Уля, June 8

 Из окна вагона поезда дальнего следования выпорхнул небольшой пакет.Белой птицей покружил он над выбритой щекой насыпи.Подхваченный волной движения состава, взмыл ввысь,и,отвергнутый ею же,упал в пятнадцати метрах от железной ветки дороги.    

   Уля родилась слабенькой. Казалось,с нею справится даже некрупный комар.Впрочем, жаркое весеннее солнце испепелило эскадрильи едва вставших на крыло насекомых,что дало ей время прийти в себя и набраться сил.Оно же взлелеяло опару земли, из которой одна за другой появились сочные травы и нежные ростки кустов. Мама срывала яркие бархатные листочки,что сделало её молоко особенно вкусным и целебным.
 
   Едва осталась позади младенческая дрожь в ногах, Уля перестала прятаться под боком мамы, а чаще смотрела на цветы и букашек, которые норовили перебраться с лепестков прямо на нос,стоило подольше постоять на одном месте.Кастаньеты дятла,полуденное завывание кукушки и полуночная перекличка сов,- все звуки вокруг казались родными и придавали уют просторной квартире косуль под плотным навесом ветвей.Капли дождя,если он и случался порой, не досаждали маленькому семейству.К тому же,после можно было попить воды из выщербленной временем короны пня,остерегаясь втянуть ненароком упавший в воду лист или беспомощного муравья. Листок Уля отгоняла шумным вздохом, а муравью подставляла нос, по которому тот проворно взбирался, как по бархатному мосту.     Время от времени мама водила Улю на берег реки.Воды в ней, несомненно, больше, но и претендентов на то, чтобы сдуть пену облака с поверхности, было тоже намного больше!И если звери покрупнее были вежливы, то слепни и шершни пользовались бражниками в своих корыстных целях.Так что, если быть честной, Уля не очень любила ходить к речке.  Одним из привычных с детства звуков,был весёлый свист электрички,баритон поезда и тяжёлая поступь товарных вагонов ,- сродни прогулки лося подле спящего мышонка.Почва вблизи железнодорожного полотна начинала раскачиваться задолго до его появления,и не переставала некоторое время после.Улю тянуло к не пересыхающим блестящим ручьям рельс,которые звенели, стучали, гудели... Речитатив их натёртых движением связок был пленителен,как рассвет, пропитавший губку тумана.
 
   В одну из прогулок к железной дороге, меж сжатым в гузку сухариком мака и ирокезом чертополоха,Уля увидела странный, диковинный для лесного жителя предмет.Если бы лес, в котором родилась Уля, располагался на берегу моря, она могла бы сравнить новинку со слегка потрёпанной медузой.Но такого опыта у Ули быть не могло, увы.Как не было у неё никакого опыта вовсе.Стояла бы рядом мама, она бы растолковала, что к чему, но та старалась опередить подруг, старательно обкусывая не подсохшую ещё листву. И Уля осталась один на один с пакетом,который выпорхнул из окна купе чудесного весёлого вагона,где, мечтая о том, что скоро увидит море,ехала девочка Юля и грызла конфеты, которыми на прощание угостила её бабушка.Конфеты закончились,Юля хотела спросить маму, куда положить липкий от сладостей кулёк, но мамы рядом не оказалось,она вышла в тамбур покурить с дядей из соседнего вагона,и Юля просто выкинула пакет за окошко и тут же забыла о нём.  Молоденькая лесная козочка, как и все девочки её возраста, была большой сластёной.Втянув носом пьянящий аромат патоки и сахарной пудры, улины губы сами собой нетерпеливо задвигались.Она наклонила свою милую головку,подхватила неведомый, но такой обольстительный предмет, и проглотила его...
   
  Несколько дней Уля не могла ничего есть.Мама пыталась растормошить её, развлечь, подталкивала в сторону некогда вожделенной тропы паровозов и электропоездов.Но Уля никуда не могла идти, она лежала в тени сосны с обрубленной людьми макушкой и тихо тявкала.Животик Ули стал круглым и твёрдым,как спелый гриб-дождевик, а глазки - маленькими, как ягоды боярышника, пережившие зиму.Уля безразлично смотрела в одну точку, и думала лишь о том, чтобы прекратилась страшная боль, напонившая её внутренности.И понимала, что это произойдёт, надо
только ещё немного по-тер-петь...
 
 ...Муравей, пытавшийся в десятый раз пройти мимо носа Ули, первым понял, что беспорядочное волнение, исходившее от неё,прекратилось. Может, пробежать по носу этой смешливой козочки и она опять чихнёт, как это бывало не раз,когда Уля пила дождевую воду...Муравей вытер лапки уголком травинки, перебрался Уле на нос.Пробежал в одну сторону, в другую...Что-то пошло не так. Козочка не мотала головой, не чихала до слёз...   Торопясь и толкаясь, минуты следовали одна за другой. Муравей неистово суетился, пытаясь растормошить свою подружку.Тут подошла её мама, наклонилась, понюхала пушистый лобик дочери,подобрала упавший на него листочек, вздохнула и ушла.
 Задёрнув небо шторами туч, ушло и солнышко.На бесцеремонный стук грома оно выплеснуло ведро воды через своё оконце... и каждый, кто хотел посочувствовать, теперь мог не стесняться своих слёз.
А на горбинке носа Ули сидел и горько плакал муравей.Он не ждал начала грозы, чтобы обнажить свою скорбь.Тот, кто любит, плачет не столько глазами, сколько сердцем. А кто сказал, что муравьи не плачут?

   Белой птицей из окна вагона дальнего следования выпорхнул небольшой пакет. Пристроившись подле состава, он парил, как коршун, выискивая очередную жертву.