Оттенок двадцать третий-цвет золотого унитаза

Утро разбудило Петровича звонкой трелью телефона. Он посмотрел на дисплей – звонила Аннушка.
- Да? – буркнул он недовольно.
- Иван Петрович, - почему-то официально начала она, - заявочка тут есть, унитазик засорился, прочистить бы…
- А чо это заявка не по моему рабочему месту? – возбухнул Петрович. Аннушка немного замешкалась с ответом:
- Эм, Петрович… В общем, приедешь – сам увидишь.
Когда оказалось, что делать нечего, наш герой схватил свой чемоданчик с нехитрым скарбом, и погнал по адресу. Каково же было его удивление, когда дверь открыла сама Аннушка, которая куталась в пеньюар цвета шампанского. Петрович приподнял одну бровь:
- Эмн?
- Видите ли, Иван Петрович… - промямлила начальница, и схватилась за ворот одеяния, - туалетик тут засорился… - И в это время из комнаты вышел мальчик – ну это показалось Петровичу сослепу (очки он не носил, а линзы считал буржуазной прихотью).
- Уважаемый, - обратился к нашему сантехнику жилец квартиры, - у нас тут такое дело… В общем, туалет у нас не работает…
- У нас – это у кого? – полез на пальму Петрович.
- У меня и моей женщины. – Брови сантехника взобрались прямо под остатки волос, а Аннушка густо покраснела, кутаясь дальше в шмотку, которая больше показывала, чем скрывала.
- Хорошо, – сказал Петрович, чувствуя в груди занозу, - показывайте.
Мальчик отвел его в комнату с ванной и туалетом, которая по площади равнялась минимум двум площадям квартиры нашего героя. Матерясь и поминая по маме строителей данного дома, Петрович зашебуршил тросиком. Через пять минут засор хлюпнул и исчез.
- Большое спасибо, Иван Петрович, - возникла на пороге ванной комнаты Анна, протягивая ему пачку денежных знаков, на которые Петрович мог бы жить минимум месяц, если не брать в расчет расходы  на боярышниковую настойку.
- Нам чужого не надо, - оскорбился Иван Петрович, покидая не совсем гостеприимный дом, в котором даже не поблагодарили, как это было всегда принято…
Уже дома, Петрович, сидя в кресле и наглаживая Карму, приговаривал:
- Что ж такое творится-то, Кармушка? Что ж эти хозяева жизни о себе возомнили? – кошак под движениями рук Петровича выгибался в разные стороны, изображая из себя тугую пружинку, и думал о своем, о кошачьем…