Хроники повседневности, развернутый синопсис

М. Осворт

Хроники Ооли

Книга Первая

ПЕРЕВОЗЧИК


Неспешное странствие в поисках смысла и красоты. Радость открытия подлинного себя. Постижение своего призвания и пути. Поиск собственного ответа на вечные вопросы. Соприкосновение с миром. Погружение в глубину ощущений, переживаний и впечатлений. Понимание верного способа жить, в существующих обстоятельствах и условиях. Постепенное овладение равновесием внутреннего и внешнего. Жажда цельности, поиск созвучия и согласия между чувством и разумом. Жизнь, как беседа с судьбой.

Роман-лабиринт, уводящий тропинками размышлений, воспоминаний, отголосков былого, переплетенных с событиями и настроениями настоящего. Уводящий вглубь, чтобы вновь возвратить к исходной точке читателя, обогащенного опытом странствий и размышлений.

Книга, рожденная в слиянии фэнтези и магического реализма. Книга, написанная для тех, кому подоплека событий представляется более значимой, нежели, собственно, происшествия. Для тех, кто идет по жизни своим путем - или только мечтает его обрести. Повествование метафизическое, слой за слоем приоткрывающее смыслы, порой весьма неожиданные. Чтение, увлекающее в путешествие, прежде всего, по неизведанным пространствам мира  внутреннего — в котором и происходит большая часть приключений героя, глубине и объемности восприятия отдающего предпочтение перед скоропалительным действием, а влияние на судьбу прочтенных вовремя книг полагающего не менее значимым, чем воздействие жизненных обстоятельств.

Книга, возможно, окажется созвучна тому, кто уже не способен забыть «Приключений Робинзона Крузо», тревог и опасностей «Острова сокровищ», мрачноватого очарования «Имени Розы», горького понимания, что — и в самом деле - «Трудно быть богом». Читатель услышит здесь смутные отзвуки «Степного волка», уловит намеки «Игры в бисер». Обнаружит себя потерявшимся в лабиринте, перекликающемся с вымыслами и хитросплетениями Борхесовых рассказов. Временами окажется погружен в тягучую, плотную пестроту бытия, напоминающую «Сто лет одиночества». Многочисленные подробности и отсылки воскресят перед мысленным взором страницы «Хазарского словаря». Неспешность повествования, подобная ходу большого судна в бескрайнем море, окажется в чем-то сходной с поэтикой Бродского, а внимание к ускользающей красоте повседневности, как и тяга к раскрытию полноты человеческой жизни, напомнят о «Старике и море», о «Празднике, который всегда с тобой». Смыслы — странные и высокие, вплетенные в ткань обыденности, неразрывно с ней связанные, но и решительно ей внеположные — прозвучат отголосками «Желтой стрелы», «Чапаева и Пустоты». Тяга героя к поискам истины, страстное побуждение следовать в жизни собственному пути, не взирая ни на людские мнения, ни на житейские затруднения, приведут на память «Алхимика», «Чайку Джонатана Ливингстона». Магия, которая в мире Ооли - как и всяком ином  — ведома только немногочисленным посвященным, опирается на представления, в чем-то схожие с «Учением дона Хуана», а размышления и внезапные озарения, придающие книге своеобразие и значение, покоятся на основании вечной мудрости — в том мире, где посчастливилось воплотиться автору и большинству вероятных его читателей, в предельной своей глубине проявленной как дао, дзен и веданта.         

Герой - не лишенный собственного надлома, неизбывной в своих отношениях с миром сложности, даже и затаенной горечи - не вынашивает, однако, коварных замыслов порабощения или уничтожения мира. Не мыслит себя и его спасителем, призванным нести свет заблудшим, не претендует на обладание истиной, ответом на все вопросы. Окружающий мир ему представляется, в основном, чужеродным, погрязшим в мелких страстишках, приземленным, ведомым ценностями надуманными, искусственными. Бросаться его перекраивать он не торопится, полагая, что прежде всего полагается разобраться и навести порядок в собственной жизни. Работа ему, как вполне он успел уже убедиться, предстоит изрядная. Такая сосредоточенность на интересе частном, однако, не делает его человеком заурядным, обыкновенным - напротив, он остро ощущает внутреннее свое отличие от окружающих,  отчетливо понимает, что жизненный путь большинства людей ему не подходит, а значит — необходимо искать собственный.
   
Поиски смысла и красоты происходят в мире довольно хмуром. Красота присутствует здесь вкраплениями — нужно немало душевных сил, чтобы ее подметить, и еще больше — чтобы, всему вопреки, сохранить в себе эту способность: видеть, чувствовать, понимать.

Ооли — город столичный, пестрый, шумный и многолюдный — представляет собой бесконечное множество крохотных островков, широкой спиралью свернувшихся в лагуне, окруженной могучим скалистым гребнем Кольца. Океан окружает Город со всех сторон; до ближайшей большой земли — долгие дни пути. Ооли служит всему известному миру средоточием крупной торговли, искусных ремесел, а также пристанищем духовного наследия минувших времен.
 
Тем не менее, большинство его обитателей — так называемых простецов - грубоваты и неотесанны, задиристы и недалеки. Оолани, по преимуществу - народ приземленный, удобства житейские и восхищение окружающих привыкший ставить выше всего на свете. Интересные встречи случаются удручающе редко, содержательная беседа кажется дивным подарком судьбы, почти невозможной роскошью.   

Удивительные строения — молчаливые свидетели прежнего великолепия — порою еще встречаются в Городе, хотя большая часть их разрушена, разобрана ради добротного камня, или покрыта корявыми наслоениями обиходной нелепой застройки. Погожие дни среди выдаются нечасто: погода, по преимуществу, промозглая, ветреная, сырая — вечное межсезонье.

Главный герой — зовут его Мичи, а лет ему приблизительно двадцать шесть — предпочел бы, конечно, остаться дома,  носа наружу не показывая — но, к сожалению, пока не имеет такой возможности. Следуя своему пониманию жизни, добывание средств полагает он делом необходимым — а потому изо дня в день занимается частным извозом: ремеслом относительно прибыльным, но довольно изматывающим. Впрочем, стараясь толково распорядиться скромным своим доходом, без награды Мичи не остается.

Мало-помалу Мичи обустраивает жизнь, сообразно вкусу и разумению, создает себе уютный маленький мир: пространство, наполненное хорошими книгами, вещами добротной старой работы, а самое главное — тишиной, умиротворением и покоем, которых так не хватает шумному, суетливому миру внешнему.

Впрочем, свое убежище покидает Мичи не только в поисках средств к поддержанию жизни, но ради соблазнов и удовольствий, которыми та изобилует. Хорошую кухню и прочие плотские радости он ценит не меньше, чем книги, беседы и размышления — полагая, что верное соотношение между земным и возвышенным служит ключом к раскрытию собственной цельности. Одиночество - которым Мичи, впрочем, не слишком и тяготится — скрашивают ему нечастые встречи с Сотти: дорогой и роскошной жрицей продажной любви. Как бы ни досаждала Мичи житейская, заурядная повседневность, достойным подходом считает он не отбросить, но преобразить ее - соединяя внутреннее и внешнее в неразрывное, слаженное единство.

Ремесло перевозчика Мичи согласен рассматривать разве что в качестве способа поскорее достичь заветной собственной цели:  сколотить состояние, достаточное, чтобы избавиться навсегда от необходимости тяжко трудиться, отдавая бесценное время жизни занятию, не приносящему настоящей радости. Стремясь к благоденствию и независимости, Мичи предполагает осуществить мечту за вполне обозримое время, и тогда уже целиком посвятить себя лишь тому, что представляется осмысленным и созвучным его природе: чтению, изысканиям, творчеству, размышлениям, созерцанию, наслаждению красотой, неспешным беседам, вниманию к маленьким радостям жизни, а также таинственному искусству, соединяющему в себе едва ли не все вышеперечисленное: приготовлению и вкушению ойи.
   
Не отказывая себе в подобного рода возвышенных удовольствиях, Мичи совсем не уверен, что любовь его к ним непременно должна себя выразить в повседневной работе, непосредственно с ними связанной.  Хорошую жизнь обеспечить себе этим способом нелегко — зато очень просто утратить былой интерес, позволить влечению, склонности и порыву стереться, растратиться в суете житейской. Поэтому, превозмогая себя, Мичи снова и снова садится в лодку и отправляется к Середине: причудливому скоплению многолюдных, бурлящих жизнью островков, меж которыми и перевозит своих пассажиров по узким, едва проходимым, вечно загроможденным каналам Ооли, города древнего, многоликого.

Постоянное соприкосновение с людьми, всевозможные передряги и неурядицы, которыми жизнь человеческая изобилует, оказываются для Мичи весьма поучительным опытом. Все глубже переживает он внутреннее отчуждение, осознание собственной инаковости; разочарование в людях только крепнет: нечасто среди простецов случается Мичи встретить действительно интересного, или просто приятного человека. Он опасается — не без оснований — что подобное окружение и на нем оставит отпечаток, исподволь пропитает его обыденной пошлостью и тщетой; сопротивляется непрестанному влиянию грубой действительности, пытается сохранить в себе самое важное. Борьба идет с переменным успехом, и Мичи уже не уверен, сумеет ли он продержаться, добраться до собственной цели — оставшись при том собой, не утратив душевной тонкости, сохранив своеобразие внутреннего устройства.

Положение Мичи несколько осложняется тем, что любые занятия в Ооли дозволяются только лицам, принадлежащим к соответствующей гильдии. Выбор судьбы происходит, обыкновенно, в юности, и пересмотру без крайне серьезной причины не подлежит. В силу определенных событий Мичи из общего строя выпал. Решение о занятии, которому посвятит он дальнейшую жизнь, в молодости принять ему не случилось. Впоследствии, испытав себя кое в чем, наблюдая за жизнью людей вокруг, Мичи все отчетливей понимает, что вообще не видит занятия, которое мог бы назвать призванием, делом жизни, не чувствует истинной склонности ни к одному ремеслу. Надеется, тем не менее, однажды с судьбою определиться, будучи внутренне не согласен решать столь серьезный вопрос бездумно и второпях.

Перевозка, в этом смысле, оказывается выбором для него спасительным: не только исправно снабжает  денежным довольствием, но позволяет откладывать окончательное решение. Тем не менее, занимается он перевозкой на собственный страх и риск: перевозчики вольные, гильдии не причастные, находятся в Ооли вне закона. Силам правопорядка — стражникам и смотрителям — лучше не попадаться; наказание нарушителя ожидает суровое и неминуемое.

Мичи пока удавалось избегать столкновений с законом, ускользать от внимания стражи. Привычно уже ожидая от окружающих разного рода выходок, он и вообще исправно учится подмечать и предупреждать возможные неприятности: присматривается к происходящему, прислушивается к собственным внутренним ощущениям.

Неожиданно, подобрав совершенно непримечательного пассажира, он обнаруживает себя втянутым в беседу, характер которой вызывает в нем все возрастающую тревогу. Он уже убежден, что нарвался на  представителя закона, и мысленно начинает готовиться к неизбежным последствиям грядущего задержания за незаконный извоз.

Попутчик его, однако, оказывается не блюстителем порядка, как опасался Мичи, но весьма добродушным и обаятельным стариком, да к тому же — владельцем ойаны: заведения, где подают по всем правилам приготовленную ойу. С немалым облегчением и удивлением, не зная, как объяснить природу тревожных своих предчувствий, Мичи принимает приглашение выпить по чашке ойи за доброй беседой.

От заведения Аши — нового своего знакомого — Мичи, впрочем, многого не ожидает: приготовление ойи является искусством возвышенным, уделом немногочисленных посвященных в таинства ремесла. В подавляющем большинстве известных ему заведений подается ойа, разве что отдаленно напоминающая высокие образцы настоящего совершенства, да и сами заведения редко отвечают изысканному, утонченному настроению настоящей, правильной ойи.

Принадлежащая Аши ойана, однако, оказывается древним строением, удивительным образом сохранившимся. Мичи находит место весьма примечательным, а в Аши - за кажущейся простотой - начинает уже ощущать неброскую, потаенную глубину. Аши готовит ойу, следуя в точности старому ритуалу.

Воздействие, что оказывает на человека ойа, в основном заключается в углублении восприятия текущего мгновения, обострении восприятия, ясном проникновении в суть происходящего. С давних времен ойа используется искателями мудрости, стремящимися к постижению себя и проникновению в тайны мироздания. Предсказать заранее, чем именно обернется взаимодействие с удивительным напитком, невозможно. Каждый раз ойа раскрывается новой гранью, отвечая истинным нуждам и содержанию мгновения, каждому человеку сообщает что-то свое, ему одному предназначенное.

Тем не менее, существует множество разновидностей ойи, и опытный мастер умеет приготовить напиток так, чтобы тот отвечал запросам и пожеланиям посетителя. Придать напитку способность к воздействию строго определенного рода — искусство довольно сложное. Некоторые формы ойи, впрочем, доступны и новичкам — но иные даже у настоящего мастера получаются исключительно редко, помимо опыта, навыка и понимания требуя разве что не прямого вмешательства судьбы.

Неожиданно для него самого у Аши получается ойа сплетения судеб — редчайшая и желанная, которую мало кому вообще удавалось отведать. Оба изрядно удивлены, и приступают к вкушению напитка с трепетом и восхищением. Воздействие ойи раскрывает Мичи особенности его внутреннего устройства, понимание собственной  сущности, непосредственное восприятие самого себя - в отчетливых, емких, глубоких образах.

С той же ясностью воспринимает он также и сущность Аши. Ойа определенно указывает на особого рода связь между ними. Связь кажется только возникшей — и, одновременно, существовавшей вечно. Природа этой связи остается пока непонятной. Мичи, погружаясь все глубже в переживание, неожиданно оказывается в незнакомом пространстве — словно бы на изнанке мироздания. Книжная мудрость, повествующая о подлинной природе мира, оказывается правдой — но здесь Мичи воспринимает себя и мир непосредственно, минуя всякие объяснения. Тайна бытия раскрывается перед ним. Ощущая себя ее частицей, он желает в ней раствориться, растаять, утратить себя окончательно, слившись с потоком вечности, предельным единством мира.

Вместо этого он приходит в себя, на полу ойаны. Аши приводит его в чувство, не выказывая ни малейшего удивления по поводу произошедшего. Обсуждать переживание представляется неуместным, да и едва ли возможным; Мичи еще целиком во власти невероятного откровения. Беседа их с Аши, однако, течет непринужденно, касаясь все больше того, что занимает Мичи: поисков собственного пути, призвания, верного способа жить, в котором соединялось бы неразрывно житейское и возвышенное.

Мичи выражает восхищение мастерством, позволившим Аши создать напиток столь сложного, удивительного характера. Старик предлагает Мичи приготовить теперь что-нибудь самому, предоставляя в распоряжение любые запасы, имеющиеся в ойане — поскольку беседа их явно затягивается, и подкрепить силы чашечкой ойи не помешает.

Мичи — всего только увлеченный любитель — готовит, ничего не загадывая заранее, надеясь лишь, что ойа окажется отвечающей настроению этого вечера. Приготовленному напитку Аши отдает должное, беседа их продолжается. Неожиданно Мичи подмечает,  что воспоминания его становятся яркими и отчетливыми: события детства и юности предстают перед мысленным взором, невероятно живые и ясные. Он чувствует, что не может сопротивляться потоку всплывающих образов, и ощущает настоятельную необходимость сосредоточиться на событиях прошлого. К тому же, и Аши совсем не против выслушать историю жизни нового своего знакомого.

Ойа дальних воспоминаний — а именно ее довелось приготовить Мичи — подсвечивает определенный отрезок прошлого, содержащий своеобразное послание настоящему. Воспоминания Мичи касаются его еще детского увлечения книгами, послужившему поводом для знакомства с Онди, пожилым библиотекарем, который и стал для Мичи первым наставником. Через несколько лет их дружбы, наполненной беседами не только о книгах, но обо всем на свете, Онди — доживший до лет преклонных — все-таки покидает мир. Юный Мичи — к тому времени поселившийся в одной из келий древней Библиотеки,  впечатляющего книжного собрания, средоточия знания и культуры, твердо решивший связать свою жизнь с книгами навсегда — становится свидетелем прощания Онди с миром, а также оказывается единственным его наследником.

Ему достается сундук старого библиотекаря, полный вещей удивительных. Среди прочего в сундуке находится подборка книг, представлявших для Онди особенное значение. Знакомство с наследием Онди отчасти скрашивает Мичи горечь расставания с любимым учителем, а также позволяет взглянуть на его личность с несколько неожиданной стороны.

В частности, ему удается обнаружить рукопись Онди, в которой тот описывает свое прошлое: выпавшие на его долю невероятные приключения и соприкосновение с тайной, изучению которой и посвятил он дальнейшую жизнь. Эта книга, как и другие, найденные у старика в сундуке, переворачивают представления Мичи о мире, направляют на путь изучения тайной мудрости, побуждают к духовным поискам.

Мичи подробно пересказывает Аши переживания и события той поры - пока не обнаруживает, что воздействие ойи исчерпалось, едва подведя рассказ к наиболее значимой, переломной точке его прошлого. История остается оборванной в середине, поскольку сухой пересказ дальнейших событий не представляет особого смысла — в сравнении с только что пережитым, по милости ойи, чудом возвращения к прежнему себе.

Аши вполне доволен развитием их беседы, и согласен отложить продолжение рассказа Мичи до лучших времен. Они разговаривают о природе ойи, и Мичи загорается робкой надеждой поучиться у старика. Обыкновенно мастера хранят свои тайны тщательно, к тому же интерес Мичи не означает еще согласия связать судьбу с приготовлением ойи, готовности вступить подмастерьем в гильдию мастеров-ойадо. Неожиданно легко Аши соглашается принять Мичи в обучение, исполняя его заветное желание. Увлечен Мичи ойей давно, и даже добился некоторых успехов, без всякой сторонней помощи — чем, в свою очередь, удивляет Аши.

Беседа их открывает меж ними все больше и внешних различий, и внутреннего сродства. В обыкновенной своей простецкой манере Аши делится пониманием жизни, которое представляется Мичи вершиной мудрости — не прочитанной в книгах, но непосредственно пережитой. Отношения ученичества представляются естественным выражением связи, которую так явно подчеркивала ойа сплетения судеб.

Коснувшись традиционного ученичества, где гильдейский подмастерье со временем сам становится мастером, Аши отзывается о гильдии ойадо с некоторым пренебрежением, и утверждает, что ни сам он, ни его учитель никогда не имели к ней отношения. Мичи — вольному перевозчику, и вообще завзятому вольнодумцу и отщепенцу — приходится по душе подобная обособленность.

Аши на этом не останавливается, но осторожно упоминает так называемый путь чистой воды: таинственное учение, считавшееся утраченным и забытым. Письменные упоминания о пути чрезвычайно редки, а живых носителей традиции, по всеобщему убеждению, не осталось. Поискам сведений об этом учении Мичи успел посвятить немалое время, по случайным обмолвкам догадываясь, что путь чистой воды представляет собой наиболее подлинное и глубокое понимание тайн бытия и смысла существования. Аши заявляет, что передача древней традиции никоим образом не нарушена, объявляет о собственной к ней принадлежности и приглашает Мичи уже к ученичеству истинному, духовному, а не только лишь к постижению секретов приготовления ойи.

Мичи — готовый, казалось бы, все на свете отдать за право соприкоснуться с истинами пути — неожиданно для себя понимает, что принять столь чудесное приглашение ему отчего-то сложно. Собственными изысканиями подтвердив всеобщее мнение, путь чистой воды счел он давно утерянным, и привык строить жизнь сообразно личному вкусу и пониманию, самому для себя определять и ценности, и задачи. Несмотря на глубокое доверие, которое он ощущает к Аши, и удивление перед благосклонностью судьбы, подарившей ему столь чудесную встречу, Мичи готов отклонить предложение ученичества, предпочитая идти по духовным тропам собственными ногами, привыкнув уже размышлять своей головой и прислушиваться к голосу сердца.

Подобное отношение Аши приходится исключительно по душе. Он объясняет Мичи подлинную природу духовного ученичества, в котором собственному пониманию ученика отводится роль важнейшая, а задача учителя сводится к своевременному совету, доброй подсказке, некоторой страховке на сложном пути постижения себя и мира, как неразрывного целого.

Несмотря на сомнения и колебания Мичи, ведет себя Аши так, будто вопрос ученичества — дело решенное, и принимается разъяснять, вперемежку, как основополагающие истины пути чистой воды, так и способы преодоления затруднений и замешательства, которыми с ним успел поделиться Мичи.

Очарованный легкостью и непринужденностью Аши, Мичи внутренне понемногу смягчается, и вскоре уже с благодарностью включается в обучение, о котором мечтал еще с ранней юности. Покидая ойану Аши уже на рассвете, он переосмысляет всю свою жизнь, и понимает, что пришло время действительных перемен.

И без того его тяготившее ремесло перевозчика, не соответствующее ни складу его личности, ни подлинным целям, он решает оставить немедленно, покуда оно не успело его глубоко затронуть, привести к неизбежной косности и душевной черствости, внутреннему омертвению. Размышляя о переустройстве собственной жизни, Мичи еще не знает, как именно будет он зарабатывать необходимые средства — но твердо решает делать лишь то, к чему ощущает сердечную склонность. Накопленных сбережений на первое время должно хватить, а загадывать на далекое будущее он пока не желает — видя, как легко одна случайная встреча меняет привычный порядок вещей.

Размышляя о послании, которое содержала ойа дальних воспоминаний, Мичи переживает восстановление связи между собой теперешним — и собой же, времен ранней юности: еще до тревожных событий (в данном романе упоминающихся лишь намеком), воспоминания о которых наполняют его печалью и возмущением. Встреча с Аши словно бы послужила мостом, соединяющим берега его жизни, прежней и настоящей, устраняя разрыв, позволяя вернуться к истоку, продолжить однажды начатый, так некстати прервавшийся путь. К тому же, счастливая дружба с Онди, первым его наставником, служит явным прообразом ученичества, в которое Мичи вступает с открытым сердцем, приветствуя наступление перемен в своей жизни, предвкушая грядущие откровения, радостный труд постижения, преображения, собственного - изнутри наружу — становления и развития.

Книга в целом и представляет собой роман становления. Предполагается, что характер и взгляды героя будут необходимо меняться на протяжении всей эпопеи. Любое текущее положение дел является состоянием переходным, необходимым этапом роста, одной из точек на линии долгого жизненного пути.

Глазами героя — взрослеющего, обретающего в мире собственное место, приходящего к зрелости, полноте бытия и творческому расцвету — читатель увидит мир: прекрасный и сложный, узнаваемый и непостижимый, полный возвышенных чувств и низменных проявлений, погрязший в обыденности и скрывающий невероятные тайны. Авторский голос предоставляет возможность взглянуть на происходящее несколько отстраненно, с высоты птичьего полета. Как бы ни дорог был образ героя повествователю, Мичи сегодняшний остается лишь промежуточным звеном, ступенью непростого пути к подлинности и цельности.

Роман «Перевозчик» - первый том восьмикнижия «Хроники Ооли» - служит своеобразным прологом истории, в которой судьба героя переплетается с судьбами мира. Так — отражаясь друг в друге — только и могут они быть поняты. Неразрывно связанный с собственным окружением, Мичи - дитя истории, вобравший лучшее из того, что могла предложить не лишенному определенных задатков юноше культура великого Ооли. Не ощущая, однако, подобной связи, Мичи старательно сохраняет обособленность, отстраненность, дорожит независимым образом  жизни и строем мысли — что заставляет острую грань между всеобщим и частным порою вспыхивать, ярко высвечивая и внутренние переживания героя, и существующий в мире порядок вещей, обыкновения, нравы и множество пестрых подробностей, исторических и повседневных, что позволяет читателю создать объемное впечатление о мире Ооли, своеобразном и самобытном.