Наедине с собеседником

НАЕДИНЕ С СОБЕСЕДНИКОМ               

Сколько же мы не виделись? Года три. Трамвай стремительно пересекает Ленинский проспект, а мы стоим в проходе и удивляемся случившемуся обстоятельству.
– Ну, как ты? – спрашивает Гоша, и искры интереса возгораются в его умных, всё понимающих глазах.
– Да, ничего, по-разному, – отвечаю ему не в силах погасить улыбку, которая так и осталась до конца нашей случайной встречи. Вспоминается всё-всё. Наши беседы, доверительные разговоры, его умение поддерживать любую тему и … вдруг оборвать встречу, спеша к делам, не прощаясь. Вот и сейчас, жмёт руку и спешит к выходу.
– Ты куда? – с волнением спрашиваю его.
– Прости, дела, – отвечает он. Трамвай останавливается, и он выходит. Я продолжаю движение и вижу его, спешащего параллельным курсом по тротуару. И почему он вышел? – задаю себе вопрос, зная на него ответ. Он такой, как обычно. Время не изменило его привычки.
Вспоминаю, с чего всё началось…
Поездка окончилась в центре Москвы, в Столешниковом переулке. Было уже темно, фонари разжижали вялую темноту. Витрины соседних магазинов фонировали наш выход из чрева автобуса. Когда водитель, опомнившись, вдруг включил освещение, две фигуры в стеклянном пространстве хорошо освещённом, как на подиуме, слились в пылком поцелуе, не замечая ничего. Выступление было на бис. Не прерываясь.
– Вот дают! – восхитился Лаврик.
– Да-а-а-а… – выдохнул Гоша.

Мы все стояли в ожидании финала и не расходились. Финал организовал водитель, выключив освещение в салоне. Пылкая пара, не прощаясь, быстро умчалась к Тверской. Наша группа разбрелась, и одинокий автобус грустно остался уже не интересен никому. Потом и он укатил куда-то, оставляя лёгкий шум за нами, спешащими к метро.
Всё начиналось неожиданно. Уже давно забытая разнарядка для коллектива института по профсоюзной линии на поездку в Прибалтику вдруг ожила, вспомнилась и решительно покатилась на нас.
Три дня, и группа должна быть собрана. Разумеется, с оформлением документов, соответствующих справок, бумаг иного свойства, и всё это за три дня. Ускорил решение задачи наш профорг, предложив ограничится только активистами. Это помогло. Демократичность сохранилась, хотя и разговоров среди иных, пассивных членов профсоюза было немало. Но как без этого? Без этого не интересно. Да и пары ведь надо выпустить, своё мнение о многих поведать, когда есть такой повод. Так, беззлобно, но с ехидцей. Попавшие в список пережили и это испытание. Повезло и мне.
Спешу со спортивной сумкой по проходу вагона, добираясь к своему купе. Открываю дверь и вижу трёх моих дружков по будущему жилью в одном купе. Улыбающийся Лаврик, Эдик Лаврин, выжидающий Гена, Геннадий Крапивин и Гоша, Игорь Гринеев. Увидев Гошу, я расслабился и улыбнулся всем троим.
– Компашка в сборе! – воскликнул Гена и полез за чемоданом, лежащем на верхней полке, – я на верхнем этаже, парни, идёт? – уточнил он. Мы промолчали, соглашаясь.

– И я вверху, – откликнулся вдруг Лаврик и забросил свой портфель на верхнюю полку напротив.
Поезд тронулся. Появились дорожные припасы, настроение и азарт необычного сборища. Столько выпили я уже не помню, но у каждого были запасы, желание окунуться в дорожную жизнь с варёными яйцами, курицей, пирожками и «зелёным змием». Братались полночи. Ну, просто дружба навек. (А что, это почти что случилось!) Вторую половину ночи мучились в душном купе от кошмарных снов. Но было необычно. Таллинн встретил нас хорошей погодой, лёгким головокружение (это меня) и энтузиазмом встретившего нас гида. Прибалтика к нам благоволила.
… Мы на совещании. Вопрос серьёзен. Горит план. Отстающих дерут, как сидоровых коз. Они что-то блеют в своё оправдание, но это бесполезно. Шеф мечет громы и молнии. Эпитеты не жалеет, случайно, ведь среди нас и дамы, спускается ниже пояса, извиняется, тем самым разряжая обстановку. Гоша в соседнем ряду что-то конспектирует в блокнот. Почему-то левой рукой. Взяло любопытство, наклоняюсь к нему и удивляюсь. Он делает зарисовки нас вокруг сидящих. Да так здорово!
Снова слышу извинение шефа, после которых – знакомый голос дамы из техотдела, бойкой на язык, известной всем оригиналки:
– А вы, Матвей Пантелемонович, не тушуйтесь. Мы ведь на сексуальном часе!
Шеф тотчас сник, совещание сморщилось и окончилось шумным покиданием зала заседаний.
– Ты, Жанна, могла бы выступить и раньше, – заметил Гоша, проходя мимо неё. – Но и за это спасибо!
– Вижу, вижу! Ты удовлетворён под завязку, – парировала Жанна…
… Таллинн продолжал поражать нас своей историчностью. Ну, всё в Старом городе оттуда, из Средневековья. Мы с Гошей и Лавриком неразлучны. Геннадий где-то пропал. У него, как оказалось потом, были совсем иные интересы.

– Надо бы и похарчиться, – предложил Лаврик. – Надо! – Останавливаемся у небольшого кафе. Очередь в три человека. Наивно обрадовались, это ведь не тридцать три, как у нас. Через стекло видим четыре столика. За одним две почтительные дамы уже выпили свой кофе и ведут неспешную беседу. Ждём, вот-вот будет и наша очередь. Напрасно. Прождали ещё полчаса, пока дамы церемонно прощались, продолжая свою беседу, не спеша встали и пошли к выходу. Наконец, и мы уселись в ожидании официанта, который появился с вопросом:
– Обед или сэндвич?
– Обед, обед! – признались мы.
Врученное нам меню обещало многое. Так оно и было. Недоумевая порой, наслаждались незнакомыми блюдами. Особенно возмутил любопытство очень вкусный борщ на молоке. Да! Сервис был приятным.
Как только мы, отобедав, вышли из кафе, Лаврик заторопился.
– Ты куда? Не ломай компанию, – воскликнул Гоша.
– Да, признавайся, – допытываюсь я.
– Да вы, друзья, не поверите, – улыбался Лаврик, спешу на соревнование. – Мы с Гошей умолкли в ожидании интересной новости.
– Понимаете, сейчас проходит первенство республики по бриджу, здесь, в Таллинне. Хочу посмотреть это редкое событие.
– По бриджу? – хором спрашиваем Лаврика с недоумением того, что существует спорт в виде карточного бриджа, и не менее, что Лаврик фанат этого вида спорта.
– Так я пошёл? Или вместе? – спрашивает Лаврик.
– Иди, иди апологет буржуазных игр. Смотри не заиграйся, – отвечает Гоша, – а мы продолжим урбанистические изыскания в Старом городе. Правда? – обращается он ко мне. После чего Лаврик исчезает, спеша в клуб туристов, на бридж.

Необычный старинный город, так решительно сблизивший нас с Гошей, раскрывал перед нами свои тайны. Степенность и простота, изящность вековых башен, фахтверки стен, узкие улочки мощённые камнем, тишина средневековья и манящие миражи древнего мира. Машина времени и шаги вглубь веков…
Я всегда удивлялся с какой лёгкостью и изяществом он руководил мастерской, творческим процессом, точностью определения расчётных нагрузок и обыгрыванию архитектурных изысков фантазёров-архитекторов. Казалось, что это не возможно. Ведь архитектурная форма иногда полный антагонизм инженерии. Но, Гоша делал заинтересованные глаза и решал этот ребус, это уравнение с несколькими неизвестными. Мысль зодчих приземлялась, оставаясь в творческом полёте, и очередная архитектурная штучка получала инженерную прописку. Все искали гошиного мнения, интереса, совета, доброго взгляда его великолепных глаз мудрого бассета и, конечно, мягкой извиняющейся улыбки: простите, простите, да, я такой!
– Ты знаешь, пора переходить к более рациональным конструктивным решениям. Пойми, примитивная архитектура явно доминирует у нас. Её иногда просто нет! Поговори с нашими эстетами. Снобы. Видите ли, чтобы понять их замыслы надо окончить архитектурный институт! И только МАРХИ. Вот их девиз. А Фидий? А вавилоняне, а древние инки? И я, глядя на всю эту типовую архитектуру, понимаю, что они правы. Там, в их альма матер так и учат. Давая в придачу розовые очки. Не возражай, я прав!
– Прав, прав! – тороплюсь я прервать его монолог, переводя всё в диалог, где и я смог бы высказаться. Развиваю свою мысль близкую к высказанной им, прибавив только сожаление, что мы тратим своё время на бесплодную борьбу почти с конструктивистскими течениями, лишенными эстетизма.

– Позволь, позволь! – вспыхивает Гоша. – Вот в тридцатых – это да! Почти шедевры наших зодчих. А этот титан Мельников! Вот где мысль творческой личности. А что сейчас? Типовое домостроение, без излишеств, голодный паёк с претензией архитектурного уродства. Помяни моё слово, – продолжает Гоша, – будет время, когда бульдозер решит судьбу этих монстров. Вот будет интересно посмотреть в глаза нашим эстетам! Впрочем, и тогда они найдут аргументы, – уже сникнув, добавляет он. И вдруг неожиданно, – прости, я побежал, дела!
… Сидим в парке Кадриога. Дивное место. Вдали шумит море, ландшафт переносит нас в прошлые века, когда Россия расширяла свои владения. Где-то там, далеко послышался конский топот, скрипы карет, и к нам буквально влетает кавалькада: всадники в камзолах и треуголках, шикарные кареты с помпезными кучерами, и среди этого исторического действа – царь Пётр. Да, да! Понимаю, что дворца тогда ещё не было. Но как хочется верить в придуманное. Это в нашей жизни больше, чем реальность. Гоша помалкивает, переживая свои восторги, пребывая где-то далеко и, возвращаясь, восклицает:
– Боже, как хорошо. Другой век, другой мир, другая реальность. Стоило побывать здесь!
– Стоило! – вторю ему…

Лихие девяностые ворвались в нашу жизнь. Политические страсти были, как театр. А какой репертуар! А какие новые исполнители! И всё посыпалось, посыпалось. Время неумолимо всё прыжками, прыжками движется вперёд. Не очень хотелось вперёд, ещё не всё ясно в прошлом. Тогда вроде бы было понятным. Всем. Правда, некоторым не выплыть в этой стремнине, непонятно до недоумения и сплошного порой матерного «почему?!» Потом чуть разъяснилось, проявилось, поведалось со всех щелей развитого, привычного, удобного, тёплого и мягкого, как говно наших дней.
 Постепенно и решительно, как отход от платформы скорого экспресса. Многие попали под колёса, другие удержались, суетясь в личном решении почти государственной задачи: хлеба и зрелищ. Вот зрелищ было с лихвой, хлеба мало, да и всё чёрствый, тяжёлый, зубодробительный, порой опасный в его добыче. Научились всему. Были пьяны вседозволенностью, но ничего не забыли из прошлого. Оно стало точкой отсчёта, а не забытьём далёкого.
… Возвращаюсь к незабытому. Среди средневекового западного, старинного пиршества, на площади, в окружении построек сработанных веков эдак за три-четыре, уселась наша рязанская баба, – весёлая, совершенно инородная всему пространству – многолуковичная церковь.
– Хороша то как! – восклицает Гоша.
– Да-а-а-а! – изрекаю в недоумении.
А потом уже готический Собор с его великолепной акустикой и действом, редко виденным ранее. Витражи, витражи, витражи! И мощная, уносящая куда-то в неизведанные пространства божественная музыка. Звуки органа! Что со мной? Неведомо и прекрасно. Собор тринадцатого века жив сегодня. А какая мощь его дыхания! Кажется, что за надгробиями стоят и слушают многочисленные старцы прошлых веков. Мы сейчас вместе. Историческая связь. Нить жизни необрываема. Гоша молча, смотрит на меня, всё понимая…

А вот, социальная форма жизни, дав трещину, развалились и в муках начала искать новое содержание. Возвращение к капитализму, через социализм, да ещё развитой. Многолетние призывы о братстве, единстве, справедливости вмиг забыты, и каждый себе сам. Выплыли из этой заварухи не все.
С Гошей расстался на несколько лет. Поплыл в самостоятельный заплыв на выживание в особых условиях вседозволенности и предпринимательства. Сначала получалось. Но общая атмосфера вокруг нивелировала возможности и вносила разнообразие в их выполнение в натуре.
Заваливается срочный проект. Решение невыполнимо. Но надо! Узнаю, где теперь Гоша, звоню ему.
– Привет! Это ты? Как дела?
– О! Рад тебя слышать! – голос Гоши радостный, и я успокаиваюсь. Контакт не потерян. – Где пропадал? И так долго? – продолжает он.
– Работал, суетился, решал проблемы, – неопределённо отвечаю ему. – Встретимся?
– Конечно! Приезжай, – и дальше адрес.
– Так ты уже не там, а на другом месте? – удивляюсь.
– Там всё погасло. Подробности при встрече. Прости, дела.
Это мне знакомо. Гоша не меняет своих привычек.
Встретились в его кабинете. Смотрим друг на друга и молчим. Так много надо сказать, спросить. Делюсь со своей проблемой. Гоша, поняв смысл, предлагает несколько путей решения. Тут же набрасывает бизнес план проблемы, участников и потенциальные результаты. Вижу, что это по-прежнему его стихия, и что делает это он мастерски. А потом беседа наша не кончается, хотя рабочий день его давно окончен. Мы остались одни в офисе, и время остановилось. Так много оказано, поведано, осмысленно. Нет! Он прекрасный собеседник, ну, просто именины сердца! Вдруг всегдашнее: «прости мне пора». И я нехотя соглашаюсь…

… Возвращаемся в гостиницу в совершенной прострации от душевных вздохов органа там, в таллиннском соборе. В холле, устроившись в мягком кресле, сидит интересная молодая дама. Нога на ногу, да так, что виден цвет её модных трусиков. Проходим мимо, будто нам не интересно. Она вспыхивает и, взяв длинную сигарету, спрашивает:
– Огонёк не дадите?
Я останавливаюсь, достаю зажигалку и галантно даю ей огонёк. Затягивается, выпуская струю дыма, и спрашивает снова:
– Скучаете, молодые люди? Подружимся?
– А почём сегодня дружба, а? – нахожусь я и смотрю в эти большие глаза, осенённые длинными ресницами, на чувственный рот и появившуюся улыбку. Она называет цену. Гоша непроизвольно открывает рот в недоумении. Я наглею.
– А на всю ночь?
Она утраивает цену.
– А если групповой? – не сдаюсь я.
Она смотрит на Гошу, затем на меня и удваивает последний тариф. Гоша обалдевает.
– Ты это серьёзно? Прости, но у меня ещё дела, – и быстро скрывается в рекреации. Галантно извиняюсь перед дамой: «в другой раз», получив шипящее: «Вот уроды…».
В номере Гоша приходит в себя.
– А ты молодец, – хвалит он меня, – я сразу понял твою иронию. А вот она, нет. Производственная анестезия восприятия.
И ещё два часа восхитительной беседы о музыке, архитектуре, человеческих отношениях и, конечно, о книгах и литературе.
Это поездка тогда, в Таллинн, сегодняшнюю заграницу, сблизила нас. Наше приятельство с Гошей осталось на всё это время. Не скрою. Каждое, к сожалению не частое, общение с ним было приятным, поучительным и ласкало мою душу. Наши интересы совпадали, а амплитуда восприятия душой всего вращающегося вокруг – была синхрона.

Помню, как мне удалось завлечь его в гости. Гоша и здесь был «своим». А как он общался «на равных» с моими детьми. А с внуками! О, это особенный разговор. Он умеет всё. Ещё долго внуки вспоминали того дядю, кто шутил с ними, играл в их игры и был таким «клёвым».
Что сегодня в дефиците? Многое, многое, соглашусь, не споря. Как изменилось представление о жизни. Информация общественной жизни зашкаливает. Клиповое сознание всеядно. Вот только исчезает теплота. Сердечная теплота. Отчуждённость стала нормой. Зазвать в гости стало проблемой. Время, время на дворе такое. А вот душевного собеседника нет! И как порой хочется иметь такого. Понимаю, что это дело непростое. Что это улица с двусторонним движением. Редкое явление в нынешних временах.
Вот и у меня такая незадача с Гошей. Что только не предпринимал. А, впрочем, что? Так и не получилось дружбы той, сердечной, о которой так мечтают многие. И я с ними, мечтатель – реалист. Приятельство с Гошей – да! Редкостное, тёплое, но и потому, ностальгическое о дружбе, которая не получилась. А может это моя блажь? Может такое вообще редкость? Не знаю. Очень хочется верить, что она возможна. Ты слышишь меня, Гоша?
24.05.2015