Туринский символ

Отрывки из “Erinnerungen”

                «1990»

Турин – один из самых унылых и угрюмых городов,
 сотворенных богом. Никакого общества.
                Из письма Ф. Тютчева 1/13 ноября 1837

А затем – почему бы не признаться в этом?
Петербург, в смысле общества, представляет,
может статься, одно из наиболее приятных
местожительств в Европе, а когда я говорю –
Петербург, это – Россия, это – русский характер,
это – русская общительность.
                Из письма Ф. Тютчева 13 ноября 1844

[…] – немцы, пожалуй, и есть тот народ,
у которого тридцать безразличных друг
другу людей могут, соединившись, болтать
с наименьшим недоверием и с наибольшей
сердечностью.
                Стендаль. «Рим, Неаполь и Флоренция»


                ГОСТЬИ ИЗ БУДУЩЕГО

 Где-то в середине февраля, пробегая мимо «Дома Книги», я забежал погреться к портретисту Андрею. Забежал и тут же собрался выбежать, потому что там было полно гостей; и каких! Несколько удивительно красивых девушек и пара-тройка холеных мужчин. Ну а я был не того поля ягода.
- Куда ты, куда?! – остановил меня Андрей. – Раз зашел, садись за стол!
- Да неудобно, у тебя же гости!
- И ты гостем будешь! Проходи, проходи.
   Ну я и прошел. Усадили меня рядом с девушкой, похожей на Сабрину.  По ходу дела выяснилось, что все эти девушки – модели, а их спутники – кооператоры.  Сейчас моделей, как собак нерезаных, а вот в 90-м году это был эксклюзив, можно сказать, «гости из будущего». Что роднит моделей со спортсменами? То что и те, и другие «уходят в форму», а на содержание уже практически ничего не остается; так что окажись я по соседству не с Татьяной, все могло пойти иначе или не пойти совсем. Татьяна же оказалась исключением из правил, «читающей моделью», так что мы быстро нашли с ней общий язык, позабыв о всех остальных.  Нас прервали, когда им пришло время ехать на вечеринку, на прощание она спросила:
- У тебя есть на чем писать?
- Конечно, - я протянул ей блокнот и ручку.
- Вот мой телефон, позвони мне как-нибудь.
- Ой, а что это за номер?!
- А это таллиннский. Я живу в Таллинне.
- А вот мой номер. Будешь в Питере, звони. Только учти, это – коммуналка.
   После нашей встречи прошла пара недель и вот как-то вечером мы чаевничали у Петрухи, когда раздался телефонный звонок… До этого Петруха выудил откуда-то огромное яблоко, разломил его и когда вручал мне мою половинку, крупная блестящая семечка выпала мне на ладонь.
- Алекс, подай мне, пожалуйста, иголки. – (Петруха увлекся «царапками» и как раз начал делать какую-то работу).
- Эти?
- Да, эти. Спасибо.
   Передавая иголки, я с идиотской мыслью: «Вот так кольнет ее сердечко и вспомнит обо мне!» - проколол семечко и вскоре раздался телефонный звонок…
- Алексис, - звенел в трубке взволнованный голос Симы, - тебе какая-то девушка из Таллинна звонила! Просила перезвонить. Я решил всех обзвонить, у кого ты мог быть, и сразу попал на тебя, представляешь!
   Поблагодарив Симу, я помчался на переговорный около Дворцовой. Оказалось, что на следующий день она приезжала в Питер и интересовалась, мог бы я ее встретить.  Она спрашивала! Я звонок ее воспринял, как чудо и я откажусь ее встретить! Это были только мысли, вслух же я сказал абсолютно спокойно: «Конечно, встречу. Когда прибывает поезд?»

                ПО ГОСТЯМ, ПО ГОСТЯМ, НЫНЧЕ ЗДЕСЬ…

   Уезжая утром, мы возвращались домой поздно ночью. В течение дня она покидала меня на время по своим делам, но потом мы снова были вместе. Гуляли по городу, навещали то ее, то моих друзей.  Как-то идем по Невскому, а навстречу нам такая пара, что люди оборачиваются. Девушка с парнем эффектные во всем: рост, внешность, одежда… Вдруг девушка бросилась на Татьяну! Объятия, поцелуи, радостные восклицания… Оказалось, коллеги.   Мы выпили кофе, а потом парень с обычным именем Володя и редкой фамилией Бросси пригласил нас на вечеринку.  Просторная квартира в районе Стачек набита народом. Модели всех полов, кооператоры, актеры, актрисы...   Много выпивки, еды. Пахло травкой и дорогими сигаретами. Атмосфера свободная, никто никого не напрягал: хочешь сидеть один – сиди; не хочешь танцевать – не танцуй; не хочешь пить – не пей. Впрочем, мне всегда больше нравились маленькие компании, хотя посмотреть на эту публику было любопытно.
  Среди прочих, нанесли мы визит и Потапычу. Перманентный запой Потапыча все же имел свои фазы: «черный запой» и «запой светлый». Первый – это когда Потапыч забивался в свою комнату и никого не хотел видеть, кроме Водки; в такие периоды он был невнятен. «Запой светлый» - это Потапыч, который двигается по городу, шутит, все понимает и вообще становится обаяшкой. Мы как раз попали на «черный запой». Надо сказать, даже его друзья детства долго не могли с ним находиться в такие периоды, а Татьяна ничуть не стушевалась и, вдруг, Потапыч надолго забыл о водке! Он расцвел, заобщался, в какой-то момент начал рассказывать об Италии, и тут Татьяна возьми и скажи: «Вот было бы чудесно, Сережа, нам втроем поехать в Италию! Ты был бы нашим чичероне»!   Тут уж Потапыч не только расцвел, но и «заблагоухал»; он даже спрятал початую бутылку водки куда-то в свои тайники и тут же огорошил нас:
- А можно, если хотите, хоть завтра поехать в консульство и сделать приглашения!
- А давай, - поддержала почин Татьяна, - я еще не скоро уезжаю, думаю, успеем все сделать!
- А там и недолго, - ободрил ее Потапыч.
   За все наше с Потапычем недолгое знакомство у меня и мысли не возникало просить у него приглашение в Италию; из элементарного соображения, что уж если он отказал в этом всем своим старым друзьям, включая лучшего друга Петруху, то кто я такой, чтобы даже заикаться об этом! Татьяна же в первый день знакомства не только просит, но и получает согласие. (Ох, права была Раневская! Хорошо бы и Федор Михайлович оказался прав).
   Отправив водку «в отставку по выслуге лет», Потапыч, на следующий день,  ждал нас у консульства точно в назначенное время.   В первый день мы не прошли очередь, но потом Потапыч вспомнил, что ему можно без очереди и мы попали внутрь; там он блеснул знаниями итальянского и всё прошло, как по маслу. Нам назначили время явки за приглашениями и мы откланялись.
   Вскоре, Татьяна умчалась в свой родной Таллинн, так что за приглашениями я поехал  один.  Приехал как можно раньше. Консульство еще не открылось, а очередь уже собралась изрядная. Быстро познакомившись с соседями по очереди, я предложил пойти погреться в парадное, потому что день был морозный. Не знаю, что там произошло, в этом парадном, но большая часть стен и потолка была в каких-то наростах, наплывах, типа сталагмитов-сталактитов. Выглядело это фантастически и так мне понравилось, что я специально привез туда упирающихся Потапыча с Петрухой. Они ошалели:
- Блин, Алекс, - восхищенно заявил Петруха, - да это же Гауди!
- А кто это? Или что?
- Гауди! О, я тебе покажу, - пообещал Петруха, - возьму у друга фотоальбом!
   Мы в тот же день заехали к его другу и я познакомился с «песочными замками» Гауди.

                ОВИР ЗАТРЕТ ДО ДЫР

   Татьяне не составило труда получить паспорт, Таллинн – город маленький, а знакомых у нее много. «Кто бы мне помог, - думал я, подходя к РУВД на Скороходова, - получить паспорт? Боюсь, не  выдержу такую очередь». Вдруг слышу…
- Ой, Алекс, привет! Ты зачем сюда?
   Опа, Аннушка! (Я занимался еще в одной театральной студии, в ДК неподалеку. Из всех занимавшихся запомнил лишь Аннушку, что не мудрено с ее своеобразной внешностью, она была похожа на куклу. Режиссеру «Господина оформителя» повезло, что он нашел ее; это стало «попаданием в яблочко».)
- Я паспорт получать. А ты?
- А я уже получила! А ты куда едешь?
- В Италию. А ты?
- Здорово, в Италию! А я всего лишь в Польшу.
- Слушай, Ань, говорят, там безумные очереди. У тебя случайно нет знакомых, чтобы помогли без очереди?
- Да я сама стояла в общей. Извини, Алекс, не могу помочь.
- Ну ладно, попробую и я выстоять.
- Да не расстраивайся ты! Вот мой телефон, звони, не пропадай. Я тебе устрою хороший отдых, если устанешь в очереди!
   Иду в ОВиР и думаю: «Ха-ха, если Аннушка, которая на такой тачке ездит, не может без очереди, то мне и подавно не светит!» Хочется в Италию, но очередь расхолаживает. Первый взгляд на нее меня ужаснул и я ретировался в надежде, что «завтра, возможно, она будет меньше». Куда там! На следующий день она стала даже больше! Ладно, попытка не пытка! Скрепя сердце, я занял очередь.
   Сейчас не вспомню досконально «устройство» этой очереди, но надо было приезжать каждый день и торчать там подолгу. Мужество «скрепленного сердца» стало покидать меня на третий-четвертый день, очередь двигалась медленнее ледника. В процессе стояния я заметил одну деталь: стоило человеку из очереди или с улицы сунуться в «заветную дверь», как тут же народ вскипал, начинал шуметь и готовить скандал, но если в кабинет входил кто-то, не обращающий внимания на очередь, да еще и с папкой, то и очередь, в свою очередь, не обращала внимания на него.   «Дружище, - сказал я себе, - эту очередь ты не выстоишь! Остается один выход»…
   На следующий день я важно прошел мимо очереди, в кабинет, сжимая папку под мышкой. Очередь я даже не заметил («Что, серьезно?! Там была очередь?!»). Внутри стояли три или четыре стола с «горами и долинами» бумаг на каждом из них. У каждого стола сидел посетитель. Существовало правило: пока место не освободилось, никто из очереди не мог зайти в кабинет, если кто, типа «я тут тихо постою», пытался, то женщины-клерки так отвязывались на наглеца, что он выскакивал из кабинета, как пуля из дула, но я тихо прижался к стене и на меня никто не обратил внимания! И, как в игре со стульями, как только освободился один из них, я оторвался от стены и плюхнулся на него. «Законный» следующий заглянул в кабинет и с удивленным лицом ( человек вышел, а свободных мест нет) втянулся обратно, деликатно прикрыв дверь.
- Давайте вашу анкету, фотографии, приглашение, - совершенно не интересуясь моей очередностью, предложила клерк.  Так, неожиданно быстро и легко, я стал обладателем «паспорта №2»!

                КОРРЕКТИРОВКА ПЛАНОВ

   Приехала Татьяна и мы снова отправились в консульство. Сдали паспорта, приглашения и настроились на ожидание виз. Сереже это приключение пошло на пользу: он почти не пил, посвежел.
   Обычно, если Татьяна уезжала по своим делам, то потом находила меня на «катьке», но в тот день она приехала поздно и сразу на 8-ю Советскую, причем не одна. Она привезла Лену. Эта девочка была полной противоположностью Татьяны. Итальянскому типу противостоял русский тип. Это выражалось не только внешне: брюнетка – блондинка, но и в характере и во многом другом. Татьяна была жесткой, иногда злой. Могла интриговать, если понадобиться и т.п. Кстати, все это читалось в ее внешности.
   Лена воплощенное добродушие и простота. Мешковатые джинсы и куртки, простые футболки, кроссовки. Полное отсутствие косметики; у нее даже помады не было! А простота и естественность мне всегда нравились больше!
   Мы засиделись допоздна и Лена опоздала на метро, а жила она где-то в «спальном районе». Почему-то не вышло вызвать такси, так что пришлось ей позвонить домой и остаться ночевать.
   Наконец настал «торжественный день получения виз»! Как-то получилось, что я забрал свой паспорт раньше Татьяны, увидев визу, она так просияла! Мы с Потапычем ждали ее на улице еще более сияющей, но из консульства «выплыла туча»! Такой мрачной я ее никогда не видел!
- Что случилось?! – хором, выпалили мы с Сережей.
- Мне в визе отказали! - казалось, она сообщает о «конце света» через полчаса, а не о печати в паспорте. Мы стали ее успокаивать, но бесполезно, она надулась. В этот же день она съехала от меня к подруге и, более того, зачем-то вызвала маму из Таллинна. Помню последнюю нашу встречу. Сережа виновато объяснял, что «всё это Стешка!» Его итальянская жена. Вроде ей позвонили из консульства, мол, твой муж пригласил в Италию какую-то девушку и парня, а она, скорее всего, попросила девушке в визе отказать!
- Но это ничего, - уверял ее Потапыч, - мы с Алексом поедем, а из Турина кто-нибудь из моих друзей сделает тебе новое приглашение!
- Да, Татьяна, - вторил я Сереже, - виза на три месяца, успеешь приехать! А там еще можно ее продлить, как говорит Сережа.
- Да, Таня, - поддерживает нас ее мама-добрая душа, - подождешь немного и потом тоже поедешь!
- Никуда я не хочу ехать! – отрезает Татьяна и навсегда уходит из моей жизни.

                КРУГЛОСУТОЧНЫЕ ТУСОВЩИКИ ПОНЕВОЛЕ

 Итак, виза была в кармане, но тут снова по-черному запил Потапыч.
- Что теперь делать? – пытаю его маму.
- А что делать, покупай пока билет! Меняй валюту, а он к отъезду, глядишь, оклемается. Знаешь, где билеты продают?
- Нет.
- Где гостиница «Москва» знаешь?
- Конечно.
- Вот со стороны набережной, там ж/д кассы.
- Ясно, завтра же поеду.
   Видел я очередь, но такую! Она была гораздо больше очереди в ОВиР и раз в сто больше очереди в мавзолей. Пример ее масштабности хотя бы в том, что она была…круглосуточной! Человек приезжал, находил концы, ему присваивали номер, спец. дежурный заносил его данные в журнал и с этого момента возникало обязательство один раз в сутки приехать к кассам и отметиться; если этого не сделал, вылетаешь из очереди! Напоминало «игру-бродилку» с костями и фишками: переход хода, попал на «плохое место», вылетаешь на несколько ходов назад...
   Занимать очередь я не стал, в кармане лежало письмо, в котором мама требовала «заглянуть домой» перед поездкой.  Время имелось: я должен был въехать в Италию до первого августа, лето же только намечалось, так что на следующий же день я улетел домой.  В «Пулково» нас выпустили на взлетную полосу, а в самолет долго не сажали. День был ужасно ненастный и  пассажиры, как цыплята, собрались в тесную кучку, но плохо грели друг друга и продолжали клацать зубами от холода. В этом был свой плюс, к тому времени, как подали самолет, люди так замерзли, что у них пропал всякий страх полета, было лишь одно желание – поскорее согреться.
   В салоне держалась средняя температура, но когда мы приземлились в Минводах и стали спускаться по трапу, казалось, что опускаешься в горячую воду до краев налитой ванны.
 Дома успокоил маму и, подкрепив свое финансовое положение «соками малой родины», снова рванул в Минводы.   Вечерний рейс. Полный салон Самолет все стоит и стоит, так что соседи по креслам начинают знакомиться. Моя соседка, бойкая грозненка средних лет, не успев еще опуститься на сиденье, сразу же начинает беседу, которая вскоре прерывается стюардессой: «Уважаемые пассажиры! Наша авиакомпания приносит вам свои извинения за задержку рейса. Обнаружены технические неполадки, на исправление которых понадобится некоторое время. Просим вас покинуть самолет и находиться в пределах аэропорта, чтобы не пропустить объявление о посадке».
    Аэропорты «Пулково» и «Минводы» отличались, как земля и небо. В «Пулково» было уютно, в «Минводах» ужасно. Минводский аэропорт напоминал большой аул, в который съехалось пол-Кавказа; тесно, шумно, душно, грязно, в общем, «полный набор гадостей жизни».
- А пошли вон на свежем воздухе посидим, - предложила грозненка, - вон на тех лавочках.
- А почему бы и нет, - принял я предложение, - там всяко лучше, чем внутри.
   Просидели всю ночь, благо, что темы для разговоров не иссякали, и время пролетело незаметно. В «Пулково» обменялись адресами и я получил настойчивое приглашение приехать в гости в Грозный, но не вышло, не вышло…
   Вернувшись в Ленинград, сразу же занял очередь за билетами и валютой. Хлопоты не были в тягость, ведь часто предвкушение поездки стоит не меньше поездки. Вскоре «весь Невский» знал, что я еду в Италию. Кто-то что-то заказывал; кто-то давал советы; кто-то просил не забыть, если что… АлексФеликс нашли художницу, которая снабдила меня кучей «царапок» («царапка» - вид картин на картоне, которые царапаются швейной иглой. Обычный размер, где-то с большой конверт, что удобно для транспортировки) на продажу там; кто-то подарил матрешек, кто-то расписную доску, но больше всего мне запомнилось напутствие одного старого портретиста с «катьки»…
- Привет, Алекс. Слышал, ты в Италию едешь?
- Да, собираюсь. Вот, хлопочу: билеты, валюта…
- Надеюсь, остаться там не думаешь?
- Не знаю, как получится.
- Нет уж, Алекс, лучше возвращайся.
- Почему?!
- Ты понимаешь, я столько людей каждый день вижу и заметил, таких, как ты, мало среди наших, советских.
- То есть?!
- Ну… у тебя глаза живые! Понимаешь, у большинства наших глаза «убитые» так что ты тут нужен!

P.S.-2016
«Навстречу нам тихо едет телега, в ней несколько обитателей нашей земли и один пленный. Иностранец привлекает наше особенное внимание и это, правда, очень необыкновенно на большаке: его одежда, его манеры, а, главное, глаза его не такие, как наши.»
                Пришвин, Дневники, 1916-й год.

                ПУТЕШЕСТВЕННИК НА ГРАНИ ФОЛА

   Спасибо теть Люсе, это она посоветовала мне отдежурить с журналом очередников в той круглосуточной очереди, после того, как в обычном режиме я пару раз из нее вылетел. Дежурные же, выстояв шестичасовую смену, во время которой отмечали очередников, получали следующие привилегии: во-первых, они могли купить билет в любой день; во-вторых, в этот «любой день» первыми брали билеты дежурные, а уж после них вся остальная очередь. Я отдежурил и успокоился, ведь теперь я мог купить билет, когда угодно. И вдруг, бац, я обнаруживаю, что через неделю моя виза «сгорит»! Тут уж я бросаю все дела и утром мчусь в кассы!
   В комнате за высокой стойкой сидели  две женщины-кассиры, а комнатка как раз и была той «заветной кассой». Войти  в нее имели право только два клиента, остальным приходилось ждать снаружи. В то утро дежурных, желающих купить билеты, оказалось четверо, включая меня. В этой мини-очереди я был последним, и , благодаря этому, стал свидетелем замечательной сцены,  демонстрирующей «готовность СССР вступить в ХХ; век». У одного мужчины, из макси-очереди, сдали нервы, он не мог понять, почему на обслуживание одного человека уходило до получаса. Обращаясь к очереди, он возмущался: «Что это такое?! В космос летаем, а билет быстро продать не можем! Как можно билет продавать полчаса?!» Очередь не кричала: «Бис! Браво!» Кто-то сонно клевал носом, кто-то испуганно отодвигался от бунтаря, кто-то… Вдруг из кассы вышла кассирша: монументальная женщина, перед которой толпа таяла, как снег перед раскаленной кочергой. Недовольный кинулся к ней:
- Что это такое?! Почему вы так медленно работаете?!
- Мужчина, - важно изрекла дама-кассир, - ну что вы кричите! Да, мы работаем медленно, но вы поймите, у нас…компьютер!
   Это сразило человека напрочь! Конечно, что толку кричать на компьютер!? Железка она и есть железка.
   Наконец и я попал в «заветную комнату»! Брякнул локти на стойку, поздоровался. Легкие кивки в ответ не нарушили «священной тишины».  Моя визави священнодействовала над бумагами, а мне оставалось только ждать.
- Что у вас? – наконец-то она удостоила меня взглядом.
- Билет до Турина, пожалуйста! На послезавтра или на послепослезавтра.
- Билетов в Италию нет на две недели вперед, молодой человек.
- Как нет?! Если я через два дня не уеду, то и смысла нет ехать, виза закроется!
- Ничем не могу помочь, молодой человек. Скажите там, в коридоре, пусть следующий заходит.
   Но я стоял и чего-то ждал. Честно говоря, мне почему-то казалось, что стоит только попасть в эту «чудесную комнату», а уж в ней тебя ждут билеты во все стороны света и на любой день! Оказалось – ошибся. Сильно. Я не расстроился («легко пришло – легко ушло»), но все же сделал последнюю попытку:
- Значит, ничего нельзя придумать?
- Вы знаете, - «нарушая инструкцию», вдруг обратилась ко мне другая кассирша, - моя соседка по подъезду должна была сдать билет, как раз, кстати, до Турина. Но он на завтра.
- Здорово! – воскликнул я. – На завтра так на завтра! Я беру!
   Для всех моих, особенно для «Симы – Цусимы» это оказалось шоком: «Как, уже завтра?!» Для меня тоже. Все-таки я рассчитывал на пару дней для сборов. И, самое главное, я так и не поменял валюту, потому что из «валютной очереди» тоже пару раз вылетел.  Смысла ехать в банк не было никакого, но я поперся и смешил там людей, прося уступить мне очередь, потому что…
   «Что ж, - решил я, - поеду без валюты, а там видно будет!»
- О, Алекс, привет! – вдруг возник из ниоткуда знакомый портретист. – Ты что здесь делаешь?
- Да вот, пытался валюту получить…- рассказал я ему свою ситуацию.
- А как ты думаешь, я здесь зачем?
- Наверное, за тем же, что и я. Валюту получать?
- Не угадал, я пришел очередь сдать! Представляешь, отстоял сюда очередь, а оказалось, мне надо в другой банк, где вообще очереди нет! Вот так!
- Ничего себе!
- Да! Слушай, так давай я впишу тебя вместо себя! Я, кажется, уже третий, так что стоять тебе от силы полчаса.
- Дай я тебя обниму! Ты спас мое путешествие!
   Вскоре я попал внутрь банка, где получил положенные 400.000 лир десятитысячными купюрами, составлявшими весьма толстую пачку.
   Из-за этих хлопот на сборы оставалось всего полдня, даже меньше. Впрочем, долго ли нам, «цыганам», собираться! Засунул кое-что в рюкзак, а портфель уже давно готов стоит, набит русскими сувенирами.  Вечером началась пьянка. Было много водки, мало еды и практически не было сигарет. (Кто помнит «табачный голод» этого года, тот поймет!) И вот, когда курильщики стали падать духом, Потапыч выудил из кармана запечатанную пачку! Это было такое событие, что ему даже зааплодировали! Время пролетело так незаметно, что когда кто-то заорал: «Елы-палы, Алекс, а не пора ли уже ехать на вокзал?!» я даже растерялся.  Всей оравой двинулись на вокзал («Симсон – добрая душа» прямо-таки вырвал у меня из рук портфель, мол, «успеешь еще натаскаться») и приехали в обрез к отправлению, но такого поезда уже не было около платформ! Бросаюсь к милиционеру:
- А что «Ленинград – Будапешт» уже ушел?!
- Нет, но вы можете опоздать.
- А где же он?!
- А вон, видите слева канаву и насыпь?
- Ну да.
- Так вот за этой насыпью он и стоит.
   Все кинулись вниз, потом наверх и с вершины насыпи увидели нужный поезд! Добежав до первого вагона и взглянув на номер, я понял, что мой вагон в другом конце. Тут поезд вздрогнул и потянулся вперед. Я вскочил на подножку второго вагона. Проводница кричит:
- Какой у вас вагон?!
- ***…!
- Идите в свой вагон! – с неженским напором выпихивает меня из тамбура…
   Тем временем поезд снова вздрогнул, потянулся и прямо-таки тронулся. В свой вагон вскакиваю уже на ходу, а проводница выпихивает: «Билет покажите!»  Тут соображаю, что билет в паспорте, паспорт между «царапок», «царапки» в портфеле, а портфель у Симы! Все мои уже отстают, а Сима и подавно дальше всех. Кричу: «Портфель! Портфель!» Кто-то из мобильных догадывается, вырывает его у Симы, мчится за поездом. Бросок! Портфель, чуть не сбив проводницу, влетает в тамбур! Все! Мы с ним! Мы едем!

                ;;

   У меня замечательные соседи: две молодые преподавательницы итальянского и югослав-строитель, который едет в отпуск, ударно отработав год на ленинградской стройке. У нас полно тем для разговоров, домашней еды и лёгкой выпивки. Меня сразу окружают заботой: закармливают вкусностями, учат итальянскому и сербскому, обещают помощь, как только я заикаюсь о пересадке в Будапеште...
   Еще один сюрприз ждал меня в вагоне-ресторане: там варили отменный кофе! А на внутренних маршрутах тогда даже растворимого не было. К тому же, в вагоне-ресторане разрешалось курить, так что я завис там. Вскоре подсела молоденькая официантка. Мы познакомились и проболтали с ней до позднего вечера. Возвращаясь в свое купе, я понял, как нелегко было буриданову ослу, ведь так трудно выбирать между хорошим и хорошим.
   Соседи мои спали, и сам я, несмотря на хорошую дозу кофе, мгновенно отключился.  Спал крепко и долго. Утром тактичные соседи разговаривали шепотом, хотя меня и «Караул!» не разбудил бы. Есть у позднего пробуждения в «микромире» купе что-то слегка постыдное; все уже на ногах, умытые, свежие, а ты весь такой помятый, весь такой голый и беззащитный под тоненьким одеялом, нехотя открываешь глаза и слегка удивленно и смущенно выдавливаешь: «Доброе утро».
   Ну вот и я умыт и свеж. Меня тут же начинают кормить завтраком. Время за беседой проходит незаметно, бац, и уже обед. После обеда зову всех на кофе в вагон-ресторан. Женщины сразу же отказываются, а югослав после некоторого колебания, приходится идти одному. Официантка очень рада моему появлению, когда ей удается освободиться, она присоединяется ко мне. Вечереет. Поезд останавливается. Стоит довольно долго и у меня вдруг появляется какая-то тревога на сердце. Извиняюсь и иду к себе. В это время поезд трогается, а тревога возрастает. Прохожу уже соседний с нашим вагон и думая, как обрадуются соседи, что я наконец-то вернулся, открываю дверь в тамбур. Оппа, а нашего вагона нет! Какое-то время смотрю на убегающие рельсы, потом разворачиваюсь и иду обратно. Навстречу проводник, а мне как раз приходит в голову дернуть стоп-кран! Тянусь к ручке, но проводник бросается на меня, как гончар на падающий кувшин и цепко хватает за руку:
- Зачем?!
- Мой вагон пропал!
- Как это пропал?!
- Это третий?
- Третий.
- А где второй?!
- Второй! Так вы из второго?!
- Ну да!
- Ого! А разве  ваша проводница вам ничего не говорила?!
- Вроде нет. А что она должна была сказать?
- Первый и второй вагон едут в Будапешт, а весь остальной состав в Софию.
- В Софию мне не надо!
- Я понимаю! Но стоп-краном тут не поможешь! Вам должна была сказать проводница, что во Львове ваш вагон прицепят к составу «Москва – Будапешт» и что лучше… Мы же там почти час стояли! А вы где были?
- В вагоне-ресторане.
- Ага, значит, отстали от поезда, не выходя из поезда!
- Получается, так. И что мне теперь делать?
   А я стою перед ним почти в чем мать родила, т.е. на мне шорты и футболка; в кармане шортов немного рублей и всё! Остальное в купе!
- Ну что, - оглядывает меня проводник, - идемте-ка к начальнику поезда. Он позвонит во Львов, ваши вещи снимут и оставят у дежурного по вокзалу, а мы отправим вас из  Ивано-Франковска до Львова бесплатно.
   Этот план был приведен в действие и через несколько часов я прибыл во Львов. Описал дежурному свои вещи, получил их и поинтересовался, как же мне теперь попасть в Будапешт.
- Завтра будет поезд, - сообщила мне дежурная, - под вечер.
- И вы меня на нем отправите?
- Как мы вас отправим?! Вам до Будапешта теперь новый билет нужен!
- А сколько он стоит?
- О-о-о! Сколько стоит! – дежурная и ее гость засмеялись. – Да вы до Будапешта ни за какие деньги билет не купите! Люди по три месяца стоят в очереди! Что вы! Билет на Будапешт!
   Под массой краха еще пищала мышка-надежда, так что покинув кабинет, я кинулся на перрон «полечиться» сигареткой.  О, ужас, лишь там я обнаружил, что у меня кончились сигареты! Я делал нычку в портфеле, но куда она делась?!  Обошел все буфеты и киоски – ни табачной крошки! Осталось одно – искать курильщиков. Снова вышел на перрон – ни одного курящего! Как будто счастливые обладатели сигарет прятались, чтобы им никто не завидовал, а главное, не стрелял.  Подошел к двум молоденьким парнишкам, спрашиваю:
- Закурить не будет?
- Закурить? – переглянулись они с улыбкой. – Смешной вопрос!
- А мне уже плакать охота! Что и цыгане не продают курево?
- А где они, цыгане?
   Отчаявшись, я присел рядом и пересказал им свою историю. Они посочувствовали.
- Ладно, - поднялся я, - попробую потолкаться у касс.
- Не-е, дежурная правильно сказала, до Будапешта ни за какие деньги не купишь.
- Все равно попробую!
- Ну, если что, мы тут. Нам тут всю ночь сидеть. Удачи!
   У международных касс на втором этаже темнелась человеческая масса. Подошел поближе, спросил кого-то:
- До Будапешта никто билет не продает?
- Може якый совсим дурний, - грустно пошутили в ответ, - так исли побачишь такого, так и мы б зараз побачили!
   Я собирался объяснять свою ситуацию, но увидев вблизи этих уставших людей, передумал и вернулся к новым знакомым.  Они здорово помогли мне скоротать ночь, даже курить почти не хотелось. Утром мы распрощались и я снова поднялся на второй этаж посмотреть на очередь. Посмотрел!
   Позавтракал в одном из буфетов и направился к расписанию поездов, узнать, когда поезд на Ленинград. Узнал, время до отправления имелось.   Поболтался по перрону: «Курильщики, ау!» Никого. Снова поднялся и взглянул на очередь; ничего.  Посидел на перроне, решил последний раз взглянуть на очередь, а потом покупать билет до Ленинграда. Поднялся на второй этаж, но к очереди не стал подходить, встал у противоположной стены, на приличном от нее расстоянии и какое-то время за ней наблюдал. Наконец «медитация» закончилась. Я поднял портфель с пола и, прежде, чем уйти, приподняв голову к небу, сказал про себя: «Ну, спасибо Тебе, Господи, за поездку! Поеду-ка я обратно в Ленинград!»
  То, что я услышал сразу же после этого, заставило меня бросить портфель на пол и кинуться вперед! А услышал я: «Кому билет до Будапешта?»  Сказал это пожилой мужчина. Стоял он ко мне задом, а к очереди передом, но очередь была далеко, а я рядом, поэтому первый и заявил: «Мне»!
- Ой, перепугал! – воскликнул мужчина, обернувшись.
- Извините, не хотел! А сколько стоит?
- Стоит? Да тут, понимаешь, такое дело, билета, его как бы и нет, есть место.
- Без разницы, хоть на крыше поеду!
- Та ну зачем на крыше! Купе!
- Так это еще лучше!
- Тогда пойдем, я тебе свою родственницу покажу; она здесь парикмахершей работает. Понимаешь, ее муж, по обстоятельствам семейным, не может сегодня поехать, а билет один на четверых. Там все работники вокзала.
- Вы, наверное, тоже работник вокзала?
- Да, я начальник парикмахерской.
- Что ж у вас так плохо с куревом на вокзале?
   В этот момент мы уже вошли в парикмахерскую и подошли к стригущей кого-то женщине…
- Вот, - обрадовал ее начальник парикмахерской, - этот парень поедет.
- Отлично, - кивнула она, - щас я закончу и расскажу, что к чему…
- Да, - вернулся он к прежнему разговору, - папиросы ты куришь?
- Ох, я бы сейчас и чай курил!
- Ну, пачку папирос я тебе найду.
- Здорово!
- Ну пойдем, они у меня на втором этаже. Сейчас вернется, - крикнул он парикмахерше.
- Хорошо, хорошо, не к спеху.
   Таких папирос я никогда не видел. Они казались старинными, такие только в немом кино курить. Все это я высказал вслух.
- Та ты прав, - подтвердил мой благодетель, - они и есть старинные, со старинной одесской табачной фабрики. Завалялись после революции, а щас все в дело пошло!
   Когда я спустился к своей новой знакомой, у нее уже стригся другой клиент.
- Придется ще подождать, - известила она меня.
- Ничего, ничего, пойду пока покурю на перроне…
   Освободилась она нескоро, поэтому затараторила, шустро вводя в курс дела.
- Всё ясно.- заверил я ее, - Да, а сколько я вам должен?
   Она назвала сумму и я понял, что мне не хватает примерно половины, как-то не подумал взять побольше рублей.
- Вот, - я выудил всю рублевую наличность и сунул ей в руку, - правда, здесь не хватает. Подождите…
   Запустив руку в чрево портфеля, я вытащил пачку лир, отсчитал несколько купюр и тоже вручил их даме.
-Ой, шо це такэ?! – изумилась она.
- Это – лиры. Валюта!
- Не, такий валюты мы не разумиим! Ладно бы доллари! Не, це не годиться! – и она сунула мне всё обратно.
- Вы именно не разумиити! – начал я убеждать, суя ей деньги. – Это же валюта! Такая же, как доллары, как английские фунты или немецкие марки! Вы поменяете их в Будапеште с большой выгодой! Здесь ведь больше, чем рублями!
- Ну, я не знаю, - стала она уступать потихоньку. – Як тут быть?
   Долго пришлось эту «крепость штурмовать», но все же она сдалась, и я получил вожделенное место до Будапешта.

   Но вот снова в пути! Поезд мчится  по прекрасной Венгрии и как-то быстро проезжает ее, вот уже и Югославия. Она, в отличие от Венгрии, не показалась такой прекрасной: все было каким-то запущенным и в людях чувствовалась напряженность, а от этого порой возникало чувство дискомфорта. Благо, ее тоже проскочили по-быстрому и поздним вечером, когда уже стемнело, прибыли в Триест. В дороге я познакомился с группой будапештских школьников с огромными рюкзаками. Мне они показались хорошими ребятами и, хоть на плохом английском, но все же мы общались. Узнав, что в Триесте мне ждать поезд до утра, они предложили пойти с ними ночевать на пляж, но я отказался, уже хватило приключений.
 Нереально чистый вокзал оказался практически пустым. Ломаный английский помог и на этот раз, когда ко мне, улегшемуся на газоне неподалеку, подошел мужчина и попросил огонька. Он пристроился рядом и мы проговорили всю ночь. Это был югослав из приграничного города, он тоже ждал утренний поезд, только в другом направлении. Когда утром открылись кафе, я сказал своему знакомому:
- Пойду-ка выпью кофе!
- Я, пожалуй, тоже, - поднялся он вслед за мной.
- Нет, нет, - схватил он меня за руку, когда я брякнулся за один из столиков перед кафе, - здесь дороже, чем у стойки!
   Покончив с кофе, мы почти сразу же и распрощались, подошел его поезд. Чуть позже появился мой, путешествие продолжалось. Не открою Америку, если к миллиону комплиментов в адрес Италии прибавлю свои, пусть даже ее большую часть я видел из окна вагона; хорошо, что поезд был дневной, хуже то, что в Турин я прибыл почти ночью, не лучшее время для слегка уставшего чужестранца. Увидев ночной вокзал в Триесте, я решил, что по ночам все итальянские вокзалы пустые, тихие и даже замкнутые, не тут-то было! На туринском «Porto novo» гудел «карнавал»! Разношерстные толпы бродили по ярко освещенному вокзалу и вокруг. Они кричали, размахивали флагами, дудели, барабанили, трещали. За пределами вокзала тоже бурлила жизнь, чувствовалось, что город еще и не собирался спать; это казалось весьма удивительно для меня, потому что советские города в такое время уже полностью вымирали. Я брел по «бесконечному» вокзалу и, после трех бесконечных ночей, весьма туго соображал, что делать дальше. Хотелось курить, но сигареты кончились, а ничего торгующего вокруг не наблюдалось, и я брел по «бесконечному»…
- Inglese? – откуда ни возьмись, передо мной возникли два ярко одетых подростка.
- No, - отказался я, догадавшись, что inglese значит англичанин.
- Tedesco? – подключился второй.
- No, - покачал я головой, даже не зная, что такое Tedesco, я- Russo. Вот это я знал по-итальянски.
- Ragazzi, ragazzi! (ребята, ребята!) – закричали они своим друзьям. – Russo, russo!
   Меня обступила толпа молодежи; начали о чем-то расспрашивать на плохом английском, а я на таком же английском отвечал. Протянули банку пива и сигареты, когда я попросил закурить. Где-то поблизости должен был начаться концерт «Rolling stones» и они звали меня с собой, только мне было не до концертов, а хотелось в постельку, в темноту, в тишину.

                СТЕФАНИЯ               

   Ночь я провел на лавочке, в скверике  неподалеку, потому что вокзалы меня достали!  Утром повторил обзвон, облом! Был еще один адрес без телефона, Сережиного приятеля-фотографа, по словам Потапыча, этот фотограф жил рядом с вокзалом. Осталось найти эту улицу. Я шел к вокзалу с блокнотом наготове, ожидая озарения, к кому подойти; озарило к двум солдатам.
- Извините, - протянул им блокнот, - мне нужно найти эту улицу; мне говорили, она рядом с вокзалом.
- Да, она действительно рядом. Знаете, у нас еще есть время до поезда, мы вас отведем.
   По дороге узнал, что они служат рядом с домом и возвращаются в свою часть из увольнения и это обычная практика: праздники, выходные – дома.
- Вот эта улица, - указали мои провожатые на табличку на углу дома. Мы распрощались и я двинулся искать нужный дом. Дом нашел, человека нет, так что снова мне пришлось «восхищаться красотами» Porta nova. Торча на вокзале, я вспомнил, что Потапыч рассказывал о магазинчике в их с женой доме и что его хозяин может, если что, помочь.  Стефани жила сравнительно недалеко от центра, на набережной По. Пару дней назад я отправился бы туда пешком, но на этот раз силы были на исходе и я воспользовался городским автобусом. Найдя ее дом, поднялся на третий этаж, настойчиво потрезвонил в Стешкину дверь, а потом уселся на лестнице для восстановления сил. Стешки явно не было, магазинчик внизу не работал, но идти никуда не хотелось, в парадном было прохладно и чисто. Вдруг сверху раздались громкие голоса и хлопнула дверь. По лестнице спускалась молодая пара. Увидев меня, они слегка испугались, но я им быстро все объяснил и они успокоились.
- Кажется, Стефани на выходные собиралась к родителям, - сообщил мне парень, - в другой город.
- Но в любом случае, - подхватила девушка, - вечером она должна вернуться. А вообще вы выбрали неудачное время…
- Знаю, все в отпусках!
- Ну да, - засмеялась она, а потом обратилась к другу: - Слушай, принеси ему пива и бутербродов.
- Да не надо! – засмущался я.
- Нет, нет, - кричал парень, скинув рюкзак и поскакав наверх, - это мелочи!
   Он принес огромную бутылку пива, прямо из холодильника и сверток бутербродов.
   Больше никто не проходил мимо, хотя просидел я там до вечера, который напомнил мне, что я в Италии, потому что в этом пятиэтажном доме двор опоясывали балконы типа галерей и на них выходили люди и кричали друг другу о том, о сем, как в старых итальянских фильмах. А потом в квартирах стал загораться свет и из открытых окон и балконных дверей потянуло вкусными запахами домашней стряпни.
   Мое терпение иссякло, надо было подвигаться. Проезжая на автобусе, я обратил внимание на кафе неподалеку, вот и решил пройтись до него и съесть самое дешевое мороженое, а потом, на законных правах, воспользоваться их туалетом!  Держа в уме наставления югослава, гордо прошел мимо столиков снаружи прямиком внутрь. В центре, за составленными столами, что-то отмечала шумная компания. Компании принесли огромное мороженое (тогда я не знал, что бывает торт-мороженое) с итальянским флагом сверху, а я тупо смотрел в меню, соображая, где здесь самое дешевое мороженое.  Слова мне ничего не говорили, а из цифр понравились 3.500, кажется, ниже не было, так что когда подошел официант, я уверенно ткнул в эти цифры… Трудно представить мое горе, когда он поставил передо мной стакан и…маленькую бутылку пива! Я так отупел за эти дни, что почему-то решил, будто все указанное в меню – мороженое. Я сидел, давился ненавистным пивом, радуясь тому, что я все-таки не на вокзале и не на лестнице.
   Когда поплелся обратно, уже стемнело. В центре жизнь только начиналась, где-то там сияло, шумело, а иногда и ревело: сиренами скорой помощи или полиции. Двор притих. Желтый свет уступил место голубому и, вместо женщин, в открытые окна и двери бубнили телевизоры. Я представил белоснежные прохладные постели, которые ждут своих утомленных хозяев и начал зевать. Впервые за все это безумное путешествие вдруг понял, что мой «лимит полусна» окончательно исчерпан; тогда я решил забросить вещи на Стешкин балкон (он упирался углом в начало галереи и это было возможно), а потом перелезть и поспать на балконе. Сначала я зашвырнул рюкзак. Он приземлился мягко и шума не наделал. Зато портфель громыхнул о что-то на весь двор. И, о чудо, в Стешкиной квартире вспыхнул свет!
- Кто это?! – закричала Стефани испуганно и почему-то по-русски.
- Стефани, это Алекс! Друг Сергея! – заорал я в ответ.
  Где-то загорелся свет, кого-то мы разбудили. Она приоткрыла на цепочку дверь и мы, какое-то время, молча смотрели друг на друга. Потом она кивнула:
- Заходи.
 - Добрый вечер, - поприветствовал я хозяйку, переступив порог.
- Ошень добрий! Так ты Серешин друг?! А почиму я тьебя не знаю?!
- Я новый друг. Вообще-то мы собирались вместе приехать.
- А почему же ти приезжаль один? С Сережей всё нормально?
- Всё нормально, пьёт.
- А-а-а, да, это для него нормально!
- А у меня заканчивался срок въезда, вот он и предложил: «Алекс, поезжай один, а я позже приеду».
- Аха! И кода его ждать?!
- Не знаю. Я сам недавно приехал.
- Ну харашо! Давай спать. Как у вас говорят, «утро умнее вечера».
- Ага, - поправлять я ее не стал, потому что предложение спать превышало на тот момент и «златые горы» и «молочные реки», - давай!
- Мне завтра рано вставать, - рассказывала Стефани, застилая бельем диван, - уезжаю в командировка. Ты, кстати, просто чудом меня застать, я собиралась ехать прямо от родителей, но пришлось возвращаться, кое-что забыла. Доброй ночи.
   «О, счастье! Каким простым ты иногда бываешь!» - думало мое тело, растворяясь в прохладных белоснежных простынях…
- Алекс, Алекс, вставай! Нам пора!
   Пусть счастье длилось лишь мгновенье, все равно мир уже воспринимался по-другому и хотя Стешка будила меня зверски рано, все равно жизнь была прекрасна!
- Одевайся, - сказала она, - позавтракаем в кафе.
   Мы молча сбежали по лестнице, проехали на ее авто метров двести и остановились около кафе. Кафе читало. Итальянский пролетариат «прятался за ширмами» развернутых во всю ширь газет, а «официантский пролетариат» носился между столиков с подносами. Давно я не ел так горячо и сытно! Стефани оказалась умницей: это себе она заказала кофе с булочкой, а мне настоящий плотный завтрак!
- Сейчас я завезу тебья к Дуди с Анной, - продолжила она в машине. – Сначала мы снимем тебье комната в пансионате рядом с их домом, а потом я познакомить вас и они подумают, что делать дальше. У тебья деньги есть?
- Да.
- Сколько?
- Около 350.000.
- Это мало. Вот возьми 50.000 на первый время, а там, можит, какая работа найдется.
- Спасибо.
   Мы приехали в центр и остановились около современной пятиэтажки среди старинных домов.
- В этом доме, - кивнула Стефани, - живут Дуди с Анной.
   Потом направились в соседний дом, где Стефани оплатила комнату в пансионате и я оставил свои вещи.  Дуди с Анной нас уже ждали. Стефани что-то протараторила им по-итальянски, а потом мне по-русски:
- Все хорошо! Они тебе помогуть! А я побежала. Ciao.
   У супругов тоже были дела, так что мы, позавтракав вместе, расстались, договорившись, что встретимся у них вечером. В моей комнате находилась душевая кабина, где я наконец-то помылся от души. Потом посидел на кухне и поиграл с 30 каналами стоявшего там телевизора. Затем решил пройтись по городу. Жару на улице компенсировало обилие проходов-галерей, по ним можно было пройти с полгорода, укрывшись хоть от жары, хоть от дождя.  Я пошлялся, поглазел на редких прохожих, на витрины, а прежде чем возвращаться в пансионат, надумал купить что-нибудь перекусить, сигарет и, главное, молока! Всю эту безумную неделю я не пил молока. И меня уже трясло, как и любого молокоголика в данной ситуации. Завидев в витрине коробки с коровами, я вошел в прохладный пустой магазинчик.
- Si, segnor? (Что желаете, господин?) – поинтересовался вынырнувший из подсобки пожилой продавец.
- One milk, please! (Молоко, пожалуйста).
- Io non parlo inglese! Scusi, pardon!
- Пакет молока, пожалуйста, - дал я волю родному языку.
- Scusi, - развел он руками, мол, «бачу, шо москаль, та мову ни розумию».
   Продавец явно не являлся полиглотом. Пришлось приставить кулаки к голове, вытянуть указательные пальцы, грозно наклонить голову и сказать: «Му-у-у!» А чтобы он не принял меня за быка, еще и изобразить процесс дойки.
- O! Si, si! Latti! ( О, да, да, молоко!)
- Si, si! – согласился я и тут же получил заветную коробочку с коровой. Прикупив еще и маленькую пиццу, я вернулся в пансионат. Молоко понравилось, а пицца нет, как позже выяснилось, ее, перед тем, как есть, надо было разжарить в духовке.
   Вечером мы смотрели телевизор с 15-летним сыном Дуди, хозяин говорил по телефону, а Анна собирала ужин.  Итальянская квартира – это «крепость от жары». На окнах жалюзи. Полы мраморные и летом на них ни паласов, ни ковров. Конечно, кондиционер и еда из холодильника, как и на нашем ужине. В центре стола стояла огромная салатница с очень вкусным салатом. Он слегка напоминал «Оливье», только зелени было в разы больше и вместо колбасы куриное мясо, но слегка странного вкуса; оказалось, это тунец, как-никак Средиземноморье.  За это время успело проявиться их отношение ко мне.  Не очень дружелюбное со стороны Дуди и прямо-таки «материнское» (что позже подтверждалось не раз) со стороны Анны. Она же объявила в конце ужина:
- Алекс, сейчас поедем в ресторан, встретимся там с нашими друзьями и узнаем, кто мог бы тебе помочь! Дело в том, что мы уезжаем…
- В отпуск!
- Точно!
   В ресторан ехали уже по ночному Турину; такому же оживленному, несмотря на будни. Еще более оживленным оказался парк, где на двухэтажной барже, качавшейся на водах По, и располагался ресторан.  Анна с Дуди знали большую часть посетителей. Они кивали, жали руки, обнимались, целовались, попутно объясняя, кто я такой. Наконец нам нашлось местечко за столом, где я увидел девушку с удивительными глазами!
- Алекс, это – Эмилиана.
- Эмилиана, это – Алекс.
- Мне есть, как это? Piacere…
- Приятно? – догадался я.
- Si! Прыятна! Я учить русский! В универ-м-м-м-ситет!
   А уж как приятно было мне! Давно я не видел таких глаз и не слышал такого русского. Ломать ее русский дальше было некуда, тем не менее, я готов был ломать его с ней всю ночь!  Красивые глаза могут искупить многие недостатки внешности, но тут не было недостатков. Тогда почему весь ресторан не влюблен в эту девушку?! И даже весь Турин?! И вот я не свожу с нее глаз, а она вдруг «выходит» из оживленной беседы на итальянском и на своем неподражаемом русском предлагает:
- Они говорить, твои есть проблемы, жить где! Ты умел бы жить со мной! Первый время! Какой-то…
   Я чуть со стула не упал! Не знаю, отразились ли мои чувства на моем лице, но голос я попытался сделать поравнодушнее, говоря:
- Спасибо, Емельяна. Это было бы здорово.
   Оказалось, эта оживленная дискуссия вокруг велась о моей судьбе; все решали, как со мной быть, где поселить. Эмилиана поставила точку своим предложением и моя персона вышла из центра внимания. Позже она написала свой адрес и мы условились, что примерно к полудню я приеду к ней.
 Естественно, ночь в пансионате была проведена на подоконнике; с видом на ночные огни, с огнем в сердце и блокнотом в руках:
 
Эмилиане Армани

В глазах Италии горячих я растаю;
легчайшей снежной стаей мину, стаю…
В твоих краях снег слишком редкий гость
И я не удержусь…
Не надо!
Брось!
Бесплодны все попытки быть нам вместе;
мы просто оказались в нужном месте
и в нужный час
и видно он лишь наш,
а большее…
Не больше, чем мираж;
чем белый снег в твоих краях горячих;
чем красота рассвета для незрячих…
Турин. 1.8.90.


                Я ПОПАДАЮ В… СУМАСШЕДШИЙ ДОМ

    Утром, перед тем как идти к Эмилиане, заглянул к Дуди с Анной. Они в этот день уезжали в отпуск и надо было поблагодарить их и попрощаться. Анна, конечно, не отпустила меня без завтрака, а когда я уже стоял у входных дверей, зазвонил телефон…
- Pronto (слушаю), - сказала Анна, - Алекс? Si…
   Опустив трубку, она сообщила мне ужасное известие:
- Алекс, планы меняются. Сейчас за тобой заедет наш друг и тебе придется поехать в другое место.
- Да?! А куда?!
- Недалеко от Турина; хорошее место. Да сам увидишь. Он будет с минуты на минуту.
   Действительно, вскоре их друг уже трезвонил в дверь. Полный, румяный парень явно спешил, так что мы быстро распрощались с отпускниками, бегом спустились вниз, залетели в микроавтобус и помчались вон из Турина.   Примерно на полпути я поинтересовался, куда мы едем.
- Ну, - пояснил парень, - в сумасшедший дом. Это ферма, где держат более-менее нормальных сумасшедших из городской лечебницы.
   Ха! Невероятная перспектива! Логическое завершение безумной поездки! Меня даже виды за окном стали меньше интересовать. Тем временем, мы  проехали городок Кивассо и помчались по трассе, ведущей в Альпы. Правда мчались мы недолго и вскоре свернули направо.  Проехав по извилистой дороге среди реденького леса, мы выехали на открытое пространство холма обсаженного разными овощами. У первых же грядок, наклонившись, что-то собирала девушка. «Вот и первая сумасшедшая!» - подумал я. Девушка, услышав шум автобуса, повернулась, наши взгляды встретились и она мне улыбнулась. «А может и не сумасшедшая, - засомневался я, - может, это нянечка».
- Ну вот, приехали, - сказал мой чичероне, когда мы остановились у старинного двухэтажного дома на вершине холма представил парня, который вышел нас встречать:
- Это Роберто, он здесь поваром работает. Роберто, это Алекс. Он поживет у вас какое-то время.
- Без проблем, - улыбнулся Роберто, - ты как раз попал на лазанью. Любишь лазанью, Алекс?
- Надеюсь полюбить, но я ее ни разу не пробовал. А если честно, то даже не слышал, что это такое!
- Серьезно?! – удивились оба.
- Считай, Алекс, тебе повезло, - заявил «мой водитель», - я не знаю человека, который готовил бы лазанью лучше Роберто.
   Пока Роберто скромничал, подошла та девушка.
- Элизабет, - обрадовал ее Роберто, - это Алекс! Он будет жить у нас.
- Здорово! – просияла Элизабет. – А откуда ты, Алекс?
- Из России.
- Вау, ты первый русский, которого я вижу!
- А ты откуда?
- Я из Англии.
- А я уже увидел англичанок.
- А я не англичанка. Я только учусь в Англии, в Кэмбридже. А на самом деле я  немка.
- Тогда ты тоже первая.
   Это безумно обрадовало мою новую знакомую и, поскольку Роберто надо было заниматься обедом, я оказался полностью в ее распоряжении.  Напротив старинного двухэтажного дома стоял новый дом, в него меня привела Элизабет и показала комнату, где я могу расположиться. Потом она стала вводить меня в курс дела. В этом доме жили студенты, а в старинном- сумасшедшие. Оказалось, туринские власти финансируют некую программу расселения умеренных сумасшедших из гор.лечебниц на такие вот фермы. Фермой владеет молодежный кооператив. Помимо фермы они владеют рестораном в Турине (та самая баржа!), овощи для которого выращивают здесь. Кооператив также включился в международную студенческую программу «рабочих лагерей»: студент из любой страны мог приехать сюда на лето и иметь бесплатное жилье и трехразовое питание, за что он должен был отработать два-три часа в день. Все это себя оправдывало финансово, доказательством чему служил еще один строящийся дом, чуть пониже нашего.
   Увы, как только я услышал «Work camp» (рабочий лагерь), я немного пал духом! Просто вспомнил «лагерь труда и отдыха»: побудка горном, обязательная зарядка, строем в столовую… Бр-р-р!  Ближе к вечеру подкатили два микроавтобуса – это пациенты и студенты прибыли из Турина. Сразу стало шумно и буйно-весело. Стали знакомиться. Сильное впечатление (после Элизабет) на меня произвела Минна. Мы ведь выросли на индийском кино (отчасти), а тут молодая индианка, которая по своим внешним данным вполне годилась бы в актрисы. Правда, она не носила сари и, скорее всего, не говорила по-индийски, поскольку родилась и выросла в Лондоне. Истинной англичанкой, откуда-то из глубинки, оказалась Микаэла, но она как раз ничем не выделялась, как и голландка; впрочем, последняя запомнилась умением делать самокрутки: ее пальцы мелькали, как у фокусника и через пару секунд из них выскакивала сигаретка.
  На тот момент «студенчество женского пола» представляли лишь эти четыре девушки. Что касается «студенчества мужского пола», то его не было совсем, но присутствовали три итальянца, которые тоже жили в «студенческом» доме.
   Первый Антонио, молодой, типичный североитальянец по внешнему виду, работал сезонным рабочим. В доме у него была отдельная комната, даже с телевизором. Второй Антонио, совсем молоденький парнишка, жил в общей мужской комнате, но не был ни рабочим, ни студентом, а был он «возможным» пациентом; суицидальные настроения и прочее. Впрочем, если бы об этом не рассказали, внешне это не замечалось. Джованни – юноша южного вида и темперамента, непонятно, что делал там вообще.
   Потом из старого дома кто-то крикнул: «Mangare!» И я впервые в жизни отведал лазанью. По-моему, это лучшее из итальянских блюд! Но этим дело не ограничилось: в мою честь устроили вечеринку! Сидели мы допоздна. Выпили изрядно, так что, когда я проснулся, солнце уже сияло во всю свою итальянскую полуденную силу. «Ни фига себе, - думал я, сползая с кровати, - проспал построение! Даже горна не слышал! Вот будет…» Умывшись, выхожу наружу и вижу, что все копошатся на грядках. Чувствую себя по-идиотски, остается только закурить. Кто-то замечает меня и все, разогнувшись, радостно орут: «Доброе утро, Алекс!» Кричу им в ответ. Из старого дома выходит Роберто и зовет меня.
-Проспал, - виновато выдавливаю из себя, входя на кухню, где запахи назревающего обеда радуют обоняние.
- Да нет, -  успокаивает меня Роберто, наливая кофе и меча на стол снедь, - ребята специально не стали тебя будить, чтобы ты выспался с дороги.
   И тут мне сразу стало легче на душе (а позже я понял, что советское стремление все укрупнить, из всего сделать «фабрику», это потребность из всего «вытравить душу», а в таком маленьком, как семья, лагере, она была , к  счастью…), я быстро покончил с завтраком и, пылая энтузиазмом, спросил:
- А мне что делать, Роберто?
- Можешь помочь мне с обедом.
- С удовольствием!

                ПЕРВЫЕ ОБЛОМЫ

 Должно же было когда-нибудь закончиться мое сумасшедшее везение? Закончилось оно через пару недель. Правда, эти две недели пролетели замечательно. Главное, все относились ко мне с симпатией, а моя «первая немка» и подавно влюбилась, практически не отходила от меня и так мило краснела порой. Отработав свои два-три часа, мы пережидали  полуденный зной в прохладных домах, а потом ехали в Турин или в окрестные деревушки, а то просто устраивали вечеринку.
   Но время шло и надо было думать о будущем, так что разменяв деньги я начал звонить Потапычу, благо в холле старого дома висел таксофон. Дозвонился на удивление быстро, трубку сняла тёть Люся.
- А, это ты, Алекс, - сказала она так буднично, будто я звонил с Невского. – Как там у тебя дела?
-Нормально. А когда Сережа приедет?
- Ой, Алекс, куда он там приедет! Так запил! По-черному! Он даже из дома не выходит, с чертями тут воюет! Какая уж ему заграница! Как там Стешка?
- Да я ее видел-то всего раз! Но тогда она была в порядке.
- Ну, передавай ей привет, если еще увидишь.
- Обязательно, а вы Сереже, дядь Коле и Герману.
- Ладно. Ну ты там деньги-то не трать! Пригодятся еще.
   Нет, я не расстался с надеждой дождаться Потапыча, но как бы отправил его в «запасники».  А Розелла! «Побывать в гостях у истинной римлянки, значит, по-настоящему увидеть Рим!» С такими мыслями звоню ей, в ответ что-то бубнит автоответчик. Два облома за полчаса! «Что ж, - думаю, - еще не вечер, впереди два с половиной месяца! Уж если Потапыч не завяжет, то Розелла всяко вернется домой!»

                ЛОЖКА ДЕГТЯ

   Избитая истина, что «всё хорошее очень быстро кончается», но добавлю и я свой «тумак» ! Не успели оглянуться, как все начали разъезжаться и лагерь стал пустеть на глазах. Предпоследняя уезжала Элизабет. Мы с Минной поехали в Турин, чтобы проводить ее. Многие знают, каково это – навсегда расставаться с новыми друзьями, когда заканчивается смена в лагере, ну а если ты к тому же влюблен… Бедная Элизабет! Мне было тяжело, но я чувствовал, каково ей! Ведь это она меня любила, а я…только испытывал к ней дружеские чувства.
   Минна прожила в лагере еще три дня, а потом предложила поехать с ней в Рим автостопом. Я сказал, что поеду, если вернулась Розелла, но, увы, дома у нее все так же бубнил автоответчик.
   Итак, в недавно многолюдном доме осталось три человека: молодой южанин, Антонио и я. Как-то сразу стало одиноко и тоскливо. К тому же у меня началась своеобразная «лингвоностальгия»: мне начали сниться сны, в которых я говорил по-русски; встречаю кого-нибудь из друзей, скажем, Гинстона, на его Невском, и мы говорим, говорим, говорим… Ностальгия по родному языку и никаких березок!
   Каждую бочку меда ждет своя ложка дегтя. Моя «ложка дегтя» появилась к тому моменту, когда мед все равно заканчивался… Этот новоприбывший  южанин, и правда черный, как деготь, держался особняком, а когда студенты разъехались и мы остались втроем, от него вдруг повеяло враждебностью. Он не был студентом, а приехал откуда-то с юга Италии в поисках работы. Видимо он слышал, что мне обещали помочь с постоянной работой, возможно, он начал воспринимать меня как конкурента. Это подтолкнуло меня к сборам на родину, тем более, что до истечения срока визы оставалось совсем немного,  а оставаться нелегалом мне не хотелось.  Я съездил в Турин, отметил свой билет в «обратную сторону», набрал подарков друзьям и родственникам и вечером объявил в лагере, что завтра уезжаю. Мы посидели с двумя Антонио в узком мужском кругу за бутылочкой граппы. Они принесли мне подарки; один дорогие итальянские джинсы, а другой две замечательные куртки: летнюю «журналистскую» и зимнюю спортивную. Я подарил им что-то из своих сувениров, которые так и не умудрился распродать.
   На другой день выехал пораньше, хотя мой поезд до Триеста и уходил поздно вечером, но ведь мне еще надо было проститься с Эмилианой и Анной.
Первым делом я навестил Анну. Она дала денег, еды на дорогу и отличный спальный мешок. Потом помчался к Эмилиане, но, увы, ее не было дома (как она писала позже, ее не было в городе), так что лично не пришлось проститься.
   Было уже темно, когда поезд выехал из Порто-Ново. В вагонах второго класса нет фиксированных мест, занимай любое, впрочем, во всем вагоне было от силы человека три-четыре. Завалившись в пустой отсек и забросив вещи наверх, я сел у окна и с грустным сердцем стал наблюдать за ночным Турином. Когда город растаял во тьме, я снял обувь и улегся на диван в надежде уснуть. Поезд еще не набрал полного хода, так как часто останавливался в пригородах. Примерно на последней пригородной остановке в вагон кто-то вошел. Шаги простучали по коридору и замерли у моего отсека. Жесткий женский голос, громко и на чистом русском, кого-то пристыдил: «Ну, смотри! Девушка едет одна и никого не боится! А ты заладил – грабители, грабители, ночью ездить опасно!»
   Просто я лежал на животе и мои длинные волосы ввели человека в заблуждение, но я, мгновенно вскочив, вывел! Да, а вскочив, я заорал:
- Входите, входите, я все равно не сплю!
- Земляк! – кивнула женщина мужу и они вошли.
   Оказалось, несколько лет назад они поженились и, само собой, жили в Италии. В этот день они были в гостях у его родственников и засиделись. Те предлагали остаться переночевать, но жена почему-то решила ехать домой. Командовала она, это было заметно, но муж упирался, мол, ночью ездить опасно, грабители. Не понимал, что эта женщина из породы «конеборцов», она отбилась бы. Несколько часов пролетели незаметно. Когда поезд подъезжал к их станции, жена потребовала у мужа:
- Дай-ка бумажник!
   Он беспрекословно подчинился, вручив ей пухленького «дорожного поросенка».
- Вот, держи, Алекс, - протянула она несколько купюр, - дорога еще долгая, пригодятся.
- Да у меня есть деньги! – для приличия попробовал отказаться.
- Будет чуть больше. Не обижай меня, возьми!
- Конечно, Алекс! – подключился муж. – Для нас это мелочь, а тебе пригодятся!
   Желаем друг другу удачи, и поезд мчится дальше. После этой чудесной пары я уже не спал до самого Триеста; сидел у окна и уничтожал свои «табачные запасы», благо, вагон был для курящих. Триест; Югославия; кофе, кофе, кофе; на станциях, в вагонах-буфетах… И вот поздним вечером я снова в Будапеште. В знакомых местах, можно сказать! Пробежка по кассам ничего не дает, придется ждать утра. Один из залов вокзала вскоре заполняется студентами-путешественниками. Подстилка на пол, тело в спальный мешок, рюкзак под голову. Народ всё прибывает и вскоре в зале мало и места, и свежего воздуха. Я располагаю «спальным комплектом», но никак не могу решить, где расположиться. Наконец, делаю выбор в пользу платформы чуть в сторонке: там темно и тихо, и свежий воздух, так что устраиваюсь на ночлег. Усталость борется с кофе; покой с возбуждением; и всё это с переменным успехом… Из очередного «провала» меня вытаскивают грубые мужские голоса поблизости. Приоткрываю глаза, вижу две темные фигуры напротив; они явно рассматривают меня. Язык кажется знакомым, слышу что-то вроде «инч», «инч»; кажется, это армянский? Странно, что они так долго обсуждают? Только собираюсь это у них спросить, как они уходят. Снова ныряю в полузабытье.
   «А это, кажется, венгерский? - думаю я, снова разбуженный кем-то. – Видимо, обращаются ко мне?» Открываю глаза, рядом на корточках сидит полицейский; значит, я не ошибся –язык венгерский! Он продолжает говорить, а я в ответ на английском и итальянском:
- Excuse me! No capisco!
- Bad plaсe! – переходит и он на английский. – Плохое место! Плохое место выбрал для сна! Здесь могут ограбить! Лучше иди туда, где все!
- Спасибо, - благодарю служивого и начинаю выбираться из спальника.
- Спокойной ночи, - желает он на прощание.
- И вам.
   Я возвращаюсь к народу и полусплю вместе с ним до утра.  Утром, первым делом, обмен лир на форинты. Потом налегаю на кофе, чувствую, день предстоит нелегкий: оформление «второй части» билета, на этот раз до Ленинграда.
- Мест нет. - говорят мне в кассе по-английски.
- На сегодня?
- И на сегодня, и на завтра, и на послезавтра, и…
- О'к! – останавливаю увлекшегося кассира и отхожу от окошка. Жую какие-то бутерброды, запиваю их кофе, задымливаю сигаретой и вперед! К новому окошку! Почему-то сразу спрашиваю по-русски; и – радость, на ломаном русском слышу ответ:
- Мест нет.
- На сегодня?
- И на сегодня, и на… А знаете что!
- Что?!
- Сходите-ка в комендатуру, там может быть бронь.
- А где это?
- Справа от вокзала, многоэтажное здание…
- Огромное вам спасибо!
- Не за что. Удачи.

                ТУРИНО – ВАВИЛОНСКАЯ БАШЕНКА

  В комендатуре расспрашиваю людей что где; запрыгиваю в прикольный (без дверей и остановок) лифт и еду на пятый этаж. Там нахожу нужный кабинет. Здороваюсь с офицером и спрашиваю:
- Мне в Ленинград надо, а мест нет. Говорят, у вас бронь бывает?
- Бывает. Когда вам надо в Ленинград?
- Желательно сегодня, но в целом, когда возможно.
- Можно и сегодня. Присаживайтесь.
   Вечером вхожу в родное советское купе, где нахожу трех веселых парней. Мы еще не успели тронуться, а купе уже стало по-домашнему уютным. Было очевидно, что вскоре на столике появятся «друзья туриста» и начнутся душевные разговоры. Разговоры! Когда не надо лезть за словом в карман! Оно даровано и ни во что не «упаковано», ни в какие словари, разговорники, самоучители! Эх, Слово родное, как дешево ты стоишь дома и как дорого на чужбине!
   Позже выяснилось, что мои соседи везут из Будапешта кучи вещей на продажу и узнав, что я был в Италии, они долго меня ругали: «Елки, Алекс, в Италии же шмотки в сто раз лучше венгерских! И дешевле! А ты так мало везешь! Эх, Алекс!»
   Почти всю дорогу в голове моей рушилась «вавилоно-туринская башенка», то есть смешение трех языков: русского, английского, итальянского; я запросто мог ответить на чей-либо вопрос по-итальянски или по-английски, а потом, очнувшись, перейти на родной язык.
- А ты скорее всего не знаешь, - спросил кто-то из моих попутчиков, - если так долго был в Италии, что Цой разбился?
- Не знаю, - ответил я, и сердце мое наполнилось горечью; первая новость с Родины оказалась невеселой. Да и само понятие «родина» для меня вдруг изменилось. Именно «вдруг» и толчок был к этому совсем банальный: женщины-путейцы в оранжевых жилетах… Я вышел покурить в тамбур, когда мы уже ехали по Союзу и почему-то вид этих женщин меня так растрогал, что горло сдавило и слезы потекли из глаз. Наверное, в тот момент я понял, как далеко моему народу до нормальной человеческой жизни и, видимо, мне стало его жалко; до слез. А эти женщины послужили как бы «катализатором», ведь именно с них я  снова увидел нашу запущенность, неустроенность, к тому же теперь было с чем сравнивать. Мои соседи тоже шли курить и когда я услышал что они подходят, быстро стал вытирать слезы и подавлять новые.
- Ты че, Алекс, плакал?! – удивился кто-то из них.
- Я?! Ты что?! Наклонился как-то неудачно и дым прямо в глаза.
- А-а-а.
   В это время многие кричали: «Совок! Совдепия!» по поводу и без. До Италии кричал и я, а после перестал (как в 88-м бросил материться), не пытался себе объяснять, почему, а уж другим подавно. И просто молчал, если кто обиженный начинал орать: «Совок! Совдепия! Пора отсюда валить!»

                2008

                ТУРИН

                «В Турине мы ночевали, и он своими прямыми и плоскими улицами показался Федору Михайловичу напоминающим С.-Петербург.»
                А. Сниткина

Можно еще добавить, что Федору Михайловичу Турин понравился; кроме того, что он напомнил ему Петербург, он еще показался ему более естественным и менее показушным, чем другие итальянские города. А вот моя поездка в Италию оказалось такой, что будто из одного Петербурга я перебрался в другой, ведь больше никаких городов я не видел. И в этом тоже знак…(Юго-Восток – Северо-Запад. Северо-Запад – Юго-Восток)
Противоположное мнение о Турине сложилось у Федора Ивановича, а по одному из стихотворений, написанных им в Турине, можно подумать, что он попал в какую-то «ледяную страну»:
Но я, я с вами распростился ––
Я вновь на Север увлечен…
Вновь надо мною опустился
Его свинцовый небосклон…
Здесь воздух -колет. Снег обильный
На высотах и в глубине ––
И холод, чародей всесильный
Один здесь царствует вполне.
Прочитав это вспомнил молящегося ангела среди льдов (гл. «Ледяная пустыня»)
 Но самым «навязчивым мотивом» Турина оказалось –- сумасшествие. Начнем с того, что поездка с самого ее зарождения была безбашенной, да и закончилась в «сумасшедшем доме» и после, стоило мне услышать о Турине, как обязательно фоном звучал этот «мотивчик».
…………………..
Т. Гуэрра вспоминал, что идея «Амаркорда» пришла к Феллини после того, как он прочел заметку о пациенте туринского сумасшедшего дома, который, высунувшись из окна, кричал: «Хочу женщину!»
…………………..
Не помню название фильма, что смотрел на «Культуре», но главный герой –- санитар в туринском сумасшедшем доме…
…………………..
В фильме «Лучшие из молодых» Николло работает врачом в туринском доме для умалишенных…
…………………..
Может быть, только репортаж с закрытия Олимпийских игр обошелся без этого мотива. Почему-то запомнились слова Н. Михалкова: «Мне последний год-два многие знакомые иностранцы говорят, что русские стали гораздо свободнее, раскованнее!»

P.S.
Считал уже эту главу оконченной, и вдруг в «Невыносимой легкости бытия» попалось вот что: «Другой образ также приходит на ум: Ницше, покидающий свою гостиницу в Турине. Увидев, как кучер избивает лошадь хлыстом, он подошел к ней, обнял, прямо на глазах у кучера, и разрыдался.
Это случилось в 1889 году, когда Ницше удалился из мира людей. Иначе говоря, это было во время обострения его душевной болезни. […] Сумасшествие (и окончательный разрыв с человечеством) началось именно в тот момент, когда он разрыдался над лошадью».

                ***
«Я слышал, что Ницше сошел с ума, когда узнал в конечных переживаниях сверхчеловека — Христа.»
                Пришвин «Дневники»

P.S.-2017  В конце 16-го года в главу «Турин» добавились выдержки из статьи: «ГОРОД-ПРОЕКТ»

«В самом центре Турина, метрах в трехстах от Королевского дворца и кафедрального собора, где хранится Плащаница, расположено одно из старейших кафе Италии. Оно называется «БичЕРИН», как и его фирменный десерт, нежно любимый туринцами и особенно местной профессурой, которая, кажется, проводит здесь целые дни напролет. Это одна из вековых традиций города: сидеть в кафе и, смакуя горячие, а к вечеру и горячительные напитки, обсуждать разные идеи и проекты — от политики до современного искусства.

А самое большое впечатление Турин произвел на Фридриха Ницше. Попав сюда впервые в 1888 году, он писал: «Гордый и строгий город! Он вовсе не огромный, как я опасался, и вовсе не современный, а очень похож на королевскую резиденцию XVIII века».»

«Вряд ли кто-то тогда мог подумать, что пройдет несколько десятилетий — и этот спокойный, чинный и весьма консервативный город, который в конце XIX века писатель Поль Бурже назовет «самым неитальянским» в стране, а Муссолини позже прямо заклеймит как «французский», станет колыбелью национального самосознания и первой столицей объединенной Италии.»

«Тогда же Пьемонт превратился в самую развитую область полуострова, куда со всех концов съезжались либерально настроенные писатели, ученые и политики. Город постепенно превращался в «лабораторию национальной идеи», а благодаря развитой прессе (здесь выходило 12 ежедневных газет) и в центр ее пропаганды.
Сердцем столицы стала площадь Сан-Карлос с многочисленными кафе, которые в ту эпоху служили дискуссионными клубами. Еще на рубеже XVIII–XIX веков в Турине распространилась культура «кафейных заседаний», на которых не только заключались крупные сделки, но и вершилась большая политика. К середине XIX века в городе было около 150 таких заведений, и многие дошли до наших дней почти в неизменном виде. Например, кафе с символическим названием «Камбио» («Перемены»), где постоянно обедал Кавур, о чем сегодня напоминает табличка. Не меньшей популярностью пользовалось и расположенное неподалеку, под аркадами улицы По, «Фьорио». («Что говорят во «Фьорио»?» — спрашивал каждое утро у своего премьера Карл Альберт.) Главной темой дискуссий в середине XIX века было, конечно, объединение Италии.»

Параллельная реальность

Парадоксальным образом Турин, «город разума» и «науки», известный своей рациональной планировкой и техническими достижениями, давно признан и самым мистическим местом в Италии. Считается, что первым эту его особенность отметил еще Нострадамус, который оставил после себя надпись на каменной плите: «Здесь можно найти и рай, и ад, и чистилище». Сегодня в городе, как нигде в Италии, процветают эзотерика, масонство и сектантство. Адепты эзотерики видят в Турине мировую столицу добра и зла, поскольку город одновременно входит в энергетический треугольник «белой магии» (вместе с Лионом и Прагой) и в треугольник «чёрной магии» (наряду с Лондоном и Сан-Франциско). Считается, что «белое сердце» Турина расположено где-то между дворцом и королевским садом — неподалеку от собора с Плащаницей. Напротив, средоточием темных сил признана площадь Статуто в западной части города.
 Художник сюрреалист Де Кирико назвал его «самым загадочным и тревожным городом не только Италии, но и мира». А Иоанн Павел II в речи о святых покровителях города сказал: «Для меня Турин остается загадкой. Мы знаем, что туда, где много святых, вхож и тот, кого именуют князем мира сего. <...> Когда в городе столько святых, это означает, что они тут нужны».»

«Перенос столицы в 1864 году оказался для туринцев тяжелейшей психологической травмой. Из центра большого и перспективного королевства город в одночасье превратился в обычный областной центр — причем на задворках нового государства.
(…) из-за протестов в Турин были стянуты войска из других областей. Когда в сентябре 1864-го толпа и в самом деле вышла на две главные городские площади, Сан-Карло и Кастелло (Дворцовую), солдаты открыли огонь: 50 человек погибли, 130 были ранены. Чтобы как-то загладить инцидент, правительство выделило городу 100 миллионов лир — приличную по тем временам сумму. Однако этот «широкий» жест горожане сочли унизительным, а мэр воскликнул: «Турин не продается!» Тем более что и эта сумма не могла компенсировать колоссальный ущерб, нанесенный городу утратой политического престижа, оттоком капитала и мозгов. В 1864 году Турин покинули не только двор, министры, но и интеллектуальная элита. Последующие десятилетия стали тяжелейшими в истории города: один кризис следовал за другим — демографический, банковский, сельскохозяйственный. Только к 1880-м группе профессоров и промышленников удалось сформулировать новую концепцию Турина — «города рабочих и мыслителей», то есть центра науки и индустрии. Лучшим воплощением ее стал автомобильный концерн ФИАТ, основанный в 1899 году. К середине века город стал главным работодателем в стране и «землей обетованной» для южан, а ФИАТ — главным итальянским производителем  (только на него приходилось 5% национального ВВП).
Двойственность вообще отличает историю Турина ХХ века: города богатых и утонченных «промышленных аристократов» и города пролетариата и рабочих движений. В конце 1970-х Турин — одна из основных крепостей левых радикалов и «Красных бригад»: только с 1976 по 1980 год здесь было совершено более 1000 терактов, направленных против предпринимателей, журналистов и адвокатов. Общественное напряжение обострялось резким спадом в промышленности: ФИАТ сокращал производство и начал перевод его за границу. К середине 1990-х население города уменьшилось на 300 000 человек по сравнению с 1960-ми, то есть почти на треть.»

«Когда в 2003-м умер патриарх концерна Джанни Аньелли, у Линготто выстроились громадные очереди желающих проститься с ним — приходили даже те, кого сократили совсем недавно. Ощущение потери и потерянности, которое испытали тогда туринцы, можно сравнить лишь с переживанием горожанами внезапной смерти Кавура в 1861-м, отчасти предопределившей перенос столицы.»

«Проблема иммигрантов почти в любом европейском городе — очень болезненная, а в Турине особенно. За последний век здешнее население не раз резко меняло свой состав. Уже в начале ХХ века рожденных в городе жителей было не больше трети. «Раньше приезжали неграмотные крестьяне из Калабрии и с Сицилии. Только мы к ним привыкли, как стали приезжать марокканцы и албанцы, — говорит коренная туринка. — Конечно, как и все люди, это тоже наши братья, но уж слишком они от нас отличаются».»

«По духу современный Турин чем-то напоминает Барселону: он так же стремится идти в ногу со временем (довольно редкое для итальянских городов качество). Есть и еще одно сходство. Как и каталонская столица, своими знаковыми зданиями Турин обязан одному архитектору. В Барселоне им был Антонио Гауди, в Турине — Алессандро Антонелли.»

«Роман города с кино длится более века. Именно в Турине 113 лет назад появились первые в стране киностудии. Здесь же был снят первый полнометражный фильм — «Кабирия» (1914), а в 1950-х — знаменитая экранизация «Войны и мира» с Одри Хепбёрн. Турин оказался идеальной съемочной площадкой: отдельные уголки напоминали не только Париж, но и Лондон, и Петербург.»  («Вокруг света №1 (2832) Январь 2010.»)

                ТУРИНСКИЙ СИМВОЛ

Если к окончанию рукописи, в 2008-м, в главе «Турин», явственнее всего зазвучал «мотив сумасшествия», то остальные «мотивы» зазвучали только через 8 лет.
Тот, кто осилил описание поездки должен был заметить, что эта поездка-чудо. Она появилась чудесным образом из ниоткуда и, много раз держась на волоске, чудесным образом удерживалась. Мне, как верующему, ясно, что удерживал ее Бог, чтобы сказать через меня* всем, кто сможет слышать о том, что мы «безумны». Он сразу поставил диагноз (Бог-великий диагност), но что от него проку, если не найти причин болезни и не назначить лечение.
Причины болезни тоже стали постепенно проясняться и они в пещерном эгоизме. Питекантроп с деревянной дубиной представлял опасность для соседних племен; питекантроп с ядерной дубиной опасен для всего Человечества. Взять хотя бы Англию. За границей меня называли «англичанином» всего лишь раз и долго это казалось просто случайностью, а в 2016-м я наткнулся на текст о «Роллингах» и понял, что это им я обязан этой случайностью; в тот вечер они выступали в Турине и итальянцы приняли меня за их фаната. Но!!! «Роллинги» выступали в Турине 28 - 29 июля и чтобы оказаться на вокзале именно в вечер их выступления мне надо было отстать от поезда, а потом ЧУДОМ купить билет. Если бы я не отстал, то приехал бы раньше и никто не назвал бы меня «англичанином».
 Бог так усиленно обращал мое внимание на Англию, что от нее некуда было деться, а Англия, в свою очередь, вырисовывалась некой причиной болезни, особенно в последние год-два, когда английские военные на национальном ТВ обсуждали ядерный удар по России, а противников, на учениях, одели в российскую форму. Видимо об Англии сказала наша женщина-политик: «Меня очень пугает, что появились страны, которые не боятся ядерной войны!» Англия и США, вот кто способен сегодня начать ядерную войну*, а ядерная война-это Апокалипсис…
США с Англией думают (и стараются в этом убедить других), что именно Россия-питекантроп с Ядерной Дубиной, но и они питекантропы. Разница лищь в том, что они в своих «пещерах» навели порядок, в отличие от России…   
 Моя поездка в Англию в 1991-м году расстроилась по разным причинам, так что получилось поехать только в 1992-м. Препятствий тоже было много и, к тому же, тут вышло так же, как с отставанием от поезда; видимо, всё расстроилось потому, чтобы в 2014-м году, смотря документальный фильм об английской королевской семье, я обратил особое внимание на слова королевы Елизаветы: «1992-й не тот год о котором я буду вспоминать только с удовольствием. Как сказал один из наиболее благожелательных корреспондентов: «Это был Аnnus Horribilis. Ужасный год.» А потом диктор продолжил: «В 1992-м году на королеву обрушивался один удар за другим…»
Апокалипсис тоже один из моих неотвязных «мотивов». Подробно об этом в книге, а продолжая тему Англии надо вернуться к Элизабет. Так же как Турин сплошное стечение обстоятельств, так же Кембридж вошел в мою жизнь, благодаря встрече с Лизкой. А вместе с ним настойчиво зазвучал «мотив» Кромвеля. Кромвель символизировал маленький Апокалипсис для Англии, а теперь он напоминание об Апокалипсисе большом. Почему бы англичанам не задуматься, какой ужас ядерная война и ее последствия для выживших! Что по сравнению с ним ужас королевы!
Так какое же лекарство от всего этого? Объединение. Об этом говорит нам Турин объединивший в свое время Италию. Звучит фантастически, но объединение России с западным миром не только убирает угрозу Апокалипсиса, но и открывает невероятные возможности. Де Голль (ирландец наполовину) мечтал о таком объединении, а этот человек, восстановивший послевоенную Францию, вряд ли стал бы думать о невозможном.
 Но захотеть объединения должен сам английский, американский, итальянский, в общем западный народ. Решили же англичане выйти из Евросоюза и власть исполнила волю народа, так почему бы англичанам не сообразить дружить с Россией, чтобы не погибнуть в почти* сто процентном Апокалипсисе…
И еще о совпадениях…В название старейшего кафе Турина, «БичЕРИН», которое расположено в «треугольнике белой магии», попала моя фамилия…
Задолго до этой статьи, в воспоминаниях, я писал, что мне присуща двойственность, вот и Турину приписывают то же качество…
В 2003-м умер Потапенко, человек без которого я бы не попал в Турин. А я в этом году впервые в жизни заболел; начал писать прозу, опубликовал 2 рассказа в ставропольской литгазете, что стало толчком к написанию “Erinnerungen”; в этом году мне впервые сказали, что я похож на Путина (и больше не говорили до начала 2017-го). А в Турине, в этом году, умер человек, в скорби по которому ОБЪЕДИНИЛИСЬ все туринцы.
 Туринской “La Stampa” исполнилось 150 лет. Я зашел на их сайт, чтобы отправить письмо, а в проверке два контрольных слова: «Lyon». Лион! Город из «треугольника белой магии! И это слово выпало именно мне! Это равнозначно покупке билета на Львовском вокзале.