от отвращения и беспомощности. Анна растерялась и отпустила от себя так ненавидящее ее тело.  Девушка, уже ничего не видя перед собой, резким движением выпрямилась и  широкими шагами, изнывая от той грязи, которая, как она чувствовала,шла прямо навстречу поезду, не замечая его. Анна с ужасом глядела на это, ей показалось, что она не успевает что-то поправить и она, тяжело закричав, бросилась за девушкой.
Анна быстро нагнала ее и со всей силы своего бега швырнула девушку с насыпи. Она  не заботилась о своей жизни, спасая чужую. Сама она едва успела прыгнуть с насыпи, уворачиваясь от несущегося на нее поезда. Девушка быстро очнулась от удара о землю, и, едва поезд  проехал мимо, кинулась разыскивать Анну.
Девушка быстро нашла ее. Анна лежала, неудобно раскинувшись, и по ее лицу текла кровь. Девушка принялась ощупывать ее тело, со страхом ожидая наткнуться на безнадежные опухоли, могущие означать смерть. Но тело Анны оказалось мягким и упругим и не обнаруживало в себе безысходных пугающих провалов от столкновения с поездом.
Девушка почувствовала облегчение, что-то сжалось у нее внутри, и она стала стягивать с Анны уже порванные на ней одежды, радостно обнаруживая под ними целое и невредимое тело. Девушка настолько была удивлена его совершенством и необъятностью, что не могла удержаться, чтобы не погладить его.


                2.

     Они вошли в пустующую комнату девушки, и ей стало стыдно за оголенность своей комнаты. Она кинулась к шкафу и открыла его, -  "У меня тут есть платья. Тебе надо переодеться. "
На Анне по- прежнему болталась порванная  одежда. Она не очень понимала, зачем она пошла в жилище этой девушки. Эта комната не нравилась Анне, но ее интересовала девушка. Девушка кинула ей одно из платьев. Она поймала его, подержала на вытянутых руках и сказала с негодованием,  -  " Разве можно носить такую дрянь", -  и уверенно порвала платье. Девушка вздрогнула, будто что-то сломалось в ней. Она облизала сухие губы и кинула Анне еще одно платье. Ее начала занимать эта игра. Анна схватила и это платье, глянула в него и со словами, - "Ну кто еще в этом может ходить?", - убедительно порвала и это платье, улыбнувшись при этом девушке.
Девушка опять сжалась от треска раздираемой ткани, но вытащила еще одно платье и, робко улыбаясь Анне в ответ, кинула и его. Девушка чувствовала, что к ней возвращается молодость, что никто не высказывал с тех пор ей такой любви  –  холодной и близкой.
Анна, получив очередное платье, усмехнулась ему и молча порвала его. Девушка вынула из шкафа снова платье и со щемящим сердцем накинула его на Анну. Анна разглядела это платье и спросила у девушки, -  "Последнее?" Та робко кивнула, завороженная судьбой своего последнего платья. Анна обречено вздохнула и принялась стягивать с себя свою одежду. Затем она поинтересовалась, - "Ведь под платье надо что-то еще надеть?" Девушка достала из шкафа нижнее белье и кинулась им в Анну. Ей больше хотелось, чтоб под платьем у Анны ничего не было. Анна, получив лифчик и трусы одновременно, проверила их на прочность и стала одевать их, как панцирь. Когда Анна была одета, обе девушки ощутили, что им кого-то не хватает.
 Первая в своем  подозрении призналась девушка.  Она бросилась к ногам Анны, обхватила их и шумно зашептала, - " Я хочу быть твоей одеждой. Мне - холодно. Я чувствую себя так, будто я уменьшаюсь. Я хочу быть постоянно с тобой."
Анна осторожно села напротив нее и участливо заглянула ей в глаза, -  "Это все оттого, что ты чувствуешь себя неодетой. Я пойду, найду, что тебя защитит"
Как ни старалась Анна говорить мягко, девушка возмущенно отстранилась от нее. Ее переполняло возмущение, - " Хорошо. Я - не одета. А ты - одета? Скажи, чем ты отличаешься от меня? Чем? Чем, чтобы ты могла так говорить?"
Девушка ходила по комнате, и за ее негодованием таилось любопытство. Анна огорченно поднялась, -  "Я отличаюсь от тебя тем, что вижу, как вокруг тебя ничего не происходит. Я хочу избавить тебя от этой неподвижности. Тебе же поможет то, что мы похожи друг на друга"
Анна напряженно глядела себе на платье. Девушка успокоилась и взялась тщательно поправлять на Анне это платье, - «Хорошо. Если ты не хочешь, чтобы я была твоей одеждой – ты будешь моей. И я буду делать тебе больно».
Девушка при этих словах так мяла платье будто хотела его порвать. Анна мягко отвела от себя ее руки и вздохнула, - « Не надо думать, что все зависит от нас. Нам не стоит упираться в друг друга. Можно быть близкими, не стремясь быть близкими. Надо сначала отдаваться ситуации. Люди появятся потом. Я выйду на улицу, что-нибудь придумаю там, что нам поможет» 
Анна засобиралась к выходу.

                3.

Девушка осталась в комнате одна. Идти ей было некуда, и она стала подглядывать за собой в зеркало.  Она быстро не выдержала – собственное отражение показалась ей каким-то незначительным. Она сорвала с себя одежду и с размаху швырнула ее в зеркало. Зеркало охотно  рассыпалось - в ее платье остались ключи.
 Когда Анна вернулась, дверь была открыта. Она вошла в нее  и прошла в комнату. На полу комнаты лежала девушка аккуратно укрытая осколками зеркала. Под осколками на ней не было одежды.  Анну расстроила нетерпеливость девушки. Анна принесла с собой видеокамеру, она нагнулась над девушкой и произнесла, -  «Одевайся, я буду тебя снимать» 
Девушка проворно вскочила, осколки зеркала соскользнули с нее, и она потянулась к Анне, - « Я очень скучала без тебя. Я кажусь себе такой незаметной по сравнению с собой. Мне хочется, чтобы ты была теплее ко мне»
Она ходила вокруг Анны, боясь приблизиться к ней, не спеша одеться.  Девушке было  страшно ошибиться в проявлении своих чувств.
"Если ты не оденешься, я сделаю то же, что сделала ты. Лягу под зеркало ", - Анна попыталась поиронизировать над девушкой, но ту очень напугала попытка посмеяться над ней, и она принялась поспешно одеваться.
Как только она оделась, Анна вскинула видеокамеру и стала снимать девушку. Девушка попыталась воспротивиться этому, увернуться от камеры, - « Зачем ты меня снимаешь? И где ты нашла эту камеру?»
Но Анна ее не отпускала, она шла за нею по квартире и ответила ей как-то придушенно, - « Камеру я получила за секс. А снимаю тебя, ты потеряла ощущение реальности». 
Девушка слегка опешила от этого ответа, - «Я не думала, что ты так мало ценишь себя». Анна продолжала снимать девушку, и девушке стало нравиться такое внимание к ней. Она смотрела заинтригованная на Анну через объектив и поинтересовалась у нее, поигрывая глазами, - " А что я получу вместо этой реальности?"
Анна  отвела видеокамеру от своего лица, - " Тебе будет куда идти и у тебя будет, кому вести тебя. Так ты попадешь в мир своих иллюзий".
Но девушку мало занимал серьезный тон Анны, она потеряла интерес к видеокамере, подошла и отключила  ее, - " А как я узнаю про то, что я иду". 
Анна попробовала убедить девушку, - " Хорошо. Мы сейчас пойдем на автодорогу, и ты будешь флиртовать с водителями, соблазнять и тревожить их, но ни в одну машину не садись. В машины буду садиться я, но отдельно от тебя. Я буду снимать тебя на камеру из проезжающих машин. И ты заметишь, как преобразишься. Я буду возвращаться и снова тебя снимать на дороге, чтобы тебя было много."
Анна попросила девушку поверить ей еще раз. Девушка в ответ сначала нахмурилась, но затем ей улыбнулась, и Анна перевела дыхание.

                4.

Девушка шла вдоль дороги. На ней было светлое легкое платье, под которым издалека угадывалось тело. Машины проносились мимо нее. Девушке это надоело, и она решила остановиться. Когда проехала очередная машина, она наклонилась  вниз так, поправляя при этом туфли, что с дороги стала видна ее грудь через широкий вырез платья. Но машина поехала дальше, мимо нее. Девушка выпрямилась и уже хотела снова идти, как проехавшая машина вернулась и остановилась возле нее. Из автомобиля высунулся взволнованный мужчина и спросил, - "Девушка, вас подвезти?"
Он был почтителен, растроган, небрит и полноват. Девушка радостно отказалась, и водитель растерянно поехал дальше. Когда проезжала следующая машина, девушка крутанула себя так, что платье поднялось на уровне ее живота и, когда водитель поехал дальше, чуть не свернув себе шею, рассматривая ее, она засмеялась ему вслед.
Она долго собирала свой следующий поступок. Она нашла большой  выступ около дороги и поставила на него ногу, для чего ей пришлось высоко поднять ее. Затем она снова нагнулась вниз, и проезжающие могли видеть узкий низ ее полупрозрачных трусов.
Перед этим девушка подобрала платье, чтобы оно не мешало, и теперь с замиранием сердца ждала продолжения. Когда машина проехала мимо нее и не притормозила, девушка гневно выпрямилась, ей стало неприятно такое пренебрежение ею. Но она тут же увидела в окне этого автомобиля уже удаляющуюся и снимающую ее Анну. 
 Она попробовала было еще раз тронуть  самообнажением какого-нибудь проезжающего, но быстро оборвала эти попытки. Ей даже стали противны свои руки, пытающиеся поднять край платья. Ей стала неприятна она сама. Привкус будущей, близкой автокатастрофы появился у нее во рту. И она принялась рвать на себе платье. Но к ней уже бежала Анна со стороны уехавшей машины. Она не дала продолжить начатое, запахнула девушке платье.
" Я хочу, чтобы они все умерли", - промычала девушка, уткнувшись в Анну. Анне  была счастлива от этого чужого, остро задевающего ее горя. Она сказала девушке, - " Пойдем, я тебе покажу. "
Девушка решила, что она предлагает показать, как умрут все едущие по этой дороге. Она легко пошла за Анной. Они сошли с обочины и двинулись в сторону равнины. Камера болталась за спиной у Анны.

                5.

      Они стояли у разбитой машины, оттащенной подальше от дороги. Девушка нервничала из-за порванного платья, вернее из-за того, что только у нее было что-то порвано. Анна улыбалась, будто съемки, затеянные ею, должны были кончиться этими руинами. Но девушка была несогласна, - "Это не все. Это только одна машина"
 Анну глубоко возмутило предположение девушки, - "Это все. Все, кто были здесь, умерли. Смотри, какие страшные повреждения"
Девушка задумалась и продолжила, - « Но теперь ни эта машина, ни эти люди не могут мне угрожать, Значит, они не все. Ведь угроза остается"
Она очень коварно смотрела на Анну.
Анна лениво  заметила, - "Мы можем оживить это происшествие. Я залезу в эту машину, а ты начнешь копать землю под ней, яму, вон -  ржавая лопата. И, в конце концов, и я буду в машине, и машина будет тебе угрожать. Ты  увидишь, здесь еще полно опасности"
Девушка рассмеялась и согласилась. Анна залезла в машину, выкинула оттуда разные приспособления, которыми можно копать землю и закрыла за собой дверь. Девушка начала разворачивать землю. Спустя некоторое время, стоя на дне неглубокой ямы, девушка увидела над собой машину и ей показалось, что машина наклоняется в ее сторону. Девушка с ужасом, боясь, что не успеет, поспешила  выбраться из ямы.
Анна с удивлением увидела перед собой неожиданно выскочившую девушку и тоже вылезла из машины, -  "Ты чего испугалась. Машина даже не шевельнулась. До опасности было еще далеко". 
Анна была недовольна поспешным испугом девушки.  Той было слегка стыдно, и она поспешила перевести разговор на другое, - "Давай, посмотрим, что ты наснимала". 
Ей казалось, что Анна ее обманывает. Анна с досадой протянула камеру девушке и с раздражением наблюдала, как та отсматривает отснятое. Ее удерживало совсем немного, чтобы окончательно бросить девушку. Девушка оторвалась от камеры и спросила Анну: "Это, значит, они все едут вместе с тобою? Все эти машины".
Она очень завидовала Анне сейчас. Анна с неприязнью отозвалась, - " Нет. Они едут вокруг тебя. Смотри, как тебя много, какая ты большая".
Девушка приподнялась, она нашла, чем унять свою растерянность. "Я хочу, чтобы та машина, из которой меня снимают, попала бы в такое же положение, что и эта", - девушка указала рукой на разбитую машину, возле которой они стояли.
Анна уже не скрывала своего насмешливого отношения к девушке, - " Тогда тебе надо сидеть в этой машине и я думаю, она непременно, сама собой, попадет в аварию".
Девушка взяла камеру и, как о деле уже решенном, сказала: « Ладно. Только при этом я хочу снимать еще и тебя". 
Только тут Анне бросилось в глаза, как неприятно выглядит девушка. У нее была порвана одежда, она была испачкана так, будто ее долго таскали по земле. И Анна сжалилась над  девушкой, - "Хорошо. Если ты хочешь катастрофу, будет тебе катастрофа. Я лягу в яму, а ты сядешь в машину с камерой. Ты меня будешь снимать и раскачивать машину, чтобы она упала. Я думаю, когда она упадет, это будет то, что ты хочешь".
 Девушка обрадовалась этому предложению настолько, что залезла в машину, не глядя на Анну. Анна спрыгнула в яму и увидела над собой уже раскачивающийся автомобиль, а в нем прильнувшую к видеокамере девушку. Анне все это почем-то показалось смешным, и она улыбнулась. Девушке смешным это не казалось. У нее тряслись руки, и она боялась, что Анна передумает. Ей что-то мешало снимать Анну дальше, она оторвалась от камеры и увидела на другом краю поля, вдалеке небольшую фигурку девочки, смотрящей в их сторону. Она  выскочила из автомобиля и голосом, сорванным от волнения,  закричала, - "Смотри! Смотри!"
Анна выбралась из ямы и, увидев девочку, рассмеялась, не сдерживая слезы. Девушка  так же смеяться не могла. Это был не ее праздник. Она передала Анне камеру, - «Сними меня, пока ты счастлива». 
Анне было все равно куда девать свои силы, и она стала легко тратить их на съемку девушки, заворожено стоящую перед камерой.
Пока они снимали, девочка пропала. Анна вернула камеру девушке и сообщила ей, - «Нам теперь надо расстаться. Камера больше нужна тебе. Не упускай ее».
Она тут же пошла в сторону, где еще недавно стояла  девочка. Девушка неожиданно ощутила себя брошенной и крикнула Анне вдогонку, - « Надеюсь, мы больше не встретимся!»
Анна не обернулась. Девушке предстояло вернуться к себе домой.

                6.

      Девушка искала в городе Анну. Она пыталась увидеть ее во всех людях и часто обманывалась. Она ходила по городу с видеокамерой и, наконец, решила, что она сама может для себя создать Анну. Она нашла на улице девочку понеряшливей. На ней было коротенькое рваное платьице и нечистый цвет лица. Она подошла к девочке и предложила ей, - " Давай, я поснимаю тебя на видеокамеру"
Девочка как-то жеманно согласилась. Девушка стала снимать эту девочку, норовя заглянуть объективом ей под платьице, пробуя помочь ей оголиться, протягивая из-за камеры руку. Девочка пугалась и пыталась увернуться, но девушка крепко удерживала ее и девочка смирилась. Она все больше и больше доверяла рукам девушки, поглаживая их.
Возникшее было между ними взаимопонимание прервал вопрос, заданный близко и взволнованным голосом, - " А твой червячок не слишком быстро шевелиться?"
Девушка оторвалась от камеры и увидела перед собой Анну в мужском костюме. Девочка замерла от страха. Она очень испугалось этого непонятного для нее, но, тем не менее, явного червячка. Анна стояла над ними обеими, застывшими. Ей стало жалко их, того, что без нее они не могли пошевелиться.
Анна взяла отложенную камеру и с возгласом, - "Оп!",  - засунула ее себе под костюм.
Она начала сосредоточенно, одними телодвижениями проталкивать камеру под костюмом и смех объял ее, - « Вот так надо снимать!"
Девочка тут же рассмеялась, улыбнулась и девушка. Ей хотелось остаться наедине с Анной. Анна вынула камеру из-под костюма, и передал ее девочке.
Она указала на девушку и обратилась к девочке, - " Сделай ей так же. "
Девочка охотно взяла из рук Анны камеру и подошла к девушке, тут же принявшись запихивать ей камеру за одежду камеру, обращаясь с самой девушкой, как с неодушевленным предметом. Девушка замерла, а девочка, теряя начальное оживление, водила камерой под одеждой девушки.
Анна забеспокоилась, заметив, как девочка теряет интерес к происходящему. Она ее окликнула и расправила руки: « Ласкай мой костюм! Гладь его!"
Девочка полностью растерялась и была готова опять бежать, но тут вмешалась девушка. Она отложила, вынув из-под одежды, камеру и бросилась к ближайшему прохожему. Она подтащила его и принялась рвать, стягивать на нем одежду. Она рвала на нем одежду, обращалась к девочке, - « Смотри, там ничего нет, в этом костюме. Смотри, какая там пустота". 
Мужчина особенно не сопротивлялся. По-видимому, он решил, что попал в какую-то эротическую секту и уже был заинтригован ее обрядами. Девочка с изумлением  увидела раздеваемого мужчину и бросилась от него. Анна побежала за девочкой. Она не могла быть сейчас одна.
Мужчина остался наедине с девушкой и был настроен серьезно, он решил ее не упускать. Девушка схватила камеру и закрылась ею, пытаясь отговорить мужчину от себя, - « Ну что ты во мне нашел! Я тебе просто так не дамся. Ты же видел здесь женщин. Это они тебя желают, а не я"
Мужчина задумался, и девушка пожалела о сказанном. Ей стало нужно, чтобы этот человек бросился на нее. Но он стоял и смотрел вслед убежавшим. " Ты разве хочешь побежать за ними?" - спросила она его.
Это послужило сигналом к тому, чтобы он побежал. Он бежал, подбирая спадавшую одежду, влекомый интересом к трудно понятному ритуалу, который он  хотел увидеть полностью. Может быть, он был просто пьян? Девушка прихватила с собой видеокамеру и побежала за ним, снимая его на бегу. Она поверила в этого случайного мужчину, как в часть себя.

                7.

      Анна быстро потеряла девочку из виду, да и мужской костюм  мешал ей бежать. Она остановилась на вечереющем малолюдном перекрестке, и решила подождать девушку. Анна не сомневалась,  что та не отстанет далеко от нее. Но первого, кого она увидела, был мужчина, которого девушка затащила в их историю.
Он бежал, не торопясь,  подтягивая на себе одежду. Потом она заметила бегущую за ним и снимающую его девушку и испугалась еще больше. Ей показалось, что она никогда не избавится от этой, преследующей ее пары. Анна стала двигаться, как во сне, чтобы убежать от этих людей. Ей трудно давалось движение. Мужчина, когда увидел Анну, побежал быстрей, но он никак не мог ее догнать. То ли темнота было ему помехой, то ли еще что, но он часто ошибался.
Он хватал случайно попадавшуюся по дороге женщину и начинал обнимать ее, думая, что это Анна. И только подбегающая следом девушка смеялась над ним и говорила, что он ошибся. Девушка была рада тому, что находятся столько женщин, попадающие в такое положение, в каком уже давно находилась она - в них ошибались.
Мужчине же казалось: вот-вот - и он приблизится к Анне. Ему было непонятно, почему для этого надо бежать. Он ошибался все реже и бежал теперь по наитию. Девушка продолжала снимать, преследуя его. Анна видела, как мужчина ошибался, и за это время далеко оторвалась от него.
Но как только она набрела на рельсы железной дороги, уже за пределами города, она успокоилась. Она решила ждать тех, кто преследовал ее здесь, зная, что они не минуют это место. Вскоре показался обрадованный тем, что видит Анну, мужчина. За ним, продолжая его снимать, следовала девушка. Мужчина встал по другую сторону рельс, не перейдя их, перед Анной. Он был уже счастлив, но Анна внезапно скинула с себя весь мужской костюм и предстала перед ним без одежды. Она это сделала затем, чтобы никто никуда не стремился. Она сказала мужчине, -  "Тебе надо вернуться назад. Здесь тебя ждет смерть"
Мужчина вздрогнул от неожиданности, но тут же отозвалась девушка, - « Иди к ней, Видишь, она ждет ".
Девушка продолжала снимать, и мужчина потянулся было к Анне, но та оборвала его, -  "Я - неживая.   Я тебе только кажусь. Ты  тянешься к своей смерти".
Мужчина тихо засмеялся от страха и неожиданности, но тут заговорила девушка, - "Смотри, какая она желающая. Зачем тебе возвращаться? Зачем тебе еще кто-то? Она -  все. Кроме нее никого нет". 
Мужчина верил и сомневался в правдоподобии происходящего. Наконец, ему показалось, что за него решат все эти женщины.
И Анна тут же отозвалась, - " Есть еще ты. Для себя все - ты. Помни себя".
Мужчина уже начал поворачиваться к девушке, как та вернула его к Анне, -  "Только она может тебя утолить. Только она может принять тебя всего. Больше ее нет ничего".
Тут Анна услышала шум приближающегося поезда и перестала отговаривать мужчину. Наоборот, она призывно взглянула в него и протянула ему руки, - " Иди сюда"
Мужчина растерялся. Смена настроения Анны было для него существенней подходящего поезда. Да и слышал ли он теперь этот нарастающий шум? Мужчина вопросительно обернулся к девушке. Та все еще снимала.
" Иди - сказала она -  Давай"
Мужчина сделал шаг в сторону поезда и встретил вместо Анны упругое разрывающее на части железо.
Девушка уже не снимала поезд несущийся мимо. Когда он прошел, она положила камеру на рельсы и пошла по ним, радостно ощущая то, что она движется. Анна облегченно глядела вслед поезду. Перед ней лежал мужской костюм, и она не без колебаний одела его.
Она пошла в другую сторону, туда, откуда еще мог появиться поезд. Анне теперь не угрожало его движение. Никто не искал изувеченный поездом труп мужчины. Только девочка, недавно еще бегущая от них, едущая в этом поезде, сладко зажмурилась на время.


10.




                Саломея

                Сценарий к\к фильма



                По мотивам "Парень встретил девушку" реж.Л. Каракс


                1.

Течет река, мы слышим  голос Иры: « Я не воду снимаю, я снимаю то, что будет завтра. Я хочу видеть безликим будущее. Сила там, где вчера ничего не было, сила то, что может сделать завтра не будущим. Вот вода, она близко, но она же и далеко. Это тело твое любимый, это глаза твои, не имеющие лица, это руки твои, не имеющие плеч. Я хочу, чтобы ты был, как эта вода  - передо мной и за мной, вокруг меня и во мне. Я хочу, чтобы тебя не было рядом со мной, чтобы ты был больше, чем рядом, чтобы мы были вдвоем. Мне тяжело, любимый, быть отдельной от тебя. Я не хочу тебя видеть, я не хочу, чтобы ты  видел меня. Если мы увидим, что мы отдельно друг от друга – мы предадим друг друга. Я знаю, что нам мешает – земля, она нас будет всегда разделять. Смерть вокруг нас и это упущенье наше. Нам нужно преодолеть ее, опередить, чтобы не ходить по отдельности, чтобы носить друг  друга в себе. Я хочу не видеть тебя, любимый, но видеть тобой, я не хочу, чтобы ты видел меня, я хочу, чтобы ты был мной. Я не реку снимаю, я пишу тебе письмо, мои слова текут, смывают меня, чтобы я была свежее, идя к тебе, чтобы я могла проткнуть тебя насквозь своим временем, тем, что меня не должно быть без тебя, как и тебя без меня. Не вода  - слова мои, ставшие буквами, смывают лишнее, кромешное. Мы с тобой, любимый, новый потом, потоп, восстанавливающий огромность человеческую. Мы с тобой навсегда врозь, любимый и навсегда вместе. Смерть наша заполнена нашей любовью и будет заполняться дальше, продолжаемая нашей разлукой. Мы станем смертью в нашей любви, и не будет для нас преград – ни на земле, ни во времени»
Мы видим затылок  Иры. Одной рукой она снимает воду, другую подняла вверх, словно ищет кого-то над собой. Она не находит никого, поднимает лицо, опускает камеру. Ира по ступенькам идет вверх, идет по набережной. Камера у нее за плечом. Ей что-то мешает, она останавливается, смотрит на свои ноги, на свои туфли. Пятки у нее грязные. Ира осматривается, мимо проходит мужчина. Ира спешит к нему, дышит глубоко, словно ей не хватает воздуха: « Вытрете мне, пожалуйста, пятки. Что вы удивляетесь? Мне нельзя нагибаться. Вы ведь не хотите, чтобы женщина нагибалась не любя? А я сделаю так, что у вас появится много других женщин »
Прохожий ошарашен. Ира смотрит ему в глаза: «У вас  - охладевшая к вам любовница блондинка, с длинными волосами. Вам она не нужна. Вы найдете себе другую, которая ищет именно вас. А потом вы будете нужны многим.  Небольшая услуга мне сделает вас незаменимым. Вытирайте, и женщины придут  к вам. Это почти обряд. Вам он ничего не будет стоить.»  Мужчина скрывает легкое  волнение, улыбается неуверенно,  с довольством: « Да?  А это точно? Вы не обманете? Вы…вы, наверное,  ведьма?» Ира терпеливо и снисходительно смотрит на него. Мужчина обречено осматривается,  садится перед Ирой на корточки, вынимает платок. Ира тянет ему навстречу стопу, с которой мужчина вытирает грязь.
Мужчина сидит перед Ирой, смотрит на нее сверху вниз, пытается смотреть игриво и с достоинством. Ира улыбается: « Вы умрете на одной из них. »
Мужчина морщится, как при неудачной игре в карты, встает, смотрит на Иру с сомнением. Ира веселеет: « У вас теперь будет необычная жизнь». Мужчина разочарованно машет  рукой, поворачивается прочь. Ира смотрит ему вслед, мужчина, отойдя, оборачивается. Они так стоят долго. Мужчина с улыбкой начинает идти обратно, и тут Ира кричит: «Стоять!» Мужчина замирает, как вкопанный.

                2.

Ира идет дальше. Она торопится, недовольна собой. Ноги ее плохо слушаются, словно ватные. Она ищет глазами вокруг себя кого-то, вертит головой. Вот перед ней появляется девушка, Ира заворожено идет за ней, не может отвести взгляд от ее шеи, наконец, впивается в нее ногтями. Девушка кричит, резко оборачивается:  « Вы что делаете? Вы больная?  Дрянь какая! Ты что? Ты меня всю исцарапала! Ччерт! Идиотка? Да? » Ира стоит тихо довольная,  виновато улыбается: « Не волнуйтесь. Вы такая красивая. Меня что-то потянуло. Я  же чувствую, вы чем-то болеете. И вам теперь будет легче. Правда? Вам теперь будет меньше больно?»
Девушка  резко стихает,  смотрит недоверчиво, щурится, поводит плечами, будто проверяет слова Иры: « Ну, да,  болею. Не знаю, вроде сейчас меньше стало. А то щемило что-то. Правда. Да. А вы кто?» Ира  говорит мягко: «Не важно. Вам можно сделать еще лучше, чтобы болезнь отстала от вас. Надо сейчас побежать и очень громко крикнуть у того моста. Понятно? Когда вы так сделаете, у тебя  станет лучше. Только не жалейте себя.  Ну, давайте. Не упустите время, пока я порвала вашу черную нить. Вам тоже надо что-то сделать. Это пустяк. Бегите. Просто так. Быстрей! Поверьте!»
Девушка сомневается, но Ира ее подталкивает, и девушка срывается с места.
Ира смотрит, как девушка бежит, переживает за нее, в конце концов, тоже бежит за ней - поддерживает. Ей легко и радостно. Крик девушки доносится до Иры и сбивает ее с ног. Ира падает на бегу, торопливо поднимается и спешит по ступенькам вниз, к воде. Там она успокаивается, смотрит на воду, приходит в себя.  Ира берет свою видеокамеру и запускает ее под платье. Мы слышим ее голос, видим ее язык, облизывающий сухие губы: « Я продолжаю писать тебе, любимый. Все, что я делаю – все длинное письмо тебе. Если я остановлюсь, я умру, задохнусь. Мои слова к тебе – мой воздух. И вот я уже не пишу, я даю тебе себя, то, на чем ты можешь писать, и мы дышим с тобой в такт. Ты пишешь на мне, передавая мне свою смерть. Ты пишешь на мне, и я вижу себя уже на конце твоего пера, я не помню себя. Я та – которой ты пишешь, которую ты пишешь. Вот я иду, и это – всего лишь строчка твоего письма. И я не знаю, что будет дальше. Ведь тебя нет. И только моя ненависть к жизни делает тебя живым. Пока я двигаюсь, ненавидя все живое, ты можешь писать мной. Я несу миру разрушение, чтобы ты появился наяву, любимый. И тогда я могу стать твоей кровью, отравив все вокруг, оживив  тебя.»
Мы видим Иру на другом берегу реки. Она остановилась, смотрит на воду. Она говорит, обращаясь к реке: «Как жаль, что ты ничего не видишь.»  Ира оглядывается, находит небольшую доску и  вновь спускается к воде. Ира  привязывает камеру к доске и отпускает ее по течению. Она недолго смотрит ей вслед и затем резко взбегает обратно к набережной. Она бежит вдоль реки, стараясь не упустить камеру из вида, сталкиваясь с прохожими, торопясь дальше.
Но вот  Ира меняет свое решение -  набрасывается на встречного парня, жадно впивается ему в губы. Тот слегка теряется, пытается увернуться, но Ира настойчива. Парень перехватывает у нее инициативу – так же бурно впивается ей в рот, несколько преувеличенно. Они увлеченно целуются. Однако, парень вскрикивает и отшатывается. Он осторожно трогает себе рукой губу – Ира укусила его. Парень недовольно глядит на Иру, решительность не покидает его, и  он отталкивает ее. Иру недовольство ее избранника  не  пугает, она с охотой и легкостью достает из-за спины небольшой аккуратный ножик и быстро, охотно подносит его к лицу парня. Уже темнеет и людей вокруг мало. Парень замирает,  Ира снова припадает к его губам, держа нож перед чужими глазами. Парень косится на нож, вздрагивает от укусов Иры, но держится. Его хватает ненадолго, он взвизгивает, вырывается из рук Иры и орет: «Дура ****ская! Дрянь!» Он захлебывается, лицо его искусано. Он бросается прочь от Иры, он стонет на бегу от боли и унижения. Ира остается стоять на берегу. Ей легко и свободно, лицо ее торжественно, глаза  блестят. Дышится ей хорошо.


                3.


Ира сидит дома перед телеэкраном. Она смотрит, что снимала камера, пущенная по течению. Она смотрит напряженно и нервно. Она сидит опутанная вся белой лентой и продолжает накручивать на себя еще и еще, слой за слоем. Ира плотно опутывает себя, ей не спокойно, трудно удержаться на месте. Она добирается до своего горла, опутывает и его. Ира крепко сжимает себе горло, хрипит, задыхается. Но вот она успокаивается, отпускает себя. Ира лежит на полу, приходит в себя, поднимается и идет к окну. Там светает. Ира измученно улыбается, говорит: «Хорошо, что ты не длинная. Быстро кончилась.»


                4.


Ира идет с камерой за девушкой, снимет ее. Они идут по улице, девушка оборачивается, ждет, когда Ира подойдет к ней: « Зачем вы меня снимаете?» Ира только тут отрывается от камеры: « У вас каблуки очень длинные. Мне больно от этого. А когда мне больно – я более живая. Когда вы идете, у меня сердце болит. Вы разве не хотите, чтобы вас видели?» Девушка задумывается: « Хочу». Ира продолжает: «Видите ли, вы идете и оставляете себя, а надо наоборот, чтобы вы шли и встречали себя. Понимаете?» Девушка смущенно улыбается: «Понимаю».  Ира приближается к девушке: «Видите мои глаза? В них ночь, которая  никуда не исчезла. Она там потому, что вы стоите на ней на своих каблуках, потому, что вы возвышаетесь. Понимаете?» Девушка уже сожалеет, что заговорила с Ирой. Иру это не смущает: « Я хочу, чтобы вы видели, себя, идущую по улице, а для этого надо, чтобы ваши каблуки были направлена вам в глаза. Вам, а не мне.» Девушка теряется : « Извините, а почему мои каблуки направлены вам в глаза?». Для Иры все определенно: «Потому что я вас вижу, а вы себя нет». Девушка  хочет уйти: « Я вас поняла, поняла. У меня мало времени. Мне надо идти».   Ира не настроена так быстро ее отпускать, она подносит к ее глазам камеру: « Смотри, я вчера весь день снимала воду. Видишь? Ты же не хочешь себя увидеть плывущей по реке? Не бойся. Я тебе предлагаю остановить вместе это течение. Я тебе предлагаю не уплыть, а остаться, не исчезнуть, а не исчезнуть. Понимаешь? » Ира пристально смотрит на девушку. Той не удобно от ее взгляда, от своего положения. Ира пытается быть терпеливой: « Я хочу, чтобы ты стояла на себе, чтобы пропадала в себя, чтобы тебя было с каждой минутой больше, а не меньше. А? Улавливаешь? Тогда ты сама можешь любить себя. Без посредников.» Ира захватывает воздуха побольше, ей надо увлечь девушку: « Я предлагаю тебе выскользнуть из моего взгляда так, чтобы самой стать им – увидеть себя мною. Для начала. Попробуй убежать от меня, когда я тебя снимаю. Это надо, чтобы твои усилия убежать от меня были возможностью увидеть себя. Как тебе?» Девушка понимает, что ей будет непросто отделаться от Иры. Она смеривает ее оценочным взглядом: «Хорошо. Только я сниму туфли -  на каблуках я недалеко убегу. Ладно? Мне надо просто от тебя убежать?» Ира жарко кивает: « Да! И тогда расстояние между нами – будет тобой.» Девушка не желает  слушать Иру дальше. Она поспешно снимает туфли: « Давай». Девушка торопиться побежать, Ира, подняв камеру к глазам, бежит за ней.
Девушка быстро отрывается от Иры, той трудно, глядя в камеру догонять ее. Девушка забегает за угол, оглядывается, видит, как далеко отстала Ира, поворачивает еще раз  и переходит на шаг. Она идет, держит в руках туфли, иногда оборачивается – не видно ли Иры. Вот она останавливается. У нее в сумке звенит телефон, она берет трубку: « Что? Алло. Кто? А как вы узнали мой номер? Дааа.. .Где? Я сейчас» Девушка убирает телефон обратно. Она возвращается туда, откуда бежала, идет быстро. Она заходит в один из дворов. Там стоит Ира, неловко улыбается: « Я не смогла вас догнать. Моя боль от вас подсказала мне выход.» Но девушка ее не слушает, она толкает Иру, та падает. Девушка кричит: « Сука, больная. Как ты узнала мой номер, дрянь! Ты идиотку себе нашла? Еще раз тебя услышу или увижу – забью! Ты меня еще будешь преследовать!» Она кричит и бьет Иру длинными каблуками своих туфель. Ира свернулась и покорно принимает удары, прикрывая камеру, что-то шепчет. Девушка быстро успокаивается, прислушивается  к шепоту Иры, выругивается: «Тварь!», отходит от Иры, бормочет, оглядываясь вокруг себя: « Кретинка больная. Сумасшедшая. Сама напросилась. Зарою!» Последнее она кричит уходя, и обращаясь к лежащей Ире.
Ира, однако, не просто лежит, она включила камеру, говорит в нее: « Выходи из меня, выходи. Вытекай глазами своими. Я подхвачу их течение, я буду их кожей, кожей глаз твоих. Я знаю, ты скоро вырвешься наружу, видишь, как я рою для тебя землю, мое платье будет тяжело для тебя. Поэтому его буду носить я. Я буду носить платье и то, как ты видишь меня. А ты станешь меня раскрывать, все время раскрывать. Ну как же, мне не надо будет думать о моей голове. Мы станем планетой, титанами. Я внутри тебя, ты  снаружи. И не меня, ни тебя целиком - боги друг для друга. Всем будет темно от нас, кроме нас самих. Но время наше будет светло.»



                5.



Ира, немного потрепанная, идет с камерой по улице. Она вглядывается в немногочисленных прохожих, что-то выбирает. Подходит к мужчине: «Мы так медленно живем – не находите?» Неожиданный вопрос застает мужчину врасплох, он улыбается: «Ээээээ…Вы о чем?» «Ну, как же, смотрите. Люди так медленно двигаются, говорят, смотрят. Видите? И вместо их жизни, появляется жизнь между ними. Понимаете? Вместо людей начинают жить расстояния, погодные условия, неровности земли.» Мужчине хочется соответствовать переживаниям Иры: « И что же?» Ира оживляется: « Надо учиться быть стремительнее. Надо обретать другое лицо, лицо, которое может обогнать время». Мужчина слегка заинтересован: « И как же?» Ира недоверчиво вглядывается в мужчину, ей кажется, он насмехается над ней, но она быстро увлекается снова: « Надо пробовать. Смотрите – камера. Давайте вы будете меня снимать. Я же – отойду. И постараюсь попасть камнем в камеру. Так можно будет точнее меня увидеть, понимаете? Я хочу, чтобы, видя меня, камера, чувствовала, как я ее обгоняю. Это всего лишь эксперимент. Это все – на уровне ощущений. Пожалуйста, мне надо знать, что я могу быть видима и, что я могу это видимость разрушать. Вы уворачивайтесь, если камни будут лететь в вас. Это, как новая религия – или я ее создам, или нет. Вам это не знакомо? А?». Мужчина смотрит скептически и Ира почти умоляет. Мужчина недоуменно пожимает плечами, криво ухмыляется. Он, кажется, оскорблен, но берет камеру. Ему не нравится эта  затея, но отказать просящей девушке непросто.
Обрадованная Ира отбегает в сторону – искать камни, мужчина осторожно включает камеру. Ира уже готова, с камнями в руках она кричит: « Включили?» Мужчина боязливо кивает, Ира размахивается и швыряет камень. Ей непросто сильно и далеко кидать, и мужчина приближается к ней, выглядывая из-за камеры. Ира разошлась, она кидает, и камни все ближе летят к камере. Мужчина уже не глядит в камеру, смотрит из-за нее, уклоняется от камней. Ему хочется, чтобы Ира побыстрее разбила свою камеру и ему можно было бы уйти. Ира это видит, останавливается, кричит: « Камеру не подставлять. Я сама должна попасть. Снимайте». Мужчина со злым вздохом припадает к глазку, замирает, кажется, он уже готов, чтобы камни летели в него. Камни попадают мужчине по рукам, по плечу и он яростно шипит. Ира кричит: «Ой!» и замирает. Мужчина с раздражением отрывается от камеры: « Кидайте же быстрее!»   Ира вновь благодарно прицеливается  и  вот камень щелкает об объектив, слышен хруст. Ира подбегает к мужчине. Они смотрят камеру – объектив разбит.
«Все?»: мужчина спрашивает почти зло. Ира растерянно кивает. «Ну, я пошел»: мужчина заметно сожалеет о своем участии в Ириной затее. Притихшая  Ира  останавливает его: «Подождите, давайте посмотрим, что мы наснимали». Она включает камеру, смотрит в нее, подносит ее мужчине. Мужчина с опаской глядит в глазок вместе с Ирой. Ира смотрит с восхищением: « Вы просто молодец! Вы не меня сняли, вы себя сняли! Точнее, вы сняли свое будущее, то, как вы движетесь навстречу времени. Не видите?» Мужчина смотрит в подставляемую Ирой камеру, но, судя по выражению его лица, он ничего такого не видит. Ира смотрит на него с восхищением: « Как я хочу иметь такое лицо, как у вас. Воздух глядит на меня вашими глазами. Нет никакого лица нигде – только ваше. И я тоже имею к этому отношение, я сделала вас великим, ради вас  - стала землей, глядящей вами.» Ира осторожно трогает лицо мужчины, голову. Мужчина польщен, но относится с опаской к восхищению Иры. Ира всматривается в него: « Вы мне не верите? Вы не чувствуете, что ваша голова – день для меня? Нет?» Мужчина смотрит на нее отсутствующе, и Иру охватывает отчаяние. «Не разочаровывайте меня! Я не хочу этого видеть!»
Она снова припадает в камеру: «Смотрите, смотрите! Вот эта женщина на каблуках  - делает вас неуверенным в себе. Вам не на кого положиться, пока она ходит. Видите?» Мужчина с неловкой улыбкой смотрит в подставленную экзальтированной девушкой камеру. «Вы разве не видите, как она выкалывает вам зрение своими каблуками? Не чувствуете?» Мужчина неуверенно  качает головой, печально глядит на Иру. Иру охватывает отчаяние: « Не верите? Не чувствуете? Так чувствуйте, смотрите!» Ира хватает камеру и бьет ею мужчину по лицу. Осколки разбитого объектива царапают мужчине кожу, он кричит, хватается за лицо, у него появляется кровь. «Не видите? Смотрите!» Мужчина вскакивает и бежит опрометью от Иры, держась за свои глаза. Ира кричит ему вслед: «Берегите свое лицо! Держите свою голову! Не дайте себе ослепнуть!»
Она смотрит вслед мужчине с любовью и верой.


                6.



 В городе вечереет, Ира ходит по улицам, выбирает дома, смотрит на окна. Выбрав подходящее, она подбирает камень и швыряет его в стекло. Потом бежит. Отбежав далеко, Ира успокаивается, осматривается. Она вглядывается в людей, в дома, ненужная камера болтается у нее на плече. Она выискивает очередной дом, находит в нужное окно, опять кидает камень, бежит. Иру шатает – то ли от усталости, то ли от неопределенности, она почти падает. Подняв голову, Ира что-то видит перед собой, бежит туда. Она догоняет девушку на каблуках и обхватывает ее сзади: «Ты нашлась! Нашлась!»
Ира стоит на коленях позади девушки, держит ее, та стоит неподвижно. Ира поднимается: «Ты меня узнаешь? Узнаешь. Я знаю – ты не можешь говорить. Горло схватило, да? Ты зря меня била. Теперь твое горло будет все время болеть, и ты скоро говорить совсем не сможешь. Понимаешь?»
Ира внимательно смотрит на девушку, та по-прежнему неподвижна, молчалива. « Ладно, - Ира смягчается, - Я скажу тебе, в чем дело. Это небо встало тебе на горло. Оно и у меня стоит на горле, но я говорю в себя. Тебе тоже надо научиться говорить в себя – и горло твое освободится. Пойдем, я тебе покажу». Ира идет вперед, оборачивается, девушка стоит на месте. Ира улыбается: «Если ты не пойдешь со мной, тебе скоро будет нечем говорить. Ты что, боишься меня? Пойдем. Лучше же быть вдвоем, чем одной.» Девушка делает шаг к Ире.



                7.


Они стоят на крыше. На город уже опустились сумерки, но небо по краям еще светло. «Думаешь, это ночь? – Ира говорит  убедительно, - Это небо наступило на лицо земли. Нам нужно поднять это лицо, чтобы оно пошло. Понимаешь? Мы  - двое, как две ноги. Если мы сложимся – земля пойдет. Веришь? И ты тогда сможешь говорить. »
Девушка смотрит на Иру со страхом и недоуменьем. Ира продолжает: « Этот город уже затоплен нами, надо просто перешагнуть через друг друга, чтобы не остаться самим под собой. Чтобы ходить – надо перешагивать. Ладно, давай к делу»
Ира достает припрятанные ею на крыше веревки. Девушка испуганно отшатывается, что вызывает у Иры снисходительную усмешку: « Не волнуйся, я привяжу тебя за ноги. Крепко. И спущу с крыши, вниз головой. Так ты сможешь видеть меня изнутри, так я не смогу видеть себя сама. И ты для себя исчезнешь, и я для себя. Но у нас есть тот, кто будет вместо нас. Я нашла его. Нас не будет для себя, но мы будем для него. Его тоже не будет, но будем мы. Мы все вместе перешагнем грядущее разрушение тем, что не станем раньше него.  Вот ты меня не слушаешь, боишься, думаешь убежать, но сейчас ты уже можешь говорить. Но говорить ты можешь только мое имя».
Девушка вздрагивает, поднимает непонимающее лицо, шепчет: «Ира». Она тянет к Ире руки и шепчет с усилием, будто хочет сказать что-то другое: «Ира, Ира, Ира» На глазах у нее слезы, ей неловко и стыдно.
Ира спокойно подходит к ней и привязывает к ее лодыжкам веревку, стараясь привязать ее крепко и аккуратно.
Они стоят какое-то время напротив друг друга. Ира пытается утешить подавленную девушку: « Тебе будет очень приятно потом. А мне – одиноко». Она нежно целует девушку и укладывает ее на кровлю. Затем осторожно подкатывает к краю крыши, закручивает веревку вокруг выступа и склоняется над девушкой. Та смотрит на Иру с отвращением и страхом, Ира улыбается: «Делать нового человека – не большое удовольствие»
Она сталкивает девушку вниз и хватается за веревку. Ира с большим усилием держит веревку, время от времени отпуская ее. Веревка шипит в ладонях Иры. Ира с напряжением и вниманием упирается в край кровли, прислушиваясь к тому, что происходит внизу. Ей тяжело справляться с тем, чтобы удерживать девушку, чтобы спускать ее. Но вот Ира решает остановиться, она закрепляет веревку за выступ и откидывается назад, лечь.



                8.


Так они и находятся  некоторое время – девушка висит вниз головой и смотрит  в небо, Ира лежит на крыше, к чему-то прислушивается. Над девушкой кто-то склоняется – это тот мужчина, который помогал Ире разбить камеру. Его лицо порезано, он спрашивает у девушки: «Что вы так висите?» Девушка молчит, ей стыдно и страшно, она чувствует себя беспомощно.
- Давайте я помогу вам встать на ноги, - мужчина дергает девушку вниз, отводит ее в сторону, но Ира привязала веревку крепко, и оборвать веревку не получается. «Я распутаю»: мужчина нерешительно берется  за узел веревки на ногах девушки. Та слабо отзывается: « Не надо. Я так могу говорить, а по-другому нет еще, наверное». Мужчина с любопытством смотри на девушку: «А кто вас привязал?»  «Ира»:  девушка чуть слышна. «Ааа, эта с таким  бешенным лицом?»:  мужчине больно кривляться и он с трудом изображает Иру, однако, девушка узнает и кивает.
Мужчина озирается, будто откуда-то может выскочить Ира. Мужчина решается и идет в тот подъезд, с крыши которого свисает девушка. Вскоре девушка медленно опускается на асфальт, с трудом, пошатываясь, встает. Вскоре выходит и мужчина: « Там ее нет». Он наклоняется  к ногам девушки, чтобы развязать  ей веревку. «Не надо»: девушка дергает ногой, не желая, чтобы мужчина отвязывал  ее. Тот поднимается, девушка не знает, что ей делать: « Знаете, я не могу идти, я боюсь опять потерять голос». Мужчина понимающе усмехается: « Давайте я вас понесу». Девушка слабо улыбается, и мужчина сажает ее себе на плечи. Они уходят, веревка тянется за ними.
Они останавливаются у набережной, и мужчина ссаживает девушку с плеч: « Теперь ты можешь идти?» Девушка по-прежнему напугана, она осматривается вокруг, почти хватается за мужчину, шепчет убедительно: « Эта девушка – ведьма. А вам я верю. Мне надо избавиться от нее. Я знаю, что делать. Я спущусь к реке. Другой конец веревки оставлю вам, прыгну в воду, а вы меня  будете тащить вдоль набережной на этой веревке. Если мы до рассвета успеем добежать до того моста – я перестану быть с ней связана. Поверьте мне, помогите. Мне очень страшно». Девушка говорит жалобно, мужчина хмуро усмехается.
Но вот он решительно наклоняется, берет в руки веревку, привязанную к ноге девушки, та благодарно улыбается. Девушка проверяет, крепко ли привязана веревка и сбегает по ступенькам вниз, к воде, слышен громкий плеск и крик: «Тяните!» Мужчина с явным раздражением, недовольствуя  на себя  за мягкость и  уступчивость, начинает зло тянуть веревку, перекинув ее через плечо. Внизу слышно, как захлебывается и барахтается девушка. Мужчина со злым усилием тянет веревку вдоль набережной, бежит, сильно наклонившись вперед. Светает. На улицах никого.



12.

                Лес

                Пьеса               

                По мотивам рассказа Г.Э.Носсака «Завещание Луция Эврина»
               


Вид из «окна»: Далеко внизу – освещенный ярким светом ослепительно белый квадрат. Свет, лежащий на нем, слегка колеблется. Слышен шум листвы, он то затихает, то наливается «кровью». Сквозь шум листвы пробирается и перерастает его горячий женский шепот:

«Господи, прости меня. Сними с меня тяжесть грехов моих,  даруй мне частицу света своего, ибо я покорна воле твоей. Дай мне коснуться тени, одежды, имени твоего. Чтобы опереться на правоту твою, дай мне иное зрение, зрение благодати. Господи, любовь твоя пусть не минет меня, я же буду послушно следовать заветам твоим.
 Господи, помилуй меня, ибо я всегда была верна тебе, а если в чем заблуждалась, то только по неразумению своему. Сними с меня тяжесть мою и дай мне родиться заново во славу тебе.
  Господи, дай мне припасть устами к ранам твоим, доверить муку свою тебе и не дай мне ошибиться более, ходя по путям прямым. Господи всемогущий, на тебя одного уповаю, защити рабу твою от нее самой и от искусителей ее. Аминь».

  Большая плохо освещенная комната. Те пятна света, что шевелятся за «окном», осторожно проникают в комнату, натружено ползут по потолку, сползают по стене и вновь вытекают из комнаты, чтобы вновь вползти в нее. В комнате стоит одна кровать, на кровати лежат два человека, юноша и девушка. Юноша судорожно покрывает тело девушки поцелуями, волнующе заглядывает ей в лицо, почти  отчаянно прижимает ее к себе. Можно подумать, что девушка мертва. Еле слышно шумит листва. Юноша, внезапно обессилев, затихает.

Вид из «окна»: Пятна света, освещающие белый квадрат, нарисованный на плоскости так, что не видно его границ. Пришли в волнение. Под их тяжелыми и размеренными «шагами» стоит человек, он одет в ниспадающую белую одежду. Он стоит и боится пошевелиться, вздрагивая от каждого «шороха» света.


 Та же комната. На кровати так же лежат юноша и девушка. Теперь они оба неподвижны. Девушка чуть шевелится и юноша, предупреждая ее следующее движение, вскакивает с кровати и быстро уходит в дальний конец комнаты.
Мы видим его лицо. Он сидит в углу комнаты с закрытыми глазами, тяжело переводит дыхание. Он открывает глаза. Его лицо делается ожесточенным. Он глубоко уязвлен. Но вот он подавляет вспышку гнева, отрешенно глядит в никуда, затем спохватывается и тяжело поднимается.
Он подходит к кровати и терпеливо смотрит на девушку. Она молчит. Шум листвы вновь обретает голос. Свет, ползущий по комнате, становится все более настойчивым. Он искусственно отрешенным голосом говорит:
- Может, ты скажешь мне, что происходит? Или ты будешь молчать? Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Ты же убиваешь нас обоих. Ты меня слышишь?



Но слышен лишь шум листвы. Свет слоняется по комнате, пробуя соединить свои пятна.

- Ты меня слышишь? Долго ты будешь молчать? Хватит делать вид, что ничего не происходит! – Юноша уже кричит. Он бросается на кровать, хватает ее за плечи и грубо трясет, швыряет на кровать. Ему этого мало, он рывком поднимает ее за голову и смотрит ей в лицо. Затем он опускает ее на кровать и смотрит в сторону, сидит на кровати.

 Шум листвы за это время достиг своей высшей точки, теперь он стихает.

Вид из «окна»: Пятна света торопливо перекатываются по белому квадрату. Они то «поднимаются», то «падают». Человек в белой одежде стоит на коленях. Он шарит рукой по «полу», порываясь то за одним пятном света, то за другим.


Снова комната. Юноша сидит на кровати. Кажется, что он глубоко задумался. Но вот он быстро встает с кровати и ровным голосом говорит, не глядя на девушку:

- Скажи мне, пожалуйста, что происходит? Я прошу тебя, не молчи. Так нельзя одному человеку изживать другого. Извини меня за вспышку, я не хотел тебя обидеть. Просто, я, наверно, чего-нибудь не понимаю. Если же я тебе противен, ты так и скажи. Может, я виноват перед тобой? Чего ты хочешь от меня?

 Тут, наконец, он смотрит на нее. Но теперь он смотрит на нее, не отрываясь. Кажется – он готов убить ее. Он слышит голос девушки. Голос удивления:

- Мне ничего от тебя не надо.

 Он не ожидал такого ответа, он не ожидал удивления. Ему становится жаль ее. Он вновь кидается к ней и говорит на одном дыхании:

- Прости меня, прости. Скажи, может, у тебя что-нибудь случилось? Извини же за то, что я не сдержался. Я ведь не знаю, что я делаю. Ведь мне не к кому идти, кроме как к тебе, а ты относишься ко мне так, словно меня нет. Ведь у нас уже давно так. Может, я в чем-нибудь виноват перед тобой? Может, ты думаешь, я тебя не люблю? Так ты мне скажи, в чем я не прав и я не буду настаивать. Ну, давай прекратим это взаимоистребление. Ведь так просто – любить друг друга. Ну, скажи мне, чего тебе не хватает, чего ты хочешь?

 Мы видим лицо девушки. Ей труден этот разговор. Она отводит от юноши глаза. Но вот она  снова поворачивает к нему голову и говорит срывающимся шепотом:

- Я хочу быть твоей женой. – Где-то в уголках ее слов прячется гнев.

 Тишину комнаты нарушает еле различимый хор.

 Вид из «окна»: Человек семенит за пятнами света. Он слаб и часто падает. Он нелеп и смешон. Наконец, он падает и больше не встает.

  Юноша ходит по комнате. Он не может найти себе места.

- Ты хочешь быть моей женой. Да я с ума сойду от такой жены! Ты хоть понимаешь, что ты душишь меня своей готовностью быть рядом, не будучи вместе со мной. Да ты мне каждым своим словом, взглядом, вздохом лжешь. Где ты со мной, где? Ты же знаешь, что этой комнаты нет. Мне подчас хочется сдохнуть, лишь не чувствовать, как ты меня целуешь мимоходом, обнимаешь мимоходом. Да за что ты делаешь меня ничтожеством? Я что, хуже всех людей?

 Тут он останавливается и умоляюще глядит на нее. Шум листвы то вспыхивает, то угасает. Пятна света все судорожнее волнуются по комнате.

 -Послушай, я же правду говорю. Ты меня толкаешь неизвестно куда. Ты отнимаешь от меня меня и даешь взамен меня какую-то тряпку. Но пойми – это не я. Где ты находишься? Ведь тебя нет со мной. Ты отказываешь мне в том, что я есть. Смотри: я же здесь, стою перед тобой. Разве тебе этого мало?

Он внезапно устает и тускло глядит на девушку. Он обречено подходит к кровати и усаживается на нее.

 Вид из «окна»: Человек ходит бесцельно по периметру квадрата, спотыкается. Он норовит упасть, но что-то его удерживает. Он резко оборачивается и всматривается за границу квадрата.

  Опять комната. Мы видим лицо девушки. Чуть слышна листва. Девушка тронута его удрученным видом. Ей хочется что-то сказать ему.

- Ты очень хороший. Но все не так. Не в этом дело. Просто есть еще что-то помимо нас. Это «что-то» трудно объяснить. Оно больше нас и мы над ним не властны. Вот я тебя люблю, но этого мало. Пойми меня, пожалуйста.

 Юноша, онемев, смотрит на нее. Обращаясь уже неизвестно к кому, он тяжело проговаривает:

- Боже, какая бездарная жизнь. Ты что, дура? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Что ты любишь? Чего тебе мало? Да я чувствую себя рядом с тобой как в пропасти. Я слышу, как ветер свистит у меня в ушах. Я тебе кричу: «Спаси!», а ты мне: «Этого мало». Как я устал от всего этого. Как же это бездарно и просто.

Он говорит безразличным голосом, привстает и оглядывается по сторонам. Пятна света ожесточенно стремятся друг к другу, натыкаясь на стены и расползаются  вновь. Девушка неожиданно вскакивает на кровати. Она кричит ему прямо в лицо:

- Да ты сам во всем виноват! Ты никогда ни в чем мне не доверял, ты использовал меня только. А теперь спрашиваешь: «Что? Что?». Да не осталось ничего – вот что. Ты же ничего не знаешь про меня. Я тебя и так люблю, а ты требуешь от меня чего-то большего, того, что уже не твое.

Она утыкается лицом и подушку и затихает, слышен ее плач. Он возвращается к ней. Ему хочется быть с ней ласковым. Ему это с трудом удается. Свет уже носится по комнате, освещая только стены, не затрагивая их тела. Слышен его участливый голос:

- Ну что ты такое говоришь? Мы, наверное, оба виноваты. Мы уже ничего не знаем друг про друга и в то же время знаем все. Как при этом любить друг друга? Неизвестно. Ты меня слышишь? Мне и прийти к тебе уже неоткуда. Ты прости меня. Может быть, мы зря не имели детей? Может быть, еще не поздно? А?

 Он тянется к ней, начинает ее целовать. Она сопротивляется. Слышны звуки борьбы, перекрываемые шумом деревьев. Девушка возмущена, она его отталкивает. Он утомленно отшатывается и устало садится, прижимаясь спиной к стене. Она забивается в угол. У нее непреклонный и испуганный голос:

- Пойми, ничего не изменится. Нельзя же вот так все решить.

 Вид из «окна»: Человек стоит и напряженно всматривается за пределы квадрата. Он падает и прижимается к земле, он обнимает ее и целует, не обращая внимания на разгулявшиеся пятна света.

Слышен голос девушки: «Ребенок же должен появиться сам, без слов, чудом. Ничего не сделаешь просто так, руками. Пойми же, я все буду делать как раньше. Никто ничего не заметит. Ты только не трогай меня. Ты подожди, может, у нас все образуется. Пойми же, я не могу жить просто так, просто ходить, есть, просыпаться, улыбаться. Я не хочу так. Ты меня целуешь и не спрашиваешь, хочу ли я этого. А после еще что-то спрашиваешь».

Снова комната. Пятна света уже нашли друг друга и прокатываются по комнате большим шаром. Девушка сидит на кровати и ждет от юноши ответа. Он же не смотрит на нее. Он давно уже встал и разглядывает стену. Вот снова – шум листвы.

- Ты зачем зеркало сняла со стены? – рассеянно спрашивает он.
- Зеркало? – она еще ничего не понимает.
- Да, зеркало.
- Не знаю. По-моему, оно не нужно, - ей явно не хочется говорить об этом
- А по-моему, нужно.
- Хорошо, хорошо, я повешу.

 Он совсем сбил ее этим зеркалом и теперь ей не хочется с ним говорить. Юноша подходит к кровати и садится на нее. Он молчит. Но она не может больше молчать сегодня.

- У нас все будет хорошо. Ну что ты? В самом деле, все будет хорошо. Не расстраивайся.

 Он оборачивается к ней, спрашивает, не видя ее:

- Ты слышишь ветер?

 Вид из «окна»: Пятно света  падает на квадрат, быстро по нему ползет. Еще можно различить человека в белом. У него голова покрыта капюшоном. Он стоит, не шелохнувшись, и всматривается в темноту.
Слышен ее ответ: «Нет».

Темно.

  Комната. Девушка обнимает юношу, гладит его. Ее голос делается веселей, уверенней:

- Ты ведь раньше был совсем другим. Ведь я помню, как ты мне первый раз цветок подарил. Ты был тогда самый хороший. Я так верила в тебя. А скажи, почему ты ко мне подошел, скажи?

 Вид из «окна»: Вместо белого квадрата – лес, а на том месте, где еще недавно стоял человек – пусто. Издалека прокатывается большое пятно света. Слышен голос девушки:
- А где ты взял тогда цветы? Ну скажи, скажи. Чего молчишь? Что с тобой?

Мы слышим ее крик.

Темно.

Ярко освещенная комната. Юноша лежит на полу, девушка сидит над ним, она приподняла его за плечи, заглядывает ему в глаза, трясет его. Постепенно она успокаивается. Пятно света медленно подползает к девушке и падает на нее. Хор, до этого звучавший еле слышно, разрастается все больше и больше, достигая  полного звучания. Девушка поднимает голову. Она щурит глаза от яркого света. Ее лицо озаряется радостью, она оглядывается по сторонам, не зная, что ей делать. Наконец, она догадывается и куда-то выбегает.

 Вид из «окна»:
Тихо, темно. Гаснут последние остатки света там, где стоял человек.

 Виднеется  лес.

 Комната. Девушка вновь сидит над юношей, но теперь у нее в руках большой темный крест. На фоне ее тела он кажется черным. Девушка ярко освещена.