Глава 2 Максим Леруа

       Тусклый лунный свет нерешительно и с опаской заглянул в окно восемнадцатилетнего Максима Леруа. Вся природа, казалось, чувствуя злость мальчишки, затаилась в страхе от того, что он может направить свой гнев на нее. Однако же стоявший перед зеркалом в просторной опочивальне щуплый, низкий юноша, представлялся скорее жертвой, чем бессердечным тираном. Внешность, порой, бывает обманчива.

      Максим уже полчаса скрупулезно разглядывал свое отражение. Как ни крути, он был не красавец, и даже обаятельным его назвать было сложно. Мало того, что он был невысокого роста, так и хорошей физической формой похвастаться не мог: тоненькие ручки и ножки казались такими хилыми, что было абсолютно не понятно, как они справлялись со своими прямыми обязанностями. Ведь даже такое маленькое тело, которым природа наградила младшего Леруа, было непропорционально больше его конечностей. Казалось, его колени давно должны были бы сломаться под такой тяжестью, однако шел уже девятнадцатый год, и еще не разу эти подпорки не подвели его. Казавшаяся слабость его рук была также обманчива, любой, кто к ним хоть раз прикоснулся подтвердил бы, что мускулы под этой желтой кожей тверды как камень. Но несомненно, наибольшее расстройство Максиму Леруа доставляли его волосы, они были очень тонкие, и с каждым днем их становилось все меньше, плюс они всегда выглядели грязными, как-будто намасленными. Юноша попытался было растрепать их, но результат оказался плачевным, открылись его залысины, да и волосы сбивались в какое-то подобие жирных комков, так что единственным выходом было ходить с этой дурацкой прилизанной прической. Максим тяжело вздохнул, кажется это уже пятый раз за последние полчаса. Он снова уставился в зеркало, теперь его вниманием завладело лицо. Снова вздох. Лицом он явно пошел в свою мать: такой же безвольный подбородок, тонкие губы, острый нос и маленькие близко посаженные глазки. Юный графский уродец.

       Как любил говорить отец: «Род Леруа можно было проследить от образования французского государства, а один из их дальних родственников, в свое время, даже стоял во главе этой великой страны». Что-же это были красивые, честолюбивые мечты маленького человека, но юный Максим знал, что их предки перебрались во Францию лишь около двух сотен лет назад, кажется откуда-то из Восточной Европы. Прапрапрадед взял фамилию его бабки, француженки, дочери обычного буржуа, а прадед служил под началом Наполеона, и великий император за верную службу даровал своему полководцу титул графа, вот и вся история знатности. Однако, в глазах гордого отца они были чуть ли не короли, Максиму не раз и не два казалось, что Максимиллиан Леруа глубоко в душе лелеет нежные мечты о государственном перевороте. Но на свое счастье безумный отец не был дураком.
Максим был единственным ребенком Максимиллиана и Жозефины Леруа. И завтра его ждало самое страшное испытание, которое только могло выпасть на долю юноши: брак по расчету.

       Имея титул графа, дед и отец Максима получили возможность жениться на богатых девушках из благородных семей. Это помогало им поддерживать финансовое благополучие дома. И теперь настал черед будущего наследника. Юноше всегда казалось странным, что у него нет сводных братьев и сестер, ведь он знал, что отец не любил его мать, однако же он был ей верен. Не единожды слышал Максим разговоры служанок о том, что хозяин отвергает любые намеки на флирт и даже уволил пару девушек, нанятых женой, так как они, по его словам, были слишком хорошенькие. Лишь только за это сын безмерно уважал отца.

       В дверь тихонько постучали и, не дожидаясь ответа, отворили:

— Мадемуазель Луизетт, — рот Максима растянулся в широкой улыбке, а глаза заблестели.

— Добрый вечер, юный господин, — с лукавой улыбкой поприветствовала служанка своего хозяина. Она была необычайно хороша собой: тонкая, как стебелек невероятно нежного цветка, казалось, даже самое легкое дуновение ветра могло переломить ее пополам, она передвигалась с грацией лучших балерин, ее кожа была мягкой, как первоклассный бархат, а золотистые волосы, пушистым облачком спадающие на ее плечи, были ярче солнца и мягче самой лучшей перины.

— Я же просил тебя, не называть меня так, когда мы одни, — скривился юноша.

— Простите. Большой господин, — потупила глаза в притворном смущении Луизетт.

       Максим заливисто рассмеялся.

— Ты не меняешься, все также остра на язык, как я погляжу?

— Вас не было дома всего три месяца, неужели вы думали, что я прям так уж сильно изменюсь?

       Юноша склонил голову на бок и серьезным взглядом окинул служанку, казалось, он действительно пытался понять: изменилась ли она за три месяца его отсутствия. Но серьезность почти мгновенно превратилась в улыбку. С ней он не мог притворяться. Когда же он успел влюбиться в нее? Она всегда была единственной, кого он замечал, лишь она одна знала настоящего его, и любила не будущего графа Леруа, а обычного паренька, с которым вместе выросла, с которым они часто сбегали из дома, дабы побыть наедине где-то в темных чащобах парка. Максим ни к кому не испытывал таких нежных чувств прежде и был уверен, что не испытает их и впредь. Он подошел, чтобы привычно поцеловать Луизетт, но девушка лишь мягко отстранилась.

— Меня послала ваша матушка узнать: нужно ли вам помочь с чем-то перед завтрашним великим днем, — она не смотрела ему в глаза, и слова давались ей с ощутимым трудом.
       Максим подумал, что она сейчас заплачет.

— Луиз, прошу тебя, взгляни на меня. Я не хочу этой свадьбы, они все решили пока меня не было. Ты же знаешь: я не люблю ее, да я даже ее не знаю. Ты единственная, кто имеет значение, я пообещал тебе, что стану твоим мужем, а ты поклялась, что станешь мне женой, ну неужели ты забыла, любовь моя?

— Ты ее не знаешь, — мягко проговорила девушка, — наверняка она умна, красива и благородна…

— Да что мне за дело до какой-то девки! — вскричал Максим и с силой встряхнул девушку за плечи, о чем тут же и пожалел. — Прости, дорогая. Для меня существуешь лишь ты. Нет никого умнее, красивее и благороднее тебя, а всех этих охотниц за титулованными мужьями я презираю. Я прошу тебя, нет, умоляю, давай сбежим! Давай сбежим туда, где я не буду графом, а ты — рабыней в этом холодном доме, и где будет иметь значение лишь мой ум, а не внешность и состояние. Я обещаю тебе: я смогу обеспечить тебе безбедное существование, лишь прошу: доверься мне, давай же поскорее покинем это проклятое место!

— Юный господин очень благороден, — Луизетт нежно отстранила руки будущего графа, — я не сомневаюсь — вы будете великим человеком. И я уверена, будущая мадам Леруа будет достойна оказанной ей чести, так что и вы постарайтесь стать ей достойным мужем, мой господин. Прошу вас.

       Прекрасная девушка попыталась улыбнуться, но переполнявшая ее горечь, наконец, нашла выход в слезах, и, не в силах больше это терпеть, Луизетт выбежала из комнаты, оставив позади юношу с разбитым сердцем и неутихающей болью в груди. Казалось, никто и никогда не испытывал муки, подобной этой, ноги юного Леруа подогнулись, и Максим, упав на колени, начал истошно вопить. Он пришел в сознание лишь через сутки, на следующее утро после первой брачной ночи.

       Сначала он даже подумал, что это был кошмарный сон. Не мог же он в самом деле вступить в брак, тем более провести ночь со своей молодой женой, даже не помня этого. Однако тепло, исходящее от лежавшей рядом незнакомой женщины, говорило об обратном. Максим критически осмотрел незнакомку, она была полной противоположностью Луизетт: волосы цвета вороново крыла, оливкового цвета кожа, широкое лицо и полное тело, кажется, она была испанкой, или, возможно, отец ее был из тех краев, этого юноша не помнил, но она явно не походила на типичных французских девушек.

       Аккуратно выбравшись из постели, Максим подошел к зеркалу: под глазами были глубокие темные круги. А спал ли он вообще? Хоть убей, он никак не мог вспомнить: что же произошло после ухода Луизетт. Он еще раз взглянул на новоиспеченную супругу, значит, это и есть та самая богатая наследница? Что ж, долг мужа он уже выполнил, как хорошо, что у них будут раздельные спальни. Еще бы раздельные дома. От злости Максим со всей силой ударил кулаком в зеркало. Он с каким-то мрачным наслаждением наблюдал за тем, как рвется его кожа, и по пальцам стекает темная кровь. Боль от осколков стекла в ране доставляла ему неописуемое удовольствие. Казалось, он хотел заглушить свои душевные страдания мукой плоти. Отрезвил его лишь крик жены. Точно, звон стекла должно быть разбудил ее. Крича на весь дом, девушка, накинув халатик, побежала за помощью. Максим проводил ее полным ненависти взглядом.

       Спустившись через час к завтраку, будущий граф боялся расспросов об утрешнем происшествии. Оказалось напрасно. Обычно молчаливый отец не изменил себе и теперь, он сидел во главе стола, читая свежий выпуск газеты. Мать уставилась перед собой невидящим взглядом, казалось, она по инерции подносит чашку чая к губам. Максиму было интересно: пила ли она его вообще? Что касается жены, то она старалась не смотреть на мужа, потупив взгляд в стол. На ее щеках юноша заметил еще не высохшие соляные дорожки. На его перебинтованную правую руку никто не обращал внимания, что ж, так было даже лучше. Быстро расправившись с завтраком, Максим решил отыскать Луизетт, сейчас она, скорее всего, убирает у него в комнате, а посему, извинившись перед семьей, юноша, перепрыгивая через две ступеньки за раз, помчался к себе наверх.

       Да, она была там. Как всегда, спокойная и собранная, девушка скрупулезно выполняла свою работу: вытирала пыль, идеально, без единой складочки, заправила кровать и, наконец, собралась вымести осколки.

— Не трожь, — закричал Максим, — они очень острые, ты можешь пораниться.

— Мой дорогой хозяин, — глаза Луизетт увлажнились, стоило ей лишь увидеть его руку, невероятным усилием подавив слезы, она тихо проговорила, — вы не должны быть здесь.

— Вздор, это моя комната. Я могу быть здесь, когда захочу! И я сказал тебе: не подходить к зеркалу!

       Разгневанный юноша с силой отобрал у служанки совок и метлу и принялся собирать осколки.

— Нет, постойте, вы не можете, ваша рука, хозяин…

— Если ты еще хоть раз назовешь меня хозяином, я клянусь тебе…

— Я поняла, — нежная рука опустилась на плечо юноши, — как вы? Как рука?

       Максим с удивлением уставился на нее.

— Как я? Как я?! Как ты можешь об этом спрашивать? Я умолял тебя бежать со мной, а ты…ты…из-за тебя я сейчас женат на этом ужасном создании, ты подтолкнула меня к ней в постель! — яростно кричал юноша.

— Да, — покорно отвечала Луизетт, — это правильно.

— Правильно?! Ты считаешь, что это правильно, Луиз? Это правильно, что твой любимый спит с другой женщиной? — по щекам девушки побежали слезы и она отвернулась, но молодой мужчина, взяв ее за подбородок, заставил посмотреть ему в глаза. — Смотри на меня, Луиз. Всегда смотри только на меня.
       Его губы яростно впились в ее. Это был не романтический полный нежности поцелуй, но властный и настойчивый. Сейчас Максиму Леруа было наплевать, что их могли увидеть, что, зайди в комнату его жена, его семья, с большой вероятностью, бы обанкротилась. Значение имела лишь девушка в его объятиях, кроткая и покорная, она принадлежала ему, и он не собирался с ней расставаться.

       Успокоился он лишь через час. Повернувшись к Луизетт, он провел рукой по ее пушистым волосам, запуская пальцы в мягкие глубины ее волос.

       — Прости. Я не хотел причинить тебе боль или же обидеть тебя. Ты даже не представляешь, как я тебя люблю. Прошу тебя, давай сбежим.

       Девушка в ужасе уставилась на него.

— О чем вы говорите? Вы — женатый мужчина, хозяин, и, более, я не вправе поддерживать нашу неподобающую связь. Я хочу сказать…я не могу быть любовницей женатого мужчины.

       На мгновение глаза Максима застелила пелена ярости, но он сумел совладать с собой.

— Понимаю, — прошептал он, — я не вправе тебя просить о таком.

— Да, — также тихо подтвердила Луизетт и, как можно скорее, покинула комнату.

Следующие несколько месяцев стали для Максима чередой однотипных серых дней. Его жена забеременела, что давало ему полную свободу существования, не обремененное ее присутствием. Главная задача была выполнена, и, по его мнению, теперь они могли жить каждый своей жизнью: она, уйдя в заботы о ребенке, а он, зарывшись в книги в библиотеке, где он просиживал сутки напролет, начиная с самого первого дня их супружеской жизни. Луизетт он теперь видел редко. Максим понимал, что девушка не изменит своего решения и считал, что был не вправе принуждать ее. Каждая встреча доставляла ему неописуемую боль. И, кажется, не ему одному, девушка становилась бледнее и слабее с каждой их встречей. Это заметила даже его вечно апатичная мать: однажды за завтраком она снизошла до того, чтобы поделиться своими переживаниями, по поводу того, что их служанка с каждым днем увядает:

— Такая молодая. Правда, она всегда была слабой и болезненной, но сейчас, такое ощущение, что кто-то высасывает из нее всю жизненную энергию.

       Максиму было невыносимо видеть свою Луиз в таком состоянии. Он было предложил ей обратиться к семейному врачу Леруа, но девушка твердо отказалась от столь заманчивого предложения. От него она не хотела ни помощи, ни жалости.

       Одним из вечеров, которые будущий наследник по привычке коротал в библиотеке, граф решил почтить сына своим присутствием для обсуждения планов юноши на будущую профессиональную деятельность. Шел уже восьмой месяц его окольцованного существования.

       Рослый граф, даже на фоне стеллажей, казался великаном, а его широкие плечи легко могли загородить шкаф, по крайней мере, так считал Максим, который в тайне жутко боялся грозного Максимиллиана Леруа, с его грохочущим, как гром, голосом и длинной черной гривой, напоминающей мальчику титана из мифов Древней Греции. Они были абсолютно разные. И эта печальная истина делала молодого мужчину еще более печальным, отец был даже не объектом для подражания, он был недосягаемым идеалом.

       Граф уселся напротив сына.

— Максим, пришла пора обсудить твое будущее, — сказал он голосом, больше похожим на отдаленный раскат грома.

       Будущий наследник содрогнулся и, нехотя, оторвался от книги.

— О чем? Я женился и наполнил золотом наш счет. Мне кажется, я сделал все, что нужно будущему графу.

— Я не о том, — отец яростно махнул рукой, чуть не сбив при этом стопку книг, лежавших на столе. — Все Леруа служили на благо государства. Для нас есть лишь один путь и одна профессия. Я хочу, чтобы ты с гордостью нес наше родовое имя и продолжил славное начинание твоих предков.

— Отец, посмотри на меня. Разве смогу я сделаться защитником Родины? Да я сомневаюсь, что смогу защитить себя.

       Но граф с легкостью отмахнулся от слов сына.

— Я думал об этом. Несмотря на свои физические, даже скорее эстетические недостатки, ты силен. Твой рост может стать большим преимуществом в разведке, также как и твой ум и знания языков. Ты знаешь, ведь твоя внешность не типичная…наверное, для всех национальностей.

— Ты хочешь сделать из меня шпиона? — вскричал Максим, не веря своим ушам, — отец, я не смогу, я не подхожу…

— Тебя всему обучат, — продолжал гнуть свою линию граф, — никто не рождается квалифицированным специалистом, будь это так, не было бы нужды в системе образования.

— Нет нужды в твоих пафосных речах. Я не ты и не дед. Возможно, я просто не создан для этой профессии.

— Не противься судьбе, — многозначительно пробасил граф, вставая со стула. Тем самым, давая понять, что разговор окончен. — Ах да, твоя мать просила, чтобы ты завтра проследил за приготовлениями к встрече семьи твоей многоуважаемой супруги.

— Почему это не может сделать она? — пробурчал Максим, о чем тут же и пожалел, отец не любил, когда ему перечили, но ответил он на удивление спокойно.

— Эта служанка, дочь поварихи… Луизетт. Ей стало плохо пару часов назад. Твоя мать договорилась, чтобы ее отвезли к нашему врачу в Париж. Все эти переживания подрывают и без того слабое здоровье моей жены. Так что до приезда гостей она будет отдыхать в своей…

       Но Максим его уже не слышал. Он во весь опор мчался к своей машине. Луизетт. Что с ней? Как она? Добралась ли она в Париж? Если мать отправила ее к семейному врачу, значит дело действительно плохо. За всеми этими мыслями дорога до столицы, казалось, заняла не более пяти минут, но была уже глубокая ночь, когда юноша, запыхавшись, вбежал в больницу и, схватив за плечи, начал тормошить, уснувшую в приемной, медсестру.

— В какой палате Луизетт Мари Дюпон? Она пациентка доктора Эро.

— Луизетт? — проговорила сестра сонным голосом. — Кто вы? Посторонним нельзя находиться в госпитале в такой час…

— Я Максим Леруа, сын графа Максимиллиана Леруа, и я спрашиваю вас: в какой палате лежит мадемуазель Луизетт Дюпон?

       Медсестра с недоверием посмотрела на незваного визитера.

— Мадемуазель Дюпон из Шенона?

— Да, — в ярости Максим еще крепче сжал плечи медсестры, однако поняв, что причиняет женщине боль, отпустил.

— Мне жаль, — проговорила она каким-то странным голосом, — было слишком поздно. Доктор сделал все возможное, но было слишком поздно…она уже прибыла в невменяемом состоянии…они обе мертвы.

— Обе? — юноша никак не мог взять в толк слова медсестры.

— Мадемуазель Дюпон и ее дочь, — проговорила медсестра, стараясь не смотреть юноше в глаза.

— Дочь? — Максиму все больше казалось, что чувство реальности покинуло его.

— Да. Когда ее привезли, она почти родила, эта мадемуазель, она была так слаба, ей уже никто не мог помочь, она не должна была рожать естественным путем… — окончание предложения потонуло в потоке слез и всхлипываний.

— Нет…как, как это могло произойти?! Она не должна была… — с трудом, словно в бреду, кричал юноша.

— За ней же дома никто из докторов не наблюдал? Да и не особо было заметно, что она беременна, а с таким слабым здоровьем ни один врач не мог быть уверен, что она сможет выносить ребенка. Не вините себя.

Но он был виноват, и Максим это знал. Ведь это был его ребенок! Как он мог? Он убил ее! По его вине нога этого прекраснейшего создания больше никогда не ступит на эту грешную землю, а ее руки более не прикоснутся, с величайшей нежностью, к его лицу. Он убил ее. Ее и свою дочь. Ребенка Луизетт, прекрасную малышку. Он потерял ее, даже не узнав. Он потерял все.

— Тело увезут лишь завтра утром, — слова медсестры доносились словно из плохого приемника, — вы можете с ней попрощаться.

       Мужчина лишь кивнул и поспешил за медсестрой. У палаты она оставила его, за что он был ей несказанно благодарен.

       Тело, лежавшее на койке, не могло принадлежать Луизетт: всегда пушистые волосы сейчас прилипли к ее голове, а изящные щиколотки распухли до невиданных размеров, на губах более не играла тень улыбки, а лицо было нездорового, бледного цвета. Максим упал на колени возле ее кровати:

— Любовь моя, прошу, сжалься надо мной, очнись, очнись, — схватив руку девушки, юноша с огромной нежностью целовал ее тонкие пальцы, — Луиз, молю тебя. Прости меня, Луиз. Это я, все я. Ты умерла из-за меня. Почему… О, почему ты ничего мне не сказала? Я бы отказался от титула, ты ведь знаешь, я бы бросил все ради тебя, моя дорогая мадемуазель Луизетт… Но теперь слишком поздно. Прости меня. Молю, прости мое малодушие. Я люблю тебя, Луиз. Я так тебя люблю.

       Максим не помнил, сколько времени он провел у постели любимой. Знал лишь, что медсестра вывела его до прихода персонала. Он никогда не плакал так, как в эту ночь, ему казалось, что в нем больше не осталось слез. Сегодня ночью, вместе с Луизетт Дюпон, умер и Максим Леруа, юноша знал это наверняка.

       Он не помнил, как добрался домой. Открывший ему дверь слуга одарил хозяина лучезарной улыбкой.

— Где вы были, хозяин? Все вас обыскались. Вы не представляете, мадемуазель Мари…

— Мари?

— Ваша жена, хозяин. О, воистину сегодня счастливейший день. Сегодня ночью она родила ребенка.

       Не видящим взглядом Максим посмотрел на старого слугу, и, отодвинув его, пошел к лестнице. Справа в гостиной слышались веселые голоса. Наверное, родители жены с графом и матерью праздновали рождение нового отпрыска благородных Леруа. Уже на пролете Максим бесцветным голосом спросил:

— Кого? Кого она родила?

— Девочку, молодой хозяин. У вас дочь.