Я так хотел дойти, или почти про любовь

      Когда  добираешься до какого то состояния, и это состояние не внизу, а выше обыкновенных возможностей, плюс к этому есть примеры других людей в этой же теме, среде. Вполне естественным является не ударившись головой о небо, достичь звезд. Ни фига, вот как выразился.
    После моего участия в составе команды Приморского края в Чемпионате СССР, после Сунтар-Хаяты, после просмотренного не один десяток раз фильма путешественника-одиночки Найомы Уймуры, пришло желание примерить этот не хилый костюмчик на себя. Самый верный вариант, пробовать там, где ты ведешь, а не тебя за ноги тащат. Решение пришло сразу, только лыжи, только реально обозначенный маршрут, видимый и логичный. С хорошим вариантом заброски и выхода с маршрута. Магаданский вариант отпал сразу, мутная заброска и не менее мутный, не совсем логичный выход. Кольцевой маршрут никогда не ценился у путешественников. Камчатка, родная,  я служил здесь, в Мирном (пос Вулкан). На подготовку мне хватило года, тренировки в Приморье, лыжные, вещь не очень полезная. Это нужно было уехать жить из Южно-Морского в Дальнегорск и там пытаться тренироваться. Но ведь, кроме тренировок пришлось бы весь год за жизнь там бороться, на работу устроиться подходящую, найти место для жизни и так далее.  Поэтому я остался жить в Южно-Морском, вернее, я жил в Ливадии, а работал в Южно-Морской школе. Весь тренировочный цикл заключался в кросовых пробежках и воздержания от тусовок с братьями по цеху. Очень серьезным аргументом был возраст, было мне 29 лет, и я был в пике своей формы, и уже имел практический опыт.
Первый практический вопрос встал о лыжах, тип, марка, и конечно, тип креплений. Выбрал лыжи, «Бискиды», а крепления, тросики с лягушками. С обувью проще было, горные ботинки с брезентовым чехлом решали проблемы. Важной темой был спальный мешок. Я решил иметь два, сшил сам,  замки помогли вшить профессиональные мастера. Наполнитель был обыкновенный мебельный сентипон. Оболочка, капроновая ткань не выше 30 гр\кв м. Попробовал в реальных условиях, съездил в поход радиальный, на станцию Тигровую. Провел две ночи, было минус два –три. Нормально. Коврик был один, пеноуриетановый, плюс, вся верхняя одежда. Палатку тоже сшил сам, небольшую, простенькую, из капрона большой плотности. Посчитал вес оборудования, получилось без питания, примуса и бензина, 30 кг. Это много, но запасную одежду и обувь зимой брать нужно.  По питанию, поскольку маршрут предполагал 18-20 ходовых дней, то на 1 кг\день, не потянешь, скорее ноги протянешь.
Вот кажется и закончилась часть моих рассуждений относящаяся к специальным, техническим сторонам путешествий. Те, у кого возникнет желание повторить, зададут мне вопросы. Не психологического и социально-патриотического свойства, Где ты был?! Когда страна выполняла профинплан?! Мне,  как великому Иосифу Бродскому ответить нечем,  путешествовал. О! Сравнил себя с кем?! С какой величины, человеком?! А?!  Есть огромное сходство, он тоже профинплан не выполнял, правильнее сказать, не работал как все.
Много раз я думал, в нынешней жизни, что такое на меня нашло, что как последнее дурко я кинулся в эту авантюру?!
Выше я как то слишком технически, это все расписал, как проповедник, среди дикарей. Это близко к истине, только в первом приближении.  Видимо утвердиться в этой жизни каждый хочет. Только вот, каждый по-своему. Наверное, это и будет моим честным ответом. Но наверное не совсем полным.
Пишу вам тут, про лыжи, крепления, палатку и остальную дребедень, дурачком изворачиваюсь. Смысл был моего путешествия только в одном, доказать Наталье Андреевой, что я немного покруче, чем ее Олег Грухель. Помните, я рассказывал вам о том, как я совершенно случайно забрел в студию бальных танцев?! Меня тут же поставили к самой крутой девчонке. И танцевать в свои двадцать восемь лет, на втором плане, в заставке, начал на четвертый месяц. Бальным танцам, к сведению таких же профанов как я сам, этому учат с детского сада! За самое большое достижение, обучению меня обыкновенному вальсу, я Андреевой благодарен очень. Это сказано совсем ни как, и ни о чем. Она заслуживает самого большого уважения! А любовь, она изображала как могла, и с кем хотела. Это я понял, лет через двадцать. Тупой.
Теперь, о важном, не прошло и недели, пребывания меня в этой студии, как началась «лебединая песня» с руководителем этой студии, Натальей. Все было хорошо и классно, кроме одного, у нее еще был очень близкий мужчина, я о нем узнал поздновато, ее воспитанник, Олег Грухель. Он  в это время служил в Советской Армии. Наталья, как верные жены, раз в месяц навещала его.  И как оказалось, строила с ним планы совместной жизни. Меня это так напрягало, очень. После приезда с очередной встречи с ним, он служил в клубе СА в Хабаровске, я решил закончить с ней все отношения. Но уйти хотел очень гордо и победно. Вот, ушел. Из Ивашки в Палану.
К слову сказать, о будущем, она этого «подвига», нихрена не оценила. Руководитель самой престижной студии, плюс нахождение в «свете», была для нее важнее. Ну и бог с ней!
Ну вот чем я мог ее удивить?! Тем, что у меня был самый лучший класс в школе?! Или то, что мы на Сунтаре за сорок дней кроме веса потеряли и мой паспорт, зашитый в куртку, утонула при «наезде» нашего ПСНа на залом, на речке Кулу?! Да оно, это все ей было, до Звезды!
Семейная жизнь не склеивалась, блуд не приносил пользы, нужно было делать ноги.
И вот, я беру краткосрочный отпуск в школе, директор Чащина Людмила, скрипит, но видя мою недовольную всем рожу, отпускает. Все веревки обрезаны. Лечу в Петропавловск-Камчатский.  При мне груза килограммов сорок. Ящик галет я докупил в Петропавловске, они лучшие в СССР! Отвечаю.
Прилетел я на Камчатку первого ноября. На Камчатке пурга, Тушка, еле села, непогода, снег валит огромными хлопьями, и не холодно, тепло. Хотил ехать в Мирный, там с моего призыва ребята остались служить, прапорщиками. Дозвонился до Маврина, кемеровчанина в прошлом, у него ребенок маленький, квартира-нора, однокомнатная. Я даже не поехал. А так хотелось увидеться! Ведь прошло десять лет! Что-ж, бывает. Остановился в гостинице «Петропавловск». Поселили в один номер с пожилым оленеводом из Аянки. Его вызвали орденами и медалями награждать. К нему изредка наведывался, тогда еще специалист облисполкома, Артур Изосимович Белашов.  Оленевод оказался бодреньким старичком, жалко вот имя его не записал и не запомнил, молодость. Это был единственный человек из всех, кому за пятьдесят, кто совершенно серьезно отнесся к моей затее. Для меня это было качественным шоком.
В то время КСС, контрольно-спасательная служба областного Совета по туризму и экскурсиям располагалась в районе АЗС. Это напротив гостиницы Петропавловск. Пошел к ним, представился. Попросил отчеты по Срединному хребту. Они дали мне пару отчетов этого района. У меня была карта министерства обороны, «десятка», но это было, «не то пальто». Масштаб должен быть поменьше, хотя бы «двоечка». Нашел я схему гидрографии, взял кальку и скопировал. На листе формата А4 все уместилось. Я был готов лететь. В аэропорту Елизово столько скопилось тогда народа, после двух недельной пурги, туча. Шансов быстро улететь не очень то и было. На четвертый день моего торчания возле стойки регистрации, она была ровно на том месте, где сейчас спуск в камеру хранения. А сам аэропорт напоминал мне совхозную кашару, только с деревянными полами и окрашенными стенами, масляной краской. Принцип посадки, то есть отбора пассажиров был сначала мне не очень понятен. Потом я понял, нужно торчать и меньше улыбаться. Не получалось. На пятый день Наталья Федоровна Виноградова, царь и Бог регистрации на местные рейсы, обратилась через все головы ко мне, быстро вещи на весы!
Когда начали проходить досмотр, менты докопались до моего ножа, его мне подарил отец моего ученика Коли Афанасьева. Кроме ножа и топора у меня больше ничего режущего не было. Я чуть не заплакал, отдали. Я так понял, он понравился.  Прилетели в Оссору, пошел к администратору и спросил, как с Ивашкой, полетим?! Ага, полетим, только дождемся когда там полосу накатают. Рюкзак бросил в аэропорту и пошел в гостиницу. Там дали шконку в номере, коридор длинный, гостиница, барак. Туалет один на всех, закурен напрочь. Пойдет.
Не прошло и часа, как завалила толпа, большая. Оказалось, паланский рейс завернули в Оссору. Про себя отметил, это же те, куда я собрался! Интересно, понаблюдаю. Шумные, очень активные и прямо пробивные какие то. В наш номер, где стояло четыре кровати, нас трое было, мужиков, поселили женщину. Выбора не было, не на улицу же ее выкидывать. Ничего, нормально. Меня поразило то, что все друг друга знают. Это сейчас я понимаю, что невозможно не знать друг друга на нашем не очень густонаселенном полуострове. Тогда был шок.  И еще, меня поразили женщины, местные корячки, они как то так лихо своих мужиков на место отправляли, те как солдаты, есть! Исполню!
Хватит лирики, дорожной, пора в аэропорт. Три дня я ходил туда, как на работу. Сугробы намело! Ужос! Люди в Оссоре, не ходят по краю проезжей части, ходят по центу! И машины, я чет даже и не помню эти машины, видимо должны объезжать их на проезжей части. На четвертый день, по ходу это было уже четырнадцатое или пятнадцатое, ноября. Вот разыщу свой дневник, поправлю.
Ан-2, на лыжах, прикольно. Летели минут пятнадцать, всего то. Пока летели с мужиком познакомился, он в колхозе на МРСке работал, моряком. Когда узнал, что я из Южно-Морского, там БСФ им Надибаидзе, База сейнерного флота. Надибаидзе, говорят крутой был мужик, во время войны создал предприятие, флот организовал и рыбообработку. Бабник, жуть! Так, мужчина этот, из Ивашки, отнесся ко мне как родному. Повел меня в колхозную гостинку и налил мне десятку бензина, для примуса. В гостинке в это время жил прокурор из Тиличек, видимо по каким то делам приезжал мозг распиливать. Местному народу. Почему так говорю, есть причина. Он как узнал, куда и зачем я собрался, весь мозг мне вынес статистикой и разговорами, кто, где, и когда замерз. И даже не нашли! Мне утром нужно было стартовать, и так просидел полмесяца в гостиницах. А он как начал эти причитания, я уж и не рад был, что рассказал ему. Потом плюнул, взял спальник, постелил в сенях этой гостинки, и поспал часов до шести утра. Встал собрался то я с вечера, снаряжение все перебрал, с продуктами разобрался, их в Оссоре прикупил основательно. Попил чаю, он уже встал, грустно так, не особенно разговаривая, составил мне компанию. Попрощались, и я двинул. Ура! В Ивашке мостик через речку, я перешел через него и пошел по левой стороне речки. Если говорить правильно, то есть по правому берегу идя вверх. Лед на речке был, тоненький ледок. Речи о том, что идти по нему, даже не было. Надел лыжи, рюкзак, еле поднял. К нему были привязаны сани-ванночка, их мне сварили мужики из листа нержавейки на Гайдамакском судоремонтном заводе, в Ливадии. Спасибо им. В этих санях у меня была палатка, бензин и примус. Пошел. Первые пятьсот метров шел тяжело. Остановился. Снега было сантиметров тридцать-сорок, свежий. Лыжи уходили до грунта, сани еле волоклись. Фигня. Это так я до Нового года хрен приду. Решил сделать так, отцепил сани, и пошел только с рюкзаком. Пройдя метров триста, снял рюкзак и вернулся за санями. Сани тащил уже не топча себе лыжню. Все равно тяжело. Сам выбрал себе это, терпи, мальчишка.
На обед я не стал останавливаться, проглотил пару кусочков сала с хлебом, плитку шоколада и все. Всухомятку, жесть. Термос я не взял, тогда ведь только стеклянные, китайские, были. Где то часов в пять выбрал место и встал на ночь. Прикинул, сколько же я прошел. Километров восемь, максимум. Успокоил себя, это неплохо. Главное, я выбрал решим, уносишь рюкзак и вторым «рейсом едешь» с санями. Поставил палатку, организовал там постель. Разжег примус, ужин. В котле на пару литров закипятил воду, отлил половину в литровую кружку, это чай. А во вторую отрезал половину краковской каральки и стакан гречки, это суп-каша. Хлеба была только одна булка, решил быстрее ее прикончить, она весит, много, аж почти килограмм. За ужином, да и перекус в обед был, съелась почти половина. Завалился спать, было уже часов восемь вечера. Лежал долго, не мог уснуть, хоть и устал как собака. Думал о доме, сыне, еще жене Любе. И об этой дуре, в Находке. Незаметно уснул. Проснулся ночью, часа в два, в туалет, срочно. Чаю много выпил. Снова уснул, часов в пять уже не мог спать. Пришлось встать, зажечь примус, начал готовить завтрак. Было у меня три банки тушенки, ребята мне всучили в клубе, находкинском. Тушенка армейская, настоящая, монгольская. Банки были в солидоле, мне их пришлось в бензине отмывать, а потом в воде теплой. Банка тушенки и стакан риса, чай с сахаром. Получилось очень даже неплохо. Часов семь стало понемногу светать, собираюсь. В половине восьмого начал выдвигаться. Снег за ночь немного подмерз, стало полегче.  Тело поначалу болело, размялся, через часик было совсем не холодно, под шапочкой волосы вспотели. Пот конечно ручьями не тек, но было нормально. Отошел километра два от места ночевки, солнышко светит, день классный.  Челночил. Какая муха меня укусила за одно место?! Решил пройти по льду. Спустился на лед, там практически снега не было, сантиметров пять, максимум десять. Хорошо. Иду, любуюсь. Не челночу, на веревке за рюкзак метрах в трех, сани едут, неплохо едут. Прошел по льду километра три, иду и про себя думаю, нужно место найти, чай сварить и немного перекусить. Только мысли на эту тему начали предметно формироваться, чувствую как ухожу под воду, с головой, ****ь. Глаза открыты, все видно, вода не течет. Старица, старое русло реки, с ключиками. Соображаю, как то очень быстро, там, наверху, минимум минус пятнадцать, а в воде всего три, может ноль. Снял рюкзак, освободил ноги от тросиков. Какая умная тема, крепление на тросиках с лягушками! Скажу я вам. Ногу поворачиваешь и носок освобождаешь, и нога выходит! Всплыл. Метра два с половиной глубина, яма. Спиной выбрался на лед. Шока не было, испуг не очень большой. Адреналин, да выхлоп был реальный. Главное, не было паники и ступора. Разделся на льду полностью. Отжал всю одежду и резко оделся в нее. Ушло на это минуты четыре, пять. Не, больше. Нож, что не отобрали и выручил меня. Вырубил из тальника палку с рогаткой на конце и начал спасательные работы. Сани стояли на льду.  Намотал рогатку на веревку, что крепились к саням и рюкзаку, потянул, нормально, выходит! Рюкзак всплыл, еще через пару минут я его выволок. Оставались лыжи, без них, жопа. Возвращение, срыв экспедиции. Подполз в этой проруби, куда рухнул, муть осела, лыжи видно. Хорошо. Палкой также намотал тросик, намотался. И вытянул одну, потом и вторую. Ура! Никуда не уходя с этого «чудного» места, поставил палатку, переоделся в сухое, рюкзак, это колоссальный опыт, вкладыш был у меня в нем полиэтиленовый! Не промок рюкзак, ни вещи, ни продукты. Согрел быстро чаю на примусе. Мокрую одежду развесил на кусты, и лег спать. Это был полдень.  Проснулся вечером, часов в девять. Еще раз поужинал, кашу сварил, доел остатки хлеба, и опять спать!
Утром встал рано, часов в пять, небо звездное, холод собачий, замерз первый раз. Было около двадцати градусов. Достал топор из саней, нашел сухих дров, костер. Просидел до рассвета. К этому времени ботинки просушил и одежду, хотя она и так вымерзла, просто была немного влажной. Переоделся, собрался и пошел дальше.  На душе что то так муторно было, как будто по роже ни за что получил. Бывает.
Третий день ничего особенного не принес, весь день «челночил», купаться расхотелось. Прошел километров шесть. Общий проход составил километров семнадцать, мало. Три дня, семнадцать верст, очень мало. Ночевка прошла штатно, так же как и предыдущие. Но, нашел один нехитрый способ ночью не выскакивать в туалет. Очередную банку тушенки не стал выбрасывать, она стала служить ночной вазой. Из спальников конечно вылазить приходилось, но потом, как в том фильме, «легким движением руки..», выливал содержимое за палатку. Наступил четвертый день пути. Я понемногу начал втягиваться в предгорную схему Срединного хребта. Начались кедровые заросли, снега стало значительно больше, местами до полуметра. «Челночу», от места ночевки отошел с километр, не больше. Отнес рюкзак, метров за четыреста, иду за санями. Через мой лыжный след переход не маленького медведя. Он шел с речки в кедрач. По моему следу прошел метров десять, потом резко в кедрач. Тема. Дошел до саней, иду с ними в рюкзаку, с кедрача слетает сне и оттуда выглядывает башка, большая, черная. И пар изо рта валит.  До рюкзака метров триста. Я не останавливаюсь и иду дальше, оглядываю все вокруг, дерево ищу, ну типа заберусь на него и спасусь. Дурко. Нет ни одного дерева! В полукилометре на той стороне реки одна береза, и вокруг кедровый стланик. Все, приплыли, таракашки. Еще замечаю, возле реки незамерзшее болото, видимо ключики там, теплые. Даже парит. Он, сволочь такая, выходит морду вверх поднял и воздух нюхает. Метров тридцать до него, я даже различаю, как ноздри шевелятся и кончик носа двигается. Снимаю с себя петлю, которой сани тяну, лыжи, и начинаю пятиться к этому гребаному болоту.  Пячусь, лицом к нему, гаду. Ножик в руку взял, типа, не отдам жизнь даром.  Дурачок, этот ножик, только баб пугать. От него толку, как от козла, молока. Ноги зашлепали в воде. Я остановился, типа, хватит мыться, недавно ванну принимал. Этот чувак вышел совсем, подошел к моим саням, и начал их обнюхивать.  Там привязана десятка, канистра с бензином. Он чет, как дурак, пару раз ее лизнул. До меня метров пятнадцать, не больше. Ноги сами назад начали брести в это воде. И стали в этой болотине вязнуть. Дальше не пойду, утону в этой жиже, у самого мат на мате. Он когда двинулся ко мне вот я заорал, блин, как резаный! Он остановился, потом опять двинулся. А мне уж и некуда, утону. От кромки снега, то есть земли, до меня метра четыре, и воды уже выше колена. Ну не захотел он мыться, козел. Подошел к воде, понюхал, рев мой послушал. Развернулся через плечо, как солдат и ушел по своему следу. Возле кедрача остановился, наверное подумал, худой. Не стоит ради такого купаться в этой жиже. Когда он зашел в кедрач, я врубился, что он меня пока кушать не станет. Вышел из воды, успело присосать в эту грязь. Тяжело вышел. По снегу на ветках кедрача я понял, что он просто зашел и там стоит, пар шел оттуда. Подошел к саням, надел эту лямку, встал на лыжи, обувь в грязи, защелкнул лягушки и потихоньку пошел. Дошел до рюкзака, надел его , привязал сани к нему и безо всякого «челнока» попер. Прошел я тогда не замечая глубины снега и тяжести рюкзака километра два. Бахилы на ботинках обмерзли и штаны в коленях как в шарнирах, разгибать можно. Передохнул, недолго, минут десять, сильно упарился, хотел переобуться, а потом решил, не обморожусь, носки шерстяные, мама вязала, ботники, бахилы. Нормально.  Пошел дальше, не стал снова «челночить». Шел до пяти часов уже сильно смеркалось. В тот день прошел десятку, не меньше. С испуга наверное, на адреналине. Ночью спал как убитый.
Утро следующего дня было пасмурным, потеплело. Я уже подошел вплотную к горам. Река выходила из ущелья. У меня был соблазн выйти пологим еще склоном направо, я по схеме тогда выходил бы напрямую к реке Палане, и через пять километров мог попасть на Паланские горячие источники. Видимо не судьба. Я стал втягиваться в каньон. Прошел по нему километров шесть, сверху нависали лавинные грибки, становилось чет не очень уютно. Уткнулся в снежную стену, каньон справа и слева засыпали две лавины и закрыли проход. Варианта двигаться дальше не было. Не доходя до этой стенки метров пятьдесят я встал, козырька сверху не было. Да и напротив, сверху тоже большого скопления снега не наблюдалось. Остановился. Поставил палатку, сварил ужин. Написал в дневнике, если к утру не завалит, значит, буду жить. Утром проснулся, живой! Нужно принимать решение, что дальше?! С собой был фал, веревка штатная, сорок метров, десятка. Десять мм в диаметре. Распустил веревку. Взял один конец и полез на стенку, из каньона нужно выбираться, на лыжах оттуда не выпрыгнешь. Точно. Минут сорок мне хватило выбраться наверх. Снег валилсяч, да и отвесно без страховки, без скального оборудования, молотка и крючьев, не то. Все равно вылез. Нашел на краю каньона ольху.Привязал к ней фал, по нему спустился вниз, дюльфером, кто знает, тот поймет. Пара карабинов у меня была. Именно на этот вариант действий. А ведь не хотел брать, Паша Кулебин (сейчас в Находке работает в МЧС, готовит спасателей) меня заставил взять, и веревку и карабины. Обвязку я из восьмерки, что сани тащил связал. Резануть ее пришлось. Судьба, у веревок, режут.
Поднес лыжи, рюкзак, сани.  Сначала привязал сани, к концу фала. Вылез наверх, по веревке, это не сложно, и вытянул сани. Потом опять дюльфанул вниз, рюкзак. И  последними были лыжи. Посмотрел на часы, пять часов по полудню, вечер. Весь день ушел на выход из этого каньона. В потемках бежать некуда, остановился на ночлег. Ночью был мороз, ощущалось, но не замерз. Утром встал на лыжи и без челнока потащился налево вверх через перевал, к Карковаячму. Если бы я начал спускаться вправо, вниз, пришел бы на паланские ключи. Меня понемногу стало напрягать одиночество, потом то, я привык к этому, а тогда серьезно, не хватало то ли лишних ушей, то ли ощущения поддержки, пусть даже моральной. За день я спустился к реке орковаям, увидел железную бочку, была на замке, оленеводу вещи и продукты хранили. Это я потом узнал. А тогда у меня чуть голова не закипела, какого хрена в горах, эта бочка на замок закрыта??!!!
В тот день я  дошел до слияния реки Корковаям и река Палана, прошел еще километра три и встал на ночлег возле кедрача. Встал рано, часа в три дня. Уже было видно широкую паланскую долину, но озера я пока не увидел. Разжег костер, сварил ужин, палатку поставил. И видимо от накопленных событий, достаточно нервных, купание, мишак, каньон, постоянный холод, меня так прорвало на «скупую мужскую слезу». Этот концерт нужно было бы посмотреть. Это не была истерика, а так, сопли, жалость к самому себе. Недолго эти сопли шли, минут пятью И потом как камень с души свалился. Стало ровно и спокойно. Лег спать.
Утром рано проснулся, покушал, сварил на примусе. Собрался и двинул. Километров через пять вышел к разливу паланской речки и подошел к озеру. Река и озеро были подо льдом. Полностью, без промоин. Справа, далеко чернело строение. Причем, не одно. Направился по льду к этим строениям. Снега на льду не было, идти было легко. Пуржило и ветерок был с юга. Не холодно. Около пяти градусов мороза. К дому егерскому пришел я затемно, то есть в пятом часу по полудню. Дом был забит, закрыт. Недоступен. А вот балок, рядом, я открыть сумел в нем и затопил печку. Ночевал. Когда повесил сушить спальники, из них ведро воды вытаяло, не меньше. Утром осмотрелся, баньку увидел, затопил, помылся. Нашел журнал и написал письмо Петрову Виктору Никитовичу. Сказал спасибо. Две ночи я там провел и утром следующего дня, отдохнувший, выспавшийся, направился к горловине паланской речки. Ход бы л хорошим, рюкзак стал легче килограммов на пятнадцать, все было Гуд. Незамерзшая горловина заставила меняпройти рядом с правым берегои. Потом разлив, он был подо льдом, я прямо по нему прошел, потом еще одно сужение реки, опять рядом с берегом, река бурлила, не замерзнув. Выдру увидел, она огромного гольца вытащила, меня увидела и в прорубь ушла. Мне не нужно было брать этого гольца, не нужно! Нет же, жадность человеческая неуемна. Взял я этого чужого гольчика, бросил в сани. И пошел дольше. После второго разлива, перед устьем Уйвеема Паланского ряд порогов, причем, достаточно серьезных, при переходе одного из них, лыжа с правой ноги отстегнулась и ушла в прорубь. 
Да, это было совсем не проходной проблемой, это радикально меняло всю схему экспедиции. Я намертво теперь был привязан к реке, вернее идти без лыж по массиву, снега было на паланской стороне чуть не метр, практически никак. Нужно идти только по льду. Вариантов, ноль. Река полностью еще не встала, большие промоины. У берега лед «подопревший», не крепкий, можно провалиться. И еще, я про себя отметил, если сравнивать реку Ивашку, по которой я прошел с одним купанием, а в остальном было почти норма, то купание в реке Палана грозит утоплением. Проблема выросла из ниоткуда.  Пошел по льду. Чем ближе к промоине, тем крепче лед. И вот так, по самому краю добрался я до Старой Паланы. Ночевал на увале, справой стороны, по течению реки. Когда зашел в разливы, это напротив горы Личвеем, то начались наледи. Это было настоящим испытание, на предмет бега по тонкому льду. Когда лед уже трещал и грозил проломиться, выскакивал на берег.  Именно на этом участке пути, в проточке, замерзшей и занесенной снегом, я наткнулся на лыжный след. Это были следы охотничьих лыж, подбитых шкурой, широкие, около 12 см и без желобка. Определил, в какую сторону шел автор этих следов и пошел по ним. Прошел я по этому путику и десятку капканов, решил не останавливаться, и когда пришел к тупичку, это чуть выше, на полтора километра чаячьей скалы, залаяли собаки. На часах было половина двенадцатого ночи. В дощатой «будке» был Анатолий Никитович Петров и его брат, Александр. Анатолий даже паспорт у меня проверил. Славный был мужик, безвредный. Хоть и чудноват, иногда. Посидели, поужинали, Анатолий достал бутылку спирта, выпили маленько, даже развезло. Утром следующего дня Александр довез меня до Крестовки на собачьей упряжке, сани, бензин, продукты и пр. я оставил у Анатолия. От реки я вышел на вездеходку и пришел в Палану морозным днем  седьмого декабря. Зашел в гостиницу. Галина Аралова сидела на месте администратора, она увидела меня, ключи мне положила в окно, со словами, в себя придешь, все оформим. Вот так закончилась эта экспедиция.
Я прилетел домой в Находку, посетил студию, своего товарища консула Фукусимо Масанури. Рассказал ему об этой экспедиции. Потом в Доме культуры моряков собрал товарищей-друзей, и рассказал так же,  как и сейчас. Потом еще в находкинском клубе туристов собрались обсудили, ребята за меня порадовались. Через неделю собрали МКК (маршрутно-квалификационная комиссия), вызвали меня и так отодрали! Хотели звания лишить. Я нарушил все, что можно было нарушить. Тогда это не прощалось. Я сейчас вот думаю, может просто жаба задавила? Бог их знает. Но это ведь было. И потом, я понял, баб и спорт, путать не нужно.