Короткометражные сценарии. Вещь 2

1.





                Черное платье
 
                Сценарий к\к фильма

Оля стояла перед темным, плохо освещенным пустынным двором и боялась в него войти. Она обычно проходила  через него, идя к себе домой, но сегодня ей было страшно.
Ей казалось, что сегодня ее убьют.
Обойти этот двор она не могла – опасность нельзя было откладывать на потом. Иначе она станет слишком  неожиданной и  к ней нельзя будет подготовиться.
Оля ухватилась за случайного прохожего, мужчину средних лет.
- Меня там  готовы убить. 
Мужчина остановился, вгляделся в Олю, всмотрелся во двор, оглянулся. Вечерняя улица была пустынна.Девушка казалась миловидной,на ней было  короткое, черное платье.
- А я что могу?
Оле нужно было удержать мужчину.
- Я не знаю убийцу в  лицо, посмотрите есть ли  там кто-нибудь?
Мужчина замялся, но пошел, быстро вернулся.
- Вроде никого.
Оля ощутила глубокую пустоту  внутри.
- Тогда, наверное, это  вы.
Мужчина опешил.
-  А почему вы решили, что я?
-  Ну, вы пришли сюда в это время и больше никого.
Мужчина встревожился, пристальнее всмотрелся  в Олю.
–  Откуда вы знаете, что вас в это время, месте  должны убить?
-  Мне были знаки.
-  Какие?
Оля задумалась, знаки приходилось воображать на ходу.
-  У меня как-то стало расползаться все белье. Оно не держится на мне.
-  Но сейчас-то держится.
-  Вы не представляете, я вся обмотана веревками.
-  Еще какие знаки?
Оля повертела головой, словно искала  знаки.
- У меня стали пачкаться ноги. Колготки новые и чистые, обувь тоже, но к вечеру ноги всегда грязны.
-  А сейчас?
-  Да, грязные.
Мужчина рассмотрел ноги Оли.
- Но этого недостаточно. Сейчас на улицах не очень чисто.
- Мне больно глазам, мне постоянно больно глазам. Я ношу  солнцезащитные очки, мне их трудно снять, выхожу  гулять только вечером.
-  Это может быть  с глазами что-то.
-  У меня кожа стала невероятно чувствительна, легко сдирается, кровоточит.
На лице мужчины появилось сомнение, он потянулся к  руке Оли.
- Можно?
- Да.
Мужчина потер кожу на руке девушки и та легко начала слезать.
- Удивительно.  Может вам не убийцу искать, а к врачу? Есть разные болезни.
Воображение Оли было  не остановить.
-  Иногда мне кажется, что из меня  лезет  чья-то рука, изо рта.
-  Можно глянуть?
Мужчина приподнялся, стараясь заглянуть в  Олю. Оля уже открыла рот, как мужчину кто-то сзади схватил за горло, начала душить. Мужчина энергично вывернулся, попытался схватить душителя, но тот легко ускользнул и растворился. Оля несколько раз вскрикнула, пока мужчина боролся, металась. После борьбы она   подошла  к  мужчине, прижалась слегка к нему,  взволнованно дышала.
-  Это он на меня хотел напасть, спасибо, что приняли удар на себя.
Мужчина отряхнулся, выглядел победителем.
-  Надеюсь, я все принял на себя?
-  Нет, он придет сюда завтра.
-  А что если, вам завтра сюда не приходить?
-  Знаете, я лучше знаю, где на меня могут напасть. Может быть, вы тоже придете сюда завтра, спасете меня?
Оля  прижалась к мужчине  крепче, тот  был  польщен.
-  Ну, хорошо, я попытаюсь.
-  Но он уже знает вас и не нападет на вас больше.
-  Ну, я буду здесь,  он не нападет  и на вас.
-  Он потом нападет, вы же не пойдете со мной домой?
-  Нет.
-  Надо, чтобы он напал на вас здесь. Возьмите мое платье.
Оля тут же стала снимать с себя платье. Мужчина возражал.
-  А если я не справлюсь?
-  Я вам дам нож. Нам нужно избавиться от убийцы.
Оля протянула мужчине свое платье, следом подала нож, отошла ближе к стене – так ее было почти не видно. Она действительно была обмотана верёвками. На улице было по-прежнему безлюдно. Мужчина неловко снял с себя костюм, надел платье, взял нож, вышел ближе к свету, стал ждать.
Платье было  мало.
- Ногу немного вытяните, изогнитесь.
Оля  подсказывала из темноты, мужчина чувствовал себя неуверенно. Никто не приходил. Оля вышла из тени, подошла к мужчине.
- Знаки меня оставили.
- Так может он не придет?
- Нет, просто он ослаб, но все равно придет.
- Терпите, мы сегодня с ним справимся.
Тут на Олю напал сильный кашель, она стала задыхаться, что-то выплевывать. Кашель отпустил ее. На  асфальте  остались  лежать выплюнутые Олей окурки. Оля хрипела.
- Он уже ушел, но  намусорил.
Мужчина разглядел что-то во дворе.
-  Смотрите,  там кто-то стоит, он не скрывается.
-  Так может, это не он.
-  Давайте спросим у него сигареты.
-  Попробуем.
Оля и мужчина пошли вглубь двора. Мужчина, казалось, не замечал, что он  - в женском платье. Оля пряталась за ним. Они подошли к мужчине, стоявшему во дворе. Он был заметно старше защитника Оли.
- Можно  попросить у вас сигарету?
Пожилой удивился мужчине в платье, усмехнулся, однако, сигареты протянул. Оля выглянула из-за плеча молодого, разглядывая сигареты, прошептала.
- Это он, вы видели? Те же сигареты, что были во мне.
Она в ужасе схватила молодого за платье и потащила его обратно. Пожилой насмешливо качнул  головой, провожая  их  глазами. Оля  не отпускала мужчину, тревожно  заглянула  ему в  глаза.
-  Мне кажется, он меня убил, и я вам теперь просто снюсь.
Мужчина нахмурился.
 - А какие  признаки этого?
Оля показала ему на лужу рядом.
-  Смотрите сейчас лето, а вода замерзла.
Оля шаталась, казалось, она с трудом держится на ногах, она держалась за  платье  мужчины, как за воздух, хрипела.
- Воскресите меня.
- Как?
Оля  судорожно  дергала головой.
-  Надо  убить  мое  платье.
-  Зачем?
-  Это разморозит  лед.
-  Как убить?
Оля  быстро нашла ответ.
-  Надо в него влезь двоим.
Мужчина, словно только сейчас заметил, что он до сих пор в платье. Ему стало противно. Резким движением он разорвал его, стряхнул с себя. Оля охнула.
- Вода разморозилась.
Лужа рядом с ними дрожала и волновалась. Оля  восхитилась.
-  Я поняла свои знаки, меня не хотели убить, мне должна была явиться моя смерть и это – вы. Станьте моим мужем. Так я выживу.
Она охватила мужчину всем, чем могла.
-  Разве за смерть выходят замуж?
-  Только за смерть и выходят, это же спасение. 
-  Но я не чувствую оснований.
Оля жарко шептала.
-  Только я вас могу спасти. Тот, что во дворе  хочет накинуть на вас платье, другое, хуже. Я смогу этому помешать. У меня есть еще лучше, светлое. Вам надо быть со мной, чтобы рядом было бы  хорошее  платье. Это сделает вас вечным. Вы  хотите быть вечным?
Перед мужчиной маячил влажный, ярко накрашенный рот Оли. Он неуверенно кивнул головой.
-  Ну, вот и пойдемте со мной.
Оля решительно взяла под руку мужчину, и они пошли куда-то в одном нижнем белье.На девушке были  веревки.



2.


                Фонарь

                Сценарий к\к фильма


Лиза долго не решалась подойти к кому-либо.
Ночь и зима пугали всех в разной степени.
Беспокойство не отпускало Лизу, ей было трудно остаться наедине со своими ощущениями. Лиза перегородила дорогу случайному прохожему и заговорила, стараясь не отпускать его.
- Я не могу понять – этот фонарь ярче других или тот? Когда я стою там, мне кажется – этот. Когда я к нему подхожу, мне кажется, что ярче тот. Но когда я подхожу к тому, мне снова кажется, что этот. И даже больше того, мне кажется другой, третий ярче их обоих, но к нему я подходить не буду. Понятно и так, что вблизи он не покажется мне ярче.
Лиза взглянула на прохожего, тот, похоже, был слегка пьян, но слушал с интересом.
- Мне хотя бы разобраться с этими двумя – какой ярче?  Зачем мне это? Фонарь производит свет, мне важно выбрать – на какой свет ориентироваться. Я хочу ориентироваться на более яркий.
- Нет, они не могут быть одинаковыми. Например, очевидно, что дома разные, одни тут светлее, другие темнее. И даже это делает свет одного фонаря ярче, чем другой. Только мне не понятно – какой из них какой. Я не могу не подходить к фонарю. Например, мне тот покажется ярче, но если я не подойду к нему, это будет только мое мнение, непроверенное. А мне нужна точность. Надо подойти и убедиться.
Прохожий продолжал слушать, иногда он смотрел на фонари, иногда  на Лизу, было видно, что думать он ни о чем не хотел. Но стоял.
- Возможно, каждый из них ярок вдалеке, а вблизи уже не столь. Так я и хожу между двумя фонарями. Мне нужен свет. Впечатление. Но каждый  фонарь, производя  свет, забирает его тем, каков он сам, фонарь. Какой высоты, из какого материала. Даже не это…Просто тем, что и свет есть, и фонарь есть.
Прохожий обрадовался, наверное, он вспомнил что-то свое. Лиза  вдохновилась.
- И когда  фонарь тоже  есть, он есть определеннее, чем  свет. Поэтому  свет  становится  тускнее. Нет, я не учусь на философском. И  это не философская  проблема. Это больше  физика восприятия. Что  нам важнее – впечатление или условия  возникновения  их?
Прохожий изобразил задумчивость, слабая  улыбка не  сходила с его черт.
Лиза продолжила.
- Мне важно и то, и другое. Но когда я рассматриваю условия, я начинаю погружаться в них. И мне тогда не до впечатлений. Если я останавливаюсь на  впечатлениях, мне не рассмотреть их отдельно от условий, или от моего восприятия, от меня самой. Я не хочу, получая  впечатления, довольствоваться собой. У вас же так же?
Прохожий стоял, как столб. Лизе хотелось его дернуть.
- Важен источник впечатления. Я подхожу к этому источнику, и меня поглощает уже не свет, а конструкция фонаря. Не то, как он сделан. А то, что он сделан не из света. Я подхожу к фонарю и погружаюсь во тьму. Не подойти я не могу. Тогда я останусь сама с собой. Это будет не точно. В мире и так мало сущностей. Мне  важна  сущность  яркости. Или мне  важна  сущность  тьмы? Вы как думаете?
Прохожий  посмотрел  на Лизу  удивленно, словно впервые ее заметил. Лиза поняла, что задавать вопросов не стоит.
- Когда я подхожу к фонарю, мне кажется важной становлюсь я сама. Будто я – свет. Но я же не свет. Меня так не видно. Я не прозрачна. Я смотрю на фонарь, который уже не столь ярок и не вижу света, поскольку он рядом. Мне не видно его объема! Вот что мне  важно! Объем  яркости.  А не сама яркость!
Лизе было важно говорить, но она только сейчас  заметила, что говорит сама с собой. Прохожий – да, слушал ее. Но важнее было то, что он не мешал говорить ей, был почти прозрачен. Лиза почувствовала благодарность ему.
- Я  кажусь себе светом потому, что я тоже объем. И когда я  приближаюсь к  фонарю, я сопоставляюсь с ним, начинаю чувствовать  свой объем, напоминаю себе свет. Мне  нужен больший объем яркости. Значит, тот фонарь, который меньше, тоньше, будет производить больший свет. Встаньте тут.
Лиза вязла прохожего за рукав, подтащила его ближе к фонарю, он не сопротивлялся.
- Этот  фонарь  вместе с вами  обладает  очевидно большим объемом. Значит яркость того ярче. Но если вы встанете к тому, этот будет ярче.
Лизу хватила досада, чистота наблюдения становилась сомнительной.
- Зачем вы здесь появились? Вы помешали моему эксперименту. И знаете….Даже если один из фонарей менее ярок, но если он занимает меньше объема, он ярче. Но не останавливаюсь я сейчас на своем впечатлении?
Лиза с надеждой поглядела на прохожего, тот наблюдал за нею. Лизе захотелось перевести его взгляд с нее, на ее мысли.
-  Если он менее ярок, а мне кажется – более, значит, я не точна, значит, мне  важнее  моя  оценка. Надо быть жестче. Просто отойти и увидеть – вот это ярче. Один из двух. Настроиться на него и пойти дальше. Точнее надо подойти к  выбранному, убедиться и только тогда пойти  дальше. Я сейчас.
Лиза решительно пошла к фонарю неподалеку. Прохожий остался ждать его. Решительными шагами Лиза быстро вернулась.
- Этот  ярче. Я стала  жестче. Мне уже не важен материал фонаря. Вы мне помогли. Вы здесь стоите  и мне уже не важно, из чего сделан фонарь. Я уже  не рассматриваю его. Но вы же не будете стоять здесь все время?
Лизу охватили сомнения. Однако, прохожий был готов остаться здесь надолго.
- А завтра? Завтра вас не будет и мне опять будет не выбрать. А может этот кажется мне ярче сегодня потому, что вы здесь стоите? Мне самой не выбрать. А разденьтесь пожалуйста. Я потом скажу  - зачем. Я подержу вашу одежду. 
Прохожий засмеялся. Он будто ждал этого предложения.
С нервным смехом он стал стягивать с себя одежду, передавать ее Лизе, которая не ожидала столь быстрого исполнения ее желаний.
Но надо было продолжать. Прохожий остался без одежды.
Хорошо, что стояла глубокая ночь и январь выдался мягким, а человек смешливым.
- И ботинки снимите. Постойте под тем фонарем. Без одежды
Заметив недоумение на лице мужчины, Лиза подтолкнула его прочь от этого фонаря – к другому. Прохожий перестал смеяться, выражение обиды проступило на его лице. Передав ботинки Лизе, он пошел туда, куда она его толкала. Его, видимо, грело ожидание окончания этой истории. Мужчина встал под другим фонарем.
Без Лизы ему стало заметно холоднее.
Но она быстро подошла, протянула ему одежду. Мужчина не спешил одеться.
Лиза прониклась к нему  уважением. .
- Ну, все просто. Этот светит ярче. Мне только обидно, что без вас я не справилась. И знаете, я вас теперь ненавижу за это. Вы меня сделали несамостоятельной. Я не могу определить какой фонарь ярче, без вас. Люди не могут друг без друга. Без отражений. Это доказывает, что мы не звезды, а планеты. Светим отраженным. А я хотела быть звездой.
Мужчина продолжал стоять голым, вынуждая к чему-то Лизу.
- Смогла ли я обойтись без вас? Давайте я разденусь и встану там, а вы тут. Кто кому покажется ярче? Потом оденетесь.
Лиза стала быстро раздеваться тут же. Она скинула с себя одежду, оставила ее и пошла обратно, к прежнему фонарю.
Мужчина безразлично наблюдал за нею. Скоро Лиза вернулась.
- Кто показался ярче? Я?
Мужчина кивнул. Лизе это понравилось.
- Значит тот фонарь ярче. Может быть фонарь ярче тот, который  - женщина? Но если мы поменяемся местами – ярче будет этот?
Лиза, заметив, что мужчина не понимает ее, стала  отталкивать его от этого фонаря к другому, к прежнему. Мужчина испуганно побежал к фонарю, вернулся.
- Какой ярче? Тот?
Мужчина кивнул.
Лизу захлестнуло откровение, казалось, она не замечала, что стоит без одежды.
- Значит, фонарь ярче тот, который – первая женщина? Ааааааааааа… Фонарь ярче тот, о котором можно помнить. Я не учла функцию памяти, времени. Внутренний свет.         Длительность восприятия. Личностный фактор.
- Чтобы мы помнили больше о том фонаре, этот надо суметь забыть, взять и не сопоставить, не сравнивать. Ярче тот, который нельзя забыть. Чтобы забыть этот, его надо стереть из памяти.
- Как стереть? Сделать, например, смешным. Извините, но вы смешной. Но это сейчас. Потом может оказаться иначе. Ваша отзывчивость, героизм, извините, участие могут показаться яркими и этот фонарь станет ярче.
Лиза плакала и обнимала мужчину, не замечая избытка своих чувств. Мужчина смущенно улыбался, приобнимая Лизу в ответ.
В запале Лиза не замечала, что она и мужчина – стоят голые.
Под фонарем, в снегу.
- Но это уже будет вне сравнений двух фонарей. В итоге, люди не могут сравнивать физические явления  потому, что люди находятся во времени. И чтоб сравнивать эти фонари мне нужно больше времени, а не больше точности.
Они стояли обнявшись. Лиза с тревогой вгляделась в лицо мужчины. Оно не показалось ей чужим.
-  Время омерзительно своей нефизичностью. Но именно оно позволяет оценивать физическое. Время  лжет. Человек человеку – лгун. Я тут болталась без вас, но это было точнее.
Лиза оттолкнула мужчину, тот безропотно отодвинулся.
- Я поняла! Тот фонарь ярче, который доставляет больше боли! И понятно, что доставляет сейчас больше этот потому, что вы под ним. Оценивать можно только внутренние вещи. Их надо таковыми делать.
- Я вас сделала!
Они стояли друг напротив друга, голые и настороженные.
Только сейчас Лиза заметила, что у прохожего отросла  борода.
Она вспомнила, что совсем  недавно он был гладко  выбрит.
Это наблюдение  не увеличило к нему доверия.
Надо было думать, как достать свою одежду, которая лежала под фонарем.


               


3.



                Шляпка
 
               

                Сценарий к\к фильма



Наташа и Катя примеряют в примерочной шляпки. Наташа повыше Кати, Катя плотнее, девушка немногим больше 20 лет.
Катя вертит небольшую шляпку на себе, сомневается.
Катя, -  Как тебе кажется – мне идет эта шляпка?
Наташа всматривается.
-  Вроде не очень, приземляет.
Наташа забирает у Кати шляпку, надевает на себя, смотрит в зеркало.
Наташа, - А мне?
-  Тебя как-то кособочит.
Наташа недовольна грубостью  Кати, делает обиженное лицо. Катя выходит и приносит еще три  шляпки, меряет оду из них.
Катя, -  А вот эта мне идет?
Наташа старается быть беспристрастной.
-  Делает легкомысленной.
Она опять забирает шляпку у Кати, примеривает себе.
- А мне?
Катя  хмура.
- Уносит  как-то.
Катя  надевает вторую шляпку, она  устала от выбора.
- А вот эта?
Наташа безапелляционна.
- Брутальна.
Катя не ждет, когда Наташа заберет у нее шляпку, протягивает ей ее сама.
- Примерь себе.
Наташа торопится, поправляет шляпку на Наташе.
- Хорошо на тебя села. Как влитая.
Наташа неуверенна.
- Мне кажется, она делает меня неподвижной.
- Нет, просто платье надо покороче, вот так.
- Как-то уносит куда-то. Я другую примерю.
Наташа берет шляпку, которую Катя еще не мерила.
- Как мне?
- Эта? Делает какой-то  неловкой.
-  Предыдущая была лучше?
-  Да.
- Тогда я ее возьму?
- Бери.
Наташа слегка смущена.
- Неудобно. Ты же себе хотела купить.
Катя утомлена, ей хочется  уйти отсюда  поскорее.
- Главное, хоть что-то выбрали.
Наташа с Катей идут по улице. Кате неприятно, что она потратила столько времени и ничего не купила. Наташа напряжена. На ней – новая шляпка.
Наташа, - Катя, мне неудобно, я в шляпке – ты нет. Давай я тоже пока сниму.
Катя резко останавливается. Смотрит на Наташу, принимает решение.
- Ладно, давай вернемся, чтобы тебе было удобнее.
Девушки снова в примерочной. Наташа старается вести себя сдержанней. Катя примеривает очередную шляпку.
Катя, - Вот эта подойдет?
Наташа  честна.
- Вроде полнит немного.
- Да, широковата. А эта?
- Не легкомысленно?
- Ну, может быть. Эта?
- Лицо не закрывает?
-  Мне нравится.
Наташа подхватывает.
- Ну да, психологическая подоплека важна.
Катя довольна тем, что подруга одобрила ее выбор.
Девушки идут по улице, на обеих – шляпки. Каждая осторожно посматривает на другую.
Катя, -  Мне кажется твоя шляпка утонченнее.
Наташа, - Давай вернемся.
В интонациях Наташа слышны истеричные нотки. Кате это нравится.
Девушки снова в примерочной, меряет опять Катя.
Катя. - Вот эта?
Наташа резка, неподобострастна.
Наташа, - Эта какая-то избыточная. Смотри сама.
Катя, - Я ее возьму, наверное. Попробую.
Девушки снова идут вместе. Катя довольна своим выбором, ей хочется подбодрить подругу.
Катя, - Ты молодец. Другая бы отделалась, а ты честно говорила.
Наташе нерадостно.
Наташа, - Ну, я же хочу, чтобы тебе хорошо было.
Катя ревностно поглядывает на Наташу.
Катя, -  Мне будет лучше, если ты снимаешь твою шляпку.
Наташа поражена.
- Почему?
- Я ее считаю лучше.
Девушки продолжают идти, Наташа быстро сняла свою шляпку, держит ее в руках, подавленна.
Наташа, -  Нам тогда лучше не встречаться, когда я в этой?
-  Может, я привыкну.
Наташе не хочется подчиняться Кате.
Наташа, - Давай еще раз попробуем.
Наташа снова надевает свою шляпку. Катя идет рядом с ней, смотрит недовольно.
Катя, - Да лучше не встречаться.
- Мне снять?
- Да. А моя тебя не раздражает?
- Да тоже как-то.
- Тоже  кажется   лучше?
- Мне кажется, она тебе не совсем идет.
Катя снимает свою шляпку. Девушки идут дальше без шляпок, держат их в руках. Наташа мнется.
Наташа, -  Можно я надену?
- Давай.
- И ты надень.
Катя возвращает шляпку себе на голову. Ей не посмотреть – насколько хорошо смотрится шляпка.
Катя, - Нормально так?
- Вроде ничего. А я тебе?
- Мне не очень. Сними.
Наташа почти срывает с себя шляпку, ей хочется плакать. Катя чувствует, что обидела подругу.
Наташа, -  Мы ссоримся?
- Мы разные.
- Ты считаешь меня  лучше?
- Я считаю себя лучше.
- Но ты говорила, что моя шляпка лучше.
- Поэтому я считаю себя лучше потому, что мне шляпки, видимо, не идут.
- Ага
Кате хочется загладить свое вина за резкость и она на ходу целует Наташу в щеку.
- Спасибо. Но шляпку я уже не надену.
Наташа по-прежнему держит шляпку в руках. Кате хочется подбодрить Наташу.
Катя, -  Тебе так лучше.
- Дай свою.
Удивленная Катя протягивает Наташе свою шляпку и та ее надевает. Лицо Наташи светлеет. У нее теперь две шляпки – одна на голове, другая в руках.
Наташа, -  А мою, что не попросишь? Не нравится?
- Ну, она же тебе не нравится. Мне тоже наверное не понравится.
- А ты надень.
- Ну, если ты просишь.
Катя осторожно  берет шляпку из рук Наташи, надевает. Девушки идут дальше. Наташа поглядывает на Катю.
Наташа,  -  Как тебе?
- Что-то не очень
- А по-моему -  ничего.
- Я буду носить ее, только когда мы будем встречаться.
- Хорошо. А я  твою  - все  время.
Кате неприятна эта рокировка и внезапная воодушевленность Наташи. Катя смотрит на Наташу с ревностью. Девушки продолжают идти.
Катя, -  Я хочу, чтобы ты поплакала. Пожалела меня.
- За  что?
- Я неудачница.
Наташа вздыхает, снимает  с себя шляпку, протягивает Кате.
- Ладно, бери свою шляпку.
- Возьми свою.
Девушки снова – в своих шляпках. Наташу  уже не радует ее шляпка..
Наташа, - Слушай, возьми себе  и вторую шляпку.
Наташа снимает шляпку, протягивает ее Кате.
- О, спасибо. Ты даришь?
- Дарю.
- Можно я тебя еще раз поцелую?
Катя в порыве еще раз целует Наташу. Они идут – у Кати две шляпки – на голове и в руках. Наташа идет с непокрытой головой. Ей грустно. Катя бодра.
Наташа, -  Целуй еще.
Катя удивлена просьбой подруги, ее резким тоном, но целует ее снова. Наташе становится легче. Девушки продолжаю идти, словно они куда-то торопятся. Катю начинает забавлять происходящее.
Катя, -  Это здорово, что мы так понимаем  друг друга.
Наташа довольно кивает.



4.



                Носки
 
                Сценарий к\к фильма


Андрей долго блуждал по комнате, затем  сердито  спросил  Инну.
- Ты недавно пылесосила. Где мои носки?
Инна вздрогнула, отложила пылесос, в котором что-то разболталось и было непонятно – что.
- Я их не видела.
Андрей сделал еще несколько шагов, вернулся.
- Нет. Но они не могли запропаститься. Ты их выкинула.
- Не выкидывала.
- Ты их вообще видела?
- Не видела.
Инна ушла в глубокую несознанку и Андрей решил действовать по-иному.
- Хорошо. Ты видишь мои ноги?
- Вижу.
- Вот на них были мои носки.
- А где ж они сейчас?
Андрей вскипел.
- Дура? Я их снял, вот с этих ног. Если у меня есть ноги, значит  есть носки. Или ты хочешь сказать, что их не было?
-  Наверное, если есть ноги, значит и должны быть носки. А где они?
-  Вот и я спрашиваю – где они?
-  И я спрашиваю – где?
-  Ты издеваешься надо мной?
-  Нет. Давай я помогу их искать.
Инна отложила пылесос, стала подниматься. Андрей воспрял.
- Вот это – другое дело. Ты пылесосила?
- Да.
- Ты выбрасывала пыль из пылесоса?
- Да.
- Носков не видела?
- Нет.
-  Может они скомкались там, и ты их не заметила. Такое может  быть?
-  Может. Мммм…
Инна смотрела на голые ноги Андрея.
-  Скомканные носки это – некрасиво. А твои ноги – красивые. Они вряд ли были твоими, если скомкались.
- Идиотка? Я натягиваю носки на свои ноги и они не скамкиваются. Без ног они скамкиваются. У тебя не так?
- Твои ноги красивее.
Андрей был польщен.
-  Да? Спасибо.  Теперь ты понимаешь, что я не могу без носков?
-  А у тебя другие есть.
-  Это дело принципа. Если я теряю одни носки, забываю их, бросаю, я могу потерять и другие. И потом у меня совсем не будет носков.
- Но нельзя так привязываться к вещам.
- Я не к вещам привязываюсь, я привязан к себе.
Инна села на диван, загрустила.
- А я думала  - ко мне.
Андрей задумался.
- Чтобы привязаться к тебе, мне надо привязаться к себе.
Инна подхватила
- А для этого найти твои носки.
Андрей подозрительно поглядел на Инну – не смеется ли?
 - Ты не понимаешь, как точно ты сейчас сказала. Но ты издеваешься.
-  Нет. Давай я все же  помогу найти твои носки.
-  Как?
Инна огляделась.
-  Есть метод случайного поиска.
-  Какой?
-  Важно задать случайный алгоритм. Смотри.
Инна резко вскочила с дивана, побежала по комнате, упала и покатилась уже по полу, остановилась, открыла глаза. Андрей хмыкнул.
-  Да, это было интересно. Но какое это отношение имеет к носкам?
-  Я пыталась сбить привычный ракурс. Это помогает, свежесть взгляда.
-  Ты мне так предлагаешь?
-  Попробуй.
-  Ты все больше убеждаешь меня в том, что ты выкинула мои носки.
-  Чем убеждаю?
Инна продолжала лежать на полу.
-  Своим поведением.
-  Хорошо. Твой метод поиска?
У Андрея уже был готов ответ.
- Тоже спонтанный. Но волевой. Я хочу, чтобы носки оказались у меня на ногах.
Инна с ожиданиям смотрела на него. Андрей закрыл глаза, несколько раз подпрыгнул и тоже повалился на пол, поднял ноги вверх, открыл глаза и тут же  разочаровался.
- Нет.
Инна отозвалась эхом.
-  Нет.
Она подползла к Андрея и участливо спросила его.
-  Извини. Может это не твои ноги?
-  Не понял. 
-  Ну, твои носки поняли, что ноги как-то поменялись и спрятались.
Андрей поразился идиотизму Инны, но решил продолжить разговор.
-  Ну и?
-  Надо, чтобы носки убедились, что ноги – твои.
-  Как?
-  Ну, документы какие-нибудь.
Андрей не мог больше сдерживаться, он резко поднялся.
- Ты рехнулась?
Инна испуганно потянулась за ним, затараторила.
- Главное, чтоб ты сам убедился, что ноги – не изменились. Ты точно знаешь, что они  - твои, но они могут выглядеть иначе. Поэтому они не узнают носки, носки не узнают их. У тебя есть какой-нибудь слепок?
Андрей потерянно повернулся к Инне.
- Ботинки. Подойдут?
- Ботинки это не слепок, не документ. Они – тоже вещь, свидетели. Это не очень точно.
-  А что тогда?
-  Ты их как называешь?
-  Что?
 - Свои ноги.
-  Никак.
Инна пожала плечами. Для нее все встало на свои места.
- Ну, вот. Сначала у тебя ноги без имени, а потом, конечно, ты не можешь найти свои носки.
-  А ты свои называешь?
-  Но они у меня не такие красивые.
-  Мне все кажется, ты меня троллишь. Но ладно. Имя? Алла.
Инна поднялась с пола, ей стало неуютно.
– Оооооо. А почему женское?
Андрей слегка засмущался.
- Ну, во-первых, красивое, во-вторых,  люблю парадоксы, в третьих – им будет, куда тянуться, желать еще большего совершенства.
Инна коварно наклонила голову.
- А почему  две ноги  - а имя одно?
Андрей быстро нашелся.
- Чтоб они были вместе.
Инна махнула от безнадежности рукой, пошла в другую комнату.
-   Аааааа. Ну, ищи теперь носки. С Аллой.
Андрей почувствовал себя оставленным, критично осмотрел свои ноги, поднялся..
- Мда. Ощущения необычные. Как-то даже неуютно, что Алла голая.
Он подошел к кровати, стал заправлять ее. Из одеяла вывалились носки.
- Да, вот же они. А почему  в постели?
Инна вернулась из комнаты. Она уже потеряла интерес к проблемам мужа.
 - Значит, им было там уютно. Однако, заметь - имя помогло.
-  Имя? Ну, может быть. Как я их не заметил?
Андрея стал одеваться. Инна заволновалась.
-  Имя-то оставишь?
-  А ты не завидуешь мне?
-  Чему?
-  Тому, что носки нашел. Тому, что ноги назвал. Тому, что я не один теперь, а с Аллой.
Инна старалась выглядеть небрежной.
- Это всего лишь имя. Ног. Двух.
Андрей уже оделся и чему-то радовался.
- Не важно. Важно, что теперь есть кому обо мне позаботиться.
-  Кому? Алле?
Андрей уже выходил.
- Ревнуешь? Алла – на самом деле, всего лишь имя. Ног. А  заботятся  будут обо мне теперь мои носки. А не я о них. 
Инна была ошарашена.
-  Ты о чем?
-  Я о том, что сегодня я стал увереннее в себе.
Андрей ушел. Инна  отошла  от  дверей, повертела головой. Ей было непонятно, за что взяться сейчас дома.



5.



                Рыбки

                Сценарий к\к фильма


Даша и Лиза, девочки лет 10,  разговаривают по телефону.
Даша,  -  Давай заведем  рыбок.
Лиза, -   Давай. Но сначала надо завести аквариум.
Даша, -   Это долго. Давай сначала заведем их в банке. Большой.
Лиза, -   А им не будет тесно?
Даша, -   Это для начала, а потом мы найдем аквариум.
Лиза, -   У кого будет стоять банка?
Даша, -   Давай  будет у тебя, и у меня. Я понесу тебе банку и поставлю ее  у тебя.
Лиза, -   Так у меня есть банка.
Даша, - А ты свою понесешь и поставишь у меня.
Лиза,  -  Зачем носить банки?
Даша, - Это такое будет течение.  А потом, у кого рыбкам будет лучше, у того и будет большой аквариум.
Лиза неуверенно, -   Хорошо.
Даша бежит по улице, наталкивается на бегущую ей навстречу Лизу.
-   Я разбила свою банку.
Лиза поражена, -   И я разбила свою банку.
Девочки удивлены, смотрят друг  на друга недоверчиво..
 Лиза, - Что делать  будем?
Даша, -  Давай соберем осколки.
Лиза,-  Зачем?
Даша, -  У нас тогда будет одна банка. Пусть разбитая. Но общая.
Лиза, -   У нас будут осколки.
Даша, -   Мы их сложим и сможем представить  нашу банку. Какая она.
Лиза, -  А если  мы порежемся?
Даша, - Представь, что мы уже порезались. Тогда будет не страшно.
Лиза слегка ошеломлена,- Хорошо. Где встречаемся?
Даша, -   Давай я побегу с тобой и мы принесем твои осколки к моей банке.
Лиза охотно соглашается. Девочки убегают.
Лиза и Даша идут осторожно, в руках каждой  -  горка осколков. Они  высыпают  их возле других  осколков. Видимо, здесь уронила свою банку Даша. Девочки присаживаются.
Лиза, -  И как мы их сложим?
Даша, -  Давай сначала разложим  их на земле.
Лиза, -   Земля это грязно.
Даша смотрит на Лизу укоризненно, - Лиза, земля это  везде.
Лиза, - Везде. Но при чем здесь наша банка?
Даша, - Ну, наша банка тоже может быть везде.
Лиза молча начинает раскладывать осколки, Даша тоже раскладывает их. Девочки  недовольны друг другом.
Лиза тревожно всматривается  в осколки, - А это твои осколки или мои?
Даша злится, сгребает  осколки в кучу, разделяет ее надвое – Давай ты поносишь эти осколки, а  я  - эти. Пусть каждая попробует вспомнить свою банку. 
Лиза, поджав губы, осторожно берет двумя руками осколки, поднимает их, идет. Даша тоже берет осколки, идет вслед за Лизой. Лиза останавливается.
Лиза, - Ты почему идешь за мной?
Даша, - Я не за тобой, я  - сама по себе.
Лиза, - Я же вижу, что ты за мной!
Девочки стоят друг напротив друга, обозлены. Даша отворачивается, идет в другую сторону. Лиза насмешливо смотрит за ней. Даша резко оборачивается, хочет сказать что-то колкое. Начинает идти дождь. Это  успокаивает Дашу.
Даша радостно, - Дождик пошел. Это наши банки нас вспомнили!
Лиза  оглядывается, говорит недоверчиво, - Да, вспомнили.
Даша роняет свои осколки, примирительно подходит к Лизе, спрашивает с нарочитой наивностью,  -  Как же сделать так, чтобы они не разбивались?
Лиза задумывается, - Мы можем набрать в рот дождик и они больше не будут разбиваться.
Даша закусывает досадливо губу, возмущенно выкрикивает - А дождик не грязный?
Лиза улыбается, - Дождик чистый.
Даша, - Ты сама набирай в рот воду, я не буду!
Лиза пожимает плечами, - Я думала мы вместе…
Лиза высыпает осколки банки, отворачивается, уходит. Даша остается одна. Она смотрит на капли дождя, тянется к ним, глотает их, подпрыгивая. Лиза идет по улице, ловит капли дождя, слизывает их с лица, останавливается, возвращается обратно.
Лиза осторожно заглядывает сквозь арку во двор, где Даша ловит дождь, бросается прочь.
Лиза улыбается мстительно, - Это я не буду набирать, а ты будешь.
Лиза уходит.




6.


                Столб


                Сценарий к/ фильма

За моим окном стоит фонарь. Он светит по ночам в окно, но где он стоит,  я не вижу. Я не вижу столба.
Когда я выхожу - уже день и все наоборот. Я вижу столб, но не вижу света фонаря.
Мне бы хотелось придвинуть фонарь ближе  к окну, чтобы я видел столб в своем окне.
Мне невыносимо видеть свет фонаря в своем доме по вечерам.
И дом невыносим.
Столб в окне сделал бы мой дом не столь нависающим надо мной.
Столб в окне стал бы некоторой трещиной, которая завелась бы в моем доме.
Она бы завелась и покрыла собой стены, мебель, расползлась бы по полу.
Это сделало бы меня менее одиноким.
У меня бы появилась трещина.
Я бы стал собирать ее признаки - тени, неровности, складки.
Столб в окне поменял бы природу света фонаря у меня дома.
Он бы сделал так, что в нем бы оказалось больше света, чем в свете потому, что столб явен.
Утром бы, выходя из дома, я бы не чувствовал дневного  света.
Я бы был столбом.
Потом, приходя домой, я бы оставался столбом.
Когда на столбе за окном включался фонарь, я бы чувствовал, что нас двое - я и столб.
Жизнь бы стала ярче, ведь между нами были бы отношения, между мною и столбом.
Этими  отношениями было бы мое тело, которое вполне похоже на свет - белое и  мягкое.
Мне бы было стыдно перед столбом потому, что на мне нет фонаря, я не несу свет.
Столб бы начинал меня мучать, маяча за окном, пытать сомнением во мне.
Почему вместо меня лужа моего тела?
Единственное за что я  бы цеплялся - была моя одежда, мой футляр и моя поддержка.
Одежда жила бы своей жизнью и мой дом наполнялся бы ее шуршанием, шевелением, трением тряпок друг о друга.
Я бы увидел, что мир поделен между мягким и твердым.
Я бы видел себя мягким и видел бы, что твердое смотрит на меня и хочет быть мною.
Я бы приходил домой и надевал на себя разную одежду, покупал бы ее и надевал, становясь фонарем.
Однако, когда ты фонарь, тебе столб не нужен, он оскорбляет тебя, сообщая тебе, что ты недостаточно  высок.
Ты можешь начать бегать по утрам, но что толку бегать? Это не поможет подняться.
Возможно  бег  поможет оторваться от столба и когда ты будет приходить домой, ты увидишь себя  более  приподнятым.
Ты увидишь себя не просто светом, а светящимся.
Светящемуся  столб точно  не нужен.
Ну, если только как рисунок на его ткани.
Много дней, много столбов - обильный рисунок, почти частокол.
А столб голый, чтобы ты одел его в свет.
Трещину в доме в свет не одеть.
Трещина будет длить твои одежды, делать их множеством.
Ты станешь заполнять эти множества своим частоколом и столб тоже станет одевать тебя собой.
Вы будете взаимодействовать до тех пор, пока твой свет не станет трещиной.
У тебя будет две трещины - темная - у тебя дома и светлая - во вне.
Светлая будет разъедать столб изнутри, а темная складывать твой дом так, чтобы он стал столбом.
Надо ли говорить, что вскоре твой дом и столб поменяются местами?
Когда твой дом и столб поменяются местами, ты перестанешь нуждаться в столбе за окном.
Тогда ты поймешь, почему столб не стоит прямо  за твоим окном, стоит чуть поодаль.
Он ушел дальше.



7.


             
                Луна
               

                Сценарий к\к фильма
            

Ночь. Катя сидит на кухне, смотрит в окно, говорит сама с собой, смотрит в окно, куда-то наверх. У Кати большая грудь. На Кате лифчик.
- Луна одна совсем.  Поэтому движется. Она крутится и встречается сама с собой. Она завтра будет примерно там же, где была сегодня, но увеличится.
-  Я не хочу, чтобы она увеличивалась. Увеличиваясь, она уменьшается потому, что крутится, потому, что не может замереть, вращаясь, она натирает какую-то дыру. И я в нее проваливаюсь.
-   Черт, зуб болит….зараза. Разве луна не замечает, что проваливается каждую ночь куда-то? Тоска  какая.  Замерла бы она, застыла. Почему их не две? Если бы их было бы две – я бы не беспокоилась. Они бы уравновешивали бы друг друга – одна и другая.
-  если бы они уравновешивали друг друга, я бы чувствовала себя бы в космосе – не на земле, чувствовала себя бы совершеннее.
-   Но их не две. Она одна. Почему же мне кажется, что их две? Наверное,  вчера и сегодня
сливаются в одно для меня. Почему сливаются? Может, я незаметно двигаюсь за луной? Но даже если я двигаюсь, больше меня от этого не становится. Надо остановиться и найти вторую луну.
- Найти вторую страшно – вдруг она окажется не похожей на первую. Луны должны быть похожи. Они должны повторять друг друга. Как это сделать? Надо что-то повторять.
-  Зуб не проходит. Тоже куда-то его тянет и ноет он. Солнце кажется более неподвижным, но я люблю луну, я люблю покой. Но даже покой беспокоен, когда время не остановлено, когда инерция не побеждена.
-   Кажется, стоит мне сесть на зуб, и он перестанет болеть. Интересно, были ли на луне люди?  Я думаю – не были. Если бы они были, мне бы не было так одиноко.
-  А если – были? Значит, они увидели – луна большая, а человек мал. Они нарушили масштаб, они сделали луну –  огромным местом с пылью. Но она не такая, она светится, света ее они не увидели.
-   Нельзя пускать людей на луну, пусть висит над головой. Людей не было, а ракеты были. Они никуда не садились, летали просто. Летать, это так…. Прозрачно. Душно что-то.
-   Они летали и видели луну близко, каждую пору ее видели в упор. Это потому, что у них были только глаза. Если бы они нашли себе стекла, они бы видели сначала стекла. Поры в стеклах легче забыть.
Катя озирается и снимает лифчик, протирает им стекло окна, всматривается в черное окно.
-   Кажется, когда луна сходит со своего места – над моей головой появляется дыра. Хоть бы какой-нибудь астероид толкнул ее обратно. Зуб не перестает  болеть, ноет. Хочется его чем-то тронуть, чтобы боль не казалась такой огромной.
Катя уходит, возвращается с чайной ложкой, открывает широко рот, осторожно пробует зуб, ноет, приседает.
- Ооооооо… Да, вот этот. Но зато стало понятнее. Коснуться боли – как на луну высадиться, почти отразиться в ее поверхности. Но нужной тяжести нет.
-     На луне сила тяжести меньше. Поэтому она и светится. Правда, земля тоже светится. Но не таким белым светом. Может быть, это легкость луны так  вращает луну?  Наверное. Легкость вращает. Зуб перестал болеть.
Катя удивлена, широко открывает рот, верит головой – убеждается, что зуб не болит больше.
- Отсутствие боли после боли  создает ощущение невесомости, неуловимости. Но этому ощущению опасно доверяться,  можно разбиться о внезапность повторения боли. Это ощущение – как внезапное приземление на луну – без груза и расчета. Мне нужно приземление с расчетом. Он и будет грузом.
-    Получается, что луна и легкость – одно и то же? Земля тоже вращается, она тяжелее и вращается не так быстро. Самое тяжелое солнце – оно неподвижно. Но луна – притягивает – не только вращается. Возможно, легкость луны и есть ее двойственность? Какая разница, что ее уносит – если она легкая?
-   Вращение это – мелко. Легкость это прозрачность. Но зачем она нужна, если все равно остаешься один. Тебя носит, и ты все больше истираешься – пропадаешь. Холодно как-то от этого.
-  А потом космонавты найдут стекло и увидят одну большую пору. Это будет стекло, в которое ничего не видно. Это, как если встать на зеркало и искать свое отражение вверху. Так можно стать лунной змеей – невидимой и серебряной. Но следы оставлять нельзя, в них входит время.
Катя одевает лифчик. 
-  Легкость это – множественность? Если легкость -  множественность, то -  луны две. Но множественность – не двойственность. Где взять две? Без двух я не успокоюсь. Множественность это – пустотность. Две луны тоже должны быть набиты пустотой и тогда их можно будет увидеть, если опустошить.
-  Опустошение это – отражение. Если я найду, в чем отразить луну – я ее опустошу и появится вторая.
Катя уходит, возвращается с ножницами, щелкает ими перед стеклом.
- Бессмысленное занятие лучше всего обнаруживает множественность пустотности,  помогает найти твердость. Бессмысленность опустошает и делает меня тверже. Бессмысленная и твердая, я становлюсь телом луны без его отражения. Или нелетающим телом луны.
Катя садится.
-   Зуб опять заболел. Тонкая такая боль. Словно луч. Может ли боль быть светом? И если это свет – откуда он? Возможно, он из двойственности, которая невидимо столкнулась с собой. Двойственности тесно, она вырывается наружу – получается боль. Боль – настоящая луна, но она невидима. Душно  как-то.
Катя снимает лифчик.
- Боль это разделенность, разрыв, который нечем заполнить. Если бы луна была настоящая – она заполнила бы этот разрыв, если бы она  не исчезала.
- Однако, луна исчезает двояко – она уходит со своего места и тает одновременно. Она, как камень, который никчемен и тяжел. Она, как камень, а я – его поверхность, его пыль, которая светится. Я свечусь потому, что вижу себя. Но я не лечу.
 - Как мне оторваться от себя? Надо увидеть себя вторую – стать настоящей луной. Подняться над собой. Но как? Стать прозрачнее?
Катя задумывается.
 -  Боль это разлом. Чтобы подняться,  нужна разогнанная сила тяжести.  Может ли боль разогнать силу тяжести? Боль – тоже  сила тяжести. Если они разойдутся, они  разгоняться.
-  Как это луну не разрывает? Она сегодня почти, что там же, где вчера. Но она сегодня, это – не она вчера. Это неотражающаяся  двойственность. Боль поможет разделить эту двойственность, сделать ее отражающейся.
Катя встает, уходит,  возвращается с ниткой. Широко раскрывает рот. Привязывает нитку к зубу, другой конец нитки она привязывает к ручке окна, резко приседает, вскрикивает, хватается за рот, вынимает зуб, морщится, воодушевляется.
Катя смотрит в черное окно  с вызовом.
 - Зуб вырвала! Поднялась! Теперь я  - луна! 



8.


                Зонт

                Сценарий к\к фильма


Вера входит  растрепанная, взвинченная, чуть влажная. Недовольно и быстро глядит  на Игоря. Тот  вытирает   люстру  под потолком и наскочить на него сходу не получается. Вера мнется, выпаливает.
– Я там оставила зонтик на улице, сходи возьми.
Игорь еще не оценил меру катастрофы –   чуть  отвлекается  от  своего занятия.
- А ты чего не взяла?
- Он мокрый.
Игорь останавливается, медленно слезает  со стула. Вера стоит воинственно.
- Синий?
Вера молчит. Игорь ухмыляется, пожимает  плечами и неторопливо выходит. Вскоре он  возвращается.
- Там нет зонтика.
Вера мечется,  топает ногой.
- Ты плохо искал. Хотя, его, возможно, уже взяли. Пока уговариваешь тебя – все пропадет.
Игорь насупился.
- Но оставила же его ты.
Вера  быстро ходит по комнате. Она словно ищет  себе другую комнату.
- Я не думала, что так долго придется тебя уговаривать.
- Я быстро пошел.
Игорь   продолжает  вытирать лампу.
- Значит, кто-то еще быстрее пошел.
- Но я не на соревнованиях  в  беге за  оставленными  зонтиками.
Вера  зло щурится  на него.
- Ты просто не человек.
Игорь опешил.
- А кто я?
- Потеря.
Вера выдыхает  это слово с облегчением. Игорь растерянно слезает со стула,  начинает закипать.
- Зонтик потеряла ты, а потеря – я?
Вера не смотрит  на него.
- Я слишком  понадеялась  на  тебя. Я, возможно, хотела увидеть –  кто мой герой. А теперь мой герой неизвестен. Наверное, он ушел по крышам? Как я завтра пойду без зонтика?
Она выглядывает  в окно, словно там -  ответ на этот вопрос. Игорь пожимает  плечами.
- Возьмешь мой.
- Это унизительно.
Вера  снова  оборачивается  к нему, презрение не сходит с ее лица.
- Почему?
- У меня есть свой.
Игорь заходится, ему тоже хочется  презирать  жену.
- Был.
- Нет, он есть, но он унесен.
Вера вздыхает  глубоко, мысль о жизни за пределами этой комнаты вдохновляет ее. Игорь обходит  вокруг нее, ищет  повод обидеть.
- Я не буду бегать по крышам за ним.
- Вот я и говорю – унизительно.
Они стоят рядом – муж и жена и не видят друг друга.
     -      Мне кажется – ты не зонтик потеряла, ты себя где-то оставила.
- Это ты меня оставил.
Голос Веры звучит  загробно. Игорю хочется  ее ударить. Он сжимает тряпку, из нее течет грязная  вода.
- Ты ничего не путаешь?
Вера вздрагивает  от брызг, моргает. В наступившей тишине слышится   громкий стук капель. Вера  глядит  вверх, с потолка капает.
- Мне кажется, ты путаешь. Ну, вот, я так и знала – у неудачника все наперекосяк. Крыша  течет!
Игорь бешено взвивается.
- Я-то тут при чем!
- Ты всегда  ни при чем! Но крыша   течет  у  тебя.
Игорь   двигает  стул к протечке.
- Это, наверное, твой  герой  с твоим  зонтиком  кровлю  повредил!
Он  затыкает  протечку тряпкой, словно надеется стереть ее.
- Ты – сплошная беспомощность!
- Да, течет.
Игорь спускается, быстро  идет  за ведром. Капли закапали звонче.
- Надо вызвать аварийку.
Вера кусает губы, ей по-прежнему  душно.
- Никакой поэзии! Ты меня просто не уважаешь.
Игорь вытирает  воду вокруг ведра.
- Скажи, пожалуйста, причем здесь протечка и ты?
Вера снимет туфли, вытирает мокрые ступни о пол.
- А  при  чем  здесь зонтик и я?
Игорь поднимается.
- Да и при чем здесь зонтик  и ты?
Вера снимает туфли, подходит  к Игорю босиком, так она чувствует  себя уверенней.
- А зачем  здесь  ты?
Игорь видит, что край ее  юбки  надорван, удивляется, подходит  к ней, пробует примириться, ласково стукается  в нее лбом.
- Ладно. Давай успокоимся – я не случайно здесь.
Вера тоже замечает  рваный край юбки, прячет  его в складках.
- Да, не случайно, но ты утратил алгоритм своего присутствия. Я попыталась тебе помочь, но ты этого не понял.
Игорь проводит  по жене рукой, словно пробует – настоящая  ли.
- Я не понял, что  это предложение алгоритма.
Вера смотрит  на него нездешне, как на инопланетянина.
- Что делать теперь будем?
Игорь  злится  опять.
- Может, я пойду по крышам?
- Ты же, надеюсь, понимаешь, что дело не в крышах?
- А в чем?
Вера вскакивает, чуть не опрокидывает Игоря, бежит подальше -  туда, где недавно он мыл лампу, кричит, подняв руки.
- В  непредсказуемости!
Игорь теряется, не находит себе места, выскакивает в прихожую, возвращается со своим зонтиком, рвет его в клочья, успокаивается, он растерян.
- Вот так, непредсказуемо?
- В этом что-то есть.
Вера  обходит  комнату, словно впервые видит ее, вскидывает голову. Она довольна.
- Видишь, и вода течь перестала.
Игорь понуро  садится в кресло, он измотан.
- Это дождь наверное перестал.
Вера подходит  к нему, гладит его по голове.
- Нет, это ты остановил течь своей волей.
Ей вдруг становится неприятно гладить мужа, она одергивает руку, оглядывается, словно ищет поддержки, находит ее,  подходит к ведру, в которую натекло уже немного.
- А  выпей эту воду.
Игорь встает, его мутит.
- Зачем?
Вере  делается плохо.
- Опять ты за свое?
Игорь подходит к ней. С мукой всматривается в жену, видит, как сквозь мокрое платье просвечивается  лиф.
- Это тоже алгоритм?
Вере неприятен  его взгляд, она отходит.
- Все тебе  - говорить!
Игорь глядит в ведро, словно видит там продолжение Веры, берет его, подносит его ко рту.
- Знал бы, ведро почище бы взял.
Вера с восторгом смотрит, как Игорь пьет, проскальзывает к нему, обнимает.
- Оооооооо…какой ты молодец.….какой ты молодец….ммммм.
Вера запускает руку ему в штаны. Игорь ставит ведро, удивленно глядит на  льнущую к нему  Веру.
- А как же твой другой герой?
Вера жарко шепчет, активно двигает рукой.
- Он улетучился.
Игорь отстраняется, глядит через плечо Веры в окно, говорит громко, как для глухого.
- А по-моему, я его вижу на крыше – вот он.
Вера недовольно  ежится.
- Какой ты болтливый. Где? Это, наверное, просто какой-то левый мужик.
Игорь  насмешливо  глядит  на  Веру.
- А мне кажется, он на тебя смотрит.
Вера зло оборачивается, никого не находит, опять прижимается к Игорю.
- Ну и пусть смотрит…мммм…. Перестань. Проверки кончились. Ты – мой герой.
Игорь отталкивает Веру.
- А ты его не видишь.
Вера теряется, чувствует себя униженной.
- Так! Что ты от меня хочешь?
Игорь наступает на Веру, та пятится.
- Я хочу, чтобы ты его увидела!
Вера озирается невидящими глазами.
- Хорошо! Вот я на него смотрю. Я его вижу! Все?
Игорь стряхивает ее руки с себя, подходит к окну.
- Нет, не все. Ты его не видишь потому, что дождь не идет.
Веру передергивает, она кривит губы, она пытается говорить мягко.
- Ээээээ, очнись. Твои  предложения  непредсказуемости  неуместны, дорогой.
Игорь резко поворачивается к ней.         
- А он тебя видит.
- О господи! С чего ты взял?
Игорь подходит к  уже уставшей Вере, легко стучит ее по животу, плашмя и ребром, плашмя и ребром.
- Потому что ты меня хочешь.
Вера  вырывается, она тоже подходит к окну, выглядывает в него.
- Тебя переклинило? Я не вижу связи между моим желанием тебя и тем, что он меня, возможно, видит.
Игорь становится с ней рядом, прижимается к ней сзади, свешивает свои  руки с ее плеч.
- А меня он не видит!
Вера встревожена, отходит от Игоря, ей одиноко и неуютно.
- И что?…Хотя…ты  намекаешь, что не хочешь меня?
Игорь не  отходит  от окна,  свешивается, поднимает ноги, смотрит на Веру через свое плечо, опасно перегнувшись.
- Я намекаю на то, что он не хочет тебя.
- А ему надо меня  хотеть?
Игорь прыгает в комнату, Вера вздрагивает.
- Ему надо видеть меня.
- Зачем?!
Игорь игриво приближаясь к Вере надрывает на ней платье, та отпрыгивает, ойкает.
- Чтобы пошел дождь.
Вера осторожно отходит от Игоря, ногами собирает  в  кучу  порванные  части  зонтика.
- Теперь я не пойму тебя. Если он тебя увидит, т.е. захочет меня – то пойдет дождь?…А я тебя хочу потому, что он меня видит,  но его не вижу и поэтому дождь не идет. А если я его увижу, то пойдет дождь и дождь пойдет, если он увидит тебя. Ууууу…А зачем тебе дождь?
Она говорит, машет руками. Игорю трудно к ней подступиться. Он приседает, складывает клочья зонта, прилаживает их к друг другу.
- У меня получается  с ним справляться.
- Аааааа, поняла…
Оживление возвращается к Вере, она выбегает, вбегает с синим  зонтом, рвет его, хохочет в лицо Игорю.
       -   Я правильно тебя поняла? Теперь он хочет меня?
Игорь раздосадован.
- Так ты его не теряла. …Наверное.
Вера весело начинает раздеваться.
- Видит тебя?
Игорь грустно улыбается.
- Возможно.
Вера приближается к Игорю.
- Я его вижу?
- Допустим. Но  дождь не идет!
Игорь печалится. Вера обнимает его.
- Значит, твои правила не работают.
       -    Не работают. Время вышло.
      -     А этот мужчина меня хочет?
      -     Возможно.
Веру охватывает новый взрыв смеха.
      -   Значит, кровля  у  нас будет течь и дальше. А ты у  нас - специалист по кровле.
Ее  веселый  голос тонет в объятьях   Игоря.



9.




                Ложка
 
                Сценарий к\к фильма


Вера и Настя стоят у окна, на обеих -   черное нижние  белье. За окном – день.
Вера, -  Знаешь, возможно, где-то  есть смерть. И, значит, ее можно увидеть. Например, отсюда.
Настя, - Что ты? Видишь,  свет за окном – это  жизнь и она  сильнее, постояннее. Я бы сказала, что для смерти нужно больше усилий, чем для жизни. Усилия – это слишком временно и смерть временна.
Вера, - Смерть -   не из-за  усилий или их отсутствия,  она  из-за стекла, из-за его прозрачности.
Настя  тревожится, - Ты  хочешь  сказать, что смерть не  там, а здесь? Она  начинается отсюда, из  этой  комнаты?
Вера, - Нет, смерть начинается в самом  стекле.
Настя,  - Ты так  думаешь  наверное  потому, что считаешь -  стекло ровное. Но у него  есть выпуклости, тоже  усилия.
Вера,  - Мы их не видим.
Настя, - Если мы их не видим, значит, смерть  начинается  в  наших  глазах.
Вера,  - Наши глаза не ровные, а стекло – ровное.
Настя, - Тогда можно сказать, что смерть придет из-за двери.
Вера, - Так можно сказать, если считать, что мы здесь есть.
Настя нервничает, - А разве нас нет? Вот плечи, руки, животы.
Вера,  - Это не главное. Главное то, что на нас - белье. Оно определеннее нас, по сравнению с  ним – нас нет.
Настя, - Давай тогда снимем его и повесим на стекло. Оно наполнит наше белье смертью и ты не будешь тяготиться. Мы разделим смерть и нас. Пусть искусственное будет с искусственным.
Белье висит на стекле. В комнате  -  ночь.
Вера, - Видишь, весь  свет   ушел  в  наше  белье.
Настя,  -  Значит, нам надо быть снаружи. А может быть мы уже – снаружи смерти?
Вера, - Если мы окажемся снаружи, мы разобьемся.
Настя - Потому что тут  высоко?
Вера, - Потому что мы хрупкие
Настя, - Мы не хрупкие, мы - крепкие.
Вера, - Это еще хуже.
Настя, - Ну, тогда представь – я крепкая, а ты – нет.
Вера встревожена, - Ты меня хочешь разбить?
Настя угрюма - Я тебя хочу не знать.
Вера целует Настю, та безучастна.
Вера, - Почему ты мне не отвечаешь?
Настя молчит. В комнате снова день.
- Почему ты мне не отвечаешь?
Вера продолжает целовать  Настю. Вере хорошо. Настя безучастна.
На подоконнике лежит ложка.На окне висит белье.





10.



                Радио
 
                Сценарий к\к фильма


Тамара  встретила  Киру  на улице и  заметила непривычное  в  подруге.  Кира  шла рывками, суетясь несвойственно для  30 летней женщины.  Одета была мешковато. Тамара подошла и удивилась еще больше..
-  Привет. Как ты изменилась….почернела. Что случилось? Кого-то потеряла?
Кира глядела не узнавающе, постепенно приходя в себя.
-   Наоборот, приобрела. Стала слушать радио по ночам, вот,  подсела как-то.
-  Увлеклась?
-  Что-то вроде.
-  Так сильно нравится?
-  Не сказала бы, что нравится, даже наоборот….но не отпускает.
-  Странно. Может это вуду какое-нибудь?
-  Может…ощущение  тайны точно есть. 
-  А что ты слушаешь?
- Что-то важное, меня это  захватывает, не отпускает.
-   Может ты спишь? И тебе кажется, что ты слушаешь радио?
Тамара с трудом сдерживает улыбку, Кира напряжена, нервничает.
-  Может это и сон, может наваждение, но радио я включаю, потом какие-то звуки, голоса. У меня от соседа остался хороший радиоприемник, профессиональный.  Я  не выхожу в эфир, только слушаю.
- Так ты слушаешь разные голоса?
-  Я б не сказала, что разные. Меня больше интересует приемник. Я  больше не слушаю его, а смотрю, как он производит звуки.
Тамара не срывает своего удивления.
- Так ты смотришь по ночам приемник?
- Не совсем так. Я его слушаю, но мне так же важно, что на него можно смотреть, можно видеть что-то, что производит звуки.
- Что-то ты выдумываешь, чтобы мучить себя, наверное.
-  Это возможно, но меня тревожит не сам приемник.
-   А что?
-    То, что его нигде нет, кроме, как у меня дома. Точнее, меня тревожит то, что я  - не приемник.
Тамара  устала от разговора, ищет, как его окончить. Кира все  больше расходится.
- Ничего себе? Час от часу не легче! Ты жалеешь, что ты не робот?
- Вроде того.
- Бедная. А я вот тоже не робот и не жалею. 
- Ты не робот?
Тут уже Кира улыбается и Тамаре это неприятно. Но Кира не замечает этого, продолжает говорить.
-  А что, ты ничего не слушаешь?
-   Ну как же, я слушаю все, что вокруг.
-   А тебе не кажется, что за всеми  этими звуками что-то стоит?
-   Что стоит? Что вижу, то и стоит.
-   Мне так не кажется. За всем стоит голос. Все, что появляется, издает звуки, все это прячет за собой голос, не дает ему появиться. Меня этому приемник научил.
В голосе Киры слышится гордость, да и сама она выпрямилась, перестала  горбиться. Тамара скептична.
- Дааааа…приемник плохому не научит.
-  А не надо сарказма, дорогая. Ты ж понимаешь, что видимость только отвлекает нас.
-   Но ты сама в ней находишься.
-   Вот поэтому я и слушаю радио, чтобы находиться в нем.
-   Странно. И что это тебе даст?
Кира задумывается, смотрит подозрительно на Тамару, выпаливает.
-   Я когда-нибудь его увижу не только у себя дома.
-    Ты хочешь встретить кого-то, у кого будет тоже приемник?
-    Не это. Например, мне кажется, что вот  у тебя тоже есть приемник, но ты не настроена на него. Не это мне надо, не такой же, как я. Мне нужен, чтобы я увидела так, как услышала. Вот, что я увижу так, то и будет тем, что мне нужно. Поэтому я и слушаю радио.
- Сложно-то как. Как я поняла, ты слушаешь радио, чтобы ничего не видеть, а только слышать, как видеть? 
- Ну не так, чтобы совсем ничего, но тенденцию ты уловила. 
-  Зачем такие страсти?
- Я устала быть одна, а теперь у меня есть радиоприемник, эфир и поиск  воплощения эфира.
-  Мне кажется, ты просто устала от себя.
-  Возможно. Но что в себе хорошего? Даже не во мне дело. Таким образом, я не хочу стареть.
Тамара поражена.
-  Ооооо. Уничтожить себя – лучший способ опередить естественные процессы. 
Кира улыбается.
-  Я не просто уничтожаю, у меня конструкция.
Тамара устала от этого разговора.
-  Я думаю ты не настолько  больна, естественность победит, давай через недельку увидимся, посмотрим на твою конструкцию.
-   Да я не думаю становиться памятником, но все равно – до встречи.
Девушки снова на улице. На этот раз они охотнее идут навстречу  друг другу. Тамара настроена критично, Кира откровеннее. Тамара целует ее, рассматривает.
-  Да, лучше не стало, но что-то ведь изменилось. Что у тебя?
-  У меня  стали болеть уши, от недосыпа ухудшилось зрение. Я пока приостановила свои слушанья.
-  Вот видишь!
-  Все равно эти ночи, потом дневные поиски – это было одно из лучших моих переживаний.
- Ты просто придумала себе  аттракцион над своим здоровьем.
-  Не надо так цинично. Во мне что-то поменялось. Теперь я вижу звук почти везде, слышу почти каждого, слышу его молчание. Я осталась верна своему радио.
Тамара встревожена.
-  Да? И что ты например во мне слышишь?
Кира всматривается в подругу.
-  Я слышу, как ты мерзнешь, несмотря  на  лето, как тебе пусто, страшно.
-   Ну, это типично почти,  ничего особенного.
-  Я могу заметить и мелочи. Например, у тебя стерты подошвы.
Тамара взволнованна.
-  Да? Это непросто увидеть. Я как раз собиралась делать набойки. Интересно. Ты будешь продолжать  свои слушания.
- Да!
Тамаре не терпится уйти.  Это удивляет Киру.
-   Удачи тебе.
-   Ну, и тебе.
Следующая встреча подруг полна настороженности. Девушки не доверяют друг другу.
Тамара почти надменна. Кира утомлена.
-   Как у тебя дела?. Какая-то ты холодная.
-  Что-то мне плохо последнее время. Я как рой какой-то, гудит все. Будто радио перебралось в меня.
-  Так ты теперь ничего не видишь?
-   Я вижу все, как угрозу, вижу все, настолько, насколько оно не любит меня, желает мне смерти.
-   А радио слушаешь дома?
-   Нет. Мне кажется -  все слушают меня.
-   Ну, я тебя не слушаю, т.е. не подслушиваю.
-   Все питаются мною.
Тамара возмущена.
-   Как, например, я могу тобой питаться?
-   А ты послушай меня.
Кира приближается к Тамаре и та догадывается, что надо прислонить ухо к животу. Слушает, поднимается.
- В самом деле, словно радио в тебе поселилось. Какой-то голос про катастрофы, про падения. Может, мне послышалось или здесь вещают откуда-то?
Тамара оглядывается в волнении. Кира спокойна.
-  Каждый слышит настолько, насколько желает мне смерти. О катастрофах слышат почти все.
-  Да,  не желаю я тебе смерти? Чушь какая!
-   Это часто неосознанно и не именно мне, а любому, незнакомому.
-   Ну мы-то с тобой знакомы?
-  Значит мало.
Тамара задумывается.
-  Так давай лучше познакомимся.
-   Ты думаешь способна заменить мне радио?
-   Ну, я не напрашиваюсь…И почему заменить радио?
-    Потому что я привыкла к звукам.
-   Так они уже в тебе, как ты говоришь.
-   Это не я говорю, это ты слышишь. Мне нужно их передать кому-то.
Тамара берет Киру за руку, гладит ее.
-   Ну, передай их мне.
-   А тебе зачем?
-   Мне понравилась твоя история.
-   Ну, я же тебе не нравлюсь.
Тамара целует Киру. Та, словно не замечает ее нежности.
 -  Нравишься.
 -   А ты меня будешь слушать?
-   Я  ж тебя и так слушаю.
Кира задумывается.
-   А ты будешь меня читать?
-  Где?
Тамара теряется. Кира смотрит на витрину.
-   Видишь наклейка на молоке , там много написано. Откуда, зачем, цифры. Так вот, это про меня.
Кира смотрит сурово на Тамару. Та растерянна, потом улыбается.
-  Не, это белое про тебя, а темное, шрифт - про меня.
-  Ну, тогда нам вместе делать нечего.
Кира уходит, Тамара остается. Она тоже уйдет.Позже.







11.


                Комната

 
                Сценарий к\к фильма


Он один в комнате, в комнате много окон, света. Ему никак не выбраться на середину комнаты. Что-то мешает. Мы слышим его голос.
- Мне сказали: «Пройди в ту дверь и встань в центре комнаты». Я открыл дверь и сразу оказался перед окном, хотел пройти обратно – оказался перед стеной, потом перед дверью – мне никак не удается пройти на середину комнаты. Обратно  - за дверь я не хочу. Коридоры невыносимы и, кто знает, не  окажется ли другая комната такой же – без возможности выйти на середину ее.
- Я понимаю их – не пройдя в центр комнаты, я остаюсь, будто в коридоре  и даже хуже, центр комнаты из желанного, становится  для меня пустым местом.
- Что такого в центре комнаты? Не знаю, возможно она дает ощущение свободы. Не саму свободу, я понимаю, это смешно, но ощущение. Но нам же важны всегда  ощущения?
- Я боюсь оказаться в коридоре еще худшим, чем прежний, более окончательным, просто растянутом тупике. Это будет тоже – центр комнаты, но повернутый ко мне спиной. Как повернут сейчас я и не могу обернуться. Нет, повернуться к центру я могу, пройти не могу, а это равносильно тому, что я стою к нему спиной. И, конечно, он вправе отплатить мне тем же.
- Иногда я думаю, - А что в соседних комнатах?  Там тоже люди с такими же трудностями. Если бы вы могли пройти к ним, а потом вернуться, рассказать мне – было бы хорошо. Но я понимаю, что вы туда-сюда не ходите.
- Когда я думаю про другие комнаты, я  представляю стены, между которыми пустота и, знаете, она меня волнует больше, чем эта середина. Т.е., я хочу сказать, что мне кажется – я бы мог попасть между этими стенами. А это, согласитесь, тоже какая-то середина.
- Я думаю, попасть между стен даже лучше – я бы сам был серединой. И тогда бы я понял – что значит, когда к тебе не могут пройти.
- Мне страшно смотреть в окно, там  - пропасть. Точнее не так. Я боюсь потом обернуться и увидеть в комнате то, что я видел в окно. И тогда будет еще хуже – я окажусь даже не коридорах, а на улице. Я окажусь коридорами. Это хуже всего.
- Хуже всего, когда ты – центр, а на улице – все середина, и ты – на улице –  тебе необходимо куда-то идти.  Не стоять же на месте?
- Поэтому, когда передо мной окно, я считаю, что передо мной стена. Но в этом тоже много опасностей. Отойдя от окна, а стоять на месте мне здесь нельзя. Иначе все поймут, что я не хочу выбраться на середину. Так вот, отойдя от окна, смотря в него, как в стену, я оказываюсь перед стеной, и мне начинает казаться, что я уже имею отношение к центру комнаты. Понимаете, мне начинает казаться, что я н в центре, но мне туда не обязательно – я имею отношение.
- А здесь нельзя так. Как только поймут, что ты симулируешь, тебя тут же вытолкнут отсюда. Куда? Или в коридоры втянут или на улицу. И потом еще почему нельзя симулировать? Как только я это начну делать – середина сама меня вытеснит. И еще – я уже никогда не пройду, нигде  -  в центр.
- Так вот. После окна важно оказаться перед стеной, как не перед окном,  и ощущать середину, как незанятое место, как то, куда мне надо пройти. Это правильно. Правильно так же не ощущать себя частью улицы. Ты ведь живой? Чувствовать себя частью улицы естественно. А это не правильно. Так ты опять не попадешь на середину, она окажется не свободой для тебя, а постоянным  изгнанием.
- Ты перед стеной, ты не живой и тебе нужна середина. Что здесь тяжелого? Тяжелое здесь повернуться лицом к  середине. Это ослепляет, вселяет страх, трудно сделать шаг. Потом тяжело  ходить даже вдоль стены.
- Почему не сделать шаг? Потому что ослеплен, потому, что можешь потерять равновесие и упасть на пол. И тут тебе – совсем конец. Центр оказывается внутри тебя и ты уже – вне правил и закона. Тебя взрывает изнутри. С центром шутки плохи. Это вам кажется, что так все просто. Вы не связанны с этой комнатой. Она для вас одна из многих. Но у каждого есть ОДНА комната. И там каждому понятно, как не просто занять ее, попасть в нее действительно, слиться  с ней. Надеюсь, вы меня теперь понимаете?
- Важно соблюсти почтение к середине и тогда она может тебе уступить себя. Это тоже конечно неправильно. Но мы в конце пути часто забываем, куда и зачем шли. Но я не таков. Бывает другое, ты хочешь войти в центр комнаты ценой разрушения дома. Вот так – раз, но  это неправильно по отношению ко времени. Время останется за тобой, останется бездомным и замрет. Оно замрет, и ты превратишься в точку, в муху, в человека без нитей. Улица станет гладкой, как нож и она зарежет тебя.
- Почему не пройти? Потому что ты начинаешь уже вращаться вокруг центра. А центр тебя размазывает по стенам, ты становишься производным этой комнаты. Опасностей много. Тебе начинает казаться, что ты не один в этой комнате. Это естественно, когда ты столько времени пробыл в ней. Тебе начинают чудиться твои двойники. И середина уже между ними. Точнее между тобой и ними. Как тогда в нее стремиться?
- От двойников надо избавляться. Они  делают середину белым окном перед тобой, в которое ничего не видно, которое – тоже коридор, но с подвижными фотографиями на стенах.
- Как я от них избавляюсь? Я мажу свой язык чернилами. Вот видите? Но они же бумажные… двойники. Они не хотят, чтобы моя речь отпечаталась на них. И они исчезают. Я, словно, пробиваю их белое окно, и передо мной снова оказывается улица за стеклом. Можно сказать, что мой очерниленный язык – письмо стекла.
- Вот таков мой способ искать середину, сохраняя присутствие и компоненты. И когда-нибудь я окажусь в ней.






12.


                Огни

                Сценарий к\к фильма


Катя и Юля сидят у окна. За окном темно, горят окна дома напротив, фонари. Катя и Юля взволнованны, почти шепчут. Обе  - в халатах, видимо,  после ванны.
Катя, слегка изгибаясь,  - Мне кажется, день никогда не настанет.
Юля улыбается  Кате, – Ты – мой день.
Катя смущается, грустит, - Меня слишком мало для этого.
Юля не соглашается, - А кого много?
Катя печально задумывается,  - Видишь, дом напротив. Там окно освещено зеленым, чуть левее, шестой этаж. Мне кажется – я там.
Юля, - Там твои знакомые?
Катя улыбается, - Н –е-е-е-т. Меня настолько мало, что будучи здесь, мне кажется, что я еще где-то. У тебя так не бывает?
Юля стихает,  - У меня бывает наоборот…Если мне кажется, что я  - где-то, то я вижу себя в другом времени, а не месте. Например, что я здесь вечером и еще здесь же, но уже завтра…одновременно…в разное время.
Катя лукаво качает головой, - Юлляя-а…Ты много на себя берешь. И потом, это можешь почувствовать только ты.
Юля, - А тебя в разных местах – еще кто-то может почувствовать?
Катя вздыхает, - Я говорю о том, как я мала, а ты о том, как ты велика. Между нами   - какая-то пропасть, но она молчит.
Юля недоуменно, - Кто между нами?
Катя недоуменно, - Пропасть.
Юля, - А где она?
Катя с досадой и резко, - Она в том, что мы разные.
Юля злится, но говорит осторожно, - Вот ты говоришь, что тебя мало, но утверждает ты, наоборот, свою многозначность. Вот о какой ты пропасти говоришь сейчас?
Катя готова к ссоре, - Это тебя так много, что ты  с пропастью уже толкаешься. Ты никого, кроме себя не хочешь видеть.
Юля стихает,  - Ну, хорошо…Ты хоть как-то  покажи эту пропасть, обрисуй ее.
Катя удивленно, - Юлля-а, пропасть, на то и пропасть, что она не обрисовывается. Это провал!
Юля удрученно, - Вот смотри, мы сидим вдвоем, нам хорошо, душевно. И вдруг ты заявляешь о какой-то пропасти, о третьем и мне становится плохо, душно от этого. Я чувствую себя  здесь  лишней.
Голос Юли взвивается, звенит. Катя смотрит на нее заворожено.
Катя. – Юлля-а, а  покричи.
Юля орет, - А-а-а-а-а-а-а!
Катя удовлетворенно, - Вот ты сама и обрисовала эту пропасть, но теперь она не только между нами, но  мы еще и  - под ней.
Юля, придя в себя,  - А что изменилось?
Катя, - Теперь ты стала пропастью, но это ничего, ты сделала ее более видимой. Но ты ее притянула ближе, пропасть всплыла и мы – под ней.
Юля замирает, говорит нараспев, шепотом, - Я думаю, это ты теперь чувствуешь меня   завтра…Ты теперь почувствовала, что я и здесь – это ты называешь пропастью и  что я одновременно  в – завтра. Это ты называешь «быть под ней». Даааа?!
Катя поражена, прячет в руки лицо, плачет.
Юля осторожно, -  Ты чего?
Катя, - Вооот. Я все чувствую.
Юля оторопело, - Ты о чем, милая?
Катя вскидывает резко голову, - А о том, что тебе все равно, что я здесь и в том окне одновременно. Тебе только о своих сложностях хочется говорить, себя навязывать.
Юля неодобрительно, - Ну, во-первых ты сама начала говорить о сложностях, о том, что ты еще где-то. Я бы и не начинала. И смотри – эту пропасть, о которой ты говорила, я смогла понять, почувствовать.
Катя обиженно,  - Дааа…...но пропасть – не я.
Юля обескуражено, - И что мне надо сделать, чтобы почувствовать тебя в разных местах, точнее твою возможность так быть?
Катя злорадно, - Уже – не веришь мне?
Юля быстро, - Верю. Но не знаю как. Я как-то тупо  себя  чувствую.
Катя подозрительно, - А почему ты думаешь, что для того, чтобы меня почувствовать надо что-то делать?
Юля живо находится, - А потому что я уже что-то делала, кричала.
Катя смотрит на Юлю внимательно, Юля улыбается неуверенно.
Юля, – Ты чего, Кать?
Катя, - Мне кажется, ты меня поглощаешь.
Юля, -  С чего ты это взяла?
Катя, - С того, что ты много берешь на себя.
Юля вздыхает, - Ты это уже говорила. Не надо быть такой подозрительной. Я всего лишь поорала, да в чем-то согласилась с тобой. И пытаюсь чувствовать тебя. А себя не навязываю.
Катя, - Ну тогда и не бери на себя много. Может, именно мне надо что-то сделать, чтобы ты почувствовала мою возможность быть в разных местах.
Юля вздыхает, - А-а-а-а, ты об этом?
Кате не хочется, чтобы Юля грустила, она говорит торопливо.
Катя, - Нельзя так, Юля! Мы же – подруги. А торгуемся смешно и не о чем. Ты верь мне, а не подозревай.
Юля, - Мне кажется подозреваешь меня ты.
Катя неуверенно, - Да, подозреваю я, но я не делаю подозрение. А ты не подозреваешь, но подозрение делаешь.
Юля настороженно, - Катенька, мне все труднее тебя понимать…Не обижайся. Я внимательно  тебя  слушаю.
Катя  мнется, - Ладно. Хотя мне кажется – я говорю об очевидном.
Катя  вдруг высокомерно смотрит на Юле, от чего той неуютно.
Катя, - А ты знаешь – я строже тебя.
Юля растерянно улыбается, - Мне как-то все равно. Да и не кажется мне так.
Катя хмурится, молчит.
Катя, - Мне что-то не нравится, как стоит наша кровать. Давай подвинем ее.
Юля со вздохом поднимается и они вместе начинают  перемещать кровать от окна – к стене. Юле тяжело, Катя почти не прикладывает сил. Юля резко выпрямляется.
Юля, - Катя! Ты совсем не двигаешь. Мне тяжело одной! Это же твоя идея.
Катя обиженно, - Но я  - слабая. А ты опять начинаешь делиться.
Юля, - Но я тоже – не медведь!
Катя нравоучительно, - Юля, если ты хочешь быть более строгой – старайся.
Юля, - При чем здесь кровать и строгость?!
Катя фыркает, - Ты как-то мало, родная,  похожа на девушку. Тебе подавай очевидность. А потом ты удивляешься, что ничего не понимаешь. Двигай!
Юля с отчаяньем берется и двигает кровать дальше, Катя помогает без напряжения. Наконец, кровать перемещается к стене и Юля падает на нее в изнеможении. Довольная Катя садится рядом.
Катя, - Ну вот, ты стала строже.
Юля, - Я стала бессильнее.
Катя пытливо, - Ты теперь почувствовала меня в другом окне.
Юля тяжело поднимается, - Так это было для этого?
Катя радостно кивает. Юля подавляет возмущение, осматривается, оглядывает Катю.
Юля с неприязнью, - Ты хочешь сказать, что подвинув кровать, мы оказались в другом месте?
Катя восторженно кивает. Юля вспыхивает, вскакивает с кровати, начинает  ходить, останавливается напротив Кати.
Юля, - Ты меня за дуру здесь держишь?
Катя недоуменно улыбается.
Юля задыхается, - Мне противно с тобой, слышишь, противно. Я ухожу.
Катя растерянно, - Куда?
Юля слепо мечется, - Отсюда! Ты издеваешься надо мной.
Катя виновато ходит за Юлей. Юля выбегает из комнаты, вбегает, натягивая штаны. Катя расстроена, уговаривает ее.
Катя, - Юля, Юленька… Ты что? Юля.
Юля одевается и силы оставляют ее. Она оцепенело садится на кровать, говорит, не глядя.
Юля, - За что ты меня ненавидишь?
Катя подавленно пожимает плечами, мотает головой – нет она не ненавидит.
Юля смотрит на Катю с неприязнью, - Дддура!
Неожиданно Юля бьет Катю по щеке и та блаженно заваливается в кровать, рыдает. Юля бьет ее еще и еще, валится на нее, целует. Катя отвечает. Юля расстегивает на Кате халат, Катя тянется снять одежду на Юле.
Ранее утро. Девушки  лежат на кровати среди одежды и постельного белья. Катя быстро поднимается и встает над Юлей.
Катя, -  Юля, тебе пора!    
Юля сонно поднимает голову, в стороне лежит ее одежда. Юля осматривается, тяжело глядит на Катю.
Юля, - Дааааа, тяжелый у меня  будет  день.





13.

                Здание

                Сценарий к/к фильма


Аня стоит перед дверью в подъезде. Этаж верхний, поэтому жильцов не видно. Она волнуется, говорит куда-то в дверной глазок.
- Ты знаешь, я к тебе не войду. У тебя в подъезде такие жуткие стены. У кого такие стены, тот тоже такой. Ты мутный какой-то, я тебя не вижу. Прячешься все время у себя. Ты постоянно не рядом, где-то в стороне, ускользаешь. С одной стороны ты скользкий, с другой тупой. Я терплю тебя, терплю, но когда-нибудь перестану.
Аня оглядывается, прислушивается к шебуршанию за дверью, к звукам на площадке, к крикам на улице.
- Ты скользкий и заражаешь слизью все вокруг себя. Как паук. Я связалась с тобой и теперь все опутано этой связью. Связью опутано, а тебя нет. Что ты о себе возомнил? Ты весь состоишь из меня. Ты сделан из меня и думаешь, что ты надо мной. Если ты и надо мной, так это – моими стараниями.
Аня улыбается, затем на ее лицо наползает брезгливость.
- Ты такой никчемный. Ты -  яма, которая с каждым днем все глубже. А я все иду к тебе, надеюсь, что ты выберешься. А ты себе кажешься таким самостоятельным. Но без меня ты гадок, а со мной ты можешь быть чистым. Но никогда ты уже не будешь самостоятельным. Если ты хотел быть самостоятельным – не надо было связываться со мной. Жил бы и жил отдельно.
Аня вздыхает, ей хочется заплакать, но она сдерживается.
- А когда ты связался, чтобы связываться со мной и жить отдельно, ты стал низок. Смешной, думаешь тебя другие сделают глубоким. Другие будут тебя отталкивать так же, как ты отталкиваешь меня. Тебе же нравится это, ты называешь это «моими танцами». Танцор нашелся. Ты камень на шее – как с тобой танцевать?  Это ты от слабости. Не можешь притянуть так, чтобы было крепко и отталкиваешь, чтобы я почувствовала твою черствость, как силу.
Аня закашливается, кашляет старательно, что-то выталкивая из себя.
- Ты так и не вырос, тебе все – игрушки. Я думала ты мне будешь защитой, а ты мне оказался пауком. Ты не можешь мне поверить, поверить, что я живая. Ты и в себя не можешь поверить. Считаешь себя  выше, свою немочь считаешь высотой.
Аня заходится в пафосе. Осекается, чуть улыбается.
- Но хорошо, хорошо. Ты теплый. Но я все равно тебя не вижу. Я понимаю, ты стесняешься себя. Ведь ты красив только для меня. Тебе страшно это принять и ты ищешь, для кого ты еще можешь быть красивым. Ты мельчишь, скоро совсем исчезнешь, тебя уже почти нет. А я бы несла твою красоту.
Ане зябко, она ежится, но не уходит.
- Может ты гордый? Может ты не хочешь делить свою красоту со мной? Но тогда бы оставался один. Я пугаю тебя и ты бежишь от меня к  другим, суетишься. С каждым днем ты все легче и скоро тебя не станет совсем. А я бы делала тебя долгим.
Аня мечтательно задумывается, стряхивает оцепенение, жарко, торопливо говорит.
- Любимый, мир кошмарен, а мы – хороши. Почему ты не хочешь быть хорошим, хочешь быть кошмарным? Ты так себе кажешься сильнее? Наоборот, в таком случае ты – баба, а не я. К тебе все липнет.
Аня проводит языком по губам, подозрительно оглядывается, вертит головой.
- Ты не знаешь, почему я приняла тебя. Мне нужно было, чтобы время вокруг обрело облик. У тебя есть свои обязательства. Я хотела облик, а вижу твой ущербный подъезд. Ты не можешь переделать подъезд, но ты мог сделать меня независящей от него. Но ты сам захотел быть независимым. Ты меня использовал, как тысячи таких, как ты использовали тысячи таких, как я до этого. Это ты баба, а не я! Ты вероломен, ядовит, ненадежен, пропащ.
Она еще может что-то сказать, но слова заканчиваются потому, что они не нужны. Аня протягивает руку, касается двери.
- Ты не видишь, что тебе без меня – никуда. Я твоя глина, твой воздух. Ты на земле, дорогой - дыши. Но ты  чокнулся. Тебе кажется – лучше воображать себя космонавтом. А чем я плоха? Вы не понимаете, что не вы выбираете – мы. Если выбираете вы, то это не выбор потому, что не зов. Зовем мы и выбираем мы. Или ты все равно хочешь быть женщиной? У тебя ничего, кроме глаз ничего нет. У  меня есть голос, я зову тебя, но ты не слышишь, ты перестал видеть меня.
Наворачиваются слезы и поэтому они вытесняются яростью.
- Я вырву твои глаза! Я твой Эдип, твой миф! Докажу тебе, что ты ничего не видишь! Это будет твое новое виденье.
Аня пугается своего хрипа, но довольна эффектом и разгоном.
- Ладно, извини. Я погорячилась. Испугался? Мне так важно, чтобы ты был у меня. Мне не на что опереться. Я хочу только одного, мне не надо многих! Многие это – стыдно! А я – скромная. Я не хочу принадлежать себе! Я хочу принадлежать твоему вниманию. Это не совсем тебе. Ты понимаешь?
Смотрит пытливо, наклонив голову, отходит понемногу.
 - Ты слишком рассеян. Смотри, таких много. Ходят, болтаются, соскальзывают с земли. Я такой никогда не буду, я внимательно слежу за тобой. Я вся -  внимание. Мне все равно – есть ты или нет. Мое внимание занято всегда: или тобой, или твоим отсутствием.
Разница в одном – или мне светло, или темно. Ты прибил меня к себе, как к позорному столбу! И этот столб  - ты. Истукан!
Аня хочет ударить дверь, щурит в гневе глаза, сдерживается, усмехается.
- Но я б тебя украсила. Без меня ты безобразен. Но человек ли я? Я твоя служанка! Это конечно мало для меня, но служба моя высока. Я слишком высока для тебя, но я устала от этой высоты потому, что я всего одна. Да, ты находишь себе других, вместо того, чтобы помогать мне быть многоликой.
Смотрит себе под ноги, голос ее становится глух
- Знаешь, я разрушу твой дом потому, что тебя в нем все равно нет, вырву его – он и так не будет долго стоять. Когда же я его вырву, тебе негде будет спрятаться. Ты не понимаешь – дом не укрытие, а место гордости. В доме не прячутся, его отстаивают. А ты  - трус, твое жилище для тебя – щель, а не башня. Я уже много раз говорила тебе, что ты  - баба.  Ты не заслуживаешь места для жизни, тебе надо его добывать. Если бы ты его добывал, я бы тебя не искала в нем.
Презрение захлестывает Аню, она наслаждается своей силой, делает дурашливое лицо, вытягивается.
- Дурачок, мне же не дозваться до тебя через стены. Придурок. Ты ставишь опыты. Так это ты насекомое, а не я. Поэтому у тебя нет других опытов, кроме, как через двери и стены, щели. Я знаю, у паука много рук. Я вырву всего одну. Она мне послужит опорой. С помощью ее, я очищу себя от паутины, от удушья. С помощью ее я сама соберу себе паука. Он тоже будет ткать, он будет ткать паутину солнца, а не луны, патину для осовбождения. Ты знай, мир будет без тебя потому, что хотел, чтобы ты был живым, а он искусственным. Но так не бывает.
Аня сбивается, подыскивает слова,  вспоминает..
- Вместо того, чтобы гордиться, ты бы стыдился себя, а я бы отмывала тебя от позора. Я же чистота твоя, а ты меня хочешь видеть грязью. Смешной у тебя способ казаться чистым. Этот способ смешной потому, что ничего не происходит. И ты ищешь другую, чтобы потом снова ничего не происходило. Ты костенеешь, и мы  с тобой проваливаемся куда-то потому, что уступила я тебе поначалу – поверила.
Аню не остановить.
- Я поделилась своей жизнью с тобой, мне не жалко, но мне уже не попасть туда, куда я пустила тебя. И теперь половина моей жизни болтается, лишенная прежней свободы. Мне не жалко  своей свободы, мне важнее была полнота. У тебя она – откуда? Я делилась с тобой  своей полнотой, ты делился своим убожеством, которое стыдно и показать.
Аня  успокаивается, говорить ей тяжело.
- Скверный обмен – ты взял мою полноту. Я твое убожество. Но тебе не получится долго носить мое. Ты его носишь, пока прячешься. Но когда я увижу тебя – даже тебе станет видима твоя подлость. Ты увидишь, что ты – просто гад. Я  давить тебя не буду. Небо тебя раздавит. Оно уже давит тебя, поэтому ты прячешься.
Слова ее весомы, громоздки. Но ей по-прежнему хочется быть легкой.
- Ты не понимаешь, что двое  это – прекрасно. Ты наверное связался со мной, чтобы быть одному еще больше. Конечно, ты меня обманул. Я не слуга тебя, точнее не ты решаешь – слуга я тебе или нет. Решаю я! Вот ты и дорешался, что прячешься, как вор. Да ты и есть вор.
Аня устала от своего презрения, но что-то у нее есть еще, что сказать Андрею.
- Ты слишком туп, чтобы понимать меня. У тебя пусто в голове, тем более, когда меня не стало. Ты даже не заметил, что я была  твоей  мыслью. Я думала тебя. Ты туп, но у меня нет головы. Вот я и была мыслью в твоей.
Аня задумывается.
- Теперь я твоя мысль без головы. Мне просто убить тебя. Мне надо перестать тебя думать и ты умрешь. Так просто.






14.




                Трусы

                Сценарий к/к фильма


- У тебя трусы видны.
- Ну, женщина должна сообщать о своей желанности.
- Или доступности?
- Знаешь, моя доступность, это МОЯ доступность. Проблема в том, что мужчина считает, что моя доступность, это доступность МЕНЯ, а не ЕГО.
- Т.е. выпячивание твоей доступности это доступность мужчины, а не тебя?
- Да. Это моя доступность, которая – приглашение  мужчины к его доступности.
- Это к тому, что женская доступность фигуративна, а мужская абстрактна?
- Да к тому.
- О фигуративности…видишь – у тебя видны трусы, но ты говоришь не о доступности себя, а о приглашении мужчины, о том, что доступен он. Какая уж тут фигуративность, сплошная абстракция.
- Вот, фигуративен не тот, кто вещественен в итоге, а тот, кто вещественен в начале.
- Это такая лицензия на фигуративность?
- Дело не в лицензии. Первое предложение проявляет вообще поверхность вещей, следование ему – следование числу, что уже абстрактно.
- Значит, ****ь – лучшая фигуративность?
- Нет, не значит. ****ь – избыточная фигуративность, фигуративность нефиксируемая, самостирающаяся.
- А твоя фигуративность держится на втором предложении, на мужчине?
- Она на нем не держится. Моя фигуративность вообще не держится, она питает мужскю фигуративность, которая для него  - абстрактность.
- Это почему же?
- А потому что – когда для мужчины его проявления не абстракция, он повторяет путь ****и, путь избыточной фигуративности.
- Значит все упирается в первое предложение?
- Наверное.
- Но твое первое предложение – не твое. Оно предложение типичного.
- Но его делаю я. Значит оно – мое.
- Но оно не ты, значит – не твое.
- Знаешь. Женщина вообще типична и насколько я смогу эту типичность раскрасить – настолько я это – я.
- А мужчина не типичен?
- Дорогой, я не дам ему быть типичным.
- Ну, смотри, я смотрю на тебя и вижу сначала тебя, а потом твою типичность.
- Мои трусы видишь потом?
- Да, потом.
- Ты торопишься. Ты мои трусы видишь вначале.
- Я вообще.
- А я – в частности. Если ты так говоришь, значит, ты меня не хочешь видеть, ты хочешь видеть себя, а меня  - после себя.
- Ты по-моему говоришь о себе. Ты сама говорила о том, что мужчина - потом.
- Но я говорила не о тебе.
- То есть я в начале?
- В разговоре – да, но относительно моих трусов – нет.
- Ты по-моему этими трусами затыкаешь мне рот.
- Воооот. Вот ты и понял, что я ими делаю. Тем более, что речь о них начал – ты. Начал говорить и начал затыкать себе рот, что и делают мужчины, говоря о женской сексуальности.
- Ты хочешь сказать – речь отдельно, сексуальность – отдельно? 
- Наша речь отдельно и наша сексуальность отдельно. Мне не нравится, когда ты это смешиваешь
- Т.е. тебе не нравлюсь я? Или, как я смешиваю? Или, что смешиваю – я?
- Нет, мне не нравится, что ты сидишь здесь, пялишься на мои трусы, а смешиваешь где-то там – абстрактно.
- Ты отказываешь мне в праве на мысль?
- Я отказываю тебе в праве на демагогию. Ты меня не хочешь, но говоришь затем, чтобы захотеть. И видимость моих трусов, даже она ничего не решает.
- Аааааа….я может тебя и хочу. Но не хочу быть вторым предложением.
- Значит, твоему желанию мешают мои трусы?
- Ну, вряд ли. Мешает то, что ты  - не они. А они – не ты. Ваша раздвоенность. Точнее, раздвоенность твоего предложения и тебя.
- Значит, мое предложение – длинное. Я  - роман. А ты меня хочешь видеть скетчем?
- Нет, я. Как раз хочу тебя видеть романом, но без трусов посередине.
- Определенно, они тебе мешают. Давай я так сяду. Так лучше?
- Нет. Мне нравилось, как ты сидела.
- Но тебе это мешало. Точно. Так всегда. Женщина всегда мешает мужчине. Тем, что открытая, тем, что закрытая, тем, что легкая или тяжелая. А мешает потому, что все мужчины латентные гомосекссуалисты. Они боятся в этом признаться и заводят себе женщин, как алиби. Но тяга к друг другу у них остается. Отсюда и вечная неудовлетворенность.
- Тоже самое я могу сказать о тебе, т.е. о женщинах.
- И опять ошибешься. Потому, что женщины – не дуры. Они понимают, что гомогенный роман  - рассказ. Это недолго. Гетеросексуальность – тяжелый танец, но длинный. И опять же – мужчины боятся длинных танцев.
- Пидоры, как раз, не боятся. Любят долго танцевать. Мне не твои трусы мешали, а то, что они – элемент твоего романа. В них нельзя залезть вне твоего повествования, они  не открывают ничего.
- О, ты загнул! Я открываюсь не, как картинка. Это ты порно насмотрелся, а я открываюсь в диалоге, на равных. Мужчин  испортила  чрезмерная  культурная визуализация. Мухаммед был прав.
- Я….все же о трусах.
- Икать! Ты их уже не видишь, а они тебе все мешают! Тебе просто нельзя о них думать.
- Они мне не мешают. Если тебе не нужна картинка, зачем ты показываешь свои трусы?
- Потому что видимость моих трусов снимают твой страх перед безразличием поверхности. Я даю тебе(не тебе) понять, что поверхность к тебе не безразлична. Но латентным гомосексуалистам даже это не помогают. Они все равно боятся поверхности и пытаются подчинить ее себе, а когда не получается, они сбиваются  в кучу.
- Хватит меня обзывать! Я не могу думать о всей поверхности сразу. Я думаю о тебе и вижу не идентичность между тобой и твоей открытостью.
- Знаешь, когда мужчины так много говорят, у меня ощущение, что они хотят выебать женщину своими словами. Но я не об этом. Идентичности быть не может. Моя открытость – предложение идти ко мне, а не – к тебе(или кому-то).
- Я говорю много с тобой, предполагая нашу равность, дружбу и нечего меня оскорблять.
- Ты никогда не хотел меня выебать? Не обижай меня!
- Мои желания и желание действительности – не одно и то же.
- Ладно. Проехали. Не хотел – так не хотел. Хотел наверное. Но незаметно. Типичное желание гомосексуалиста.
- Не провоцируй меня. Нам уже поздно это делать.
- А! Точно!
- Мы же – не об этом. Мы – о твоей открытости. Ты говоришь – идти к тебе, но идти надо именно мне(кому-нибудь). Мне кажется – тебе не важна моя(чья-либо) идентичность?
- Но твоя идентичность – не твое ли дело?
- Мое. Да. Моя идентичность – дело мое.
- Ты расстроился? Извини. Я же шутила. Конечно, нам поздно выяснять – когда мы друг друга трахнем.
- Поздно.
- Ну вот, мужики все время на жалость давят.




15.



                Белое платье
 
               
                Сценарий к\к фильма

                1.
 
Ира с шумом стащила Сергея с кровати, ей показалось ненормальным, что он так здесь лежит, как живой. Но и на полу труп Сергея смотрелся плохо, словно его здесь бросили. Ира попыталась посадить его на стул, но Сергей норовил упасть, и Ира быстро поняла, что и на стуле Сергей будет выглядеть кощунственно. Она снова потащила его на кровать. Ира сильно устала от своих перемещений с трупом Сергея, села рядом с ним на кровати – отдохнуть, забыться.
Они жили вместе давно – лет пять. Они были молоды, и свой союз считали необязательным, просто большая глубокая дружба. Только теперь Ира поняла, что Сергей значил для нее, когда он умер. Он умер вчера вечером. Ира знала, что у него больное сердце – это был результат разных увлечений Сергея. А вчера было все, как обычно. Они выпили чуть-чуть вечером, потом были нежности. А потом Сергею стало плохо. Он пытался отшутиться, сделать вид, что ничего не произошло, и умер прямо на Ире. Ира тогда уже чувствовала, что кончится все плохо, но не смогла остановить Сергея, она бы его обидела – такое у них иногда бывало настроение. Между ними было много театра, игры, все казалось условным. Случившиеся вчера, было только очередным поворотом их увлечений, оказавшимся последним.
Поэтому она никому не позвонила. Это было только их делом, никто не должен был переврать их историю. Друзей не было. Ире надо было еще привыкнуть к произошедшему, освоить его - она оставила труп Сергея у себя.
На Иру навалилась вся чудовищность ее положения, схватила ее за горло. Она просидела ночь с Сергеем, а затем позвонила своей давней подруге. Они давно не общались, но звонить было уже некому.
- Привет, ты знаешь, Сергей умер. Вчера. Нет, никому не звонила, только тебе. Но ты знала его хорошо. Да к этому все шло. Он не мог остановиться. Ну, и я, конечно, не все так делала. Годом раньше, годом позже, но все равно чувствую себя виноватой. Ты знаешь, мне кажется, что вот если бы я хотя бы гладила ему одежде, все бы пошло бы не так. Он ведь любил выглядеть элегантно, а попросить стеснялся или бы сам погладить. Мне кажется, это его бы защитило ненадолго. Нет, я пока побуду с ним. Мне надо сделать, что я не успела. Да пошли они все. Ну, ладно я еще позвоню.
Ира решила погладить одежду Сергея. Она вынула ворох ее из шкафа, кинула ее на диван, поставила доску и включила утюг. Пока утюг грелся, Ира смотрела на Сергея. Нескладная обнаженность мертвого тела поражала бесприютностью и Ира заплакала. Утюг уже нагрелся  и рядом с его жаром холод мертвого тела казался неуместным. Ира выдернула шнур из сети и медленно подошла с утюгом к Сергею. Ей показалось, что она еще может приблизить к себе так стремительно покинувшего ее любовника. Она долго медлила, и  ей стало досадно на свою нерешительность, она резко села и  грохнула горячий утюг о диван. Потом схватила его и прижала к себе, не боясь обжечься. Ей подумалось, что этот утюг -  последний посредник их любви, ее и Сергея.
 
                2.
 
 
Ира вышла из дома вместе с утюгом. Походка у нее была решительная. Утюг небрежно болтался у нее в одной руке. Ира сделала несколько шагов и остановилась, огляделась неожиданно беспомощно. Улицы города выглядели напрасными, тяжелыми. Она не знала, куда идти по ним. Девушка прижала  утюг к груди. Ира постояла так некоторое время и медленно двинулась с места, стараясь не глядеть по сторонам. Все выглядело так, будто она вспомнила что-то внезапно грустное, и ей было важно не спугнуть это тяжелое настроение.
Как-то машинально она дошла до набережной, спустилась к воде. Уже у самой воды черты ее лица стали определеннее, жестче. Ира опустила утюг под воду и стала глядеть, как вода  проплывает вокруг утюга. Сидеть ей было неудобно, колени упирались в плечи, свободная рука уткнулась в бедра, пришлось сгорбиться, но ей нравилась эта неловкость. Она, казалось, застыла в этом положении. Оцепенение ее прошло. Ира сделалась мрачнее, тяжелее. Девушка суетливо поднялась, резко  выдернув утюг из воды, и быстро зашагала по ступеням спуска вверх. Утюг она сунула куда-то под мышку. Городское небо задумчиво плескалось над ней.
Она вышла к окраине, к трамвайным путям,  и утюг болтался у нее в руке, как нечто само собой разумеющееся. Пыльный пустырь вокруг казался ей непроходимым. Ира подошла близко к трамвайным рельсам. Они казались ей чем-то дороги, в них чудилось что-то родственное. Она недолго посмотрела на их шершавую гладь и осторожно поставила туда утюг. Трамвая не ожидалось, только изредка проезжали, поднимая столбы пыли машины. А девушка все стояла над поставленным на рельсы утюгом и ждала. Может, она ждала, чтобы он начал самостоятельное движение? Но время шло, и девушка только чувствовала, как окружающая грязь все больше липнет к ней, нарастает на ее коже. Ира решительно схватила опять утюг и слишком широкими шагами заспешила отсюда.
Она шла по улицам, не замечая их. В руках она вертела, прижимала к себе свой утюг. Она быстро вращала его, надеясь, что когда-нибудь он упадет, и ей не надо будет поднимать его. Но утюг все не падал, и она резко остановилась и принялась рассерженно колотить носком ботинка асфальт перед собой. Затем Ира развернулась и стала пинать тот же асфальт, но уже за собой. Она словно хотела, сточить место, на котором она оказалась. Асфальт не поддавался, и девушка измождено запрокинула лицо. И крыши домов над ней показались ей желанными.
Ира сидела на ржавой покатой крыше, и  утюг стоял перед ней. Она взяла его и проползла с ним немного. Там  она оставила его и  отлезла дальше от утюга, присмотрелась к тому, как тот стоит. Ее что-то не устроило, и девушка осторожно вновь приблизилась к утюгу, передвинула его еще, отползла. Ире определенно не нравилось любое положение утюга на крыше, но она не оставляла попыток найти ему лучший вид. Утюг не смотрелся нигде, на фоне города он не выглядел, как хотелось девушке. Ему не доставало самостоятельности. Ей давно хотелось плакать, но она держалась. Вязкие летние сумерки оплетали воздух, и девушке захотелось вниз.
Ира сидела прямо на тротуаре, на коленях, судорожно схватившись за ручку утюга. Он тянул ее куда-то вниз, но расстаться с ним она уже не могла. Она ненавидела вокруг себя – ведь это все было для нее  таким безучастным. Ярость давно уже собиралась внутри нее и теперь выплеснулась. Девушка рывком  подняла утюг и опустила его об асфальт. Ира грохнула его еще и еще. У нее не было сил разбить утюг одним махом, да она и не хотела этого. Ей было нужно найти для утюга хоть что-то, что связывает его с городом. Темнело сильнее, уже было не различить саму девушку, но стали видны искры, высекаемые из шероховатостей асфальта с помощью утюга, которым она продолжала колотить. Эти искры еще долго вспыхивали в  прохладной городской ночи.
Когда чуть рассвело, девушку можно было видеть на том же месте. Но она уже не била утюгом об асфальт. Ира устало сидела над заваленным на бок утюгом и крайняя слабость и бессилие обступала ее. Руки и лицо ее были почему-то грязными, и сдвинуться с места было невероятно трудно. Ира все сидела и сидела. Так ей делалось спокойнее и светлее.
 
                3.
 
 
Ира пришла домой и не почувствовала усталости. Сергей по - прежнему лежал на кровати, и Ире пришло в голову его вымыть. Она с трудом потащила тело  в ванну и там стала его тереть. В ней постепенно поднималось ожесточение. Она мыла Сергея, но не могла почувствовать его. Ей было трудно обмануть свои руки, Сергей не казался живым. Ира выскочила из ванной, заметалась по комнате и бросилась к шкафу. Ей надо было куда-то деть всплеск своих эмоций. Она раскрыла шкаф и стала  рвать свои платья. Так она приближалась к Сергею. Ира быстро успокоилась. Она вернулась в ванну и смыла пену с Сергея.
Потом Сергей лежал уже одетый на диване, а Ира говорила по телефону. – Нет, я еще никого не вызывала. Я еще не попрощалась с ним.  Да мне плевать, что обо мне подумают, извини. Знаешь, смешно. Он любил покупать мне вещи, обувь. Мне это было не надо, даже казалось, что обилием вещей он вымещает досаду на то, что я у него только одна. Мне он говорил, что таким образом заново придумывает меня. Но он не разу не купил мне белое платье. Я думаю, он ждал, когда мы поженимся. Представляешь? Я только сейчас это поняла. А мы упустили момент для свадьбы. Сначала казалось – рано, потом – поздно. Мы боялись признаться в своих чувствах. Вот все и выскользнуло. Мы никому не были нужны и сомневались, что и друг другу тоже нужны. Так даже микробы, наверное, не умирают, как мы. Даже признаков, что мы жили никаких. И я чувствую себя в этом виноватой. Нет, мне помощь не нужна. Да, я еще успею позвонить. Или ты приезжай, управишься тут. А я еще не все успела. Ну, пока.
 
               
 
                4.

 
Ира вышла из дома, торопясь. В руке у нее был большой  потертый чемодан. Ира стремительно шагала куда-то. Она ушла уже далеко от дома, зашла в темный покоробленный временем  двор. Она поискала глазами и нашла трещину в стене дома. Ира подошла к этой трещине, резко сняла с себя платье и запихала его в разошедшиеся камни дома. Затем она открыла чемодан и достала из него еще одно платье. Ира поспешно натянула это платье на себя и заторопилась уйти. Она подхватила чемодан, и пошла, не оглядываясь.
Теперь Ира остановилась возле стены одного из домов. Улица была безлюдной. Она остановилась возле водосточной трубы примыкающей вплотную к стене. Ира огляделась и так же торопливо сняла с себя платье. Она засунула его за водосточную трубу, раскрыла чемодан, и, по-прежнему озираясь, вынула из него платье и оделась. Ей стоило усилий не бежать отсюда, а закрыть чемодан и пойти, почти что спокойно.
Она остановилась на еще одной пустынной улице. Но оглядываться Ира перестала. Она сняла очередное платье и стала заталкивать его под крупную щель под паребриком. Платье легко ушло вниз. Ира поднялась и, дрожа от тревоги, еще раз оделась.
Потом Ира стояла опять в глухом дворе. Там она уже почти спокойно сняла с себя платье и, отогнув козырек карниза у окна первого этажа, положила туда платье. Она оделась и пошла дальше, ощущая, как она  переняла у города его  твердость и спокойствие.
Ира стола теперь уже на мосту. Под ней текла вязкая и неторопливая река и на Иру накатывала усталость. Не хотелось никуда идти, двигаться. Чемодан был рядом с ней. Ира медленно, будто вспомнив о чем-то, подняла чемодан и раскрыла его. И в реку посыпалась многочисленная обувь Иры. Туфли, босоножки, сапоги. Ира смотрела, как они пытаются плыть, тонут и их уносит дальше, чувствовала,  и ей становится легче.
Уже вечерело, когда Ира стояла на покатой крыше высокого дома. Она ощущала вокруг себя непонятную несвободу, ей некуда было идти, словно она стала заложницей своих метаний. Было тепло, но Ира чувствовала, как холод опутывает ее. Холод стоял где-то между ней и ее платьем. Иру толкнуло, и она резко начала вынимать из под платья лифчик, а затем и трусы. Белье она положила на крышу так, будто там кто-то загорал днем, а потом испарился. Ей тут же сделалось просторнее, будто она отказалась сразу от всего: от имени, от прошлого, от своего тела. Ей казалось, что она принадлежит темному летнему ветру, который толкает ее куда-то, не дат стоять на месте. Ира пошла спускаться вниз. 
 
 
 
               
 
                5.


Она вышла в ночной город и не узнала его. Ей было некуда идти. Настолько все было незнакомо. Стены домов пузырились и норовили оттолкнуть Иру. Ира ватной походкой пошла вдоль реки. Ей не нужно уже было возвращаться домой. У нее не осталось теперь ничего, что она бы могла дать Сергею. Идти настолько никуда не хотелось, что  была готова упасть куда-нибудь , чтобы забыться там, растеряться. Когда вдалеке от нее мелькнуло чужое белое платье, сердце Иры радостно забилось, будто глотнуло свежего воздуха. Ира побежала догонять платье, - Девушка подождите, постойте. Мне нужно ваше платье.
Девушка оказалась смуглая, чуть тяжеловатая, но все равно изящная, - Зачем? – музыкально-растерянным голосом спросила она.
– Оно мне поможет выжить, - Ира понимала, что выглядит слишком категоричной.
– Девушка, вы что, пьяны? И не надо задерживать меня, дайте пройти, - в голосе «смуглой» прорезывалась брезгливость.
Ира молча упала перед ней на колени и обхватила ее за ноги. «Смуглая» засуетилась.
 - Девушка встаньте. Что вам надо? А я в чем пойду?
Ира послушно поднялась, - Я вам дам свое.
«Смуглая» наконец-то успокоилась, - Ну, хорошо, что у вас случилось?
Ире не хотелось объясняться, вместо ответа она провела ладонью по лицу девушки, - Какая у тебя красивая кожа. 
«Смуглая» отшатнулась и оттолкнула от себя Иру. Ира на ногах устояла, но рассвирепела. Она схватила «смуглую» за платье и навернула ткань на кулак. «Смуглая» испуганно захлопала глазами.
 - Хорошо, дура. Только это ненормально.
Она сердито откинула руку Иры, чуть отошла и стала снимать с себя платье. Прикрываясь одной рукой, другой она отдала платье Ире. Ира не торопилась, она с улыбкой рассматривала девушку.
– Долго я так буду стоять? Не в музее, давай сюда свое - голос у «смуглой» был сердитый-испуганный.
Ира с улыбкой согласилась. Она сняла  себя платье и переоделась в белое. Девушки стояли напротив друг друга, «смуглая» переминалась.
 - Ну, я пойду?
Ира согласительно кивнула головой. «Смуглая» облегченно выдохнула и, возмущенно постукивая, каблуками пошла. Она ушла недалеко, Ира быстро оказалась перед ней и горячо заговорила.
  - Я так не могу. Я чувствую себя голой. Я задыхаюсь. Мне сегодня нужен человек. У меня любимый умер. Я слишком долго его провожала. Я устала.
«Смуглая» ответила неуверенно, - А я тут при чем? 
Ира пыталась быть понятной, - У тебя – белое платье. Это – единственное, чего у нас не было, идеального, понимаешь? Платье сегодня на тебе, значит, ты – единственное, что нам еще может не хватать. «Смуглая» поежилась.
 - Ну, сейчас платье на тебе.
Ира улыбнулась ей, насколько могла приветливо, - Ну, сейчас у меня нет любимого.
Смуглая засмущалась.
 -  Я все поняла. Но извините, вы мне сильно несимпатичны.
Ира вздрогнула от обиды и стыда. Она отвернулась, ничего не ответив. «Смуглая» постояла немного и поспешила покинуть Ирину.
Прошло много времени. Ира стояла там, где она рассталась с незнакомкой. Ей было зябко, она дрожала. Она, словно примерзла к платью, ее придавило к этой тонкой чужой ткани. Ей по-прежнему было некуда идти. Ее кто-то коснулся сзади. Ира оглянулась – перед ней стояла «смуглая». Она выглядела сильно взволнованной, охваченная неизвестным ей чувством.
 - Я и не думала, что ты еще здесь. Я понимаю тебя, иногда надо так…Вообщем, ты мне нравишься.
Ира настолько истощилась за сегодняшний день, что у нее не хватало сил на то, чтобы обрадоваться. Они постояли немного напротив друг друга, еще не зная, как им быть дальше.
Наконец, Ира сказала, - Пойдем.
И девушки направились в сторону темнеющих домов. Ира шла, не чувствуя себя, девушка пыталась ее поддержать.
Они оказались на крыше. Ира не помнила, где она оставила белье, скорей всего, это была другая крыша.
Ира огляделась и сказала. – Ложись.
Девушка чуть замялась, затем скользнула вниз. Ира почти упала на девушку. Она  стала губами охватывать ее шею, гладить ее грудь и живот, сползать ниже. Девушке не понравилась такая интенсивность чувств. Она осторожно отводила руки Ирины, сама направляла их. Девушка уже только сама водила руками Иры по своему телу. Руки Иры мелькали все быстрее, сама Иры как-то замерла и, казалось, отсутствует. Наконец, они остановились.
Уже светало. Девушка лежала, замерев, она еще не знала, как поведет себя Ира после страсти.
Ира приподнялась, ласково улыбнулась девушке, - Мне надо переодеться.
– Зачем? – девушка все еще не понимала Иру.
– Мне это платье уже не нужно. Нет, нет, оставайся в моем.  Оно идет тебе. Мне надо найти что-то другое.
– И где ты найдешь это другое? – девушка сомневалась, что Ира знает, что ей нужно.
– Я сейчас, - Ира поднялась и пошла спускаться с крыши.
Она сошла на верхний этаж и позвонила в дверь. Ей открыл моложавый мужчина и удивленно замер, глядя на голую девушку, прикрывающуюся руками.
– У вас не будет какой-нибудь одежды, которой не жалко? Надо мной вот подруги пошутили, - Ира старалась быть обаятельной и одновременно недоступной.
Мужчина хмуро повернулся и пошел к себе, не закрывая двери, вскоре он вынес Ире подростковую куртку с заклепками, штаны.
 - Вот не жалко.
Он с хмуро и неодобрительно смотрел на Иру. Потом  встал в дверях и смотрел, как Ира, взяв одежду, стала подниматься наверх, на чердак.
Ира шла с девушкой, держась за руки. Одежда была ей мала, но она чувствовала себя просторно так, как рядом была девушка, подарившая ей сегодня понимание. Девушка тоже шла бодро, ей казалось, что Ира встряхнет ее жизнь, хотя бы ненадолго.
Хмурый мужчина с верхнего этажа поднимался на крышу. Ему было любопытно, что там могло случиться. Может, девушка там еще была? Он осторожно вышел на крышу и никого не увидел. В глаза бросилось только аккуратно лежащее нам ровной кровле белое платье. Мужчина недоуменно сморщился и сердито передернул плечами.
 
 




16.




                Мост

                Сценарий к\к фильма


               ( по мотивам повести Ф.М. Достоевского «Белые ночи» )

                1.

Сергей скучал. Скучать он любил на малолюдных набережных. Он  вынимал свой  член, шел вдоль ограды реки и  старался коснуться  им  узора чугуна - поскрести. Ему нравилось какая-то свобода при этом, распахнутость. Сергей казался себе кораблем и сонм давно покинувших его ожиданий возвращался вновь, но теперь бесплотный и малоуловимый.
Таня по началу не придала  внимания нездорового вида юноше, который неудобно боком семенил вдоль ограды. Но когда она поняла, с чем связана его неловкость -  переменилась в лице. Боль и вдохновение посетили ее, что-то родственное с этим несчастным бегущим, давно лежащее в ней, впорхнуло и заставило Таню бежать за Сергеем.
Сергей смутился интересу к себе со стороны молодой, беспокойной дамы и уже остановился, но она не дала ему спрятать  член в штаны.
- Не останавливайтесь из-за меня, пожалуйста! Я вас прикрою с этой стороны.
Она встала перед ним, расставив руки и закрывая собой проезжую часть. Сергею польстило ее участие и отзывчивость.
Он воспрянул и продолжил бежать дальше, сопровождаемый взволнованной девушкой. Они бежали дальше вместе.
Тане казалось, что в жизни ее наконец-то происходит что-то связное, исчезнувшее из нее много лет назад – отчаянное и жертвенное.
Сергей устал, он увлекся, член  болел. Сергей его заправил в брюки и повернулся к окрыленной Тане.
- Вам понравилось?
Таня молча и восторженно кивнула.
- Я иногда так делаю, чтобы стало полегче.  А то давит.
Сергей посмотрел на небо, глянула туда и Таня. Вверху было привычно тускло и безвольно. Появилось лицо Сергея.
- А что именно вам понравилось?
Таня выпрямилась, задумалась.
- Не знаю…я увидела перспективу.
Сергей печально улыбнулся.
- Я так понимаю, что не во мне?
- Перспектива другого человека всегда тесна. А тут я увидела свою перспективу, спасибо вам.
- И вам спасибо. Я, когда так бегаю, редко чувствую воду, ее течение, реку, а сегодня почуял.
- Нет, нет. Не надо ее чувствовать. Так она утечет.
- Да? Давайте тогда просто пойдем.
Сергей протянул Тане руку, Таня вложила ее в его ладонь и они пошли дальше вместе. Таня ощущала  легкое покалывание от кожи Сергея и не могла понять природу этого жжения. Она спешила, чтобы уйти от беспокойства, мешающего ей. Сергею сделалось как-то неловко.
- Извините, я вам,  наверное,  кажусь грубым?
- Нет, вы мне кажетесь очень определенным. Как вас зовут?
- Сергей.
- А меня – Таня.
И они пошли дальше.


                2.


Утром Таня проснулась  от назойливой трели дверного звонка. На пороге стоял Сергей с большой улыбкой и колотил членом в ее дверь. Таня быстро втянула его к себе, закрыла за ним дверь и тут же ударила по щеке.
- Ты чего?
- Мы с тобой на «ты» не переходили. Убери свой *** сейчас же, пока я тебя не спустила с лестницы. Ты как узнал, где я живу?
Сергей заправлялся и растерянно, обиженно  лепетал.
- Я же провожал тебя вчера, вот и спросил у соседей, где самая прекрасная девушка живет. А ты – драться.
- Идиот!
Таня немного успокоилась и пошла в комнату, Сергей поплелся за ней. Таня села на кровать.
- Что ты тут мне устроил?
- Таня, я все испортил? Тебе же нравилось все.
Сергей расстроился.
- Мне не все нравилось, мне нравилось, когда ты у реки, а не у меня дома, обзвонив всех соседей. Поганец!
- Не обзывайся, пойдем к реке.
Сергей жмурился от страха.
- Мне надо успокоиться. Ты меня вывел из себя. Мы так не договаривались. Я не думала, что ты  -  мужлан. У меня их – вот сколько было, козлов лихих. И своенравных.
- Успокойся, пожалуйста, Таня. Я – не своенравный.
- Сейчас посмотрим.
Таня резко встала и вышла из комнаты. Сергей остался сидеть, подавленный произошедшим.
Таня вскоре вышла в пышном черном платье на высоких туфлях. Она быстро подошла к  Сергею и поставила свою ногу на спинку его стула.
- Что?
- Что, что? Ты готов?
Сергей растерялся от предположений, но Таня уже протянула к его лицу подошву.
- Лижи.
- Как?
- Языком! Ты же хочешь все исправить?
- А что так?
- Дурак! Иди отсюда, если не понимаешь!
- Ты бы объяснила!
- Так мы забудем, что ты сделал.
Подошва  по-прежнему маячила  перед лицом Сергея, и думать у него не получалось. Он решился довериться Тане.
Сергей старательно вытянул  язык и начал лизать Тане подошву ее туфли. Улыбка расползлась по лицу Тани.


                3.

Они идут по улице, Сергей мрачен. Довольная Таня держит его крепко под руку, почти тащит.
- Ты чего обиделся?
- Да.
- Ну, вот смотри, мы идем – чего здесь обижаться? А все случившиеся останется между нами. Теперь у нас есть тайна.
Сергей светлеет.
- Тайна  это хорошо. Но мне кажется, тайна – не секрет.
- А чем они отличаются?
- Тайна  переносится, а секрет остается.
- Ооооо, Сергей, ты такой умный…Но у нас – именно тайна, только она больше нас и поэтому не видно, как ее носить.
- Ты тоже умная.
Сергей улыбается.
- И поэтому мы с тобой сейчас идем…а ты знаешь, куда мы идем?
Таня останавливается перед Сергеем и широко расставляет ноги.


                4.

Они стоят у реки там же, где вчера познакомились. Сергей мнется.
- Мне неудобно, страшно. Должно быть вдохновение.
Таня решительна,  снимает с себя обувь и Сергей сжимается.
- Вот, одень. Так оно придет.
Сергей неуверенно, снимает свой ботинок,  одевает туфлю Тани, выпрямляется.
Он идет вдоль ограды Невы, ковыляет, сначала неуверенно, но понемногу расходится. Сергей торопливо достает член из брюк  и привычно стучит им по металлу.
Таня бежит рядом и ревностно поддерживает, прикрывая,  Сергея, машет его ботинком.
Сергей выдыхается, останавливается. Таня мягко улыбается ему.
- Устал?
Сергей сидит возле ограды, тяжело смотрит на Таню, тянется к ней рукой, но Таня крепко и больно сжимает руку Сергея, заталкивает его кисть ему в рот. Сергей мычит, смотрит на Таню.
Таня его отпускает, но Сергей не вынимает своей ладони изо рта. Наоборот, он начинает жадно грызть ее, глубоко и ожесточенно. Таня заворожена Сергеем,  она плачет и Сергей останавливается.
Сергей поднимается, застегивается, ему не хватает воздуха. Таня осторожно тянется к нему и целует его в шею. Сергей счастливо смеется и аккуратно  обнимает Таню. Та ответно и смело обнимает его.
Таня обнимает и своей ногой стягивает с Сергея свою туфлю. Протягивает ему его ботинок.
- Возьми.
- Ты меня не любишь.
Сергей одевает ботинок,  ему трудно говорить.
- Разве я тебя не поддерживаю?
- Тебя  слишком мало для меня.
- Тебе надо много женщин?
- Не знаю. Мне надо, чтоб между моей одной рукой и другой  рукой были только они.
Сергей разводит руки и показывает Тане, сколько ему надо женщин. Таня смотрит скептически.
- Даааа, я думала ты – герой. А ты просто дрянь.
- Почему?
- Потому, что шкура.
- Шкура? Ты меня больше не увидишь!
 Сергей широкими  шагами идет вдоль реки, уходит. Таня с  растерянной улыбкой смотри ему вслед.



                5.

Сергей  не уверен в себе. Он стоит перед  решеткой набережной,  и ему  не собраться. Он решил завести себя – забежал в одну сторону, потом в другую, выхватил свой член и побежал вдоль надводного узора.
Бежалось ему тяжело, единство ощущений не давалось, отчаяние назревало. Сергей крепко ударился о кого-то. Он едва устоял на ногах.
- Ты что урод, куда летишь?
Перед ним стоял недобро настроенный мужик, рядом с которым  под руку держалась Таня.
На Тане было сильно обтягивающее  платье.  Таня не узнавал Сергея, ее спутник с отвращением  изумленно смотрел на взлохмаченного Сергея с  висящим  оголенным членом  поверх брюк.
- Ах, ты ****ь какая!
Мужчина   почти рефлекторно с силой заехал ногой Сергею в живот. Резкая боль сложила Сергея  пополам.
Мужчина увлекся и продолжал бить Сергея ногами. Тот попробовал встать, но удары обрушивались на него,  и Сергей покорно скрючился.
Таня растерянно смотрела, как избивают Сергея. Каждый удар к чему-то приближал ее. Она уже испуганно поглядывала на своего приятеля, как тот решил, что хватит.
Он с извиняющейся улыбкой отряхнулся, глубоко выдохнул и  протянул ей руку, предлагая свое дальнейшее покровительство.
Таня неуверенно протянула ему ладонь и пошла с ним дальше, ступая  довольно нетвердо. Ей было страшно разглядывать Сергея.
А тот лежал, и ему казалось, что он покачивается на волнах. Ему чудилось, что он, наконец, приплыл к себе.   





17.


                Обрубок

                Сценарий к/к фильма


- У меня такое ощущение, что у меня нет руки. Точнее, она у меня есть, но, видишь, как она беспомощна. Она, как будто не для меня.
- А ты думаешь, она может быть мощной? И тогда она будет для тебя?
- Ладно,  дело не в этом. Я сама  - рука. Вся – рука, но я не знаю чья.
- А почему ты не думаешь, что ты не часть кого-то, а сама – кто-то?
- Потому, что я сильно меняюсь, чтобы быть кем-то одним.
- Тогда, почему ты думаешь, что ты –  именно рука?
- Потому что я чувствую в себе силу.
- Сила эта тоже меняется?
- Сила это – возможность изменений.
- Но эти изменения, они – сами по себе, они -  помимо тебя.
- Да, помимо. Вот я и хочу быть рукой, чтобы они были не помимо. Я хочу быть этими изменениями.
- Которые и так в тебе?
- Которые во мне, но которые не ко мне.
- А к кому?
- Ко всем.
- А ты хочешь, чтобы твои изменения были только для тебя.
- Не для меня, а – мной.
- А так они – изменения сами-по себе для всех, когда ты не рука кого-то?
- Да.
- Так ты хочешь лишить людей изменений, которые ты – сама по себе, когда не рука?
- Нет, я хочу, чтобы все не пропадали в этих изменениях, а появлялись.
- Чтоб они появлялись в твоей руке?
- Если я – рука, появляются не у меня, а у того, чья я рука.
- А кто это?
- Это кто-то большой.
- А может это просто большие изменения?
- Нет никаких больших изменений. Все большие изменений – тоже руки, только уже еще большего… великана.
- Хорошо, а если это – великан, то он уже – без изменений?
- Все изменения великана – в его руках.
- Если все люди – тоже изменения, думаешь, они хотят быть в руках великана?
- Нет, вот именно они и хотят быть  - еще большими изменениями. Они хотят быть мною. А я хочу быть рукой великана. В этом наше неистребимое противоречие. Между мной и людьми.
- И что же делать?
- Мне надо их обманывать, пока нет великана. Мне надо прикидываться, что я – готова стать ими. И когда они радостно пойдут ко мне, мне надо успеть стать изменениями для рук великана.
- А вдруг ты не успеешь и останешься изменениями изменений – еще большими изменениями. Вдруг люди  сделают тебя собой, разовьются с помощью тебя? Ведь ты в них можешь раствориться.
- Метод прост. Надо позволить принять тебя за изменения, но не стать целиком ими, а использовать их, чтобы стать рукой.
- Но изменения будут тянуть тебя, чтобы стать еще большими. Тем более ты им даешь основания.
- У изменений не может быть оснований, точнее их основания – призрачность великана, его недействительность. Люди меня боятся, поскольку я - небольшое, но очевидное изменение. Они больше меня, как изменения, но менее очевидны. Я им важна, с меня начинаются их размеры. И если я хочу быть их рукой, они будут стараться, чтобы я была рукой, а не ими. Ведь иначе, я не захочу даже начинать быть ими.
- Хорошо, но они могут тебя сделать не рукой великана, а рукой изменений. Такой  - никчемной, сухой, неумелой. Ты сначала будешь думать, что ты – рука великана. А когда заметишь, что ты  - рука изменений, ты захочешь еще больших изменений, чтобы быть не столь жалкой рукой. Так ты можешь стать зеркалом для великана. А когда перед великаном появляется зеркало, он в него уходит, уходит в изменения.  Потому, что великану трудно быть великаном.
- А вот и нет! Великану не нужны изменения. Ему нужны другие великаны. Он не хочет мельчать.
- Но великаны не видимы, а  изменения – более-менее. И даже ты видна больше, как возможность изменений, чем  возможность великана.
- Важно видеть не меня, а мои желания.
- Но твои желания находятся во времени и важно видеть время твоих желаний.
- Но у желания есть две стороны, когда оно еще не сбылось, и когда оно сбылось. И желанию со второй стороны тоже нужно видеть меня, ему важно тоже оставаться желанием, даже когда оно сбылось. И время здесь не причем.
- Если предположить, что у желания есть две стороны, значит, и изменения захотят не преувеличений себя, а преуменьшения, ты им будешь уже не интересна,  им будет важен уже не свой размер, а тождественность себе, количество себя.   
- Знаешь, много рук без великана не хуже руки для великана. А я все равно буду интересна изменениям, ищущим самотождественности, как возможность великана для них, как возможность их сложения.
- Но этот великан многомелкорукий, будет все равно, как безрукий.
- Не важно, важно, что он будет в состоянии справляться с большими изменениями, не оставлять их самим себе.  Он их будет различать.
- Хорошо, а если ты будешь для изменений -  возможностью великана – не станут ли они искать в тебе больше изменений?  Ведь ты для изменений, как ты говорила, начало действительности их. А тут такое большое начало.
- Я, как возможность великана, не буду смотреть сама на себя и изменения не соберут во мне свое множество.
- А если изменения, исходя из тебя, представят зеркало твоей возможности – и там станут искать свою величину?
- Когда изменений много и они тождественны себе, им надо не потеряться на фоне возможности великана, им надо не отделяться от него, а связываться с ним. Они не представят зеркало меня.
- Но множество изменений могут связываться  с друг другом, воображая отражения возможности великана.
- Это будут безрукие изменения.
- Они будут образовывать спину великана. А спина – ничуть не меньше руки.
- Тогда все изменения побегут перед великаном, станут забегать перед его лицом и перестанут мельтешить тут.
- Да это сильная картина.
- Конечно.






18.

                Ребро

                Сценарий к/к фильма


Какая сегодня погода? Тепло? А мне что-то кажется холодно. Ну, я же вижу дождь. Ну и что, что ты была на улице. Я чувствую, что вижу.
А что ты делала на улице? По лужам ходила? Ну, тогда, да, наверное, тепло. А зачем ты ходила по лужам? Просто так. Как-то глупо. Асфальт теплый. Ну, под ним никто не живет. А ты говоришь так, словно под ним кто-то живет. Ты живешь? Ну, ты перегнула. Как ты можешь там жить? Ты же не бомж. Ага, теперь ты – бомж. Ну, от  бомжа  воняет. А что главное в бомже? Да, и по лужам бомжи не ходят. А если ходят, то случайно.
Аааа, я поняла, ты – бомж не по факту, а по духу. А что между фактом и духом. Ага, реальность. Ты, значит, бомж, который не может подчинить себя реальность и мирится с ее неподчиненностью. Я тоже никого не хочу подчинить.
Конечно, конечно, асфальт теплый не потому, что под ним кто-то живет – солнце греет. Но при чем здесь ты? Ты же живешь не на солнце? Не говори глупостей. Ты это ты, солнце это – солнце. Ну, хорошо, я не знаю, что асфальт теплый, а ты знаешь. Поэтому ты солнце, потому что вместе? Совместность это еще не идентичность. И потом греет не солнце, а его лучи, преломленные атмосферой, расстояния еще важны. Теперь ты луч, такой эквивалент. Хорошо, но ты же не работаешь. Лена, ты это – не работа.
Я? Как я работаю? Нет, я не только дома сижу. Я хотя бы не воображаю себя ни солнцем, ни его эквивалентом. Я хочу оставить все на своих местах, без преувеличений. Это не значит ничего не делать, не значит.
Ладно, не обижайся. В луче главное не греть – светить. Ты мне светишь Я тебе нет? Лучу никто не идет навстречу. Толк есть. Ты разделяешь, с помощью тебя я понимаю, что есть большее, меньшее, разнообразное. Ты делаешь лицо. Нет, сама ты лицом не являешься – ты больше. Да, ты делаешь мне лицо. Это, как в Японии. И меня без тебя нет, моего лица и, значит, меня.
Нет, у нас нет взаимозависимости. Мы отдельно. Но мы нужны друг другу. Да, Лена, не асфальт тебе нужен, а  - я. Греть меня не надо, я и так  - теплая. Да. Я понимаю, что луч – не предмет, а ты – предмет. Видишь ли, я тебя люблю. Ты ля меня  важна, первична, сначала  - ты, остальное – после. Это не значит, что тебя нет. Ты и сначала и после всего – тоже ты. Что посередине? Все, все, что есть – посередине между тобой сначала и тобой после всего.
Я не хочу, чтобы ты была просто человеком. Так и до бомжа недалеко. А тебе разве мое отношение не важно, ничего не приносит? Нет, Лена, у каждого не своя жизнь. Жизнь это что-то червячное, у каждого свой космос. Жизнь надо успевать делать, но главное – не она.
Ну, ладно, есть жизнь слепая и видящая. Так вот, видящая  - любовь. Я тебя вижу – люблю, слепая жизнь – к исчезновению. Долго по лужам не набегаешься. Дело не в зиме.
Я тебе не предлагаю зависеть от себя, наоборот, говорю – мы отдельны. Далеки. И не бросаю тут же. Не так. Ты пронзаешь меня, чувствуешь? Я всегда тебя жду. Никакая жизнь не будет так тебя ждать. Жду и остаюсь после тебя, провожаю.
Почему никуда не уходишь? Уходишь. Даже асфальт остывает и ты уходишь. Да, ты сама по себе. Но ни ты, ни кто-либо не знают, что ты делаешь. А я знаю.
Ты мне светишь. Я к тебе не тянусь, Лена. Даже наоборот. Но без тебя – меня нет, а без меня ты потеряешь свою яркость. Я знаю – она у тебя есть. Тебе ничего не надо делать. И я тебе ничего не предлагаю. Ты просто поверь - с тобой в моем лице, как это не высокопарно не звучит, говорит вечность.
И  вечность хочет, чтобы ты сохранила свои свойства. Ну, хорошо, не вечность, просто время. Тебе это надо, чтобы прийти к себе. Сейчас ты идешь не к себе, сегодня ты будешь одна, завтра другая, а потом тебе все равно, кем ты будешь. Ты придешь через меня к себе. Ты мне будешь светить, а потом увидишь себя, увидишь после меня.
Потому что я тебе доверяю. Светить как? Это не по улицам бегать, просто надо знать, что ты мне светишь. Может быть и еще кому-нибудь, но говорю пока с тобой я. Это не случайность, точнее это случайность, но как-нибудь с тобой все равно это бы случилось, в таком или в другом виде.
Мы нужны друг другу, я не память о тебе, мне ты, как человек не нужен. И я себе, не нужна, люди не нужны друг другу. Я  с тобой говорю, как космос. Я ухожу от тебя, это ты ко мне приходишь, не даешь мне уйти от себя.
Мы не будем встречаться. Зачем? Ты во мне, но тебе надо выйти наружу. Я после тебя и до тебя, ты – мое время. А тебе надо перестать быть временем. И только будучи вместе, мы сможем выбраться – ты из времени, а я из того, что упираюсь в тебя.
Да, ты мне мешаешь. Когда во мне – ты светишь, а когда я упираюсь в тебя, я чувствую свою ограниченность. А ты говоришь – встречаться. Я бы сказала, что ты – моя красота, а я – твой стыд, чтобы тебе было понятнее. Я  делаю тебя больше, а ты меня ярче.
Тебе ничего не надо делать, тебе надо понимать, что ты  - во мне, а не сама по себе. Тогда ты не кончишься. А это означает силу.




19.



                Туфли

                Сценарий   к/к фильма


Я никак не могу  одеть туфли. Как только я надеваю их, они говорят со мной человеческим голосом. Потом я иду в них и слушаю. Они странно себя ведут, говорят, что они – я, кричат, что я топчу их, что им больно, просят, чтобы я пожалела их.
Когда я их снимаю, а в городе странно без обуви, со мной начинают говорить мои ноги, они здороваются со мной, знакомятся, представляются мужчинами. Меня это пугает, и я не знаю, куда деваться, снова надеть туфли страшно. Как это? Пихать мужчин в себя, в свои туфли.
Может я  слишком  доверчивая? 
Если я не снимаю туфли, они злятся, проклинают меня, а потом ударяются в религию, славят бога. Тогда мне хорошо в них, я почти летаю, они несут меня. Потом мне трудно их снять. Это равносильно тому, чтобы проклясть себя, ввергнуть в тьму, потерять.
Поэтому я сплю в туфлях и сны мои светлы. Потом, когда просыпаюсь, они уже молчат и мне легко покинуть их. Их вчерашним свет становится моим дневным, мне легко, я порхаю.
Так продолжается до тех пор, пока мне не нужно выходить из дома. Тогда моя обувь становится порочной для меня…мужчинами. Как можно в мужчин опускать свои ноги?
Надо выбирать другие. Другие туфли молчат, каждая пара лоснится  своими боками, алчно ждет меня. Выходить надо и я ныряю в почти любые. Идти в них страшно.
Они хлюпают и чавкают. Но потом твердеют. Это тоже не особо приятно, ноги натираются быстро, идти  больнее. Однако, появляется ощущение вознесения , будто я иду не по улицам, а по горам. Это ощущение облегчает  боль  в  ногах, но кровь все равно появляется и это злит.
Приходиться присаживаться куда-нибудь, чтобы передохнуть. Туфли размякают, расползаются и тогда можно снова их надевать, чтобы успеть дойти до работы, пока они не затвердели. Но ступни превращаются в почти  лохмотья. Потом я смотрю на свои ступни и мне их жалко, жалко настолько, что я хочу пойти с работы в других туфлях.
Я ищу другие – строгие, не чавкающие, которые мягко зашнуруют мою израненные ноги. Обувь приходится заказывать по телефону. Это разорение. Надо их еще найти и на меня поглядывают косо на работе. Когда мне приносят новые туфли, я без жалости отбрасываю те, в которых пришла. Их распухшее, дряблое тело больше не обманет меня, не завлечет.
В новых туфлях поначалу идти легко, их борта мягко обхватывают, создается ощущение, что они обнимают  все ногу.
Это поддерживает, но затем делается  заметно, как шнуровка туфель захватывает все тело и поднимается к горлу. Становится страшно, хочется быстро стряхнуть с себя туфли и выбросить их.
Они лежат на асфальте неподвижные и вкрадчивые, бессильные. Может  показаться, что они больше не будут хватать меня за горло. Кажется, им можно поверить, тем более, что идти босиком я не хочу. Когда я их надеваю снова, они симулируют покорность и бессилие. Но вот я начинаю идти и чувствую, как они наливаются силой.
Приходиться быть внимательной, не дай бог, они опять охватят все тело. Это утомительно – идти и следить за своей обувью. Непонятно, куда идешь – то ли домой, то ли к своим туфлям. Когда следишь за своими туфлями глаза и тело напряжены, кажется, что не двигаешься, а стоишь на месте, но расслабляться опасно – твои туфли могут накинуться на тебя.
Эта напряженность не проходит бесследно, приходишь домой вымотанная. Между тобой и твоими новыми туфлями – пропасть, состоящая из недоверия и враждебности. Это очень неудобно, когда твои туфли враждебны тебе.
Тогда  мир вокруг кажется тебе непроходимым и плоским, как подошва. И наутро просыпаешься и чувствуешь себя на пустом стадионе, в центре. Кто-то наблюдает за тобой сверху, от  тебя что-то ждут, какого-то забега.
Единственное, что может в такой ситуации поддержать – еще одна пара обуви. Ты бросаешься к ней, как к последнему другу. Она теплая и приветливая, ждущая.
Надо торопиться и ты идешь на работу. Идешь уже не одна, вас двое – ты и твои туфли. Вам хорошо вместе, вы оплетаете друг друга.
Но в таком случае сложно идти своей дорогой. Тебе надо на работу, а твоим туфлям не надо. Чтобы идти на работу приходиться тянуть их в свою сторону, подавлять.
Они сначала  недоумевают, упираются, но ты тянешь их, и они сникают. Они сникают, и ты шлепаешь уже в бесчувственной обуви. От каждого твоего шага она разлетается, как брызги. Приходишь на работу, словно  босиком, словно шла в шлепанцах.
Зачем мне такая обувь, которую надо все  время догонять и которая уводить тебя от твоих дел. Ты начинаешь ждать чего-то определенного, чего-то более тяжелого и надежного. Избегая косых взглядов коллег, ты заказываешь еще пару. Денег остается совсем немного.
Стараешься, чтобы никто не увидел курьера, и примеряешь новую пару,  забившись в самый темный угол.
Выходишь в новых туфлях, защищенная от всего. Они высокие, с них страшно упасть. Когда в них идешь, кажется, что кого-то избиваешь ногами. Но они нечуткие. Мир вокруг тебя становится тише. Тебе  физически легче, но наступающая глухота тяготит.
Туфли кажутся  безмолвным космосом, в который ты вдеваешь свои ноги. Как ими потом двигать?  Не будешь же ты ногам раздвигать космос? Ради чего? Чтобы космоса было еще больше? 
Когда у тебя такие туфли, тебе некуда идти  кроме,  как в них. И даже, когда ты работаешь, ты тоже работаешь в  их сторону, уходя дальше от людей.
Надежные туфли – совсем не обувь, это другая планета. Надежный туфли – способ перелета туда, где никого нет, они – твоя ракета. Когда ты в них, ты никуда не идешь, ты умертвляешь все вокруг. Ты забываешь само движение. Ты становишься легче.
И ты понимаешь, в чем была ошибка. Ты искала слишком уходящие туфли.
Ты начинаешь искать  другие, приходящие. Они  должны  быть  агрессивны и направлены.
Ты быстро их  заказываешь, и тут же выходишь в них. Ты спешишь, они возвращают тебя на землю. Ты торопишься, чуть не падаешь, вываливаешься из них.
Ты видишь себя, неловкую, спотыкающуюся, ожидаемую на  земле. Ты выскользнула из  космического лифта и перед тобой  - земля. На земле хорошо, но память о невесомости осталась. Поэтому на  следующий день, тебе кажется, что ты идешь перевернутой – вниз головой.
Пустота двигает твоими туфлями,  твои ноги прикреплены где-то вверху, обуты в вакуум, засосаны им.
Ты видишь, как двигаются без тебя  твои другие туфли - под  головой, внизу.  Кто-то приходит на твою работу и ты не видишь, кто, ты бесплотна. Кто-то идет вместо тебя домой.
И наутро ты видишь ее, другую себя. Она идет уверенно, и у нее нет проблем с туфлями. Еще бы, ведь их выбрала ты! Ты видишь ее откуда-то из глубины своих прежних, надежных туфель.
Тебе скучно одной и значит, ты будешь затягивать ее, другую себя  к себе. Но это уже другая история.