Спёкся

Дима украл дедово ружье, коробку патронов и, захватив лопату, бежал. Кроме того, при нем был рюкзак, где внутри глухо катались банки с тушенкой, сложенные поверх одеяла, и тяжелела чудом втиснутая канистра с водой. Сгорбившись, Дима шел за город. Нелепый вид придавал его облику еще большую отмороженность.

Да, идти было не далеко, и по дороге он встретил немало прохожих. Но что мне совершенно не понятно – ни у одного из них он не вызвал подозрений. Возможно, потому что взгляд каждого был устремлен под ноги, и его попросту никто не заметил.

Дима шаркал вдоль затхлых тополей и, краснея от злости, без конца бормотал сквозь зубы: «Надоели, суки, на-до-е-ли!.. Чё вам всем от меня надо?!.. Сделай то, сделай это!.. Пойди туда, пойди сюда!.. Суки!.. Оставьте меня в покое!..»

Мимо все время проносились автомобили, не давая пыли улечься, от чего она, беспрестанно кружа, забиваясь в ноздри и легкие. Сквозь грязные облака пекло одуревшее солнце.

Дима миновал мост через речку, соединяювшую одно озеро с другим. На берегу валялось несколько румяных млеющих тел. Издалека они напоминали свинину под сыром. Он мельком посмотрел в ту сторону, но никого не увидел.
 
Возле его уха прогремел груженый щебнем «КамАЗ». Вот на него трудно не обратить внимания. Дима вздрогнул и выругался.

После дач начались поля, упиравшиеся в высокие холмы. Рожь трещала от зноя и почти горела. Колосья неприятно скребли по рукам. Спустя час Дима, наконец, добрался до подножия одного из холмов и рухнул в тени единственного дерева. Сердце под его ребрами билось, как живая канарейка в духовке. В висках давил пульс.

Немного отлежавшись, беглец попил из канистры, умылся и, когда унялась одышка, схватил лопату и принялся рыть нечто вроде окопа. С психу он взял совковую, поэтому выходило неважно. Но ярость компенсировала просчет.

Когда Дима закончил, уже теплился закат. То, что он выкопал, больше походило на яму. Однако окоп он видел только по телевизору, поэтому – не смутился. На дно было зачем-то брошено одеяло. Рядом с канистрой устроились в ряд алюминиевые банки.

Дима выбрался, сел на траву и зарядил ружье. Прицелился в небо. После чего – залез обратно и начал есть тушенку холодной и без хлеба. Непривыкший желудок вскоре дал сбой, и Диме пришлось скрыться во ржи. Впервые для отправления естественных надобностей он использовал не унитаз, поэтому зов природы едва не довел его до слез. Замученный, он свалился в яму и задремал.


Но сон его был недолгим. Похожие на детский плач, крики бредущих неподалеку от укрытия овец, разбудили Диму. Как ошпаренный, он вцепился в ружье и выглянул.

Отара была большой. В хвосте шел старый пастух с палкой в руках и покрикивал на ведомых. Рядом с ним трусила дворняжка. Она-то и заметила беглеца и принялась остервенело лаять в его сторону. Пастух, увидев Диму, махнул рукой и пошагал к нему, шикая на собаку.

– Эй! Ты чего там?.. – крикнул он, подслеповато щурясь. – Случилось чё?..

– Пошел вон!!! – завопил Дима. – Отвали от меня!!!

– Ты одурел, щенок?! Щас я тебе отвалю палкой, скотина!.. Дора, фас!

Дима взвел курки и выстрелил дуплетом в сторону пастуха и псинки. Стрелял он впервые – от армии его отмазали родители. Приклад поездом ударил в плечо. Ствол дернулся и звонко угодил по лбу. В глазах заискрило. Но патроны были с мелкой дробью, плюс расстояние – поэтому беглец никуда не попал. Дед, пригнулся и, матерясь, сиганул в рожь. Собака с лаем кинулась за разбежавшимися овцами. Встревоженная выстрелом стая ворон устремилась в почти что ночное небо.

Трясущимися руками Дима перезарядил ружье и для убедительности дважды саданул по ржи. Деда не было слышно.

Немного переждав, беглец занырнул обратно в яму. Испуганно торжествуя, он достал из штанов паспорт, поджег его и стал смотреть. Вместе с именем горели ранняя женитьба и ребенок.
 
Потом он уснул.


Около четырех утра рядом послышались шаги и шепот. Дима проснулся и осторожно выглянул. К нему приближались, крадучись, пастух, сменивший палку на вилы, и какой-то мужик. Дима моментально вскипел и бросил в их сторону банку с тушенкой.

– Пошли вон, твари!!! Не трогайте меня!!!

– Валера, осторожно! – заорал пастух. – Валера!

Но Валера не слушал и, отобрав у товарища вилы, стал быстро сокращать расстояние. Дима схватил ружье, выглянул и сразу же выстрелил.

Часть дроби угодила мужику в левое бедро, он вскрикнул и упал, выронив вилы. Дима выстрелил еще раз – по пастуху – но промахнулся.

– Стой!.. Не убивай!.. Погоди!.. Стой!.. – забормотал мужик, быстро отползая…

Беглец дал им уйти, подгоняя ударами в воздух.

Когда они скрылись, он попил воды и стал ждать. Какая-то его часть понимала, что теперь уже точно никто не отстанет. И покой будет, как и прежде – россказнями. Его почему-то начала мучить совесть – не из-за выстрелов по людям, нет. Она мучила так, словно он желал чего-то постыдного и, кроме того – перед кем-нибудь провинился. Нагрубил жене. Или сорвался на безответного…
Диму охватила тоска, подобная той, когда, размечтавшись, душа забредает куда не надо, а потом, настигнутая и сбитая с ног рассудком, все обращает в скорбь. Так что, на самом деле – мечтателям живется не так беззаботно, как кажется. Дима был не из них, но итог его ждал тот же.

Медленно светало. Развеялся туман над рожью. Уходили ночные сырость и холод. Почему-то запахло сеном. Дима умылся, сходил оправиться и напряженно ждал дальше. Чего – он сам не знал, ни один из очевидных вариантов не подходил. Злоба все так же росла, волоча за собой тревожный ужас. Такой мы испытываем от чего-то еще не случившегося, когда принимаем это за уже произошедшее. Боимся того, чего нет. И так как страх здесь не цепляется за действительное, ему есть, где разгуляться – бесконечно.

Однако Дима не увлекался засаленным пустозвонством. И потому – сидел на своем одеяле и ни о чем не думал.


Через несколько часов издалека стал доноситься автомобильный гул, нараставший медленно, но верно – как слюна во сне. Это оказался полицейский «уазик». Скрипнув тормозами, он остановился метрах в пятидесяти от ямы. Этот скрип ни с чем другим не спутаешь.

Из машины вышли участковый и два его соратника. Увидев их, Дима испытал нечто вроде восторга, испуга и научного интереса. Когда они начали молча приближаться, он кинул в них тушенку, крича все то же:

– Оставьте меня в покое!!! Валите к черту!!!

Их это не остановило. Лица приближавшихся источали лишь тупую скуку. Тогда Дима уверенно рявкнул:

– ОТЪЕБИТЕСЬ!!! – и шмальнул в воздух.

Над ямой повисло красивое белое облако. Менты же – лениво вздрогнули и гуськом попятились к машине.

Следующий выстрел угодил по стеклам, разбив их в дребезги. Получилось довольно эффектно. Затем ружье, выплюнув гильзы и получив в свою пасть еще, разнесло мигалки. Меткость стрелка росла с каждым патроном. Менты все это время прятались за широким корпусом «УАЗа». Хотя, даже, скорее, не прятались, а просто НАХОДИЛИСЬ около, так и не сказав ни слова. Даже подмогу они вызвали не сразу и будто бы через силу.

Дима же вошел в бессмысленный раж и молотил, не останавливаясь, по единственной крупной мишени в радиусе нескольких километров. Одеяло на дне ямы, больше напоминавшее ковер, засыпАли горячие гильзы.
 
Очень скоро прибыл ОМОНовский «ЗИЛ». Беглец, тревожно заинтересовавшись, прекратил огонь. Спустя пару минут, репродуктор нехотя произнес:

– Говорит капитан полиции Журов… Лучше стреляйся сам…

Дима испугался и недоуменно затряс головой, ведь согласно его представлениям, все должно было происходить не так. В ужасе, он возобновил стрельбу, на этот раз – по «ЗИЛу». Но дробь только звонко отскакивала от корпуса, как просыпанная мелочь от кафеля. И запал куда-то исчез. Беглецу стало скучно и будто неловко за свои действия. Вскоре Дима впал в безразличие. Понял, что устал и проголодался. Он выбросил ружье, хлебнул воды и поднял руки вверх.

Дверцы «ЗИЛа» не спеша открылись. Наружу лениво выбрались бойцы. Двое из них направились к яме. Время этого пути на тот момент было для Димы самым страшным, что происходило в жизни. У него затряслись ноги. Он упал на колени и обмочился. И несколько секунд спустя – получил ботинком в лицо. Вскрикнул. Его повалили на живот, придавили коленом шею и пару раз ударили прикладом в печень. Затем – руки за спину, на излом и – наружу, сдавливая горло.

– Ты чего сопротивляешься? – удивленно спросил капитан Журов и выстрелил Диме в пах.

Дима заорал нечеловеческим голосом, рухнул на траву и забился в корчах невыносимой боли. Все стояли рядом и смотрели. Кто-то – смеялся. Кто-то зевал. Даже участковый с соратниками и неизвестно откуда взявшиеся пастух с мужиком подошли ближе.

Монотонно гудел двигатель «ЗИЛа». Уже редко вскрикивал некогда спекшийся беглец. Дрожала рожь. В воздух втискивалась гроза.

23:25
22.12.16