Снитковское гетто-3, публикуется с 07. 03. 2017

    
     Мои комментарии к протоколу допроса Герша Каца.

     Еще до голодных 1932-33 годов, т. е. в первые годы нашего проживания в селе Котюжаны, когда наша мама обшивала односельчан, в один из дней недели она рано утром отправлялась в местечко Снитков, обычно осуществляя это в базарный день, которым традиционно был вторник а, возвратившись, домой, бралась за шитье при керосиновой лампе до поздней ночи.
 
     В такие редкие дни я, разумеется, школу не посещал, а безотрывно сопровождал маму, так как она с большим усилием только-только начинала осваивать украинский язык.

     В одном из ранних посещений Сниткова мы познакомились с семьей Герша, а затем при каждом очередном посещении местечка стали эту семью навещать. Не помню, как звали жену Герша, а двух сыновей – старшего, моего ровесника, в семье называли Сюня, а младшего, кажется Изя, и была еще в этой семье лет восьми девочка.

     Обычное местечкового типа строение, в котором жила семья Герша, находилось справа, рядом со стоявшим возвышающимся зданием бывшей синагоги, позже еврейской школы и еще позже – не знаю, что в этом здании еще было. Об этих предвоенных годах подробно описано в очерке «Арон и его семья». 
 
     В период оккупации, точнее 20 августа 1942 года состоялось тотальное изгнание узников Снитковского гетто, в котором содержалось как все  коренное еврейские населения местечка, так и изгнанные из окружных сел и осевшие здесь гонимые северо-буковинские евреи. 

     Как утверждает в своих показаниях Кац, в осуществлении этой преступной акции было задействовано 260 немцев и шуцманов из украинской вспомогательной полиции.

     И, не таясь – светлым днем на глазах окружающего, украинского населения – убийцы погнали в сторону местечка Мурованные Куриловцы полукилометровую колону обреченных на гибель евреев.               

     Об этой акции также подробно описано в очерке «Арон и его семья». 

     Портного Герша Каца знали многие крестьяне из окружавших местечко Снитков сел, ибо он, как и его предки на протяжении многих лет обшивали крестьян верхней мужской одеждой.

     Так что ничего удивительного в том нет, что Герш знал с малолетства юного балбеса Тихона, которого приводил к нему его отец крестьянин из соседнего села Котюжаны Терентий Мельник, чтобы потомку сшить первые в его жизни штаны или что-то другое.

     Вот и запомнился Гершу этот необычный случай в его многолетнем портняжном деле: пред ним стоял лет четырнадцати подросток, на котором поверх его не то опухшего лоснящегося отдающим дурным запахом потного тела было напялено, что-то наподобие мешка. На подростке не было ничего нательного и не было штанов! Заметив некую растерянность портного пред необычным клиентом, отец подростка поспешил внести ясность:
 
     – Він у нас порченим народився. Змалку без штанів бігав, в школу не ходив, таким й вирic. Досить, пора зняти з себе й спалити гуньку, а заодно збавитися від того, що там завелось...

     Гершу ничего не осталось делать, как снять с полуголого подростка мерку и сшить с домотканого полотна штаны. Эта «история» с гунькой  и шитьем штанов стала достоянием снитковских острословов.

     А тем временем промелькнуло еще восемь лет в одних и тех же штанах, и бывший подросток превратился в 22-летнего безграмотного балбеса, «выбившегося в люди» и на сей раз, напятившего на себя шуцмановский мундир с казенными по чину штанами. 

     Избиение узницы гетто Тани Шмуклер шуцманом Мельником (описанного в показаниях Каца), скорее всего, происходило в период моего отсутствия в Снитковском гетто, ведь я там не так часто появлялся, а с пострадавшей Таней Шмуклер не был знаком. Однако не могу исключить случайно услышанного разговора об этом избиении от узников гетто, но к сожжению не запомнил его.

     Другой случай избиение тем же шуцманом Мельником узницы гетто Тубы Синха происходило за пределами гетто и также в период моего отсутствия в Снитковском гетто.

     Эту пострадавшую я знал в довоенные годы и посвятил ей славной памяти очерк «ТОЙБЕЛЕ». Более подробно см. указанный очерк на страницах «Проза ру».

     Теперь, без малого 75 лет спустя после имевшего места случая избиения шуцманом Мельником узницы Снитковского гетто Тубы Синха, и появившейся возможности ознакомления с копией протокола допроса свидетеля Каца, нахожу целесообразным несколько расширить рамки рассмотрения этого случая.

     В протоколе допроса свидетеля Каца значится, цитирую:
     «В мае месяце 10 числа 1942 года гр-ка Синхан Туба рано утром шла на базар купить продукты питания. По дороге ее встретил Мельник и сказал ей: «Ты куда паразитка идешь?» Гр-ка Синхан ему объяснила, что идет на базар. Мельник выхватил у нее посуду (так в источнике - Я.М.), бросив на дорогу, а ее сильно избил резиновой палкой, когда Синхан упала не в силах держаться на ногах, тогда Мельник пинал ее ногами. По дороге проходили граждане говорили Мельнику, чтобы он прекратил избивать ее т. к. она лежала полуживая, на это он ответил: «Меньше одной жидовки будет» и ушел».

     Сумбурное изложение свидетельских показаний. Скорее всего, у составителя протокола понимание происходящего было на том же уровне.

     Знакомый мне с довоенных лет портной Герш Кац владел языком идиш, на этом языке он говорил в своей семье и в быте с местечковыми гражданами, общавшимися между собой только на языке идиш. А вот с украинским языком, на котором он был вынужден общаться с крестьянами-заказчиками пошива и при покупках на базаре, обстоятельства были еще хуже, чем у моей матери.

     Дети Герша не могли помочь своему отцу, так как их учеба несколько лет проходила в еврейской школе, а позже – после упразднения ее – им пришлось переучиваться в украинской школе, осваивая новый для них язык! Так что у Герша Каца был крайне низкий запас слов и ужасное произношение их на украинском языке.

     В цитируемом предложении «Ты, куда паразитка идешь?» употреблено слово (паразитка) с ярко выраженной экспрессивной негативной, иронической окраской. Оно не могло фигурировать в лексиконе шуцмана Мельника. Это звучит шибко грамотно со стороны умственно ущемлено жлоба-антисемита.

     В отношении же Каца, который якобы повторил высказанное шуцманом Мельником, и сказать нечего т. к. выговорить подобные слова физически он не смог бы. Скорее всего, бранное слово «паразитка» употреблено автором протокола допроса.   

     Допрос свидетеля Герша Каца велся и записан в протоколе на русском языке офицером МГБ СССР, мягко говоря, малограмотно. Как понимали друг друга, ведший допрос, владеющий русским языком и допрашиваемый в качестве свидетеля Герш Кац – безграмотный, крайне ограниченный знанием и владением украинского языка, вовсе непонимающего ни речи ни русской письменности видно из протокольной записи, правописание которой очень низкое*. 

     И далее, цитирую:
     «20 августа 1942 года под руководством коменданта жандармерии и начальника участковой шуцполиции (так в источнике – Я.М.)  Мостового, 260 полицаев и немцев Мельник водил по квартирам и предлагал выходить евреям на площадь, где был назначен сбор евреев. Когда нас всех собрали, так повели через  с. (села – Я.М.)  Курашевцы и Посухов в Муркуриловцы. По дороге лично просил у Мельника разрешения набрать воды маленькому ребенку, на что Мельник мне ответил: «Тебе воды уже не надо, тебе дадим пулю» и воды не дал. Также конвоируя евреев, Мельник их по дороге тяжело избивал нагайкой я сам эти все указанные выше факты избиения Мельником граждан, лично видел».

     Мой комментарий к абзацу:
Насильно – тотальное изгнание еврейской общины местечка Сниткова, Муровано-Куриловецкого района на Винничине состоялось, как показывает свидетель Герш Кац 20 августа 1942 года.

     Обозначенная в протоколе допроса дата изгнания уников гетто верна. Но этому варварскому акту насилия предшествовали другие тревожные события, как-то чрезмерное скопления шуцманерии накануне прибывшей в захолустное местечко каким в то время был Снитков с его переполненным узниками гетто.

     События начали развиваться на рассвете 20-го, когда проснувшиеся узники обнаружили  на своих ветхих хибарах кем-то навешанные листки угроз их жизни, а само гетто оцеплено вооруженными винтовками, патрулирующих шуцманов.

     В тетрадных листках на украинском языке ультимативно предписывалось всем жидам покинуть свое жилье и выходить на место сбора базарную площадь, имея при себе только продукты питания на два дня … Всем не подчинившимся обещалась немедленная расправа – смерть на месте обнаружения …

     Письменные угрозы карателей не подействовали в той мере, в какой ожидали ее авторы, и тут же была задействована шуцманская публика … Все то, что происходило в этой и подобных ей ситуациях, мы не находим описаний в протоколах допросов свидетелей и очных ставок с другими подследственными.

     Напротив, в рассматриваемом нами протоколе допроса свидетеля Кац его показания записаны, так сказать, в обеляющем стиле. Происходящие в гетто события утром 20 августа 1942 года изображаются, цитирую: «…под руководством коменданта жандармерии и начальника участковой шуцполиции Мостового, 260 полицаев и немцев Мельник водил по квартирам и предлагал выходить евреям на площадь …»

     Не мог утверждать и не утверждал свидетель Кац того, чего не было и не могло быть!

     При официально объявленных угрозах тотального изгнания и всего того, что было письменно обещано, не было и, не могло быть никаких оговорок, а тем более компромиссов, ибо надежда на избавления умирала на глазах обреченных …

     К коренной, примерно свыше 2,5-тысячной еврейской общины местечка прибавились мелкие группы еврейских семейств изгнанных из сел правобережья речки Лядовы трех – Копайгородского, Муровано-Куриловецкого и Ярышевского районов, подконтрольной Барскому гибетскомиссариату.

     Эта чрезвычайная нацистская акция, которую организовали и осуществили на глазах всего местного украинского населения окружающих сел, через которые пятисотметровый прямоугольник изгнанников прошел 12-километовый путь от Сниткова до Мурованных Куриловец под свистом плеток и нагаек, ударами резиновых палок и озверелое улюлюканье, какого-то десятка эсесовских ублюдков и двух с полусотней их сообщников из украинской вспомогательной полиции.