Август

В глазах его отражался августовский полдень, когда солнце роняет на листья янтарные капли как прощальную роскошь лета.  Он говорил неторопливо, не потому, что подбирал или взвешивал слова, в этом у него не было необходимости,  красноречие  давно стало его признанным талантом. Просто  был уверен, что короткие паузы, умело расставленные в промежутках фраз, помогут мне правильно воспринять и осмыслить все, что он собирался далее мне сообщить.… Но все его старания были напрасны. Я вглядывалась в его осенне-карие глаза, и меня пронзал щенячий восторг. Вместо столь важных и торжественных слов о человеческом бытие и сознании я  слышала только музыку его голоса.  Я  была безнадежно влюблена…
Я забиралась на широкий подоконник,  вглядываясь с высоты пятого этажа в прохожих, и замирала в ожидании  телефонного звонка.
Перебирая в памяти как четки мгновения коротких встреч, случайные неосторожные взгляды, надуманную двусмысленность фраз, я смотрела сквозь реальный мир в созданную самой же собой сказку. И так уютно было душе в этой сказочной ирреальности, разве что крылья не росли за спиной.
Он возникал на пороге, когда я уже спала, свернувшись на диване под теплым пледом. Проходил на кухню и заваривал чай…Сказка превращалась в столь же восхитительный сон. Стоило ли просыпаться...
Но… В глазах его еще царила былая страсть, но сердце было уже безнадежно холодно и немо. Я считала мгновения до встреч… Но встречи с каждым разом становились натянутыми и приносили лишь душевное опустошение. Нам больше нечего было сказать друг другу… А если точнее, ему нечего было больше сказать мне и нечего было предложить. Внезапный его порыв тонул в будничном омуте, все сильнее утягивая меня на самое дно. И разум мой объявлял делом чести выбраться из всего этого болота, но кто-то настойчиво нашептывал: «Как же так? Неужели все?»  Конечно, следовало остановиться…Нужно было представить себя зрителем в пустом зале, разыграть на сцене все наше существование, где надо всплакнуть или улыбнуться, вручить цветы нам талантливым, и конечно же – бурные аплодисменты Ему, непревзойденному комедианту… И все, занавес опускается, в зале включается свет и начинается жизнь, другая жизнь, без него. Представление окончено, дамы и господа!. Все так и должно было быть… Но герой внезапно вновь появлялся на сцене – он готов был подарить автограф и даже вместе сфотографироваться. Заманчиво, не правда ли? И я забывала о только что проделанном неимоверно трудном пути к выходу в новую жизнь и устремлялась к сцене, где Он… И он вновь умело расставлял паузы как силки, и я снова ждала звонка...
Мне нравилось, что окно выходило не на шумную и бестолковую улицу, а во двор, к тому же было видно всех, кто направлялся к подъезду, а потому я не могла его проглядеть. И все же каждый раз звонок в дверь заставлял меня врасплох. Как же так? Не стоит  отвлекаться на птиц и облака, детка! Счастье мимолетно! Я разливала по чашкам чай и заваривала кофе. Он не любил кофе, но ему нравился его аромат. Воодушевленно рассказывая о только что просмотренном фильме или прочитанной книге, он уже давно то ли сознательно то ли нет избегал затрагивать в разговорах иные темы. Все было слишком отстраненным и от того отдавалось в душе моей какой-то глухой болью. Он более не приближал меня к себе, но и не отстранялся совсем. Я, как и прежде, не знала кто я для него. Но нужно ли было это, ведь сегодня он рядом, с невероятной изысканностью пьет чай с земляникой со сливками из чашки с забавными котятами и покачивает ногой в пушистом тапке в такт «The sweetest sounds». И мы вместе смеемся над этой картиной, и вроде бы все как всегда… Но он не останется на ночь - слишком много работы и нужно рано вставать. Так бывало и раньше, но только теперь я  долго не решалась перезвонить и прекрасно осознавала, что не следует ждать его звонка.
Удивительно спокойно сменялись дни. Не было ни слез, ни мучительного ожидания у телефонной трубки. Он был бесконечно талантлив во всем. И столь же талантливо он подвел меня к окончательному прощанью, когда уже не чувствовалась острая боль, а напротив, умиротворение от  наступившей ясности и определенности. И я была благодарна ему за это.
Август вновь наполнял воздух горьковатым запахом хризантем. Съехавшаяся под окончание каникул с дач, деревень и заморских пляжей детвора изводила старушек криками и неимоверными прыжками по крышам гаражей и сараев… Из открытых  окон наперебой веяло то маринованными помидорами, то яблочным вареньем…В комнате в стеклянном  шкафу красовался новенький чайный сервиз в самых лучших традициях чешского фарфора с помпезной бордовой с золотом окантовкой.  Я усаживалась на подоконник с чашкой свежее сваренного кофе, облака меняли цвет в последних лучах солнца и птицы торопились на ночлег под крыши домов. Соседский кот с видом новоявленного Казановы возвращался после подвигов к подъезду под ехидное карканье вороны, считая ниже кошачьего достоинства гоняться за перьями с носом. И эта будничность дарила уверенность в предсказуемости всего сущего. От того все остальное казалось простым  и понятным. Но как же хотелось внезапного звонка, случайной встречи...
И встреча все-таки состоялась. В кругу общих знакомых на одном из приемов в честь премьеры какой-то новаторской постановки. Мы учтиво приветствовали друг друга, обменявшись несколькими общепринятыми фразами. Но что же это, в глазах его отражался все тот же августовский полдень с янтарными  всполохами  утраченных некогда чувств. Он слегка коснулся рукой моего плеча и отпрянул, испугавшись сам себя. Мне было неловко и за себя и за него. Я ушла, не оглядываясь, ни с кем не прощаясь. Хотелось домой. Хотелось отсидеться до утра в тишине и темноте. И никаких воспоминаний, никаких нахлынувших из неоткуда надежд. Но можно ли убежать от себя, даже если осознав эту необходимость. «Хорошо, давай встретимся. Чай? Конечно есть? И кофе тоже…».
Август. Я не смотрю в окно, я не отвлекаюсь на птиц и облака. Я варю кофе и напеваю «The sweetest sounds». Я безнадежно влюблена…Здравствуй!