Кубок Магов. Глава 6

Привыкшие к полусумраку глаза скользили по привычному маршруту: тяжелый неуклюжий стол, чернильница, гусиное перо, несколько листов из  плотной бумаги. Затем привычное созерцание шероховатостей каменной стены и наручников, намертво вделанных неведомыми мастерами. Под ними колодки для ног, а то некоторые начинают брыкаться, пытаясь отдалить боль, приносимою раскаленными щипцами или «поясом из ежика».
Валентин содрогнулся, представив, что теперь ему придется самому прикасаться к ужасным орудиям пыток. Раньше этим занимался один угрюмый воин, на глазах которого сгорела вся семья. Он и в христианство обратился не то за тем, чтобы увидеться в рае с семьей, не то чтобы выместить безумную боль на других людях, ради чего и согласился исполнять роль мастера заплечных дел.
Непривычное имя уже не резало слух, он откликался на него легко, как несколько лет назад на Риамса. Старое имя напоминало о родине, великом, непобедимом Риме. Но молодой воин ушел из него, увлекшись новым учением, которое донеслось с земель иудеев. Познав вкус истины, он воспарил к небу в диком восторге. Отец с гордостью называл Рим самой цивилизованной страной,  а теперь Риамс смотрел на родную столицу с отвращением. Ужас плескался в красивых карих глазах, когда он видел развлечения сограждан, прежде казавшиеся в порядке вещей. Юноша успешно проходил нелегкий путь обучения воинскому искусству, поэтому нередко становился свидетелем жестоких сцен и несправедливой расправы. Думать о том, что вскоре души обиженных найдут вечный приют, тешила молодого человека, хотя сам себя в обиду не давал. Арены и Колизей он перестал посещать после разговора со строгим рослым священником, боясь, что сорвется, закричит и начнет убивать раззадоренных, раскрасневшихся, похабно хохочущих людей. Даже не людей, животных, тупой скот!
Носители новой веры посетили столицу в одну из весен, когда душа Риамса рвалась ввысь, а разум не находил применения страстным порывам. Мать Риамса впустила странников в темных одеждах из-за отчаянной надежды, что они бывали на севере, хотя бы близко к землям родной Скандинавии. Видели слепящий глаза белоснежный простор, ощущали на коже ледяные поцелуи ветра. Ей хотелось послушать про то, как с грохотом бьют о черные скалы бурлящие волны и откатываются обратно в объятия темно-синего моря. Про скрипящую под ногами гальку и соленые брызги, ложащиеся на кожу. Про корабли, величаво скользящие по волнам и воронов, нередко сопровождающих их. Про серое небо и безумную красоту стелящихся под ним гор. До слез скучала по ним дочь викинга, не видевшая родных мест с четырнадцати лет, когда вместе с отцом они отправились на юг, в Рим, где могучий викинг вскоре получил звание полководца и сгинул в боях, а поражающая римлян холодной красотой девушка вышла замуж за начальника элитной гимнасии, куда отдавали детей все богатые родители. Подпитывалась она и из казны, так как выпускала талантливых юношей, способных служить на благо государству, а в случае необходимости защищать мечом. Именно с должности преподавателя тактики боя начал карьеру отец.
Чаяния северянки не оправдались, странники пришли оттуда, где никогда не бывает снега. Они не пришли за стол, не хотели садиться рядом с варварами, как понял позже Риамс, отнесший им тогда в амбар нехитрую снедь: хлеб, кисти винограда, овечий сыр. Хмурый худой мужчина поблагодарил юношу, сказав, что у него доброе сердце. «Разве это главное…», - отмахнулся Риамс. Он никогда не чувствовал себя обделенным, имея голову на плечах, хорошую память, и девушки нередко обращали на него благосклонный взгляд благодаря стройной фигуре и чистому мужественному лицу с явными чертами жителя холодного севера.
«А что же по-твоему главное?», - серьезно спросил странник. Юноша лишь робко пожал плечами, наткнувшись на горящий взгляд. …И засиделся в амбаре до глубокой ночи, слушая истории про мученика Христа, его святую мать Марию, воскрешение Лазаря, предательство Иуды, святое братство, первых апостолов Петра и Павла, Марию Магдалину, а, главное, жадно впитывая основы учения человека, который принял мученическую смерть ради веры. Все это глубоко запало не только в голову, но и в сердце впечатлительному юноше. Вертясь в постели, он думал, что хорошего сделал за прошедшую жизнь, почему жил подобно животному, заботясь об ублажении тела, а не бессмертной души. Достойно прожившим предстояло вечно жить в счастье, где нет войн, страданий, вообще нет зла. Странник назвал этот мир раем.
На следующий день удивительные люди ушли, а в сердце юноши зрел росток новой веры. Риамс изменился, стал задумчивее. Наконец душевные терзания стали причинять такую невыносимую боль, что он решился попросить веселого, а главное, хорошо знавшего людей в городе товарища поискать людей, которые знают что-нибудь об учении, учащем человека ценить душу, а не презренное тело. В результате прогулок по городу, путаных разговоров с гражданами парень нашел старого знакомого странника, сумевшего затронуть самые тонкие и чувствительные нити в сердце Риамса. От него юноша узнал о пути священника, как назвал его знакомый. Пылающее сердце заставляет ноги куда-то идти, что и подтвердил Риамс. Без сожаления оставив родину, отправился на север, сначала верхом, затем переплыв широкое море и пролив на торговых кораблях, куда нанимался охранять товар, благо мечом владел к тому времени весьма неплохо.
После солнечной погоды в Римской Империи юноша страдал под вечно серым небом Туманного острова. И едва не умер от несбывшихся надежд, когда узнал, что суровый худой священник скончался от лихорадки, попав под дождь и сильно промерзнув. В деревне не имелось ни одного целителя, и Риамс пару лет пробыл там, обучая местных детей. Затем переехал в христианскую крепость неподалеку, где его давно приняли как ученика священника, ибо деревня навещалась частенько. Принял крещение, взял новое имя и остался жить. Способный от природы уже молодой мужчина легко запоминал заповеди, умел рассказывать истории, свободно вел дискуссию на любую, мало-мальски знакомую тему, поэтому быстро приобрел сан священника. Люди, жившие в ближних селениях, оказывались варварами, дикими язычниками. Нести им огонь просвещения было не просто приятно, Валентин преисполнялся гордости, когда человек добровольно надевал на шею крест. «Дикарей» привозили отряды бойцов креста, причем неплохих бойцов, владевших пиками, топорами, двуручными мечами.
Но молодому человеку надоело повторять одно и то же запуганным, прикованным к каменной стене людям. Они кивали в ответ на слова Валентина, но при этом постоянно косились на железный раскаленный прут в руках палача, их ум пленял лишь позорный страх. Учение проповедовало любовь к людям, а приходилось давить на грубую силу. Наставник  и одновременно воевода крепости не раз повторял, что к истине приходят через страдание, но внутри Валентина что-то вставало на дыбы, когда крестить людей приходилось силой.   
Раньше крест на шее давал ощущение возвышенности и придавал сил, питая душу. А теперь давит на грудь, будто знак раба! Из сердца поднималась холодная ярость, злость на собственное бездействие. Учение обещало вечное блаженство, но не на земле, а в неведомом раю. А что за блаженство, если про него никто рассказать не может? Терзания сильного разума, метания в ночи, рвущийся наружу крик постоянно терзали и разум, и сердце. Если бы не то, что самоубийство считается страшным грехом…
Сколько зла в этом мире, а он, молодой, полный сил, сидит в каморке, ожидая человека, которому придется навязывать учение, учение, что делает человека слепым верующим! Повинуясь внезапному порыву, вскочил, рука сама рванула тонкую веревочку, и железный крест с коротким звоном ударился о каменный пол. Покорный судьбе, склоняющийся перед могуществом неизвестного Бога.
Вздрагивая от ярости, Валентин быстрым шагом вылетел из камеры пыток, с наслаждением подставил чистое, бледное лицо ледяным ударам дождя. С ненавистью огляделся, пытаясь успокоить дыхание, идущее с хрипами, будто кто-то силой сжимал и разжимал грудную клетку.
Около барбакана, но уже внутри крепости, переступали запачканными до брюха ногами несколько лошадей, «крестовый отряд» из семи человек топтался рядом, люди оживленно переговаривались, время от времени делая жесты в сторону сгорбленной фигуры на вороном мерине. Скривившись, Валентин подошел ближе, ему почтительно уступили место. При подробном рассмотрении непонятная фигура превратилась в насквозь мокрую худую девушку с прилипшими рыжими волосами. Длинные ноги обтягивали штаны из тонкого, незнакомого Валентину материала, с меховой жилетки стекала вода. Девушка сидела не шевелясь, судя по посадке, находилась без сознания, время от времени по телу проходила волна крупной дрожи. Глаза скрывала повязка из темной, плотной ткани.
- Не могли совершить поездку позже, не в дождь? - сердито обратился священник к воинам, медленно остывая после прилива ярости.
- Она ведьма! – горячо выкрикнул молодой парень. - Безбожница паршивая, ее надо сразу на костер!
Валентин покусал губы, возиться с язычницей не хотелось совершенно, но потакать парню он не собирался. Пожив в крепости и поработав священником, он убедился, что мало кого захватывает духовная сторона веры. В «святые отряды» вступали ради возможности громить дома и упиваться властью над язычниками, оправдывая использование оружия просвещением не знающих законов божьих. Еще бы, кому не понравится махать мечом, при этом с гордостью говоря, что совершает правое дело.
- Снимите девчонку с седла и перенесите в пыточною! – распорядился Валентин.
Но никто не пошевелился. Крепкие воины разом сгорбились, спрятали глаза, а ногами попытались врыться в грязь. Не раздумывая, уроженец Рима взял крикливого паренька за подбородок, взглянул в глаза. Он жалобно выгнул брови, но освободиться не стал и пытаться. Чеканя слова, Валентин грозно повторил:
- Перенесите девушку в каморку или не видите, что она без сознания? Чего трясешься, дурак?
Последний вопрос относился к зажатому как в тисках юноше. Сжавшись в комочек, он тихонько промямлил:
- Но к ведьме запрещено прикасаться… К тому же вдруг порчу нашлет, приворожит, змеей обернется или вороном, взлетит и в бездну унесет. А если Дьявол через нее в меня вселится?
Хмурый последнее время священник едва не расхохотался, представив ворона, с натужным карканьем пытающегося взлететь с увесистым парнем в когтях. В воображении Риамса несчастную птицу заносило из стороны в сторону, ведь ей приходилось придерживать добычу клювом. Летел ворон в облачке черных перьев, вылетающих от визга добычи. Усмехнувшись, вновь посерьезневший священник громко объявил:
- Карается лишь прикосновение к телу ведьмы, но одежда оберегает наши пальцы от зла, которым вечно окутано прекрасное на первый взгляд тело. Честный христианин оберегается силой божьей, если, прикасаясь к ведьме, не имеет грязных помыслов. Вы, как воины христовы, можете смело дотрагиваться хоть до самого Дьявола, ибо душа останется чиста, как бы ни было замарано тело. Ведьма никоим образом не может навредить вам, пока сильна ваша вера.
Краткий, но содержательный монолог произвел желаемое действие. Старшина отряда неторопливо подошел к усталой лошади и, обхватив девчонку за талию, стащил с седла. Она повисла в руках словно тряпка, не подавая признаков жизни. Валентин одобрительно кивнул и велел воину следовать за собой. Размокшая до состояния густой жижи земля смачно чавкала под ногами, ноги стирали в кашу траву, смутно угадывающуюся сквозь грязь. Они привычно проходили мимо руин, видимо, крепость была построена на месте древнего замка. Каменные развалины лежали в хаотичном порядке, убирать их никто не собирался. Разве трудно обогнуть груду камней? А дел у обитателей крепости и так хватало. Несмотря на излишнюю рьяность в распространении веры, аскетами ни бойцы креста, ни священники, коих было всего двое – правитель укрепленного поселения и сам Валентин – не являлись.
За версту от стен текла река, на излучине которой мирно вертелась мельница, колосилась пшеница, правда, поля не могли похвастаться богатыми урожаями. В пределах стен располагался яблоневый сад, и жили несколько коров, из молока которых получался вкусный сыр. Иногда закалывали очередную буренку, ведь для людей, выполняющих физическую работу, мясо необходимо.
Валентин вздохнул, чувствуя, как просыпается Риамс – сообразительный юноша-римлянин, привыкший происходящему давать логические обоснования. Он нередко возвращался к себе прежнему, когда оставался один. Полученное образование и жизнь в столице Великой империи не давали растворить сознание в среде слепо верующих и просто живущих.


Мокрая одежда неприятно холодила кожу. Нет, даже не неприятно, а отвратительно. Руки почему-то не слушались, хотя ноги стояли на твердом полу. Запястья и пальцы буквально отнялись, похоже, из-за плохого притока крови. С трудом шевельнув кистью, Катя болезненно скривилась и поняла, что повязки на глазах больше нет. Открывать или не открывать, вот в чем вопрос…
- Открывай глаза, не бойся!
  Вопрос снялся с повестки минуты. Сделав глубокий вдох, Катя распахнула очи. В первый миг ослепил бодро потрескивающий огонь в очаге. Поморгав, девушка обвела взглядом тесную каморку. И уставилась на молодого человека, не удостоив стол, заваленный бумагами, внимания. Но пообещала себе присмотреться к широкому подносу около очага, он совершенно не понравился ей неизвестно почему.
Симпатичный юноша с коротко стриженными светло-русыми волосами и гордыми чертами лица смотрел внимательно, спокойно.   
Она все-таки потеряла сознание, поэтому сейчас пыталась понять, что произошло. Как из седла переместилась в эту каморку? Кто этот человек? И наконец, что делать?! То, что она прикована к стене, Катю не удивило. Во-первых, ехала тоже со связанными руками, во-вторых, ее считают ведьмой. Сердце застучало быстро и мелко, словно колибри взмахивала крылышками. Напустив невозмутимый вид, девушка принялась тихонько крутить запястьями, обеспечивая прилив крови. И одновременно уставилась точно в глаза юноше. Заговаривать ей не хотелось, ведь кто первым начнет поединок, тот его и проиграет. Разумеется, парень первым отвел глаза. И, поколебавшись, спросил:
- Ты ведьма?
Такого обезоруживающего вопроса Катя не ожидала, но нашла в себе силы отрицательно покачать головой. Затем решилась задать вопрос сама:
- А почему вы так решили? – Не дождавшись ответа, продолжила. – У меня, конечно, рыжие волосы, но глаза не зеленые, а серые. К тому же, если бы я владела магией, то отвела бы вам глаза, очаровала… Не молчите, ответьте!
Последнюю фразу девушка буквально выкрикнула, ощущая, как срывается голос. Казалось, бурлящая кровь скоро начнет выплескиваться из ушей, становилось труднее справляться со страхом, вызванным ожиданием неведомого. Юноша двигался, словно завяз в густом киселе. Голову поднимал целую минуту, еще столько же открывал рот для ответа.
- Последний раз я слышал обращение на Вы в родном Риме и уже отвык от него. Называй меня просто Валентином, ладно? Как же ты оказалась в этом диком краю? Ты ведь не родилась в местной деревне, среди варваров?  Только не ври, тебя выдает взгляд, выражение лица, даже поворот головы… Ты далеко не местная, твоим рукам не знакома деревенская работа. Ты получила образование, слишком хорошо строишь фразы, не опускаешь глаз. Я бы причислил тебя к знати, но ты не римлянка, верно?
- Если я расскажу свою историю, ты все равно не поверишь. А ты…  христианин?
Катя наконец разглядела темный предмет на полу – крест с погнутым углом, будто им крепко приложили о каменный пол. Назвавшийся Валентином долго, томительно долго рассматривал валяющийся крест и тихо сказал:
- Был им, а теперь… уже не знаю.
Катя молчала, поэтому священник продолжил. Он просто говорил, не рассчитывая не на понимание, ни на сочувствие. Иногда в глубине океана происходят столкновения земных плит, и тогда под невероятно сильным давлением толща воды приходит в движение, причем остановить ее невозможно, пока не рухнет на берег, не разобьется о сушу и не исчезнет сама по себе. Но бороться со стихией не может никто. Не пробовали этого сделать ни Катя, ни Валентин.
- Человеку противоестественно признавать себя рабом, даже смиряясь внешне, он чувствует, как протестует и бросается на стены невидимой клетки то, что мы называем душой. Насколько же высоко должна взлететь душа, чтобы не замечать собственной неволи? Взлетая к солнцу, мы рискуем разбиться, как Икар, сделавший искусственные крылья… Ты знаешь этот миф?! Удивительно.  Мне о нем учитель рассказывал… Так как же получилось, что люди добровольно называют себя рабами, восторженно кричат на каждом шагу, что всего лишь ничтожные червяки перед неведомым Богом. Они слепнут от чересчур яркого солнца и не видят, куда, зачем идут. Просто слепо верят, не требуя фактов, доказательств, смысл жизни теряется для них. Его пожирает ненасытный огонь, которому суждено когда-нибудь погаснуть. Но больной не начнет вставать с постели, пока не захочет выздороветь.
И человек умрет, не оставив следа в этом мире, но даже умирая, будет тешить себя надеждой, что придет царство Божье, и тогда голодных накормят, бездомных приютят, уставшие смогут отдохнуть, а все несчастные обретут счастье. Надо лишь верить… Но сколько надо будет ждать? Для всемогущего Бога вечность один миг, как же пуста и коротка для него человеческая жизнь? Я не могу, не хочу так жить! Мы должны менять мир сами, а не надеяться Бога, которого никто и не видел.
Катя притихла, забыв на время произношения пламенной речи о мокрой одежде, ознобе, стихла даже боль, вызванная отсутствием Грааля. Она никогда не задумывалась о вере, а на вопрос, кто по вероисповеданию, равнодушно отвечала «атеистка». Не понимала людей, которые рвались в церковь по праздникам, и восторженный рассказ одноклассницы о том, как она прикоснулась к священным мощам какого-то Никодима вызвал отвращение. Ее буквально бесили христианское смирение и покорность воле божьей. А почему человеку запрещается испытывать страсть и ярость? «Не прелюбодействуй». Гм, здорово, даже с любимым человеком?
В детстве она смотрела великолепный фильм «Кольцо Нибелунгов». Исландская королева полюбила мужчину-кузнеца, который впоследствии оказался королем. Он ответил красивой девушке взаимностью, но, привороженный зельем, женился на другой. Королеву Исландии обманом выдали за другого. Кузнец был убит коварным злодеем, обязательным для любого фильма, а королева, не стерпев позора, перебралась на горящий корабль, где лежало тело любимого (хоронили по древнему обычаю викингов), и вонзила нож под сердце. Невероятно красивая языческая драма о настоящей любви. Тот, кто умеет любить по-настоящему, не может быть диким злым варваром, это аксиома. Что ни говори, а в язычестве есть нечто притягательное, не зря мы с таким удовольствием читаем книги о древних князьях, богах, истории о древних народах и племенах: скифах, викингах, славянах, киммерах…
- Но ты ведь находил что-то привлекательное в христианстве ранее?
Валентин не ожидал вопроса. Приподнял голову, хрустнул суставами пальцев. Девушка смотрела с сочувствием, серые глаза выражали искренний интерес. Действительно, что заставило юношу покинуть родной город, принять новую веру, остаться жить в мини-крепости, что же нашел молодой, беспечный римлянин в учении, основанным иудеем, народ которого враждовал с Великой Империей.
- Оно казалось мне таким притягательным, завораживало красотой.
- Красота бывает разной…
- Духовной. Когда взмывает к небу дух, он очищается, облагораживается созерцанием такой красоты… Но иногда я вспоминаю Рим, вновь вижу роскошные дворцы, ослепительно блестящую на солнце облицовку, бьющие в голубое небо струи фонтанов, красивых, смеющихся девушек, которые исправно посещали лекции в гимнасии, а потом мы все вместе ходили купаться на море. Вспоминаю статую богини мудрости, стоящую перед зданием. Вроде кусок мрамора, а кажется, действительно небожительница почтила смертных присутствием. Потом я проходил под великолепной аркой, свод которой почти упирался в сияющее небо, жарко нацелованное южным солнцем. Я скучаю по красоте, которой радуется глаз, от которой пробегает дрожь по телу, хочется кричать от восторга.
- Я… я, наверное, понимаю тебя. Несколько лет назад я была на мюзикле… Ну, это такое представление с музыкой, песнями, танцами. Когда я слушаю песню из того представления, вновь уношусь в зал, где поют и танцуют красивые актеры. Нет, они не играют, они живут на сцене, где вспыхивают огни наравне с душами, кружатся в стремительном танце, движения сливаются с невероятно красивой музыкой. Там нет меня, лишь чувства, что идут рядом с героями… Темный зал взрывается аплодисментами. Буря эмоций, дикий восторг, захлестывают волны огромной силы, которая рождается на сцене и обрушивается на зал, где застывшие зрители превращаются в единое целое. Их души вместе умирают, растворяются в безумном карнавале, взмывают ввысь и со звоном разбиваются после падения…
Валентин смотрел на девушку, но видел перед собой не ее. Он не создан для аскетизма и прозябания в холодной крепости, чтобы умереть и быть забытым! Мысли явно бежали не по первому кругу, разгоряченные и взбешенные. Он чувствовал, что мысленно повторяется, но сдержаться уже не пытался. Какого черта, как мог он поддаться этому обману, спеленавшему разум словно свободная мелкоячеистая сеть глупую кефаль! В глазах потемнело от прихлынувшей крови, тонко зазвенело в ушах. Валентин попытался вернуть взгляду осмысленность и тут же наткнулся на ледяные лучи серых глаз. Точно так же смотрела мать, если была серьезна, только лед в глазах отсвечивал прозрачной голубизной. Он вспомнил рассказы о вечных снегах и страшном холоде, постигавшим ушедших дальше на север викингов. Девушку можно бы назвать богиней снегов, если бы не блестели высохшие пламенно-рыжие волосы таким далеко не северным огнем.
Но самое интересное, в глазах не таился страх, Валентин привык видеть его в испуганно открытых очах крестьян, научился вылавливать из остальной гаммы эмоций. Но за серой сталью прятался лишь холод, не смертельный, а притягивающий. Девушка смотрела с искренним сочувствием, но спокойно и требовательно. Ах да, она что-то даже пела, правда, слова не прорвались сквозь грохот крови в ушах. Но спела красиво, мелодия запомнилась.
- Зачем же мы вообще живем? Ради получения глупых удовольствий, удовлетворения пустых желаний, которые так легко пресытить, и так сложно перестать желать их? Знаешь, оборачиваясь назад, я понимаю, что не сделал ничего, что оставит след в мире, поможет людям… А ведь второй десяток позади! Неужели я родился ради того, чтобы вскоре умереть?! Я не хочу жить ради жизни, на проверку она пустая и глупая штука. Став христианином, я поверил в высшую Цель, но так и не познал ее. Может, я не достоин слушать слова Бога? После года работы в этой захудалой крепости, обращении в истинную веру множества крестьян, раздумий о Боге? В таком случае как стать достойным?
- Человек должен сам отвечать за поступки, жизнь в целом. Он может слушать голос… Творца, а может и не слушать. На его помощь уповают те, кто боится сам строить, страшится положить кирпичик не так, поэтому бездействует. Много ли сможет раб, каковыми считают себя все христиане пред глазами Бога? Но участь раба – делать то, что приказывает господин или ничего не делать, если приказов не поступает. Причем последний вариант гораздо заманчивее первого, а бездействие всегда можно оправдать, ведь грозный хозяин молчит! Слабым людям свойственно желание сваливать груз ответственности. Мол, если что не так, то я лишь послушный исполнитель.
- А если человеком движет желание очиститься, стать безгрешным?
- То христианство – самый легкий, а значит не совсем верный путь. Это только на уроках математики самая сложная задача имеет простейшее решение. Надо только додуматься до него…
В ответ на вопросительный взгляд Валентина девушка хотела махнуть рукой, но кисти плотно обхватывала полоса метала.
- Некоторое время я думал, что избран Богом, поэтому несу тяжелое бремя мыслей, – признался парень. Творец возлагает самый тяжелый крест на любимых детей, а на тех, кто не подает никакой надежды, перестает смотреть.
- Ты сам выбрал себе путь, ровно, как и тяжесть креста. Если хочешь добиться чего-то большего, чем легкая, беззаботная жизнь, то и плата за достижение цели неизмеримо выше. Цена исчисляется не только деньгами…
- Да, а чем? – выкрикнул Валентин и нервно зашагал по каморке. – Ты бы знала, сколько я выслушал о страданиях Христа, «искупителе грехов рода человеческого». Только принесли ли благо эти страдания? Если вместо преступника наказать невиновного, разве уменьшится количество убийц, воров, насильников? Какое им дело до постороннего человека… Их драгоценной жизни ничего не угрожает, значит, источник зла остался не перекрытым. Цель наказания – не в самом наказании, а в том, что его возможность отпугнет вероятных преступников от совершения злостных деяний. Считается, Христос искупил грехи человечества, но что дальше? Он сделал огромную глупость, подав надежду на прощение и во второй, и в третий раз! Согласись, так здорово верить, а еще лучше знать, быть уверенным в приходе спасителя, который всех погладит по головке, успокоит, быстро сделает мир прекрасным, добрым, справедливым, а потом снова можно будет гулять и веселиться. Похоже на взаимоотношения учеников в гимназии и лектора: стоит один раз проявит слабость, и уважение потеряно навсегда.
- Человечество действительно похоже на учеников, которые разрываются между желанием получить знания и желанием оттянуться, отдохнуть, побалдеть, погулять. А в Риме можно и на море сходить, искупаться…
Впрочем, мысль о купании заставила Катю передернуться. Мокрая, холодная одежда мерзко липла к телу, поэтому девушка старалась не шевелиться. Тепла от прародителя камина почти не шло, а парень не обращал внимания на страдания пленницы, увлекшись разговором. Но Катя заинтересовалась и сама, соскучившись по интеллектуальному общению. С химическими растворами и смесями о Высоком не поговоришь… В Москве она никогда не думала о влиянии христианства на складывание характера, а, следовательно, и жизненного пути как человека, так и целого общества. Религия никогда не являлась вопросом, которому уделялось хоть какое-то значение, на вопросы, касающиеся веры, Катя бездумно сообщала, что атеистка. К тому же внушали ненависть и отвращение любые мысли о смирении и аскетизме. Девушка тихо сидела на лекциях, не задиралась перед преподавателем, не «выступала» в конноспортивной секции, послушно выполняя требования профессоров и тренеров, но на просьбу одноклассников в приказном тоне могла среагировать довольно бурно, даже резковато.
Почему же теперь она покорно висит в цепях, не пробуя возмутиться?! Страшно? Уже не так… Не следует забывать, что это другой мир, и его нельзя переделать под себя, да с такими малыми возможностями, разве что подстроиться. В голову с-мыслей-сшибательной мощной волной ворвались мысли о горячей ванне, дорогом шампуне и скрабе для душа с запахом горных цветов. Впрочем, мечтать вредно только с открытым ртом – вдруг муха любопытная влетит.