Весна

Весна, вносившая сумятицу в души населения небольшого провинциального городка своими постоянными погодными изменениями, пробудила в Насте непонятное, странное желание тайной и всепоглощающей любви. Как раньше бывало, входя в речку с незнакомым дном, осторожно нащупывала ступней безопасное от камней и ракушек место, так же теперь Настена пристально вглядывалась в лица знакомых мужчин, пытаясь что-то предугадать, а то, что это будет обязательно кто-то из своих, она даже не сомневалась. Проходили дни, недели, но щемящее  предчувствие счастья не покидало ее.
Настена по привычке заглядывала в почтовый ящик, проверяла электронную почту, замирала от телефонных звонков, но кроме друзей и коллег, никто не спешил проявлять к ней какого-либо интереса. Хотя пару дней назад приятный мужской голос потревожил ее воображение, но, поняв, что это был всего лишь очередной опрос по поводу моющих средств, Настя положила трубку и с тоской побрела к холодильнику. Тщательно переме-шивая творог со сметаной и сахаром, она вспоминала, как в детстве заболевшей и лишен-ной своего любимого мороженого Настеньке  мама  взбивала творожок со сметаной и до-бавляла туда варенья, а Настя довольная забиралась с полученной порцией лакомства в большое и уютное кресло и сладко причмокивая смотрела по телевизору мульти-ки….Подобные воспоминания вселяли в Настю уверенность, что все обязательно будет хорошо, что она самая-самая хорошая и ей непременно повезет. С тех пор, как  мамы не стало, Настена в определенные моменты душевной смуты погружалась в далекие воспо-минания детства, как раньше прижималась к матери и спасалась от всех напастей в нежных и заботливых маминых руках. Конечно, отношения мамы с дочкой не всегда были безоблачными, как и в любой семье, у них возникали разногласия, доводившие порой обоих до истерик. Но каким трогательным было затем примирение! Обе знали и понимали, что друг для друга они самые близкие существа на земле, оттого, что слишком много разных ниточек связывает их между собой. И от мысли, что рядом есть человек, который примет тебя, чтоб с тобой не случилось, все вокруг преображалось и так хотелось огромного счастья для мамы...
Личная жизнь Риты, мамы, так и не сложилась после трагичного разрыва с мужем и отцом Настены, черноглазым красавцем Николаем. Сначала все складывалось более чем удачно. После свадьбы молодым выдали ордер на большую и светлую квартиру в новом доме. Николай готовился к защите кандидатской, а Рита – к роли нежной и заботливой жены и матери. Решение о ребенке они приняли сразу и без разногласий. Им так хотелось, чтобы воплощением их любви стало маленькое создание с темными папиными глазами и волосами цвета пшеницы, как у мамы. Мальчик или девочка – было неважно, главное чтоб здоровый…   
Мама часто рассказывала Насте, как при выписке из роддома, папа осторожно дер-жал на руках маленький сверток из бледно-розового одеяла с огромным белым бантом. Глаза новоявленного отца слезились от счастья, он ужасно боялся причинить каким-то неловким движением малейшее неудобство своей любимой дочурке. Потом садик, первый класс, поездки с родителями к морю,  вылазки к бабушке на дачу, посиделки у костра в походах.…Многие одноклассники завидовали Настьке, та как росли в семьях, где скандалы были периодическими,  а самым большим счастьем были походы в парк, с непременной двойной порцией пломбира. Впоследствии Настя именно скопившейся вокруг их семьи завистью объясняла разрыв родителей. Так и бабушка объясняла внучке, что сглазили Риту и Коленьку злые люди. Откуда было знать ребенку, что папа, приезжая с очередной конференции, приходил домой на один - два дня позже, что мама знала, но не хотела в это верить, что злые языки уже давно поженили его с незнакомой тетей из тера-певтического отделения папиной больницы. Николай и сам понимал, что пора что-то решать, но при одной мысли о предстоящем расставании с дочуркой, с уютным домом, в стенах которого столько пережито, с милой и до сих пор любимой Риточкой, ему хотелось отложить это решение в самый дальний угол своей памяти и никогда больше к нему не возвращаться. Но и мысли о красавице Тамаре не давали ему покоя. В результате годичных мучений решение было принято, а  чемоданы сложены. Больше в ванной не пахло по утрам папиным одеколоном, а в его кабинете пустой письменный стол выглядел безутешным, брошенным верным псом. Только забытый  второпях галстук, свешивался со спинки дивана, создавая ощущение, что папочка где-то в доме, собирается в командировку. Галстук так и не убирали, ни Настя, ни Рита не решались на это. Папа навещал их, но эти встречи для всех троих становились «испытанием на прочность». Николай терзался сомнениями о верности своего решения, ему постоянно хотелось вернуться, и не только из-за угрызений совести, но и просто, потому что хотелось в эти родные стены, где тебя ждут две самых любимых девочки на свете. Рита понимала, что муж стремиться обратно, но, во-первых, не знала, правильно ли поступит, если поверит и простит, а во-вторых, не хотела сама делать каких-то шагов к объединению. Настена, которой было уже пятнадцать, никак не могла понять, почему, если оба хотят, чтобы все было как прежде, никак не могут прийти к единственно верному решению, что их останавливает? Настя, конечно, очень глубоко переживала семейную драму, но, чувствуя, как тяжело приходится матери, она старалась не проявлять своих эмоций в полном объеме. Она понимала, что слезами горю не поможешь, а потому старалась больше времени уделять маме, тем более, что из друзей у нее было всего две подружки-одноклассницы, Машка и Мила, которые, проникнувшись ситуацией, не особо настаивали, приглашая Настену сходить куда-нибудь и не уговаривали задержаться и по-гулять еще немного, если Настя собиралась домой. Бывали дни, когда Машка и Мила с кульком пряников и сушек приходили к Насте и Рите на чай. Тогда они вчетвером усажи-вались за столом, пили чай, шутили, смеялись и придумывали разные истории о принцах и принцессах, о леших и чудовищах, о растениях-людоедах и добрых белых медведях, спасших полярников…
В один из прекрасных летних дней, когда Рита и Настя собирались на пляж, раздался звонок. Тамара без лишних слов произнесла:
- Ваш отец умирает, приезжайте, я ничем заниматься не собираюсь.
Бросив все, они остановили такси и уже через 15 минут были на другом конце горо-да. Входя в чужой дом, Рита неуверенно ступала по половицам, а Настя пряталась за ма-терью и боялась поднять глаза. Николай лежал в постели, около него сидела медсестра. Она посмотрела на них и вышла из комнаты. Тут же Рита бросилась к мужу и стала про-сить прощение, Настя, чуть пришедшая в себя, прижалась щекой к большой и некогда сильной ладони отца и дала волю слезам, что накопились у нее за год. Николай приоткрыл глаза и попытался улыбнуться.
- Простите меня, девочки мои хорошие, простите ради Бога. Сам не ведал, что творю и от чего отрекался. Риточка, береги себя и Настеньку, любимые мои, как же я скучал по вас…
- Не надо, Коленька, не вини себя, мы тебя по-прежнему любим, родной, - сдержи-вая слезы, шептала Рита.
- Папочка, миленький, все будет хорошо, ты же сам нам всегда говорил, что мы все-гда будем вместе и очень счастливы,- всхлипывала Настя и ей так хотелось верить, что сейчас папа встанет и они все вместе пойдут домой и устроят настоящий праздник, - Ты еще повезешь нас к морю и мы пойдем смотреть дельфинов, правда, папочка? Ведь, прав-да?
- Деточка, ты и твоя мама самое лучшее, что у меня было в жизни, я был счастлив только рядом с вами и благодаря вам, прости ,меня, детка, прости ….-Николай закрыл глаза и тяжело вздохнул,- Девочки мои, я ведь уже месяца четыре жил один, все хотел к вам вернуться, да не решался, думал, не достоин, не примете…Какой же я дурак был…Берегите друг друга, я…..
Рита и Настя обняли Николая и слезы покатились у них из глаз. Они плакали, ти-хонько всхлипывая, не произнося ни слова. Пусть ненадолго, но они снова были вместе, одной семьей…
 Спустя несколько лет Настя с мамой и все теми же Милой и Машкой весело отме-чали окончание института. А потом девчонки отправились с однокурсниками на набережную. До глубокого вечера теперь уже бывшие студенты гуляли по узким улочкам родного города, вспоминая, как пропускали лекции и несколько раз пересдавали потом экзамен старому профессору Владимиру Соломоновичу, как по-доброму смеялся старик, когда студенты несли полную чушь, отвечая ему на вопросы. Но было поздно и Настя, махая на прощание всем рукой, направилась к дому. Будучи уже около подъезда, она обернулась и увидела, что следом за ней всю дорогу, оказывается, шел Вовка из параллельной группы.
- Я думал, что ты меня гораздо раньше заметишь, о чем ты думала? – Вовка при-стально посмотрел на нее и улыбнулся.
- Да так замечталась о будущем, а вообще я немного устала, да и мама, наверное, волнуется. Счастливо!- смущаясь, ответила Настя и направилась к подъезду.
- Подожди, я давно хотел спросить, а в этом твоем будущем есть место для меня? – выпалил Вовка.
Настя боялась встретиться с ним взглядом, что-то тревожное и волнующее мягко об-волакивало ее, она почувствовала, как краска начинает заливать ее лицо.
- Я подумаю. Пока!- Настя открыла дверь и бегом поднялась на свой этаж.
- Спокойной ночи! Я буду ждать!- Вовкин шепот эхом разнесся по подъезду.
Настя обнялась с подушкой и просидела так часа два или три, уже засыпая, она вспомнила, что за всеми переживаниями она так и не заглянула к матери. Нащупав тапоч-ки, Настя встала с кровати и направилась в соседнюю комнату. Дверь была открыта, на тумбочке горел светильник, подаренный как-то Настей с папой маме на 8 марта. Настя подошла к маме, нежно чмокнула ее в щеку и уже было направилась к выходу:
-Настенька, хороший молодой человек, садись рядом, поболтаем.
До самого утра они разговаривали, вспоминали отца, самые радостные моменты в жизни, и обе были бесконечно счастливы.
Позавтракав, Настя собралась сходить в одну из редакций, которую ей рекомендова-ла Мила. Если не получится там, то можно пробовать в школу. Филологическое образова-ние давало массу возможностей.
В редакции оказались довольно милые и приятные люди, в ожидании главного ре-дактора ее угостили кофе и в общих чертах обрисовали, в чем будут заключаться ее обя-занности в случае успешного трудоустройства. Настя мысленно благодарила маму, кото-рая заставила ее взять с собой несколько своих статей, опубликованных в небольшой га-зетке в период студенчества. Главный редактор, Иван Трофимович, был похож на домаш-него довольного кота, в разговоре он даже иногда как бы примурлыкивал, хотя по расска-зам сослуживцев, при необходимости выпускал когти на провинившихся. Насте стало как-то по-весеннему тепло от взгляда его зеленоватых глаз, она почувствовала себя более уверенно и протянула Ивану Трофимовичу свои публикации. Несколько минут они просидели в тишине, потом он оторвал глаза от печатных страниц и подошел к окну. Настя замерла в ожидании.
- Ну что Настенька, будем оформляться? Только не ждите сразу первых полос и бли-стательной карьеры. Без труда, девонька, и буква на листе не появиться. Готовьтесь к из-матывающей и неблагодарной работе. Сначала Вас будут мотать из района в район, так что о серьезном творчестве пока забудьте, но талант свой не зарывайте далеко, а то так в районах куковать и будете. Вы же не хотите снискать себе лавры как мэтр рубрики «Вести с полей». Ну-с, юная леди, рискнете или как?
- Да, рискнем, а то шампанского очень хочется. А книги я смогу писать и под кури-ное кудахтанье, было бы вдохновение, - Настя чувствовала себя великолепно.
- Ну, вот и хорошо, Настасья. В понедельник будем оформлять документы. А эту недельку отдохните, наберитесь сил,- улыбаясь, Иван Трофимович пожал Насте руку и проводил до двери.
Домой Настя летела как на крыльях. По дороге она купила торт в предвкушении праздника, который они с мамой устроят. Не забыть позвать Машулю и Милу. Настя за-бежала в подъезд и по привычке проверила почтовый ящик, хотя уже с год они не выпи-сывали никаких газет и журналов, иногда приходилось экономить. На этот раз из почтового ящика выглядывала темно-красная роза. Настя осторожно высвободила розу из холодного плена старого ящика и прижала ее к губам. «Ну конечно это Вовка придумал, кто же еще, ну и фантазер»,-думала Настена, поднимаясь по лестнице,-«надо будет ему обязательно рассказать о моей работе».
Машка ворвалась с охапкой каких-то полевых цветов и набросилась на Настьку с поцелуями.
- Умничка ты наша, талант всегда дорогу найдет,- Машка плясала вокруг Насти.
- Машка, сумасшедшая, перестань так скакать, а то свалишь или разобьешь еще чего-нибудь, тебя же жалко будет - мама отмахивалась от Маши как от мухи.
- Тетечка Ритулечка, только ради Вас сейчас сяду на диван и с места больше не сдвинусь. Просто я так за Настьку рада,- смеялась во весь голос Машка.
Через несколько минут пришла Мила. Она поздравила Настю и тетю Риту и извини-лась, что забежала ненадолго.
- Меня внизу ждут, у меня важная встреча. Я обязательно заскочу на днях. Настюша, я знала, что ты именно тот человек, что им нужен. У тебя там действительно будут хоро-шие перспективы. Ладно, вы тут празднуйте, я мысленно с вами, удачи!- Мила загадочно улыбнулась и исчезла за дверью.
- Ну вот испарилась наша благодетельница, что ж пора за стол, девчата, -скомандовала Рита.
-Подождите секундочку, тетя Рита, у меня для Насти сюрприз,- Маша выбежала на лестницу.
Вслед за Машей в комнату вошел Вовка, при пиджаке и галстуке, в тщательно от-утюженных брюках и с букетом в руках.
- Это Вам,- Вовка протянул букет Рите,- а это - новому журналисту, - он протянул Насте коробочку, украшенную красной лентой.
Настя открыла подарок. Импортная и, по всему видно, дорогая ручка красовалась в бархатном футляре.
- Спасибо, Володя, такими ручками только литературные шедевры творить, а не ста-тьи о нехватке кормов и сломанной технике. Просто здорово,- просто Настя не знала, что еще нужно сказать.
- Ребята, к столу, - выручила Настю мама.
А потом были длинные Вовкины письма, когда Настя уезжала на репортажи по рай-онам. Володя остался работать в институте, преподавал, подрабатывал переводами, а по ночам писал какой-то исторический роман. В короткие встречи Настя с Вовкой никак  не могли наговориться, обмениваясь впечатлениями и новостями. Рита потихоньку начала готовить приданое дочери.
Настя постепенно переходила из разряда второстепенных журналисточек в разряд ведущих журналистов издания. Командировок по степям и весям родной области стало гораздо меньше, зато увеличились приглашения на разные презентации. На одной из та-ких встреч Настена познакомилась с модным молодым художником с загадочным именем Рудольф. Они спорили о современном искусстве, обсуждали древнеперсидскую поэзию, и Настя сама не заметила, как очутилась в мастерской Рудольфа…Утром она не знала куда спрятаться, она залезла с головой под одеяло, ей хотелось исчезнуть, испариться и больше никогда не вспоминать о происшедшем. Откуда-то доносился голос Рудольфа, напивав-шего терпким баритоном старинный романс. Настена выглянула из-под одеяла и огляде-лась. Именно так она и представляла себе убежище одинокого художника. Кругом царил беспорядок, над которым возвышался мольберт с очередным шедевром, прикрытым до поры до времени куском материи грязно-серого цвета. Еще несколько штрихов и занавес спадет, все вокруг озариться светом великого искусства.…Настя, укутавшись в плед, под-нялась со старенького диванчика, насквозь проеденного жесткими пружинами, и собра-лась заглянуть под завесу тайны, окутавшую очередное творение Рудольфа.
-Эй, леди, а Вам ни когда не говорили, что глядеть на недописанные картины – это все равно, что читать чужие письма?- Рудольф нежно прикоснулся губами к Настиной руке,- Доброе утро, я приготовил завтрак, ты проголодалась?
- Наверное, да, я еще не успела об этом подумать.- Настя почувствовала, как то сча-стье и любовь, которые окружали ее в детстве, возвращаются к ней с новой силой и более яркими красками.
Они провели вместе незабываемые дни. Дни полные нежности и трепетного счастья. Мама была очень рада за дочь, но еще больше переживала за Володю. Она уже успела привыкнуть к нему и считала его почти сыном. Встречаясь с ним на улице, они лишь обменивались парой учтивых фраз, а в Вовкиных глазах оставался один и тот же вопрос: «Почему? Ведь я так любил ее! Неужели она не чувствовала этого? Ну почему?». Володя достаточно стойко перенес разрыв с Настей. Он не докучал ей ни визитами, ни звонками. Только однажды, забежав на несколько минут, чтобы попрощаться перед отъездом в лондонский университет, куда его пригласили на курс лекций о прозе революционной России, Володя пожелал Насте всего наилучшего, ибо она этого заслуживает. Настя была поглощена своими переживаниями, поэтому, видя, что Володя в порядке, она успокаивала себя мыслью, что между ними на какое-то время возникала определенная привязанность, объяснимая банальным родством душ, но не способная выльется в нечто большее.
В конце зимы мама свалилась с воспалением легких. Осложнения, которые последо-вали за этим, оказались слишком тяжелыми. Настя взяла отпуск за свой счет и все дни проводила в больнице у матери. Рудольф старался поддерживать Настю, но вскоре ему пришло приглашение на международную выставку. Этого шанса он не мог упустить. Настена понимала это и потому не стала его удерживать. Рудольф звонил сначала каждый вечер, но потом звонки стали все реже и реже.
Мама была совсем плоха. Настена не отходила от нее ни на шаг. Она смачивала ей губы мокрым тампоном, вытирала со лба пот, помогала сестре менять постель. Через не-сколько дней лучи весеннего солнышка проникли сквозь белые жалюзи на окнах и принялись играть с частичками пыли, носившейся в воздухе. Рита открыла глаза и долго смотрела на спящую рядом в кресле дочь. Она вспоминала, как вдвоем с Николаем они долго не могли назвать дочурку. Каждый день приносил новые идеи. И все имена были хороши, но для дочки имя нужно было особенное. И вот на пороге появилась бабушка. Елизавета Дмитриевна была приемной матерью Николая. Она никогда не рассказывала, откуда появился Коля, но каждый раз, когда он ее начинал об этом расспрашивать, она только повторяла: «Ты можешь и должен гордиться своими родителями». Она вырастила и воспитала Колю и искренне считала его своим, хоть и не по крови, родным сыном. А когда Николай женился, Елизавета Дмитриевна приняла Риточку как дочь, теперь у нее было двое детей, и она не переставала о них заботится. Рождение внучки преобразило бабушку до неузнаваемости. Она с легкостью преодолевала трех часовой путь. Рита вспоминала первое свидание внучки с бабушкой.
Елизавета Дмитриевна, теперь уже бабушка Лиза, опустила на пол большие сумки с подарками для всего семейства и на цыпочках подошла к кроватке. Малышка до этого дремавшая и пускавшая во сне пузыри открыла глазки и игриво заулыбалась.
- Настенька, девонька, пойдешь к бабушке?- сдерживая слезы умиления, сказала Елизавета Дмитриевна.
Малышка потянула ручки к бабушке и засмеялась, радостно агукая.
- Настенька, Настена, Анастасия… Как мы сразу не сообразили! Мама, ты просто спасла ребенка. Вот уже месяц девчонка растет без имени, а ты раз – и так угадала,- Нико-лай обнял мать за плечи.
- А я весь месяц в этом санатории боялась, что вы назовете ее до моего приезда. Как Только Ритуля забеременела, я уже тогда знала, чувствовала, что будет девочка и непре-менно Настенька,- бабушка важно расхаживала по комнате, покачивая на руках малень-кую довольную Настену…
Кажется, что все это было так недавно, а сколько лет уже прошло. Нет уже не ба-бушки, ни Николая. Рита осторожно, чтобы не разбудить Настю, дотянулась до ее руки и погладила ее.
- Девочка моя, как же тут без меня будешь? Совсем одинешенька. Кто тебя убережет от бед и напастей. Жаль, что с Володей так у вас ничего и не вышло. Ну да ладно, Настенька, я там как смогу буду о тебе заботиться, -шептала Рита.
Настя вздрогнула и открыла глаза.
- Мама, ты проснулась, тебе уже лучше?- обрадовалась Настя.
- Да Настенька, мне теперь лучше. Сядь рядышком, как раньше. Ты все Настя возле меня здесь чахнешь, смотри какой денек. Пошла бы, прогулялась, да мне заодно конфеток бы принесла,- Рита провела рукой по Настенным волосам, -иди, за мной присмотрят.
-Что ты мама, какие конфеты. У тебя же диета, тебе витамины нужны. Да и не устала я вовсе. Ты за меня не беспокойся. Давай-ка, приподнимайся, будем умываться, -Настя приподняла мать за плечи и поправила подушку.
Повинуясь какому-то внутреннему предчувствию, Настя обняла маму и прижалась к ней. Рита гладила дочь по золотистым волосам, о таких они и мечтали когда-то с Никола-ем. Руки ее напряглись и вмиг ослабли.
-Мама, мамочка, не уходи…,-Настя беззвучно зарыдала и опустилась на колени.
Настя так и не смогла заснуть. Она ждала звонка от Рудольфа. Слишком много нако-пилось в ее душе и не с кем было поделиться. Одна… Совсем одна…
Мила давно жила где-то в Германии. Писем Милка писать не любила, а потому ре-гулярно звонила раз в два-три месяца, когда выдавалось время. Будучи от природы ода-ренной какой-то вневременной красотой, Мила через полгода после окончания института вышла замуж за высокого и статного шатена Гюнтера. Гюнтер был немецким партнером отца Милы, папы Саши, как ласково называла его вся девичья троица. Папу Сашу и Гюн-тера правда связывали  не столько деловые, сколько дружеские отношения, не смотря на солидную разницу в возрасте.  А по мере взросления Милы отношения эти переросли в родственные. Мила не выказывала своих эмоций, но по ее загадочной улыбке и светящимся глазам легко было догадаться, что чувства Гюнтера не остались без ответа. Как гром среди ясного неба прозвучал страшный диагноз внематочной беременности. Гюнтер дождался, пока жена поправиться и уговорил ее переехать в Германию, обещая, что лучшие немецкие врачи сделают все возможное, чтобы папа Саша вскоре стал дедом. Но время шло, а Мила так и продолжала заниматься переводами и поддержанием уюта в их небольшом домике на окраине Берлина. Они с Гюнтером стали  подумывать об усыновлении русского мальчика…
Машка уехала со всем своим семейством, мужем Пашей и двумя очаровательными  девчонками – близнецами Анютой и Аленкой к свекрови на Украину. Маша навещала Риту в больнице, помогала Насте, но потом муж получил за два года первый отпуск и они решили наконец-то свозить девочек в Харьков. Из всех троих подруг больше всего повез-ло Машке. Так считали и Настя и Мила. И только сама Машка, вскакивая ночью от крика раздираемого болью Паши, знала каких усилий стоит и ему и ей сохранять иллюзию о безоблачном семейном счастье. Если бы не болезнь, Паша долго еще дожидался бы от-пуска, слишком незаменим был он на рабочем месте. Однако сильные головные боли, ставшие периодическими, заставили обратиться к врачу. До операции оставалось два ме-сяца, и директор без лишних вопросов отпустил Пашу в отпуск, повидать мать…
Одна...Совсем одна…После похорон Настя залезла дома в широкую родительскую кровать, завернулась в одеяло и заснула. Ей снилось, что она еще маленькая девочка. Папа с мамой держат ее за руки и все вместе они идут в парк, кататься на колесе и лодочках, а потом будут обедать в кафе, а на десерт тетя в белом фартучке с оборками принесет Насте в металлической вазочке три больших шарика пломбира, посыпанных тертым шоколадом и орехами. Но двери кафе почему-то закрылись перед Настей. Мама с папой улыбаясь ма-хали ей руками и растворялись в непонятном сиреневом облаке. Настя стояла и не могла ничего сделать. Ей хотелось кричать, стучать по двери, но словно кто-то держал ее и не давал пошевелиться. Настя открыла глаза и продолжала лежать неподвижно. Од-на…Совсем одна...Только спустя несколько минут Настя поняла, что в двери уже не зво-нили, а стучали изо всех сил...
-Леди, вечер  на дворе, а Вы все в постели!- Рудольф вихрем влетел в комнату.- А где же мама Рита?
-Мама умерла, утром были похороны,- прошептала Настя.
-Извини, не знал. Я решил без звонка, сразу с поезда…Чем я могу помочь? – Ру-дольф прижал Настю к себе.
-Уже ни чем не поможешь…Спасибо,- Настя съежилась и слезы покатились у нее из глаз.
- Ну, давай умоемся, попьем кофе, а дальше что-нибудь придумаем,- Рудольф поднял ее на руки и понес в ванную.
Насте захотелось зареветь во весь голос, до исступления, как она никогда в жизни еще не ревела, но холодная вода не давала воли слезам и Настя понемногу успокоилась. Было решено, что Рудольф на несколько дней останется у нее.
Рудольф вернулся в мастерскую и готовился к новой выставке. Настя по-прежнему весь день проводила в поисках новых тем  для репортажей и статей, забегая под вечер к Рудольфу. Он никак не соглашался окончательно переехать к ней, да и самой Насти ино-гда нужно было побыть в одиночестве.
Со временем Настя осознанно стремилась к одиночеству. Она избегала шумных ве-черинок на работе, отказывалась под всеми возможными благовидными предлогами от приглашений на презентации, встречи, выставки и прочие богемные мероприятия. Ей хотелось сидеть, поджав колени, в любимом папином кресле, укутавшись в старенькое, но такое уютное байковое одеяло, и с упоением листать энциклопедию живописи. Настю пугал запах чужих дерзких духов, которым последние несколько дней был пропитан Ру-дольф. Она к своему удивлению с радостью  воспринимала неизбежность их предстояще-го разрыва. Рудольф по-прежнему был нежен и внимателен, строил планы на будущее и уже видел во снах их совместные прогулки по пражским улочкам. Расставание никак пока не входило в его планы. Пока... Но кто может поручится за то, что произойдет через год, месяц, через мгновение?
Одна, совсем одна… Рудольф вчера улетел в Прагу и, наверное, уже сидит в каком-нибудь маленьком кафе, но только не с ней. Все прошло просто прекрасно. Настя и Ру-дольф случайно  встретились в книжном магазине на первом этаже дома Рудольфа. Потом  держась за руки, как школьники, они поднялись в мастерскую. Рудольф отправился ва-рить кофе, а Настя уселась на подоконник и принялась рассматривать прохожих, жму-рившихся на солнце. Ей было так спокойно и легко, что она, нисколько не сомневаясь в принятом решении, крикнула:
- Руди, я ухожу. От тебя. Совсем.- Настена закрыла глаза и улыбнулась лучам солн-ца.
- Я…Я не расслышал… Тебе пора?- Рудольф стоял в дверном проеме с подносом, на котором дрожали две чашки и пара кусочков сахара.
- Да, мне пора, насовсем пора. – Настя не открывала глаз. Стоило ей их открыть, слезы хлыну ли бы ручьем,- Я люблю тебя, но знаю, что скоро мы расстанемся. Так зачем тянуть?
-Детка, что за ерунду ты городишь. Уйди с окна. Тебя или продует или ты получишь солнечный удар. Хотя, похоже, ты уже получила и то и другое.- Рудольф поставил поднос на пол и направился к Насте.
Дверь мастерской распахнулась и Настя прежде, чем что-то увидеть, почувствовала уже знакомый дерзкий запах. Высокая красивая девушка в длинном черном платье засты-ла на пороге.
-Ну вот видишь, как все удачно сложилось. Передаю тебя из рук в руки,- Настя со-скочила с подоконника, обняла Рудольфа на прощание и уже направилась было к выходу,- Передаю, продаю, предаю…Странная игра в слова…
- Настя, я...,-Рудольф растерянно глядел то на одну то на другую.
-Ничего не надо…Все очень кстати… Прощай!- и Настя, не поднимая глаз на ту, другую, прошмыгнула в дверь.
Вот и все. Теперь одна. Настя неторопливо шла по улицам, вспоминая детские стишки про котят, соседей  и утонувшие мячи. Лишь придя домой Настя рухнула на кровать и разревелась. И никого не было вокруг. Никого…
В редакции все буквально кипело. Иван Трофимович собирался на пенсию. Его дав-ней мечтой было поселиться на даче и по вечерам на веранде собираться всей семьей за ужином. Для коллег его уход явился полной неожиданностью. Не то чтоб никто не дога-дывался о возрасте главного редактора, просто могли ожидать инфаркта, автокатастрофы, приказа сверху и прочих чрезвычайных ситуаций. Но что вот так, спокойно, их Котофеич, как его ласково окрестили сослуживцы, отправиться на дачу чаи пить, такого никто никак предвидеть не мог и не хотел. Сам Иван Трофимович не собирался объяснять причины своего ухода, кроме как накопившейся усталостью и стремлением уступить свое место молодым и талантливым коллегам. На самом деле, Котофеич собирался разобрать все то, что в течение уже нескольких лет писалось им в стол.
Настя, зная, что для нее двери дома Ивана Трофимовича всегда открыты и понимая истинную причину его ухода, тем не менее, так же как все была на грани разочарования в будущем редакции в целом и каждого сотрудника в отдельности. Что могло ожидать всех их после ухода Котофеича? Никто не решался ни подумать, ни заговорить об этом, как у постели смертельного больного не обсуждают предстоящие похороны.
Новое руководство начало с того, что предложило некоторым в связи со сменой творческого направления написать заявления по собственному желанию. В числе избран-ных оказалась и Настена. Но в отличие от остальных, такое предложение Настю скорее обрадовало, чем огорчило. Ведь убирают в подобных случаях наиболее талантливых и способных стать угрозой руководству при неудачно складывающихся с ними отношениях. Примерить на себя роль диссидента было даже приятно. Чувство уверенности в себе крепло. Настена давно мечтала, так же как и Иван Трофимович, разобраться в своем «столе».
Но через неделю Настене позвонили и попросили вернуться, заранее соглашаясь на все ее условия. Она обещала подумать. Все-таки приятно ощущать себя весьма нужным человеком. Да и нужно же хоть иногда чем-то заполнять холодильник.  Настена отразила в письменном виде все свои требования, первым пунктом указав свободный график работы. Все Настины требования были удовлетворены, кроме того, новый Главный публично принес извинения за поспешное увольнение столь незаменимых и талантливых работников как Анастасия. Настя не знала, что ожидать дальше, а потому с головой окунулась в новый проект, который ей поручили. Она просиживала в библиотеках, собирая материал, встречалась со специалистами, а потом до позднего вечера сидела дома за компьютером. Но самым замечательным было то, что в любой момент она просто могла лечь на диван и уставившись в потолок думать ни о чем, мечтать ни о ком и просто наслаждаться тишиной, прерываемой звуками старенького дворика. То дети не могли поделить в песочнице или на горке место, и в ребячье верещание вливались голоса бабушек и мам. То не заводился старенький  «Запорожец» дяди Гоши из подъезда напротив, и Гоша под руководством статной жены Галины выглядывающей из окна, пыхтя и чертыхаясь то на машину, то на жену (гораздо тише), клялся в очередной раз сдать эту груду бесполезного металла и таким образом, хоть что-то с нее поиметь.
Приближался Новый год. Настя решила, что проведет праздник дома, перед телеви-зором. И никакие приглашения с обещанием присутствия на них молодых, красивых, не-женатых не могли подействовать на принятое решение. Настена купила шампанского, банку любимых консервированных ананасов и маленькую, но очень пушистую елочку. Первой позвонила Мила.
- Настена! Мы с Гюнтером тебя поздравляем! Гюнтер после праздников должен ле-теть в Москву и берет меня с собой. Так что жди гостей. Как Рудольф, как вы вообще там, ребята? – казалось, что Мила собирается заплакать, а значит разговор надо заканчивать, тем более, что она обещала скоро приехать.
- Все хорошо. Я так рада, что ты приедешь! Я так соскучилась! Спасибо за поздрав-ление! Давай не трать деньги, приедешь и наболтаемся,- Настя сама старалась не запла-кать.
- Настька, у тебя, правда, все в порядке?
- Да в порядке. Передавай  поздравления Гюнтеру. До встречи!- Настя положила трубку.
Маша не звонила. Паша долго не приходил в себя после операции. Но беда минова-ла, и теперь необходим был долгий период восстановления. Девочки остались у свекрови на Украине. Маша мыкалась между работой и больницей. Ей было не до праздников. Но в Пашиной палате появилось несколько еловых лапок, украшенных серпантином. Настя навещала Пашу накануне и знала, что он приготовил для Маши сюрприз. По его просьбе сестры поставят на стол торт и свечи, а Маша под еловыми ветками найдет самый насто-ящий подарок в шуршащей бумаге и с большим золотым бантом. Паша побоялся полно-стью раскрывать секрет и Настя не стала настаивать. Она была рада за них. Им сейчас так нужен был этот праздник. Они его заслужили. 
Насте захотелось мандаринов и грецких орехов, обернутых в блестящую разноцвет-ную фольгу. Папа с Настенькой накануне праздника вечером усаживались на ковре и пря-тали орехи в кусочки фольги из-под конфет. Рита всегда переживала, что ребенка продует, а поскольку спорить с этими двумя было бесполезно, она брала на себя привязывание ниточек к получившимся шарикам и развешивание их на елке согласно указаниям Настены. Папе всегда удавалось каким-то невероятным образом 30 декабря обрушивать на маму газетный  кулек с мандаринами. К вечеру по комнате начинал распространятся запах далеких южных стран, источаемый пробуждающимися от мороза  мандаринами. Этот аромат и поблескивающие разноцветные ореховые шарики на елке дарили Насте чувство волшебства и настоящего праздника.
Настя возвращалась домой, обнимая руками бумажный кулек с мандаринами и оре-хами. Входя в подъезд, она машинально взглянула на свой почтовый ящик. Из покоре-женной металлической коробки выглядывал полураспустившийся на коротком и толстом стебле бутон белой с сиреневым отливом розы. Орехи  мандарины посыпались из кулька на пол. Сердце стучало все чаще. Настя положила кулек на пол и аккуратно освободила розу от металлического плена. Больше в ящике ничего не оказалось. Ни письма, ни запис-ки. Ничего. В голове был только один вопрос: «Кто?»
Дни проходили как всегда, но никто так и не появился вслед розе. Настя успела напридумывать себе всякий романтический бред, посмеяться над собой и вернуться к не-законченному проекту с новыми силами. Звонил Рудольф. Просил прощения и настаивал на встрече. Настя пыталась объяснить, что если уж выбрасывает вещи, то никогда потом о них не жалеет. Но Рудольф не обижался подобному сравнению, он вообще ничего не слышал, только говорил, говорил, говорил…Говорил, что Настя была его Музой, что ни-кто так его не понимает, как она…Настя выслушивала, а когда он замолкал, клала трубку. Через пару дней звонки прекратились. По всему выходило, что в жизни Рудольфа появи-лась новая Муза. Рудольф, конечно, не лишен романтики в душе, и ему нравилось наблю-дать за реакцией Насти на подаренный букет из бумажных сердечек и тонких свечей, на сваренное в антикварной турке кофе, на падающий с новой картины никчемный кусок ткани… Рудольф радовался как ребенок, когда Настя начинала восторженно улыбаться и взгляд ее наполнялся чем-то таинственным, как будто она только что осознала, что влюб-лена. Поэтому вслед розе из ящика перед дверью должен был возникнуть сам Рудольф. Но его не было. Не было никого…
Настя не раз видела брошенные на землю чьей-то безжалостной рукой цветы. Чьи-то извинения или признания не были приняты, и цветы рассыпались по серому асфальту, теряя лепестки, как даривший их терял надежду и веру  на счастье. Маша однажды летом прибежала к Насте с огромным букетом пионов.
- Вот. Представляешь. Иду я себе за хлебом. А из-за угла выворачивает парень с этой вот охапкой. Он сначала прошел мимом, а потом догнал меня. Молча протянул цветы и побрел дальше, только почему-то в другом уже направлении. Бедняга, из-за какой-то дуры так переживать. Вот если б меня так цветами заваливали,- Машка мечтательно прикрыла глаза.
- А может это он такой дурак. Обидел ее, вот и явился, прячась за цветы,- пыталась поспорить Настя, но Машку в чем-то убеждать было делом неблагодарным. Пока сама лоб не расшибет, никого слушать не будет.
- Нет, я его глаза видела. Такой обидеть не сможет. У него интеллигентность в крови сидит. Жалко, но у меня от пионов насморк и глаза слезятся. Так что препоручаю их тебе. Следи, чтоб раньше времени не завяли,- Маша протянула Насте букет и убежала за хлебом, пока булочная не закрылась на обед.
Настя поставила пионы в трехлитровую банку, единственную большую вазу, кото-рая была в доме. Воображение рисовало истории трогательной первой любви. Так и не успев добраться до финального объяснения, в котором по законам жанра падая,  рассыпа-лись бы пионы, и накрапывал дождь, Настена уснула в кресле.
Может и роза так же случайно попала в Настин ящик. Кто знает. Но только где-то в глубине Настенного спокойствия поселилось чувство тревожности. И к весне это чувство стало расти.
Настя жила в смутном предчувствии чего-то совершенно необычного. В предчув-ствии кого-то, кто сделает ее мир совершенно особенным, совершенно счастливым. Ей было страшно, что этого не случится. Но одновременно ее пугала и сама встреча с этим кем-то. И Настя каждое утро просыпалась с единственной мыслью : «Господи! Пусть он обязательно появиться, но только не сегодня!» И ни сегодня, ни завтра, ни даже послезав-тра  Его не было. И Настя, с каждым днем разочаровываясь в своих предчувствиях, начи-нала усилием воли подавлять в себе всякого рода стремления к тому, что называют Любо-вью. Ей было интересно с Володькой. Она восхищалась Рудольфом, но любила ли она его? Настя решила для себе, что если б любила, то при первом же звонке превозмогая гор-дость, отправилась бы к Руди и замирала бы от счастья в его объятьях, как глупый пес, которого хозяин в любой момент может выбросить на улицу или усыпить, замирает когда хозяйская рука треплет его за загривок и в ушах отдается «Хороший пес!». Настя знала, что вот то, чего она так ждет и что никак не приходит и есть самая главная любовь в ее жизни. Но сбудется ли она? Этого Настя ни знать, ни предугадать не могла.
 Солнце разливалось по улицам довольное собой. Прохожие замедляли шаг. Кому охота возвращаться в пыльные и прокуренные квартиры и офисы, когда на улице Весна и потому Счастье?
Настя зашла в редакцию на несколько минут отдать подготовленный материал. На ее столе лежал букет белых роз с сиреневым отливом и бархатная коробочка, перевязанная красной лентой. Ей не нужно было ни записок, ни визиток. Ей не нужно было развязывать ленту на коробочке, чтобы узнать, что там внутри. Ей нечего теперь бояться, что самое главное в ее жизни так и не случится. Она закрыла глаза. Ну конечно, как она раньше не догадалась. Он приобнял ее за плечи. Из глаз сами собой потекли слезы впервые от счастья. И никого и ничего вокруг. Только она и Он.
- Володька, где ты был все это время? Где ты пропадал?- Настя повернулась и уткнулась в его плечо.
- Теперь я никуда не пропаду. И никому тебя не отдам. Я люблю тебя. Слышишь, люблю!
Они сидели, обнявшись, на ободранной скамейке в сквере около редакции и молча-ли. У них впереди вся жизнь. Им всегда будет, о чем поговорить. Им уже о многом надо рассказать друг другу. Но они молчали и наслаждались весной, солнцем и тем, что в руке была рука самого близкого человека на свете. Сколько уже пережито, сколько еще пред-стоит им пережить… Но если весь день твоя щека хранит тепло утреннего поцелуя, если возвращаясь домой ты уверен, что дома тебя всегда ждут и будут ждать и любить, чтоб с тобой не случилось, если ты с гордостью произносишь «МЫ», то все можно преодолеть и многое сделать и достичь, потому что вас двое… Двое…