Лапти и разврат

               
     Христианские крестьяне добросердечной взбамолошной барыньки Алины Витухновской, скрываясь от жандармских разъездов, уланских ротмистров верхом на лошадях - как ни странно - и в шапках таких, что реально можно охренеть, пробираясь сутулыми телами передовиков сельскохозяйственных производств через густопсовый подлесок, заросший лещиной и волосней Севы Новгородцева, седастого и шибко умного подводного шамана, опять попытавшегося закинуть меня вместо носастой блондинки к чернобровому Шаргунову, также известному как политрук Прилепин, конский мудила и натуральный национал - большевик, готовый национализировать буржуинство Ахметова и большевизировать свои внутренние потребности в экологичной пище, целиком из говна, вышли на поляну, где и решили провести православную маевку. Не хватало лишь дедушки Калинина для соответствующего руководства, но его переименовали, точнее, вернули в первобытное состояние, а как Тверь может забуриться в дальневосточный лес под Новороссийском ? Смешно и говорить. Поэтому крестьян возглавила сама барыня, замаскировав свое прелестное скуластое личико тальмой со стеклярусом и деревянным протезом, наспех пристегнутым голубыми резинками Диты фон Тиз к левой руке прирожденной аристократки. Прихрамывая она вышла к крестьянам.
    - А мамыньки, - вздохнул рационализатор Краевич, самый настоящий крестьянин из агрономов, Леонид Абрамыч, - барыня - то совсем с глузду съехала. Замашкировалась, бля.
    - Это дело тайное, - дернул его за бороду еще один несогласный с политикой крепостничества, тоже крестьянин, Семен Борисыч Кутуковский, выращиватель ценных льняных под конец сезона дождей. - Не твоего разуму.
    - Люди ! - Решительно прокричала барыня, усаживаясь на подвернувшийся под ее округлую попку пенек, не низок, не высок, дубовый, конечно. - Никого не слушайте, слушайте только меня. В то время, как мы, напрягая изможденно находятся некоторые, для кого помидоры - томаты.
    - Ой, - испугался бородатый дроворуб Паук Загорский, выходя из - за осины, где он укромно хоронился последнюю тысячу лет от преследующих по горячему следу карабинеров в шапках таких, что, в - натуре, пиз...ц, - чего удумала. Томаты. Сучий потрох, - провыл он, потрясая спиной, - не было никогда никаких томатов, были шпроты, портвейн, бороды и врожденная олигофрения.
    Барыня свесилась с пенька, дубового, конечно, и стукнулась головой, лбом, если быть точным, о вытарчивающую часть тела своего бесконечно далекого от нужд крестьянства спутника, мускулистого коня Епифанцева. Он лежал на спине, раскинув копыта, зажав восставший член руками, внимательно слушая нечестивые речи заговорщиков, яростно дроча на непонятные, но гоже отдающиеся звоном в оттопыренном ухе слова " парадигм ", " экзистенциализм " и " театр нуар ". " Х...й знает, что это означает, - думал Епифанцев, - но звучит чотко. Это, как если бы, - представил он, - Лизка Готфрик, голая и вся такая сладкая, села бы жопой на мою рожу дегенерата ".
    - Гад, - снова закричал Паук Загорский, уловив тайные мысли соратника, - дегенерат у нас Бабченко. Ты что, сука, - зашипел он, падая на землю и вараном пугая коня, - Прилепина не ценишь ?
    - Это Шаргунян, армяшка из Баку, - пояснила недоразумение барыня, почесывая лоб деревянной ложкой, извлеченной из кармана галифе коня, - чурка и черножопый.
    - Суки, - огорчился Паук Загорский, вставая на ноги, - продали Россию.
    - Причем не раз, - выполз кошмарный поползень из чащобы. Вскинул руку к картузу, заломленному ломом к сапогам, и представился. - Блог. Или Евгений Парасюхин.
    - Полупокер, - добавил Паук Загорский, осклабившись верхней десной, пытаясь походить на лорда из Америки. Получилось не очень. То ли мешали кирзовые сапоги, то ли прирожденное слабоумие, то ли просто климат места их дислокации, говенный климат вечного межсезонья, удобренного Добродеевым - младшим извлеченными из головы папы опилками, маленькими кусочками пенопропилена и непонятными штукенциями, называемыми для простоты понимания словами, они сваливались сверху вниз, сталкиваясь и шурша, рождая чувства, необъяснимые априори, это когда тебе хочется взять пулемет и выстрелить в живот собеседнику раз триста, или съесть буженины, или взлететь к звездам на дельтаплане, а потом спрыгнуть на самое дно самой высокой горы в мире.
    - Слушайте, - заржал конь, перекатываясь на другой бок с одного, - мы, вообще, зачем ?
    - Ты знаешь, - коварно подсказал Краевич и посмотрел на Кутуковского, - мы все знаем. Знаете, что сейчас произойдет ?
    - Догадываемся, - мрачно обрадовался грядущему Паук Загорский и пожалел о своем рождении. - Щас прицельный ядерный удар воспоследует по всем по нам.
    - Уже, - вздернув великолепный нос, прокричала барыня и резко свистнула. Запрыгнула на коня, пришпорила его протезом и помчала.
    - Ну ты и сволочь, - привязав коня к неизвестному дереву, скорее всего, дубу, и влетая ко мне бормотала она, скидывая одежду на пол, - напридумывал, бля. Как я теперь в глаза им всем смотреть буду ?
    - Зырь сюда, - лениво ответил я, откидывая одеяло.
    Она посмотрела и увидела. Вот, стоит такой, ништяковый, мужской, лучший подарок на восьмое марта, не считая, разумеется, книг Клары Цеткин и Розы Люксембург, а уж про Розенберга и говорить не стоит. Его нужно показывать, ежедневно и не только моей любимой словослагательнице, прискакавшей для оргии. Короче, дальше было вумат.