Тайна трех кувшинов

          Вот она, человеческая слабость!
          Как часто мы отдадим предпочтение форме,
          еще не зная вкуса, и как ошибемся порой,
          меняя одно на другое.

          Из сказки о будущем.

          Лавка найдется случайно и много лет спустя. Поначалу я даже посетую на себя за то, что пройду мимо и не замечу вывеску. Впрочем, не мудрено. Дом, где будет располагаться комната, окажется у озера, ближе к воде, а дорога в город пройдет выше по склону холма. Я окажусь напротив входа, но почти на уровне крыши и ступив шага на три вниз, к калитке, увижу лишь маленький столик, смешной одноногий столик с кувшинами.
          И вот тут-то я остановлюсь в изумлении. В нише, которую образует живая изгородь, окажется вход – ступени, ведущие к дому! – похожий на потайной, скрытый от посторонних глаз. Но я стану спускаться по этим ступеням только через год. В тот, первый раз, я остановлюсь возле смешного столика и буду долго разглядывать кувшины.
          Они особенные. С виду, с первого взгляда, может так и не покажется. И если мне не покажется, то, наверное, я и не вернусь сюда через год. Но я разгляжу что-то особенное. Непременно разгляжу. И когда я это сделаю, приятное чувство собственной исключительности будет греть мою душу. Все мы тщеславны. Если кто-то скажет, что он не таков, – ему не стоит верить. Каждый будет искать одобрения. Чужого или своего собственного. А награда найдет того, кто ищет. Значит, таковы все. Вы когда-нибудь похвалите себя?
          А я стану! Хотя, правильнее будет сказать, совершенно в этом уверен, что «и я стану». Я такой же, как все. Мне будет приятно разглядывать эти кувшины, в этом скрытом месте, и думать о своей исключительной удаче. Почему нет?
          Керамика ручной работы. Она удивит меня чрезвычайно своей формой, тонкостью исполнения и секретом эмали. И тем, что где-то там, внизу, в этом доме у озера, будет скрыта комната. И приглашение спустится в лавку керамики окажется на столике. Эдакая бумажечка, на которой ровным почерком будет написано… Я не вспомню, что именно будет там написано, но это похоже на приглашение. Вежливое предложение спуститься в дом и заглянуть в лавку.
          И я спущусь. Но это случится ровно через год. А пока могу только пообещать и стану разглядывать кувшины тут, наверху.
          Их три. И каждый конической формы с чуть зауженным горлом.
          Это удивительно красиво. Но если форма изменится, покажется мне в тот момент, хоть немного, если линии ее пересекутся под другим углом, пусть малейшим, очарование кувшинов исчезнет. И на них уже не стоит смотреть.
          Они расположатся в ряд, от одного края стола до другого. Тот, что слева от меня, будет синего цвета. Конечно, так прямо сказать о его цвете нельзя. Он не совсем синий. Или не синий совсем. Это ребенок, у которого под рукой лишь обычный набор карандашей, чтобы нарисовать кувшин, выберет синий. И мы не сможем, даже став взрослыми, сильно отличаться от этого ребенка. Выберем для описания те цвета, которым нас «научили». А может быть совершенно зря.
          Может быть цвет кувшина скорее бирюзовый. Может быть. Эмаль, которая будет плавится в печи при высокой температуре, потом остывать и приобретать свои незабываемые (а если точнее, неописуемые) оттенки, приобретет, конечно, какой-то цвет. Это правда. Но какой именно, я не смогу назвать. И эта тончайшая сеточка трещин, что как малыши в детском саду, разбегается, веселясь и шаля, по всей поверхности кувшина, и странный, совершенно необъяснимый оттенок утреннего солнца, свет которого рассеется в листве живой изгороди и проникнет сюда, и что-то еще, незаметное и таинственное, в тишине этого скрытого места… Никак не смогу я назвать цвет кувшина. Даже одного из трех. Это мне не по силам. Может еще и потому, что он пахнет морем, соленым и густым, из самой глубины, и трещинки (не смогу забыть их!) еще напоминают детский смех. А он отвлекает.
          Я мельком гляну на остальные кувшины. Посередине останется тот, у которого запах жженой карамели, а внутри молочная свежесть. А справа… Нет. Не вспомню его.
          То же самое с формой. Из геометрии я знаю лишь, что форма будет напоминать конус. Усеченный конус. И не более. Даже, разглядывая керамику, начну думать – только потому философы предпочтут говорить о содержании, что не в силах сказать что-то разумное о форме. Никто не сможет сказать. Она неуловима. И я стану любоваться на эти кувшины просто так. Видеть их такими, какие они есть. И постараюсь запомнить.
          И, наверное, когда вы прочтете эти строки, то догадаетесь, что, оказавшись там, на закрытой площадке перед столиком с тремя керамическими кувшинами, прочитав приглашение спустится по лестнице и увидеть еще большие чудеса, я растеряюсь. Я приду в возбуждение от увиденного, я удивлюсь тонкому искусству сделанного руками мастера, но не смогу сказать себе ни слова о том, что я вижу на самом деле. Так зачем мне видеть больше, подумаю я?
          Повернусь и уйду. И не стану в тот раз спускаться по лестнице в лавку. И на целый год забуду о том, что я там увижу. Это может показаться странным, но это так. И я буду считать свое решение правильным, потому, что другого уже не смогу принять никогда. Так я устроен. Так будем устроены все мы. И когда-нибудь мы это поймем.
          И хотя все, о чем я сейчас говорю, еще только случится, год для меня будет потерян. И это расстроит меня еще больше, чем то, что я так и не смогу назвать вам ни цвет кувшина, ни то, какой он будет формы, а уж тем более, ничего не поведаю об эмали, покрывающей его поверхность, которую изготовят умелые руки неизвестного мастера.
          И мне будет жаль. Как становится жаль всем, кто не решится увидеть больше только потому, что не умеет смотреть.