Смерть рас... дяя

                Кузмина с уважением проводила взглядом половые огрганы Чика, когда он переполз через неё, не надевая штанов, чтобы отправиться в туалет. Никакого отношения к ним Кузмина не имела. Обдолбанный Чик трахался с совершенно другой дамой на ковре, а через Кузмину перелез, так как не сообразил обойти диван, на котором она якобы спала, а на самом деле присматривалась и прислушивалась к происходящему неподалёку. Чик - бас гитарист и наркоман-экспериментатор, а Кузмина просто некрасивая девочка, по причине отсутствия выраженного секс-аппила изображавшая эмансипированную леди. - Лёня, женись на мне, - томно приставала она к Лёне-художнику. – Так ты же мне изменять будешь, - не терялся Лёня. – Ну и что, я тебе буду изменять, а ты меня будешь п...ть, -  не унималась настырная Кузмина. Понятное дело, что жениться на ней никто не собирался. Во всяком случае пока. В данный момент вся компания и какие-то ещё пьяные лабухи, фарцовщики и прочая публика того же пошиба спали или занимались сексом вповалку в четырёхкомнатной квартире профессора Гуревича. Гуревич – известный врач кардиолог лет семидесяти в это время находился вдали от внука и его невозможных приятелей. Он грел старые кости на курорте в Ялте, где заодно консультировал высокопоставленных больных.
 
                Собственно, здесь речь пойдёт о его непутёвом внуке, с которым я знаком с детства и учился в одном классе. На дворе 1972 год, место действия – Харьков.
               
                Отца Фелиного я терпеть не мог. Он производил впечатление совершенно бессовестного карьериста и хама. Тощий, сутулый, с невыразительным лицом и выпирающим острым кадыком. Почему-то запомнился отвратительный дёргающийся кадык, за который временами хотелось ухватить гнусного папашу и сдавить как следует, благо анатомическое строение папашиного кадыка очень этому намерению соответствовало. Феля ничем на отца не походил. Он был скорее коренаст,  со светлыми волосами и голубыми наивными глазами несколько навыкате. Феля внешне принадлежал к тому еврейскому типу, что скорее напоминает немца, чем еврея. Карьера Фелю тоже не вдохновляла. Его волновали  популярность и внимание. С этим ничего невозможно было сделать. Тем более, мать Фелина умерла, когда ему ещё и трёх лет не исполнилось, а отец был полностью поглощён служебными интригами и личной жизнью. Феля получал всё, что хотел, в том числе репетиторов для изучения иностранных языков, но и только. Воспитанием его был озабочен только дедушка, но у него не находилось физической возможности присматривать за мятежным Фелей и вникать в его чудачества и проблемы.

                Рассказать эту историю последовательно у меня всё равно не получится. Поэтому опишу сразу же, как говорится, с корабля на бал, Алису Шерман. Многое из-за неё получилось. Точнее, не из-за неё, а в связи с ней. Алиса была красива красотой, не нахожу нужного слова, библейского типа, что ли. Или древнеегипетского, как Нефертити. Одним словом, что-то выдержанное в веках, как Фалернское или Цекуба. На Алисиных губах всегда играла улыбка Джоконды. Кстати, именно благодаря Алисе я понял, что эта прославленная Леонардо улыбка ровно ничего не означает, просто игра мимических мышц. Надо же поддерживать какое-то выражение лица при разговоре, особенно когда он тебя не очень интересует. Алису же мало какие разговоры интересовали, если они выходили за рамки конкретных жизненных тем. Не то, что бы она отличалась тупостью, а просто была вполне буржуазной девочкой из обеспеченной семьи и романтизмом не страдала. На этом Феля и погорел. Как это довольно часто встречается, Алисина красота существовала сама по себе и к Алисе имела весьма косвенное отношение. Алиса конечно знала, что красива, и пользовалась этим. Знала также, что мужчины глупеют в её присутствии, отчего она сама на их фоне выглядит умнее. Несмотря на то, что я влюблён в Алису не был, когда мне приходилось с ней разговаривать, я старался смотреть в сторону. Иначе у меня начинала плыть голова и я терял нить разговора.
 
                С Алисой Феля познакомился, уже имея определённый стиль жизни и реноме. Прямо на первом курсе физического факультета Универа Феля организовал рок-группу, в которой являлся лидером. Играли они такое фуфло, преимущественно Фелиного сочинения, что на их концертах меня прошибал холодный пот от стыда. Но именно по причине полной бездарности этой беззубой попсы начальство смотрело сквозь пальцы на Фелины выступления и даже поддерживало административно их концерты на университетских вечерах. Естественно, Феля себя бездарью отнюдь не считал и раскручивал водоворот богемно-музыкальной тусовки. Девочки в этот водоворот попадали себе на погибель довольно часто. Девочкам очень хотелось хлебнуть современности, доносившейся приглушённо из-за Железного Занавеса. Современность заключалась в основном, во всяком случае в исполнении Фелиной тусовки, да и не только Фелиной, в беспорядочном и безмозглом сексе (правда, секс наверное мозглым и не бывает, я в этом вопросе себя экспертом не считаю), употреблении спиртных напитков и наркотиков. С последними возникали сложности. Прогрессивный Чик предпочитал галлюциногены. Но поскольку ЛСД в Харькове достать не просто, Чик сам сочинял экспериментальные смеси из подручных средств и пробовал их на добровольцах. Как назывались фармакологические агенты, я вспомнить не берусь. Боюсь что-нибудь перепутать.  – Берёшь три таблетки одного, - объяснял он мне, - потом добавляешь две таблетки другого и полируешь элениумом. Приход обеспечен. Случается что и на два месяца хватает. Включает совершенно неожиданно. Главное, дурного чего не сделать или под машину не попасть. Собирались довольно часто у Кузминой. Она жила на девятом этаже девятиэтажки в двухкомнатной квартире с матерью. Мать часто ездила к сестре в Киев. Отца не было. Когда уезжал Гуревич, Фелин дед, собирались у него. Но там много реже. Я эти сборища не любил и на них появлялся редко. С Фелей я, если общался, то чаще у него дома, когда друзья отсутствовали. Впрочем, общался всё реже.
 
                С Алисой Феля познакомился на университетском вечере, где он завывал в составе своей ублюдочной рок-группы. Алиса училась на другом факультете, кажется химическом. Феля, завидев Алису, немедленно поплыл. Алиса не возражала. На первых порах ей сделалось интересно. В отличие от Фели она не влюбилась, а решила, что с Фелей не скучно. Впрочем, не долго музыка играла. Фелю и не влюблённого долго никто выдержать не мог, а в состоянии влюблённости, и вовсе вряд ли. Конечно, он Алису задарил на деньги профессора Гуревича и развлекал её как мог. Летом он уволок её в Палангу, откуда она примчалась назад через неделю, а он следом через день. Дальше происходили ссоры, трудные примирения с участием многих действующих лиц, пока Алисе этот цирк не осточертел окончательно. Феля метался и бредил наяву. В конце концов он вроде бы начал успокаиваться, но вид имел злобный и задумчивый.
 
                Здесь Алиса сходит со сцены, чтобы через пару лет выйти замуж за директора гастронома. В эпоху Брежнева – это почти синоним Путинского олигарха. Так что Джоконда не пострадала.
 
                Но вернёмся к Феле. Нас ожидает печальное окончание  незамысловатой истории. Я при этом не присутствовал, но постепенно собрал свидетельства очевидцев и неплохо себе представляю случившееся.

                Однажды вечером Чик на улице встретил Фелю, который предложил ему закатиться к Кузминой выпить. Феля угощал. К Кузминой обычно заваливались запросто и без предупреждения. Она считалась своей и очень этим положением дорожила. В тот вечер Кузмина прихворнула, месячные у неё что ли начались, и голова болела. Поэтому приятелей она встретила безрадостно. Фелино настроение тоже оставляло желать много лучшего, так что он ей с ходу нахамил и раздражённая Кузмина вскоре оставила мужиков одних, сказав, что уходит болеть и спать. Мать находилась в Киеве у сестры.
 
                Вкратце должен сообщить ещё одну немаловажную подробность. В пылу разборок с Алисой Феля потерял бдительность в отношении своих деловых обязательств и посеял где-то партию дорогих фирменных пластинок рок-музыки. Сумму в результате он задолжал преизрядную. Таких денег у него конечно не оказалось, а дедушка устроил Феле скандал и отказался оплачивать долги. Подчищал он Фелины хвосты уже не единожды и удивляюсь как Феля не разорил его окончательно. В этот раз он не на шутку взбеленился. Может Феля бы его и доехал, но в данный момент некайф обложил его со всех сторон.

                Но продолжим и наконец разделаемся с финальной сценой. Чик взялся было за бутылку, но Феля внезапно заявил, что пить передумал, и что лучше бы Чик ему дал свою знаменитую смесь для освоения пятимерных пространств, а то мол ничего в этой трёхмерной реальности не радует. Чик засомневался, но Феля, как это ему свойственно, внезапно загорелся пришедшей в голову идеей. До этого дня он в Чиковых экспериментах не участвовал. Таблетки хранились как раз у Кузминой, которая тоже наркотическим энтузиазмом не горела. У себя Чик боялся держать сомнительные компоненты. Так что он достал из кладовки портфель и сделал, как он полагал, не особенно сильную смесь для начинающих. Феля употребил. Посидели минут пять и Феля сказал, что никакого прихода, а только голова сделалась чугунной и спать хочется так, что сил нет. Тут он зевнул и начал моститься в кресле. Чик понял, что выпивка срывается, ещё и сигареты кончились. В том же подъезде на втором этаже жил Чиков приятель, лабух, с которым они иногда вместе играли. Чик оставил сонного Фелю и спустился к приятелю. Приятель охотно согласился поддержать компанию и они вышли уже на площадку, когда Чик краем глаза заметил как в лестничном окне, выходившем на улицу, промелькнуло или пролетело что-то довольно крупное и с причмоком шмякнулось на асфальт. Полные смутных предчувствий, Чик и его приятель выскочили из подъезда и обнаружили Фелю, распростёртого на земле, точнее на асфальте. Он лежал на спине, головой в луже крови. Когда они подскочили ближе, то увидели, что на лице Фели застыло радостно-изумлённое выражение. Приятель Чика потом рассказал, что единственные слова, которые Чик из себя выдавил, его крайне удивили. – Ну вот, а говорил – никакого прихода!, - громко, и вроде бы даже обиженно, выпалил Чик и задохнулся.

                На похороны мало кто пришёл. Ни Алисы, ни Чика, ни  многочисленных музыкальных и не музыкальных приятелей я не увидел. Кузмина плакала, прижимаясь к моему плечу. Я находился в состоянии некоторого обалдения, так как возраст ещё не дал мне возможности привыкнуть к смертям друзей и близких. Интересно, что папаша сверлил меня ненавидящим взглядом, словно именно я явился причиной трагедии. Гуревича откачали коллеги, так что до инфаркта не дошло.

                Вот и всё. Вспоминая эту непостижимо бессмысленную историю, я почему-то вижу первым долгом то, чему свидетелем не был и знаю только по рассказам. Вижу я перед собой Фелину голову в луже крови с застывшей на мёртвом лице счастливой улыбкой, и склонившегося над ним Чика с отвисшей челюстью, и слышу его удивлённо-обиженный голос, выкрикивающий идиотскую фразу: «Ну вот, а говорил - никакого прихода!»