Добро пожаловать в рай

Серые ступеньки подъезда постепенно заканчивались. Пятьдесят четыре – и нужный этаж. Он подсчитал их однажды, и цифра почему-то прочно застряла в голове. Ветер забрасывал снежинки в разбитое окно, завывал от боли, задевая острые края стекла. С третьего этажа, по обыкновению, доносился прогорклый запах сгоревших оладьев. Но он все равно шел пешком, ведь лифты не любил.
Покорно щелкнул первый, а затем и второй замок. Дверь бесшумно открылась. Из безжизненного полумрака квартиры возникла кошка черепахового окраса, задрав голову вверх и глядя на хозяина без единого звука. Ничто не нарушало тишины.
- Здравствуй, Матильда. – Он сказал, повинуясь не чувству, а привычке, даже не взглянув на любимицу. Сегодня в этих стенах больше не прозвучит ни слова. Впрочем, как и всегда.
На сковороде зашипела яичница с беконом, с трудом наполняя квартиру запахом жизни и сердито плюясь по сторонам капельками масла. Тихонько дребезжал старый холодильник, белым пятном разместившись в углу. Тусклая лампочка без абажура отражалась своими накаленными прожилками в оконном стекле. От ее слабого света через какое-то время начинали болеть глаза, заставляя зажмуриться и на пару секунд «выпасть» из реальности.
Он не заметил, как остыл его кофе, бессмысленно глядя на собственное искаженное отражение в чашке. Привычка из детства – смотреть словно через окошко на «другого себя», а потом и представлять, какой же этот «второй я», чем отличается от «я настоящего». Почему-то ему всегда казалось, что глядящий из чашки определенно должен быть лучше. Довольно странный ритуал, но трепетно хранимый долгие годы. Даже теперь, когда внутри совершенно не осталось чувств.

Он не мог вспомнить своего лица, хотя, наверное, каждое утро видел его в зеркале. По ощущениям оно напоминало восковую маску. Окружающим рано или поздно полная безучастность показалась бы странной, так что какую эмоцию стоит им показать, решал рассудок. Губы, как нитки, растягивались без особого труда, если нужно было изобразить улыбку. Брови поднимались, если ситуация предусматривала удивление. Теперь и в этом не стало нужды – недавно он уволился со службы. Привычка вставать в семь утра никуда не делась. За нее приходилось цепляться, чтобы овладевшее им безразличие не съело ритм жизни, не пробралось слишком далеко. В восемь заканчивал завтрак. В девять выходил из дома. Куда девался этот час, он и сам до конца не помнил. Маршрут пролегал в разные уголки города, но обязательно через центральную площадь. Его машина уже с месяц покрывалась пылью в гараже, а общественный транспорт вызывал раздражение. Вернее, слабое подобие – раньше оно было неподдельным, поэтому сейчас казалось уместным.
Телевизор давно использовался как подставка для всякой всячины, и даже был завешен наволочкой. Чтобы не пылился, или из презрения? Он особо над этим не задумывался.
Главной достопримечательностью комнаты являлся книжный шкаф, заполненный всевозможной, ранее любовно собираемой, а теперь не востребованной, литературой. Попытки прочесть что-либо ни к чему не приводили – слова, хоть и связывались в предложения, оставались абсолютно лишенными смысла и значимости, и не доходили ни до ума, ни до сердца, застревая где-то посередине, будто мушки в янтаре.
Он взглянул на часы, монотонно отсчитывающие секунды на стене. Время уходит, а им все равно. Как и ему. Забавно. Стрелки показывали ровно шесть, значит, пора приступать к работе.

Из ящиков стола появлялись всевозможные провода и приборы. Омметр, калькулятор, общая тетрадь, батарейки. Заранее распиленные до нужного размера квадратики монтажной платы. Жестяные коробочки с рассортированными мелкими деталями. Нагревшийся паяльник зашипел, и в нос проник привычный запах канифоли. Вот уже на плате уверенно появляются аккуратные соединительные дорожки из олова. Он проделывал это уже столько раз, что даже не смотрел на нарисованную в тетради схему. Раньше было много попыток и ошибок, но теперь каждое действие отшлифовалось до автоматизма. Вот провода припаяны в нужных местах, и устройство соединено со старым мобильником. Проверка. Белым светом загорается диод. Все в порядке. Предстоит еще проверка. Он достал из картонной коробки электродетонатор, осторожно отрезал часть гильзы со взрывчатым веществом. Звонок с другого телефона, и тихий хлопок. Получилось. Это заставило улыбнуться более естественно, чем обычно, и на долю секунды ощутить нечто, наподобие восторга и легкого волнения. Только лишь на долю секунды.
Основная работа позади, теперь дело за малым. Можно убрать со стола, погасить лампу и проветрить комнату. Куда-то деть еще два часа – и спать. Хорошо, что день имеет свойство заканчиваться.

Он опустился в старое кресло с клетчатой обивкой, и вздохнул, представив предстоящие пустые два часа. Прохладный воздух порывами влетал в приоткрытое окно, чуть приподнимая занавески и стирая с его лба капельки пота. «Что я делаю? Кто я вообще? Почему я здесь, и сколько это будет продолжаться?» Подобные вопросы уже не касались сознания, умерев в мучениях и так до него и не достучавшись. Просто сейчас был вечер и воздух, ровное тиканье часов, и больше ничего. Точно лучше, чем ломать голову над бессмысленными проблемами такого же бессмысленного бытия. Значит, больше ничего и не нужно.
Бесшумно вышла из густой темноты кошка черепахового окраса, и, скромно потоптавшись в стороне, наконец, прыгнула хозяину на колени. Обычно нелюдимая, Матильда редко проявляла любовь, но любовь была, и это случалось. Ее шерсть, гладкая и блестящая, струилась между его пальцев, и кошка блаженно закрывала глаза, доверяясь теплым и осторожным рукам, не способным причинить ей боли. Он гладил питомицу вначале механически, но через несколько минут равнодушие дало трещину. И прилив то ли бесконечной нежности, то ли жалости – к Матильде, или себе – не важно, всколыхнулся вдруг в груди.

«В эфире экстренный выпуск новостей. Взрыв произошел сегодня в 13.15, на центральной площади города, где проходил торжественный митинг правящей партии. Неизвестный установил самодельное взрывное устройство недалеко от сцены, после чего скрылся и привел его в действие дистанционно. В результате теракта погибли десять человек, еще двадцать два получили ранения. Среди пострадавших были женщины и дети. На месте преступления работают эксперты и оперативно-розыскные группы».
«Свидетели сообщают, что в начале митинга неизвестный мужчина оставил около сцены пакет с изображенной на нем символикой партии…»
«Личность преступника не установлена, а значит, он все еще находится на свободе. Если вы располагаете информацией, которая может помочь следствию…»
«Полиция призывает жителей города сохранять спокойствие и не выходить из дома без крайней необходимости…»
«В штабе партии обратились к правоохранителям с требованиями наказать виновного как можно скорее…»

***

День выдался солнечным, даже слишком. Ветер то и дело сбивал с елей их снежные шапки, будто призывая деревья сбросить и свой угрюмый вид. На подходе весна, а за тяжелой броней безразличия можно запросто ее пропустить. Можно всю жизнь пропустить, обманываясь, что так она лишь станет проще. Снежинки жгучими искрами стремительно срывались с темных еловых лап, становясь частицами света. Но их полет тоже был обманчив, как и любое падение. Как и крепость льда заключенной под ним реки. Секунду, точнее, несколько мгновений назад, ничто не предвещало неприятностей. Редкие прохожие бродили по берегу, счастливые парочки фотографировались на фоне пейзажей, дети устроили снежную войну, со звонким смехом бросаясь в наступление и повергая противника в бегство. Под натиском атаки бежать больше некуда. Есть, конечно, бессмысленный путь по замерзшей толще воды, казавшейся тогда надежной. Может, преследователи испугаются середины реки, и поражение превратится в победу?
Неестественно громкий крик. И вот уже «свои» и «чужие» несутся обратно, к берегу, ожидая помощи от еще ничего не понимающих взрослых. Так и есть. Из хищно открывшейся пасти водоема к небу бессильно тянулись руки мальчишки, еще пару минут назад самого смелого…

Дети, дети. Если бы вы знали, что взрослых, наверное, не бывает вовсе! Этим людям, на которых вы надеетесь, кому доверяете, больше лет, у них больше навыков и проблем. Но за годы, составляющие вашу с ними разницу, они лишь научились делать вид, что могут найти выход, имитировать спокойствие, если нужно, скрывать бурю в душе, сдерживать слезы отчаяния и разочарования. Но не изменились, нет. Большие и более черствые снаружи дети. Такие же испуганные и такие же беспомощные сейчас. Только вот им переложить ответственность не на кого.
Кто в панике, кто в оцепенении, все ждали чего-то. Вернее, кого-то, кто сбросил куртку и без раздумий бросился к реке. Еще пару человек рванулись за ним, но остановились, подыскивая оправдания. Некоторых остановили девушки или жены, тут же найдя оправдания за них. Другие звонили в службу спасения, и это действительно было важно. Пожилая женщина упала вдруг на колени, и, беззвучно шевеля губами, смотрела в небо, как и мальчишка в ледяной воде.
Шаг, второй. Идти нельзя – лед не выдержал ребенка, а под весом взрослого мужчины и подавно провалится. Тот, на ком сосредоточилась сейчас вся надежда, теперь полз вперед, зачем-то считая метры и обдирая руки в кровь об острые выступы твердой, обжигающе-холодной поверхности. Он думал сначала, как страшно должно быть тонущему парнишке, ведь друзья сразу бросились врассыпную, думал, как бы тот не решил сдаться и медленно, мягко опуститься ко дну, думал, что даст сорванцу подзатыльник, когда вырвет его из цепких объятий реки. Потом ни о чем не думал, просто полз, слыша, что сердце бьется у самого горла.
- Держи! Слышишь меня? Держи! – Он бросил ребенку конец длинного шарфа – подбираться ближе было слишком опасно. Тот не сразу понял, что происходит, но в следующую секунду в глазах его к тревоге и отчаянию примешалась радость.
На берегу протяжно завыли сирены. Вот уже ребенка, мокрого и растерянного, отбивающего зубами безостановочную дробь, принимают люди в синих комбинезонах. Его спаситель почему-то долго не мог разжать пальцы, которыми держал мальчишку за плечо. Столпившиеся кругом люди принесли ему куртку, но он не хотел ее надевать – было слишком жарко. Кто-то из медиков спросил, не нужна ли помощь. Он, разумеется, отказался, постаравшись спрятать от них изрезанные руки. Ни к чему лишние суета и беспокойство. Пусть лучше занимаются парнем. Кое-как удалось выбраться из толпы. Вот и славно. В таком шуме нереально прийти в себя.

- …Вы точно попадете в рай.
Пожилая женщина, стоящая в стороне, наверное, говорила что-то еще, но эта фраза первой дошла до рассудка.
- Сомневаюсь. – Удивленно пожав плечами, только и ответил он, нетвердым шагом удаляясь прочь.
В рай, если он, конечно, есть, попадают добрые люди. Но как быть, если мир сам еще не определился достоверно, что такое добро?.. Даже с ложью не все однозначно – она и то бывает «во спасение». Куда ни глянь – сплошные условности. Да и что с того? Как интересны глаза человека, который потерял и получил надежду…
Мысли невообразимо путались в голове, а воспоминания рождали улыбку. Нет, на улице это точно покажется странным. И наплевать, тем более, вот уже подъезд совсем рядом. Всего несколько этажей – и дом. Можно будет лечь на диван, и получше осознать случившееся, глядя будто бы в потолок, а на самом деле – внутрь себя. Или на другого себя? Забавно.
Покорно щелкнул первый, а затем второй замок, и дверь бесшумно открылась. Из залитой светом, будто прозрачным медом, комнаты появилась кошка черепахового окраса, задрав голову вверх и глядя на хозяина без единого звука.

- Здравствуй, Матильда. – Он улыбался, а она, в свою очередь, удивлялась. – Ты не представляешь, что сегодня был за день.