глава 4

Вот это да! Солнце! А мир не так ужасен, как кажется. Как же приятно закрыть глаза и греться, окуная свое тело в это солнечное тепло, чувствуя, как каждая клеточка радуется этим приятным ощущениям. Так и я купался в лучах славы, после того вечера, когда Игушев впервые вывел меня в свет. У меня появилось много знакомых, с которыми меня знакомил Николай Фёдорович. А о Мазерцком не было не слуху не духу, он растворился, как растворяется человек в ночной мгле. Но он меня и не интересовал, на тот момент я был счастлив, что не видел его. Как же потом я жалел об этом, но не хочу об этом сегодня говорить. Я хочу немножко счастья, пока солнце не успело сбежать от меня, оставив наедине с одиночеством и своими мыслями в этом сером месте.

Прошла всего неделя после того вечера, но как известен я стал, как много говорили обо, писали обо мне! Сколько писем приходило на мое имя! Я был счастлив. Что уж говорить о критике, тот был рад, что наконец-то нашел того, кто сможет обеспечить ему имя не только как пианисту, но и как продвиженцу талантливых людей. То что ему перепадали части гонораров,я даже не задумывался, ибо мне хватало и тех денег, что он отдавал мне. Я купался в радости, счастье и славе, и мне и не нужно было большего.

Вспоминаю сейчас, как Игушев влетел, словно птица, радующаяся новому дню, как протянул он мне газету с заголовком"сумасшедший талант", как закружил меня в танце, подлетел к роялю и начал наигрывать тарантеллу, смеясь и притопывая ногой в такт своим эмоциям и летящей музыке. Он был счастлив, он был ребенком в этот момент, не думая о своих планах, Николай Федорович лишь ловил эти блаженные минуты, жадно впитывая каждое мгновение этого события." Счастье, счастье, счастье!" - напевал он, глядя на меня пришкренным взглядом. И я, еще совсем не понимая, что происходит, поддавался этому бурному сумасшествию, и я улыбался и смеялся. Господи, как же легко и хорошо было в этот момент.
А потом... Потом меня стали приглашать на концерты. Сначала я играл в маленьких концертных залах, а спустя малую толику времени меня, как вихрь, перенесло на концерты, где собиралось столько народу, что невозможно было бы и найтись в таком количестве людей.

Моя мелодия всегда была со мной, меня никогда нельзя было застать врасплох. Как учил Игушев,я играл то, что чувствовал, и всегда у меня выходило что-то новое, что-то особенное, что погружало меня еще глубже в мир музыки. Никогда не уставал я играть. Мог сидеть часами, днями за роялем и отдаваться этому сладострастию. Для меня музыка была и хлебом, и водой, и сном, и любовью. Все она могла заменить. Все,кроме одного. Не могла она стать заменой моему рассудку, который постепенно мутнел.Но тогда я не замечал этого и радовался каждой минутой, что дарила мне эта жизнь.

Очень запомнился мне один концерт, когда я впервые за долгое время увидел Мазерцкого. И не только увидел, но и сыграл с ним концерт Баха с оркестром. Это было прекрасно. Каким бы ужасным мне не казался этот человек, в игре ему не было равных. Мне порой казалось, что он родился с знаниями всех этих симфоний, тарантелл, реквиемов, ноктюрнов и прочих музыкальных произведений, которых было очень много. Так легко он играл, не смотря в ноты, которые всегда оставались открытыми на первой странице, так свободно бегали его пальцы по клавиатуре, с такой уверенностью он касался каждой клавиши и получал от этого безумное удовольствие. В то время как для меня было болью, настоящим испытанием, выучить любую партитуру.Порой я ночами сидел, разбирая каждую строчку, такт за тактом. Часто были истерики и слёзы, но я все равно уверенно шёл до конца. Зато потом, какое блаженство я испытывал, когда мог отдаться чувствам и не думать о нотах. Но до Мазерцкого мне было далеко...

Когда мы с ним играли, я испытал очень странное чувство, которое после посещало меня каждый раз, когда мы играли вместе. Это было чувство внутренней связи. Будто какая-то тонкая невидимая ниточка тянулась от него ко мне и соединяла нас в этом танце музыки. Это было невероятно и в тоже время пугающе, но каждый раз, когда мы заканчивали играть, я как будто прощался с родным человеком, словно из моей души забирали маленький кусочек и не возвращали.

Я был счастлив, как сейчас, сидя на солнце,ловя каждое мгновение этого торжества природы над серостью. Я был счастлив и не понимал, что я заболевал болезнью совершенства, которая медленно, но верно тянула меня во мрак.