Длинная дорога от маленькой станции... часть I

      Тайга была кругом, во все стороны, самая настоящая таёжная Сибирь,
прилегающая к Енисею. Посёлок Кытат был небольшим, образованным в 1957 году
рабочим леспромхозовским посёлком. Таких вокруг было много. Похожие друг на
друга, словно бусины, нанизанные на нить, они все были расположены на железно-дорожной ветке Ачинск - Маклаково, убегавшей далеко на север от центра края, Красноярска, к берегам могучего Енисея. По этой дороге возили товарняками лес, заготовленный и обработанный соответственно требованиям, на продажу.
      Дорогу построили в начале 1960-х годов. Станции были с сибирскими названиями: Таёжка, Кеть, (есть река с таким названием,) Суриково, Абалаково, Уланово - это, видимо, в честь выдающихся личностей. Но что означал Кытат - трудно предположить.

      Женька стал его жителем поневоле. Его привезли в 1970 году сюда в двухлетнем возрасте, естественно, не спросив. Просто, в посёлке была средняя школа, а в деревне, в которой жили до этого, была только восьмилетка, поэтому мама, учительница, и похлопотала в РайОНО о переводе на работу в посёлок Кытат.

      Вообще, судьбу маленького Женьки можно сравнить с птичьей...
Он родился далеко от Кытата, на загадочной Забайкальской родине, как всё время говорили в семье. И как только "встал на крыло", то есть начал ходить, в годик, летом переехали жить в Сибирь. Дома все тосковали "по родине" и часто о ней вспоминали. Поэтому Женька с самого своего малолетства был заинтересован и пронизан любовью к Забайкалью. Но Кытат он тоже любил.

      Посёлок был небольшим, разделённым железной дорогой на две части.
Если смотреть по направлению ветки на север, то левая сторона посёлка была в несколько, а точнее, в три улицы: Центральная, Зелёная и Новая. Здесь была контора леспромхоза, школа, магазин, пекарня, клуб с библиотекой, ателье и медпункт. Тут же была погрузочная эстакада с тремя огромными кранами, подъездные пути, цех по переработки отходов в щепу, шпалоцех, и простирающиеся на большую площадь, сваленные рядами, высокие горы леса, готовых к погрузке брёвен и ещё не обрезанных стволов деревьев. Это соседство с тысячами кубов леса, сваленных вплотную к жилым домам, неоднократно во время гроз приводило к пожарам.

      Зрелища эти было жутко наблюдать... Свинцовые тяжёлые тучи ходили по кругу над кранами, рельсами и эстакадой, видимо, было слишком сильным притяжение скопления металла, и стрелы молний, не переставая, били по этому замкнутому кругу... Небо разрывалось огнём до тех пор, пока не вспыхивал огонь на земле. Сухая древесина была сродни пороховому заряду. Шпалоцех сгорал неоднократно, "расплёвывая" горящую щепу, как осколки снарядов на ближайшую улицу и грозясь оставить всех без крова. Люди под этим "обстрелом", в неимоверном страхе от близкого пекла, поливали водой крыши своих домов, чтоб не дать им воспламениться, и тушили разлетающиеся горящие головешки.

      На другой стороне железной дороги был посёлок железнодорожников.
У них и дома, стандартные двух- или четырёх-квартиные бараки, были построены
на средства Министерства Путей Сообщения. У них было своё снабжение, магазин.
От этой части Кытата, обслуживающей железную дорогу, "зажелезнодорожной",
чуть правее в лесочке была ещё одна улица, как хутор, в несколько частных
домов, крепких и зажиточных, Шарыповка. За ней располагалось кладбище.
Поэтому, наверное, тот угол Кытата был на отшибе, глуховатым местом, хозяева держали пасеки, но детям было далеко до школы.

      Рос Женька любопытным, вездесущим, бесстрашным и постоянно ищущим приключений. С садиковского возраста у него было два друга, два Серёжки,
Головко и Лоч, (родители последнего были из ссыльных во время войны из Латвии латгальцев.) Поскольку климат Кытата был характерно сибирским, то все трое были обычно промёрзшими, с промоченными ногами, сопливыми, но на всё готовыми
таёжными пацанами. Все окрестности посёлка брали в полон и летом, и зимой.
Женька уже в шесть лет заправски ходил на лыжах и самостоятельно убегал в лес, без опаски заблудиться.

      Красота там была просто сказочная. Многолетние могучие кедры, высокие
разлапистые сосны, с горящими на солнце рыжими стволами, скрипучие ветвистые лиственницы, и тёмные и загадочные, высоченные густые ели... Всё было под снежным покровом. А снега было так много, что возникало сомнение, а правда ли
он растает к лету. Снег был белый, чистый-чистый, только виднелись на нём следы птиц, зверюшек, упавшие шишки проваливались, как в перинку, валялись
ветки, оборванные ветром. В лесу было не так холодно, как на открытой местности, деревья укрывали собой и создавали свой лесной уют, с тишиной и
величием. Только верхушки деревьев шумели и покачивались, словно между собой переговаривались. Во время слабой метели в глубине леса было особенно чудно
и сказочно: от снежных вихрей казалось, что тайга взлетает в небо к бегущим косматым тучам...

      Детвора была привычна к морозам, и дома усидеть никого нельзя было
заставить. В огородах были настроены снежные крепости, с землянками, высокими
оборонительными стенами и лабиринтами ходов. Возвращались под вечер все обледеневшие, с налипшими на одежду снежными комьями, с разгорячёнными краснощёкими мордашками и сияющими глазами, голодные пуще отцов-лесорубов.

      У Женьки отца не было. Вернее, он был, конечно, где-то в том далёком Забайкалье, но он его не помнил. Завидовал ли он другим пацанам - сказать трудно, отцы как-то не очень проявлялись в их детской жизни, были с темна до
темна в тайге на делянах, (именно так лесорубы называли участки лесоповала,)
приезжали вечером поздно усталые, неразговорчивые, мылись в банях, ужинали,
не редко пропустив с устатку по гранёному стаканчику, и шли спать, чтоб с восходом солнца встать и ехать в тайгу, зимой - на лютый мороз, а летом к
не менее лютому комарью. Иногда случались несчастья, отцов придавливало лесинами, и не всегда после этого они выживали...

      Дети все были на попечении матерей, а кому повезло, то ещё и бабушек.
Бабушка была и у совсем маленького Женьки, нянчила его, любила очень, но она
была сильно старенькая: он у мамы был, по тем временам, поздним ребёнком,
родился в у неё на тридцать восьмом году. И весной, когда Женьке было без одного месяца три года, а бабушке - без месяца восемьдесят шесть, её не стало. Сначала было горько, больно, пусто, и он плакал; но потом довольно скоро образ бабушки стал стираться из детского сознания, он постепенно стал туманиться, расплываться и растаял совсем.

      Мама была на работе в школе, в две смены, а Женька на воспитании в садике, где и были почти все поселковые ребятишки, (в то время не было неработающих мам.) Он был очень большим выдумщиком, заводилой и в хороших, и
в сомнительных начинаниях, за что часто ему "влелало" и за себя, и за его
"друзей", которые в таких случаях свою вину старались перевалить на него.

      С ранних лет Женька пришёл к выводу, что рассчитывать в жизни можно только на самого себя. И не боялся брать на себя ответственность, например, за маму, помогал ей по дому и по хозяйству, как маленький мужичок: рано приноровился колоть дрова и растапливать печь, выкручивал тяжёлый ворот колодца на улице и носил вёдрами воду в дом. Всю работу в огороде делал наравне с мамой: вскапывал землю и сажал картошку, а потом выкапывал её по осени, поливал грядки. Вот с прополкой их как-то дело не сложилось... Ну, не мог он такую занудную работу выполнять... А картошку окучивал за милую душу, быстро и ловко, - силой Бог не обидел.

      Когда подрос, был лет восьми, утеплил на зиму сараюшку для кур: вкопал столбики и "обшил" их досками на небольшом расстоянии от стен, а потом это пространство засыпал опилками пополам с землёй, дверь обил старой фуфайкой и подогнал её, чтоб плотно закрывалась. Куры от такого неожиданного счастья чуть не всю зиму неслись в благодарность. Другого хозяйства не держали.

      Правда, в доме была серая кошка Люська, умная, степенная и отважная. Как-то ранней весной у соседей умерла собачка, ощенившись, и малышей-кутят некуда было девать. А у Люськи в эту самую пору росли котята, и она их выкармливала. Мама принесла одного щенка и подложила кошке. Та сначала попыталась было запротестовать, - лёжа в коробке с котятами, зашипела. Но мама показала ей многозначителько кочергу от печки, произнесла "заклинание", вроде: - Ты чё, сдурела?! он же умрёт с голоду... ну-ка, корми давай!
И Люська приняла и выкормила щенка, считая, что "дети - они просто ребёнки и есть хотят..." Вырос большой чёрный пёс по кличке Буча. Люська считала себя его мамой, и что должна быть за него в ответе, и даже когда он стал взрослым
и случалась на улице собачья разборка, Люська неслась туда со двора, вздыбив
шерсть на загривке и распушив хвост, с устрашающим ниндзявским возгласом "Ммиааау" вскакивала в самую гущу своры собакам на спины... После такого её налёта все задиры пускались в россыпную. А она "гнала" домой "отбившегося от
рук" Бучу, который с виноватым видом понуро брёл впереди неё.
Но кошка и собака не были хозяйством, они были членами семьи, а Буча стал
Женьке самым важным и преданным другом, первее двух сопливых Серёжек.

      А летом в Кытате была вообще красота!
В посёлке по улицам всюду были уложены деревянные тротуары, иначе в слякоть - межсезонье и дождливую погоду, было бы ни пройти, ни проехать нельзя. Но вот
весенняя грязь высохла и сошла, кругом зеленело и цвело, а свежий сосновый воздух пьянил. Окраины посёлка упирались местами в берёзовые колки, где в
нежных душистых серёжках шелестели новыми светло-зелёными резными листочками
белоствольные красавицы русских лесов - берёзы. В травах гудели, перелетая в поисках нектара с цветка на цветок, золотистые хлопотуньи-пчёлы. Малиновым облаком цвёл Иван-чай, кипрейник, источая сладкий медовый дух... Поблизости
от водоёмов можно было встретить глазастых стрекоз, с разноцветными прозрачно-слюдяными крылышками, похожих на вертолётиков. Они были неуловимы:
то стремительно взмывали вверх, то зависали на одном месте, то исчезали
молниеносно из поля зрения... В ветвях щебетали, пересвистывались, трещали, пощёлкивали различные представители голосистого птичьего мира. Лето вовсю
хозяйничало в природе, старалось за  свои короткие месяцы очаровать, удивить,
побаловать, насладить и согреть людские сердца и души, чтоб потом этого тепла
хватило на весь длинный, холодный осенне-зимний период.

      Недалеко от посёлка, в окрестностях железно-дорожной насыпи, было
несколько больших и глубоких котлованов, наполненных природной водой. Эти
рукотворные озёра появились во время строительства ветки Ачинск - Маклаково.
В тайге прорубали просеку для дороги и недалеко выбирали грунт для возведения насыпи. Почва была разной: были и гравийные карьеры, и глиняные, и песчаные.
Со временем они заполнились  грунтовыми и дождевыми водами, в некоторые люди
запустили рыбу, она, на удивление, выросла и расплодилась. И в летнее время
ребятня и взрослые ходили и ездили купаться и отдыхать на эти котлованы.
Особенно был любимым котлован под названием Березняк, думаю, объяснять не стоит, почему он носил такое имя.

       07.03.2017г.

   на фото ст.Кытат Красноярского края