Всех невзгод сильней-2. Глава шестьдесят восьмая

Вдруг в воцарившейся за столом тишине раздался звонкий голос Анны Михайловны:

- Как я рада за тебя, Толик! Ты честно заслужил свое счастье! Так тебе и надо, мерзавец! Рога тебе к лицу!

Вся компания удивленно уставилась на Анну Михайловну. Выражение ее лица не оставляло сомнений – она торжествовала, а в ее голосе звучала ненависть пополам с издевкой.

Лиза терялась в догадках. Поведение матери свидетельствовало о том, что ситуация для нее сложилась не просто необычная – экстраординарная, хотя явно приятная, но откуда мать знакома с Анатолием Александровичем, она не понимала, как не могла сообразить, что же их связывает. Она повернулась к мужу в надежде на то, что он лучше разбирается в происходящем.

Увидев растерянность супруги, Миша успокаивающе улыбнулся, обнял ее и шепнул:

- Мне кажется, что Анатолий Александрович – твой отец. Не зря мамка так развоевалась…

- Только не это. - застонала  Лиза. - Мы с тобой еще от ее мачехи нервный тик не вылечили...

Тем временем баритон-алкоголик вспомнил, кто такая Анна Михайловна, и охнул:

- Аня!

- Да, Толик, Аня.- не осталась в долгу женщина. - Видишь, как тесен мир?
 
- Хана тебе, баритон. - посочувствовал родственнику Леонид Николаевич. - Мало того, что ты впервые в жизни на Юльку вякнуть посмел, так еще и живое доказательство твоей неверности за столом сидит. Теперь Юлька точно тебе самое дорогое отстрелит из своего наградного... Быть тебе на склоне дней тенором-альтино. Завтра вместо обычного опохмеляжа будем поминки по твоему "прибору" справлять.

- Почему завтра? Она обещала в понедельник...

- В понедельник тебе будет некогда - ты будешь отдыхать в реанимации.

- Да пошел ты. -  расстроился вмиг протрезвевший Толик.

- Главное – не переживай. - продолжал Леонид Николаевич. - Один раз претерпишь, а потом у тебя будет масса преимуществ. Тебе сколько лет? Шестьдесят семь? Ты давно шевелишься только  с таблетками. Кастрату они не нужны. Экономия!

- Ты меня успокаивать взялся?

- А что? Юлька больше ни одной сцены ревности тебе не устроит. Опять хорошо. Жизнь станет спокойнее, времени на отдых будет больше. Живи и радуйся!

- Ты заткнешься когда-нибудь? – поинтересовался баритон.

- А еще представь, - не унимался Леонид Николаевич, - Юлька уже никогда тебя не опозорит. Ни одному своему малолетнему кобелю не сможет сказать, что у тебя давно на полшестого. Толик, радуйся, после отдыха в больнице у тебя будет не жизнь, а малина земляничная. Перестанешь психовать из-за потенции, рисковать остатками здоровья, будешь высыпаться, летом греться на солнышке, пить и петь теноровые партии. Пополнишь свой репертуар арией Ленского и неаполитанскими песнями...

- В морду хочешь? - поинтересовался Толик.

  - Не торопись. Мы все успеем. Экстрим у нас по расписанию только завтра. Лучше давай выпьем, пока Юлька отвлеклась.

Толику дважды предлагать не пришлось. Он быстренько выпил еще стопку водки и встал, чтобы ретироваться из-за стола в кресло-качалку, подальше от гнева супруги.

Пока мужчины разговаривали, Юлия Николаевна решила расспросить Анну Михайловну об ее отношениях с Анатолием Александровичем.

- Анечка, вы с Толиком развелись тридцать пять лет назад. Лизе как раз тридцать пять лет. Значит ли это, что она – его дочь?

- Только биологически.

- Я так и думала. Если бы ты знала, какого страха я натерпелась, когда он влюбился в девочку и вознамерился затащить ее в постель...

- Ты тогда уже знала, что она его дочь?

- Я все выяснила еще перед свадьбой. Мне непонятно только одно - как ты отпустила его просто так, без больших неприятностей и алиментов? Ты же имела право...

- Когда я  забеременела, он устраивал дикие скандалы, настаивая на аборте. Мне уже тогда хотелось его выгнать к чертовой матери, но, по совету мачехи, я терпела.

- Ничего себе! Она начала делать тебе гадости еще тогда?

- Как видишь. Когда я была на сносях, он заявил, что я стала на редкость уродливой и для секса непригодной. Загулял он тогда люто. Познакомился с той девицей, к которой потом ушел, дождался, когда мне придет время рожать, и сбежал насовсем. Когда я принесла Лизу из роддома, на столе лежала невразумительная записка. Мы с ним после этого виделись только один раз, когда разводились. Он никогда девочку не видел и алиментов не платил. Лиза носила мою фамилию и отчество деда, а в графе "отец" у нее стоял прочерк.

. - Да ты что? Я, конечно, давно знаю, что он чудак, но даже не подозревала, что настолько жуткий. Все вокруг, включая меня, считают его милейшим, очаровательным, безотказным человеком, тихим и кротким. Правду говорят, что в тихом омуте черти водятся. Почему же ты не подала на него в суд? Не отвертелся бы, платил бы алименты, как миленький.

- Зачем? Чтобы за его копеечные подачки, полученные по решению суда, над девочкой всю жизнь висела угроза того, что "папаша", не желавший ее знать, состарившись, предъявит ей материальные претензии? Отказавшись от алиментов, я обезопасила свое дитя.

- Ты молодец, Анечка.

Тут Юлия Николаевна увидела, что муж встал из-за стола.

- Ты куда собрался, дружок?

- Отдохнуть.

- Рановато. Прежде тебе нужно сообразить кое-что еще.

- Ты хочешь, чтобы я спел ариозо Роберта, солнышко?

- Мне кажется, что ты забыл кое-что очень важное, связанное с Анечкой.

- Нет, Юленька, я вспомнил, что когда-то был женат на ней, но это было так давно и неудачно, что тебе не стоит беспокоиться.

- И все?

- А что еще?

- Ты забыл, что у вас с Анной был ребенок?

- Какой ребенок? Не было никакого ребенка. Ты что-то путаешь, Юленька.

На лице полковницы отразился гнев.

- Не расстраивайся, девочка моя, это у тебя возрастные изменения начались.

- Нет, Толик, - сказала Анна Михайловна, - это у тебя либо склероз, либо острый приступ наглой лжи. Ты собрал вещи и сбежал в тот день, когда меня отвезли в роддом. Показать тебе записку, которую я нашла на столе в своей комнате, когда нас с Лизой выписали из больницы?

На лице Анатолия Александровича отразилось недоумение.

- Баритон, я ошибся. - заметил Леонид Николаевич. - Тебе не хана, а хрындец. Они тебя вдвоем укокошат. Молись, дружище, чтобы тебе в аду черти не слишком злобные попались.

- Заткнись, осеменитель-многостаночник! - рявкнула на брата Юлия Николаевна. - Дай Толику освоиться с тем, что у него есть взрослая дочь!

- Лиза? - неуверенно спросил Анатолий Александрович, словно надеясь, что ошибается.

- Да. - ответила Анна Михайловна.

- Не может быть! Она не Анатольевна, не Михайловна, не Мартынова и не Седова. Лиза - Елизавета Николаевна Лялина!

- Да! Потому, что мой муж, Николай Иванович Лялин, официально удочерил ее.

- Как? Поимел совесть хотя бы таким образом признать своего ребенка? - язвительно спросил Анатолий Александрович.

- О чем ты?

- Анна, прекрати строить из себя святую невинность. Мне известно, что ты в первый же год после свадьбы изменяла мне с этим Лялиным, забеременела от него и решила "повесить" отцовство на меня. Не вышло!

- Откуда у тебя такая информация?

- Меня теща пожалела...

- Чтооо???

- Ты оглохла? Вера Егоровна рассказала мне правду о твоих похождениях.

- Из Нины Константиновны вывалилась витиеватая матерная конструкция в адрес генеральши Седовой.

- Когда? - спросила у бывшего мужа Анна Михайловна.

- Перед тем, как я потребовал, чтобы ты сделала аборт. Ты отказалась. Тогда я дождался родов, узнал, что ребенок родился живым, по совету тещи написал ту записку и ушел жить к родителям. Я любил тебя, но не настолько, чтобы всю оставшуюся жизнь притворяться ничего не подозревающим мужем гулящей жены и родным отцом чужого ребенка.

На сей раз замысловатая матерная конструкция, отражающая отношение к услышанному, вывалилась из Юлии Николаевны.


Продолжение следует...