Стоны материнской любви

Людмила Корина
Я поставила розу в стакан

В ломке болезни Люся рискнула определить  словом то, что не укладывалось в ежедневные милосердные и жалостливые звонки от других (она скорбела по себе тяжело,  насыщенно, как бы обретая в болезни уникальную возвышающую значимость) и в чём ей так недоставало  моих радений, уверений, что в диагнозе ошиблись, хотя я первая вместе с ней его узнала. Заодно она уточняла :” А там что ?   Есть ли мир потусторонний?» Поверхностная вера не давала ей ответов. Я дала ей надежду, что Душа, наверное, останется( у кого она есть при жизни).

Душа, душевность, духовность в её сомнениях, тоске  и поиске ответа сливались.  Общение часами  с подружками её круга  она вряд ли принимала за  духовность. Я  не сказала, подумала  - теперь   нужна  сдержанность, мужественное и духовное противостояние слезливой душевности, прикрывавшей естественный страх смерти.

Моя болезнь, совпавшая с  отсутствием в России, и моим молчаливым запретом на пояснения,  не стала ей  уроком. Свою болезнь за семь лет её неумолимого хода она превращала в гротеск.  Останавливая  гостей, приходивших к ней  с визитом, она   совершала обряд поминок при жизни, ждала выражения горя, показывала одежду для похорон, прощалась навек.

И так – из года в год при каждом осложнении, однообразно, пугающе , обмазывая живых своим смертным страхом. Сын приходил домой в угнетённом состоянии, чувствовал фальш. Я при этом обряде не присутствовала. Мой взгляд её бы остановил.
 
В 2002м она гостила у нас в Генуе и сказала, что это был её лучший отпуск во все времена. Сдавая мелкий, но многочисленный багаж, она попросила нас отойти, мол я всё устрою, но я расслышала слово, которое она шепнула по-английски таможеннику. Итальянец и так бы пропустил, без доплаты за перевес. Вылетая впоследствии из Лондона с багажом и тяжёлыми книгами, она повторила трюк, назвав свою болезнь – её  тотчас сняли с рейса, устроили  досмотр вещей и бренного тела, заставив доплатить за перевес.

В Англии, как выяснилось, раками не торгуют. Рассказывала она мне об инциденте как о чудовищной чёрствости людской.

Вспоминается хорошее - как легко  подарила мне Веритас – ножную швейную машинку, такую же,  месяцем ранее вынесенную Мишей на помойку из дома. Первая купленная нужная вещь в 65м, ещё в Ховрино – я заплакала, когда по телефону Люся перечисляла список, по мнению сына,  «ненужных вещей», и упомянула Веритас. Из Люсиного дома через заснеженный двор мы везли подарок на саночках – это напоминало блокаду. Подруга  сказала: я первый раз слышала по телефону как ты плачешь.

Крепкая была основа  её душевности и влекущей мягкости: под лайковой перчаткой -  стальная прокладка. Я многое ей говорила без обиняков. В лицо. Она соглашалась. Ещё в молодости я стала звать Люсю Леди Макбет Мценского уезда. Вся жизнь  её  была поделена на четыре судебных процесса(три с мужьями и последний с невесткой), они длились годами, изнуряли, но заканчивались в её пользу, с  частичным отторжением недвижимости противника.

Особняк сына  ей удалось сохранить для него в противостоянии претензиям невестки. Своих двух внучек она любила.
Одно слово, за которым можно усмотреть что-то обидное, на её взгляд, неприемлемое, и  захлопываются  ставни её души. Теперь она  никогда не простит.
Например, она просит Н.С. прийти сейчас, немедленно, чтобы помочь ей поговорить с сыном. Он соглашается на завтра. Ею отношения с ним прерваны сразу и навсегда.

В нескончаемой борьбе за любовь сына, длившейся до последнего её дыхания, она была неумолима. Миллионы алых роз, все клиники мира, готовность помочь в любую минуту - но не было его ежедневного звонка по занятости, который она вымогала как главный аргумент его любви и преданности. Я знаю, чем вызвано это нарушение психики в её натальной карте: хвост Дракона на Венере в оппозиции Лунному узлу, Уран в совмещении с Меркурием и Точкой несчастья, Плутон в оппозиции Марсу.

Безумно любя сына, она до последнего дня жизни судилась с невесткой, не выпуская её из своих стальных объятий.«Пластинка» перечисления обид на сына, звучавшая десятилетиями ежедневно и при любом слушателе, обрела новые тона только после его последнего неудачного брака – мама  в своих советах и предостережениях оказалась права, сын достиг высот в своей области, был таким, как ей хотелось, признал её правоту -  новая подруга сына была  приемлема.

Инсульт и четыре частных клиники последнего лета её жизни 2009го года.
70-летие в огромной светлой палате среди цветов, в окружении студентов, подруг  - триумф жизни любимого педагога английского языка и доброй христианки. После этого можно было отпустить себя, не умучивать выживанием -лучшего конца жизни не будет.

Cказала мне по телефону(мы звонили из Италии) : я написала заявление об уходе из Института( где преподавала) по собственному желанию. До окончания учебного года она ходила на занятия с палочкой, добиралась на метро, или её возили на машине.
Теперь отнялась левая сторона тела, но сохранилась речь и осознание происходящего. Прикованная к кровати, с сиделкой - каждый день её умирания под видом лечения стоил сыну тысячи,  а вкупе - сотни тысяч долгов.

Как везти в институт  кровать или коляску, толкаемую сиделкой? Только от этой стены она отступила. Но не сдалась.
Люся что-то  хотела оставить нам с Мишей, её крестником, по списку завещания, но мы   по этому поводу не позвоним.

С её подругами и сыном никак не соприкасаюсь. Буду помнить   её такой, какой   никто не знал. Я глубоко её понимала, хотя и не принимала, как ей хотелось. Внимательный взгляд астролога помогает. «Моя первая подруга» - прошептала она, представила   меня своей сиделке.

Из всех, кого она знала, я оказалась первой. Мы с сыном были с ней до самого её последнего дыхания. Перед отъездом он лежал с ней на постели, фотографировал, плакал. Пришла невестка с девочками. Она повинилась, что по молодости лет ревновала мужа к его матери. Люся сквозь слёзы, которые текли непрерывно, шептала: «Все эти годы я на суды ездила после химиотерапии».
Я в свои посещения говорила, не совсем соглашаясь, как обычно. И она соглашалась со мной, как обычно. Она: « Мы с невесткой простили друг друга»
 Я: «Ничего вы друг другу не простили».

24 октября 09 года уже в Генуе, мы говорили по телефону с сиделкой, Люся ещё была жива, в забытьи. Миша обеспокоился, что ей не дают попить, а только смачивают губы. Позвонил ещё около 11 вечера. Она уже отошла.

Наутро поехали с Мишей в Нерви. В парке сорвала две розы –белую и тёмно-вишнёвую. Быстро стало темнеть. Поспешили на станцию, пройдя по набережной. Посидели молча на скамеечке  платформы вблизи моря. На темно-синем небе виднелась одна звёздочка. Люся здесь была,  ей понравилось. Дома я поставила розы в стакан у своей постели. Про  розу  в стакане у изголовья кровати у меня написаны стихи, любимые.
Я их Люсе подарила в письме. Там о моей боли. Это ей близко, она ведь много страдала.
5.3.10 Генуя


РОЗА

От шума, небреженья,
Она укрылась тенью
На ножке тонко-ломкой
Вблизи бензоколонки.
          
Не место ей в бедламе,
Невестою в стакане
Головку наклонила,
Меня благодарила.

И расцвела так пышно,
Моё  дыханье слыша.
Проснусь, и тихо слёзы
Мне дарит  моя роза.

Здесь красота, не мистика,
Цветок, ещё три листика.
Что мне теперь угрозы ?
Со мною моя роза...   
               
Людмила Корина  6.3.17 Генуя