Чудесный дар

Суровой и необычайно снежной выдалась в Южном Прикамье зима в 1833 году. В самом конце марта ещё стояли трескучие морозы, воздух был свеж и по-январьски жгуч, а над рекой случались яркие да студёные зори, какие привычно видеть на Николу Зимнего, в самый разгар декабря.
В ночь на Великий понедельник, знаменовавший собой начало Страстной недели, разразилась такая пурга, что даже призрачные громады сосен меркли в непроглядной снежной мгле. Тучные обозы да лёгкие брички, потянулись к единственному очагу цивилизации в этом необузданном диком краю - маленькому селу Сайгатка, тепло и приветливо мигавшего огоньками посреди бескрайних снегов. Ближе к утру, когда столетние пихты охали и стонали под безумной яростью ветров, точно лешие в Ерофеев день, а колкие снежинки безжалостно хлестали заснеженную околицу; на окраине села появились два путника - почти слепой старик и его провожатый – юноша лет двадцати. Доподлинно неизвестно были ли они родственниками или их просто свела на дороге судьба, но странствовали они вместе: разносили новости от села к селу, старик рассказывал в деревенских трактирах невероятные легенды да истории о былом - тем и кормились. Юноша был одет в старую заношенную шубу, теплые меховые рукавицы, да простую крестьянскую шапку, которые надёжно скрывали нескладное и хилое телосложение. Старик кутался в дорожный плащ, из-под которого выглядывало большое доброе лицо с лукавыми и по-настоящему живыми синими глазами. Все ёго достояние, накопленное за много лет странствий, составляла старая потёртая от времени скрипка, подаренная некогда одной провинциальной княгиней, которую он горячо любил в молодости. Следует сказать, что играть он никогда не умел: в его руках скрипка пищала и блеяла, точно крестьянская коза, а потому старик хранил её как дорогой сердцу подарок, абсолютно не гожий в быту.
Вскоре перед путниками выросла сельская площадь, заставленная бричками и экипажами, а за ней - заснеженная избёнка деревенского трактира - единственный неспящий уголок села в столь поздний час. За массивной дверью открылась маленькая комнатка с запотевшими окошками и обильным паром от огромного самовара, пыхтевшего на все лады в дальнем тёмном углу, предвещавшем скорое чаепитие.  Кого  здесь только не было, и  разодетые в соболиные шубы сибирские купцы и абсолютно дикого  вида башкиры, и  весёлые  ямщики с вечно пьяными глазами и даже  заезжий  дворянин, которому случилось оказаться по каким то  государственным делам в этом  далёком уголке  Российской Империи. Стоило путникам войти как отовсюду раздались приветственные голоса: старика многие знали, а кому то доводилось делить с ним сани путешествуя на перекладных от селенья к селенью. Странникам уступили место за общим столом, а трактирщик поднёс две чашки пряной овощной  похлёбки да два капустных  пирожка к чаю и давай расспрашивать. «Как дела Ефим? Откуда путь держите, что нового творится в округе?». Старик улыбнулся в усы «Странствуем мы из Села Богородецкое, хотели засветло дойти ,  да пурга вмешалась в планы едва не сбились с тропы, думали в лесу заночевать, да увидели твой огонёк, грех не дойти чтобы погреться». «Правильно- подхватил один из ямщиков, - и меня  этот  огонёк привлёк, ехал я из самого Оренбурга а тут такая пурга… Сколько на свете живу , а такого не припомню, чтобы на страстной неделе поднялся  буран. Думал я заночевать в Альняше да куда там…». «Это Бог тебя уберёг – продолжал старик- Альняш лучше сейчас объезжать стороной,  местные мужики опять поссорились  с башкирами из за лугов по  реке Пизь. Так что теперь иноверцы грозятся забрать эти земли силой. Кроме того они начали      промышлять тем, что грабят проезжающих  господ называя  это «пошлиной за проезд по их земле». «Эко оно как- почесал затылок ямщик-  ну спасибо что предупредил, поеду другой дорогой». «Ефим, -снова  вмешался трактирщик разливая гостям горячий чай,  ты много где странствовал , много что повидал, расскажи одну из своих историй,  развлеки гостей». «Ну что ж, когда я гостил  на Толмачовской мельнице, сказывали мне  историю, о том как Емелька Пугачёв на Воткинский завод ходил, слышали о такой?» Все отрицательно покачали головами. «Ну коли нет, я  начну рассказ»…Следующие два часа пролетели как одно мгновение. По избе ходили тени от лучины и в  таинственных клубах самоварного пара точно оживали яркие образы полчищ смутьянов, которые  штурмуют далёкий город завод с его купеческими лавочками, широкими площадями и прекрасными храмами. Когда старик закончил  пурга начала понемногу стихать, а над древней Камой загорались первые огоньки будущего рассвета. «Ну Ефим ну голова- прошептал Трактирщик, -  эх коли  мог бы ты хорошо видеть , какими бы тогда красочными стали бы твои и без того непревзойдённые  истории». «Знаю  Игнат, всё знаю, да  где бы сыскать такого лекаря, чтобы исцелил мои  глаза. Уездные  доктора только разводят  руками, говорят только чудо поможет мне прозреть, а где же  его достанешь в нашем краю?». «Ну, вот за чудом как раз таки дел не станет- подал голос деревенский пропоца, тихо сидевший до  этого в тёмном углу». «Слыхал я от отца, а ему рассказывал его прадед, что когда то давно, когда наши предки-казаки пришли в эти места, на Стрижухе-горе жило странное да причудливое племя дивных людей с белыми глазами. Разбил их Ермак, бросили они свой город, да и растаяли  в ночном лесу подобно туману под лучами вешнего солнца. Сказывали что все ушли, да  только осталась на горе ихняя принцесса, Вот уже 200 лет прошло, а она всё так же прекрасна и молода  как и в те далёкие годы. Говорят, что знает она всё, что было и всё что будет. Мы называем её  хозяйкой горы-Стрижухи, только показывается  она не всем, а выходит лишь к тем людям, кому действительно нужна. Вот спросил бы ты её про глаза, авось подсобит».  «Как мне пройти туда»- спросил старик. «Я покажу- вызвался трактирщик,  только нужно идти утром, сразу как уляжется пурга»…
В час когда ослабла ярость ветров,  сосны вздохнули с облегчением,  а  над Сайгаткой разгорелась яркая и по зимнему морозная  аврора ,  трое путников вышли из дверей трактира, пересекли деревенскую площадь,  миновали никольский храм, нежащийся в лучах рассвета,  прошли возле старого погоста и остановились на опушке  большого  корабельного  леса венчавшего загадочную гору, поднимающуюся под самые небеса. «Здесь я откланиваюсь, -сказал трактирщик, дальше  начинаются неведомые земли, подчинённые древнему народу , охраняемые самой хозяйкой Стрижухи горы. Там может произойти всё что угодно, да и потом, не гоже на долго оставлять трактир без присмотра». На том и раскланялись.
Дальше  дорога уходила круто в гору, превращаясь в узенькую тропку, вытоптанную, наверное, такими же одинокими путниками. Да людьми ли вообще? Юноша, сопровождавший старика, пригляделся и к ужасу своему отметил, что дорогу протоптали звери: зайцы кабаны и даже волки, которые обычно бегают где хотят, а в этих местах ходили точно  по протоптанной колее. Да разве так бывает? Лес между тем становился всё гуще и темней, а среди деревьев поднимались непроглядные седые туманы, которые, казалось, хотят заполонить всё вокру,г вовлекая путников в неведанные дали. Вдруг  леса расступились, странники вышли на пустынную поляну венчавшую гору. Здесь гуляли  ветра, но дымка никуда не девалась, а наоборот становилась густой  и вязкой, словно топлёное молоко. Где то внизу  скрывалось русло Камы,  дивные уральские леса и ласковые да приветливые огоньки соседних деревень Ольховски и Соколицы… На горе снега было меньше и среди сугробов отчётливо проступали руины древнего города.  Стены и бастионы, улицы и дома…  Какая же неведомая сила воздвигла их в этом глухом и затерянном в лесах краю? Вдруг исчезли и они, туманы продолжали сгущаться, образуя непроглядную пелену и, в самом её сердце, прямо из воздуха начали проступать  черты какой то неведомой человеческой фигуры. Тонкая почти совершенная талия, длинные волосы, кроткое миловидное лицо и абсолютно белые, лишённые зрачков не человеческие глаза. Ещё мгновение и перед ними стояла девушка в свободном не по-зимнему лёгком платье, реющем на ветру.  Старик хотел что то сказать, но точно оцепенел – девушка внушала ужас и восторг одновременно. Возможно, именно поэтому разговор начала она сама. «Ищущий исцеление его обретёт, да только не там он ищет, дождитесь Христова Воскресенья, и будет вам счастье».  Слушали её старик и юноша затая дыхание, да только  приглядевшись, заметил парень – губы у  девушки не двигаются, а нежный изысканный голос звучит у него в голове. Хотел старик переспросить: что будет на Христово Воскресенье, да не успел. Образ начал таять, а потом и вовсе развеялся вместе с туманной мглой. Путники  обнаружили себя стоящими на краю обрыва, а там где минуту назад стояла девушка не было  ничего – только луч солнца играющий в утренней дымке над заснеженной деревушкой, раскинувшейся у самого  подножия таинственной горы.
 Всю дорогу назад путники нечистого спорили, с чем они столкнулись на вершине: толи это в действительности  была мифическая хозяйка Стрижухи, толи им просто почудилось, а всё что произошло не более чем игра  воображения. Так или иначе, было решено остаться в Сайгатке до праздника Христова Воскресенья. С этой целью путники остановились на постой  на окраине села в доме старой бoбылки, которая с удовольствием принимала заезжих гостей.
Долго ли коротко - наступила ночь Великой Субботы.  К этому времени Сайгатка насквозь пропахла куличами, а деревенские избы сияли  чистотой, тщательно вымытые ко святому дню. На фасаде каждого дома закреплялся  маленький фонарик, напоминавший  о празднике  Христова Воскресенья,  но ярче всех  освещалась деревенская церковь, где сегодня, казалось,  собралось почти всё село.  По окончанию службы   люди начали расходиться по домам. Старик Ефим и его попутчик возвращались в своё временное пристанище, любуясь праздничной иллюминацией. «М да – вот и Пасха, - промолвил Ефим, - останемся на постое до понедельника и снова отправимся в путь». Добравшись  до избы долго не возились, а почти сразу  отправились спать - было уже далеко за полночь, а на утро предстоял Великий Праздник.
Ефиму в эту  ночь не спалось, в голове вертелись образы праздничной службы, восхитившие его до глубины души. Собственные воспоминания уносили его в далёкое и счастливое детство, когда он ещё мальчишкой бегал в маленькую церковь  в орловской деревне, разглядывал кубастики на избах, да с трепетанием ожидал чудо Воскресения Христа. Далее в Памяти всплыли образы  шальной молодости и рассвеченых проспектов столичного Петербурга…  Боже , как же это было давно! Ефим встал со своей лежанки, и подошёл к запотевшему окну. Древнее село  окутано сном, кое-где  над избами уже клубился  дымок, над Камой вставали лёгкие туманы,  а над тёмным, лесом, который тянулся, казалось до самого  края земли, загорались первые лучики будущего рассвета. В избе  проснулась бобылка Агафья «Христос Воскресье!» - протянула она и тоже подошла к окну.  «Воистину Воскресье!»  - ответил Ефим и снова уставился  на открывающиеся пейзажи. «Да- сказала Агафья, -Хороши наши Сайгатские зори, говорят именно благодаря им получило село такое название,   ведь с языка иноверцев – сайкатон- красивое пробуждение. В давние времена…» Но тут что то привлекло её внимание : - «Господи, Ефим посмотри туда». По Осинской дороге, которая проходила через село двигалась телега, запряжённая  тройкой лошадей. Правил ей возница закутанный в дорожный плащ. Огромной капюшон полностью скрывал лицо, так что невозможно было определить, мужчина это или женщина. Первая мысль, которая возникла  в голове Ефима была  весьма прозаична: «Какой же безумец пустился в путь на телеге по рыхлым весенним снегам?». Но далеко не это было самым странным:  повозка легко преодолевала все преграды, точно не ехала, а  парила в нескольких миллиметрах от земли, а от неё самой и от возницы исходило лёгкое  сияние, хотя возможно виновата игра первых  солнечных лучей позолотивших  горизонт.  Поравнявшись с домом, телега точно налетела на какое то невидимое препятствие:  лошади остановились, ободок колеса погнулся, а вознаца  едва-едва удержался на своём месте. Стало очевидно: экипаж не мог продолжать свой путь, тот, кто правил лошадьми, теперь растеряно осматривал  сломанное колесо. Кем бы он ни был : монахом раскольником,  простым деревенским мужиком или даже беглым каторжанином  он нуждался в помощи, а на Христово Воскресенье ни кто не должен оставаться один на один со своей бедой. Ефим  отправился будить юношу «Макар ! Там у какого то господина погнулось колесо, вставай, нужно ему помочь».  Через несколько мгновений все вышли  на улицу. Агафья  беседовала с возницей, а  Ефим и Макар осматривали колесо. «Эх-  сказал Ефим,  коли бы мне зрение позволяло я бы поправил это колесо без труда . Но даже с моими глазами точно могу сказать нужен кузнечный молот, да где по утру такой сыщешь»…  «Постой, -ответил Макар, а я видь именно такой видел у Агафьи в сенях»…  Через несколько мгновений он вернулся  из сеней волоча за собой тяжелёй кузнечный молот.  «Что будем делать Ефим? Ни мне, ни тебе его не поднять».  Сзади подошёл  возница «А ты попробуй». Возница и  Старик зажали колесо, а  Макар с трудом поднял  огромный молот, да на силу опустил его на ободок.  Несмотря на огромный вес инструмента  обод даже не думал выправляться, а остался  как и прежде погнут. «Что такое ?» - молвил Макар, и снова ударил молотом. На этот раз молот  показался немного легче, а по рукам пошло приятное тепло, ободок начал выправляться. Макар снова и снова ударял молотом и с каждым ударом инструмент казался ему всё легче и легче, а по телу шло непонятное тепло.  Когда колесо  удалось починить, он взглянул на свои руки и не поверил глазам:  там, где ранее были хилые беспомощные плети, теперь красовалась изысканная мускулатура. Изменилось и само телосложение, – точно в сказке про Конька-Горбунка: хилый и нескладный паренёк обернулся  плечистым молодцем, да таким что не в сказке сказать, ни пером описать.  Макар потерял дар речи, а   возница тем временем беседовал  со стариком. «Спасибо  тебе, что не оставил в беде. Глядишь, без твой помощи пришлось бы мне сидеть  на возу до самого утра, покуда не проснуться люди, да не придёт деревенский кузнец. За твоё доброе чистое сердце  помогу и я тебе. Видишь, снег лежит на амбаре, возьми  оттуда горсть, да протри себе лицо, только  глаза при этом не закрывай.   Удивился старик такому совету, но  сделал так, как ему было сказано, пощурился  и оторопел: размытые  силуэты, в которых он давно привык видеть мир стали обретать всё более и более чёткую форму. Тогда он взял  ещё снега и снова протёр лицо. На этот раз он смог различить даже далёкие северные звёзды, догорающие на небосклоне в разгорающемся мареве  утреней зари.  В третий раз  протёр Ефим лицо снегом и  мир вокруг засиял  всем изобилием форм и красок, стал таким ярким, каким он его видел разве что в счастливом  раннем детстве. От таких чудес старик остолбенел, а возница  только кивнул скрытой под капюшоном головой да молвил в ответ « Это ещё не всё вместе с прозрением  ты обретёшь удивительный дар и передашь его, когда придёт время». На дворе снова  показалась Агафья:  «Доброго пути тебе незнакомец, знаю что спешишь, а потому собрала  тебе гостинцы ко святому дню». С этими словами протянула она незнакомцу вышивной платок, в  который был, завёрнут испечённый с вечера кулич да пара расписных яиц».  «Мир тебе добрая женщина,  завтра как проснёшься поутру выходи на улицу да встречай почтовый обоз, будет тебе с этим обозом счастье». Агафья поклонилась, а возница сел в телегу и  отправил галопом давно заскучавших  лошадей, тут пришёл в себя Ефим, кинулся за повозкой  что было сил: « Как  тебя звать незнакомец, буду молиться за твою душу до конца своих дней».  В этот момент телега свернула к лесу, и игривый северный ветер сбил с возницы капюшон. То, что увидел Ефим поразило его воображение ,  не отдавая себе отчёта  от бухнулся на колени да только и смог что выпучить и без того изумлённые глаза. Под капюшоном скрывался тот,  чьи удивительные нежные черты уже без малого 2000 лет знает каждый человек на земле.  Это был Иисус Христос. Он улыбнулся, и, на какой-то миг, их глаза встретились… После чего повозка скрылась за поворотом увозя в неизвестность своего легендарного седока.  Ефим так и остался стоять на коленях, медленно приходя в себя, стараясь осознать  то, что с ним произошло. Этот взгляд ….В нём столько тепла и любви к человеку….  что Ефим вспомнил все грехи и все несправедливости, которые учинил на своём веку. Сердце стиснула печаль, а из глаз покатились слёзы.  Прошло несколько минут, и чувство раскаянья сменилось иным, не менее сильным, но гораздо более светлым чувством. Теперь его сердце переполняло удивительное тепло и неведомая до этого любовь, любовь ко всему живому. На душе стало поразительно легко, Ефим поднялся, перекрестился  и зашагал назад в уже знакомую избу. Он рассказал Агафье и своему юному спутнику о том, что с ним произошло. На его рассказ бобылка только покачала головой.   «Уж не думала, что столкнусь с таким на своём веку. Слышала я в детстве от деревенских старожил, что на Пасху сам Иисус Христос с 12ю апостолами  странствуют по грешной земле. Смотрят они за тем, как люди чтут данные им заветы: подают ли нищим, почитают ли стариков, помогают ли друг - другу в трудный час.  Добрым людям посылают счастье, а злым да жадным воздают по их делам, дабы они осознали свои грехи».  До рассвета оставалось несколько мгновений, тем не менее, было решено отправиться на покой да досмотреть  прерванные чередой утренних событий сказочные и цветные сны.
По утру  Макар проснулся от яркого весеннего солнца, залившего всю избу причудливым янтарным светом.  Ефим  стоял перед образами, читая утренний канон, а Агафья хлопотала у печи, собирая праздничный утренний завтрак. Хорошо было в избе! Пахло  твороженной пасхой и куличами,  весело трещали берёзовые дрова и только  в тёмном углу, за самой  печкой на все лады ворчал да охал  Шур - сайгатский домовой. Не удалось ему выспаться этой ночью. За завтраком ещё раз обсудили последние события. Ефим ни как не мог нарадоваться  своему чудесному  прозрению  и с упоением рассматривал старую деревенскую избу. Макар неуёмно восхищался своим новым обликом  и невесть откуда взявшейся богатырской силе, а потому вызвался наколоть для Агафьи дров на месяц вперёд, и вскоре скрылся во дворе.  С улицы послышался перезвон колокольчиков почтовой тройки.  Ефим вскрикнул «Агафья! вспомни вчерашнюю ночь!».  Агафья только всплеснула руками : «Господи я и забыла» и  выбежала из избы.  Почтовой тройкой правил молодой осинский ямщик Федот, по долгу службы  часто приходилось ему бывать в Сайгатке. Вот и в этот раз  его сани лихо неслись к почтовой станции.  Увидев Агафью он затормозил, в санях был кто то ещё : густые насупленные брови, колючая и почти седая борода, но по детски ясные и  весёлые глаза в каждом из которых играл лукавый огонёк. Агафья  застыла в удивлении «Иван, это ты??».  Это было словно видение  из другой , уже забытый жизни. Был когда то в деревне весёлый и бравый паренёк, которого она искренне любила и поклялась выйти за него замуж. Да  не сложилось: забрали Ивана в рекруты, а полюбить другого она уже не смогла. Злые языки говорили, что пал он при штурме турецкой крепости Анапа и пора бы выбрать другого жениха, да только сердцу не прикажешь. И вот,  почти 20  лет спустя он стоит пред ней постаревший, закалённый боями и походами, но живой и здоровый. «Ты жив» только и смогла промолвить  Агафья, а он подошёл и крепко обнял её...
В этот день в доме на краю Сайгатки царила воистину праздничная атмосфера,  Агафья достала лучшую скатерть,  и почти все свои припасы. Макар сбегал в сельский  трактир и принёс большого жареного гуся. К вечеру собрались друзья и соседи,  в крохотной избушке начался пир на весь мир. «Ефим, - сказала Агафья посреди застолья,  кажется у тебя была скрипка, сыграй нам что-нибудь , а то сердце страсть как музыки просит!». Сколько  не отпирался Ефим заявляя, что играть он не умеет,  гости и хозяйка  словно не слышали его, а всё просили музыки музыки музыки….  «Чёрт с вами – подумал  Ефим, - эко как пиликать начну сами не обрадуетесь» и взял смычок.  Вроде ничего необычного он не делал, да только рука точно сама знала как должен скользить смычок.  По избе полилась мелодия, да такая чудесная, что гости прекратили разговоры и не отрываясь слушали, ловя каждую ноту.  В этой мелодии словно отразилась вся красота родных лесов и полей,  пение птиц и тихий шелест неповторимого Камского прибоя. Каждый из гостей, слушая мелодию, вспомнил что-то своё, точно какая то неведомая сила собрала все самые счастливые моменты, поместив их в один короткий миг. Когда Ефим закончил  играть  гости разразились бурными  аплодисментами,  которые впрочем,    были прерваны стуком в дверь.  Вскоре в избе появились другие  односельчане,  услышавшие мелодию на улице и пожелавшие узнать, кто же это играл.  Ефим снова взял скрипку, но на этот раз из под его руки полилась  зычная  плясовая, да такая  весёлая, что ни кто  из присутствующих не мог усидеть на месте. Скоро желающих послушать Ефима набралось так много, что маленькая  избёнка не могла их всех уместить. Тогда Ефим вышел на сельскую площадь и под стенами Никольского храма сыграл для всех жителей и гостей  этих мест. Люди аплодировали, а Ефим был искренне счастлив, в голове промелькнула мысль «Вот он - чудесный  дар!». 
С того знаменательного Христова Воскресенья минуло около трёх лет. Ефим и Макар странствовали по дорогам Южного Прикамья,  переходя от  села к селу.   Слух о  чудесном музыканте распространялся по кабакам,  деревенским трактирам, купеческим  лавкам да почтовым станциям,  а оттуда вместе с ямскими тройками расходился по всей Земле.  В каждом новом селе их непременно ждали, отводя лучшую комнату на постоялом  дворе или устраивая на ночлег в самой нарядной избёнке. Музыка  старой скрипки  наполняла душу, проникала в самое сердце,  навевая тёплые светлые мысли, заставляя ощущать  полное и самое искреннее счастье.
В один из тёплых июньских дней, двигаясь с почтовым обозом, путники добрались до большого села Паздеры, расположенного на живописном камском берегу.  Славились в те годы эти места густыми да богатыми лесами, где на высоких угорах до глубокой осени собирали люди ягоды да целебные травы. В тёмных чащобах  стоял непередаваемый грибной дух, а пузатые боровики, вместо того чтобы прятаться под пихтами да ёлками, будто сами выскакивали на тропинку споря меж собой:  кто первым запрыгнет  в заветное грибное лукошко.  На  самой  окраине села, где  широкие заливные луга переходили  в величественные громады тёмного  корабельного леса, стояла брошенная изба,  в ней и остановились путники на постой, приняв решение остаться в Паздерах на всё лето. Макар подрядился  ходить с местными рыбаками на промысел, а Ефим утрами собирал грибы да ягоды, да по вечерам играл на скрипке в деревенском трактире услаждая слух заезжих молодцов.   
Летом в наших краях дни  длинные, а ночи кОротки как один миг. Местные рыбаки  ходили по Каме от зари до зари, да только в июле выдалась такая  богатая путина, что Макар почти не сходил на берег, разве что для того, чтобы отгрузить улов. В один из таких вечеров, когда уже стемнело, а в деревне погасли последние огни, стали рыбаки сворачивать сети.  Вдруг видят, плывут по реке брёвна, да не просто плывут гонимые волнами, а идут против течения. Заметив лодки, точно живые,  стали приближаться к оробевшим от ужаса рыбакам. Взяли мужики вёсла, и давай, кто как мог, отталкивать незваных гостей. Брёвна отошли к центру реки, а в следующий миг с неба грянул невообразимый столб света и раздался плач, точно человеческий.  «Что-то тут не то» - промолвил Борода- глава рыбацкой артели.  Макар взял верёвку, набросил её на брёвна и подтащил их к своей лодке. На поверку то, что в ночи виделось как брёвна, оказалось каким-то предметом, аккуратно замотанным в старую мешковину и очевидно кем-то пущенным плыть по реке.  Предмет отбуксировали на берег. То, что оказалось под мешковиной повергло  рыбаков в настоящий шок, из-под ткани на них смотрели лики распятого на кресте Христа, Пресвятой Богородицы и Апостола  Ивана Богослова. От каждого лица исходило  мягкое едва заметное сиянье … «Эти иконы живые»- только смог  выговорить Борода, и перекрестился.
Утром весть о  случившемся  чуде разлетелась по всей округе.  Живые иконы поместили в маленькой часовне, куда с самого утра начали приходить крестьяне, чтобы поклониться явившейся людям святыне.  К вечеру был назначен общий сбор, слово на котором, следуя принципу  старшинства, взял Еремей Колязин. «Братья, все мы слышали о явившейся в ночи святыне, да только не престало ей находиться в такой часовенке как наша: стены давно обветшали, а крыша того и гляди  упадёт. Нужно построить новый храм». «Верно толкуешь»- поддержал Борода, да где нам сыскать столько денег, даже если собрать  с миру по нитке  хватит, дай Боже,  на один куполок!». «А что если …-  вмешался кто то из рыбаков, - попросить денег у купца  Фомы Карагаева, что в Перевозном живёт?». «Да что вы Алексей Лукич! Этот скряга  каждую копеечку считает , но всё же попробуем». …
На следующее утро в Перевозное на почтовых уехали старейшины села: Еремей Колязин, Иван Портных и Алексей Самохвалов, да только вернулись они ни с чём.  «Ни даёт ни копейки чёрт!  Говорит , что дело благое да не прибыльное, а раз так , то оно его не интересует». «Рано сдаётесь Господа, ответил на это Борода, уже коли так, завтра я сам к нему поеду, и, Бог даст, обязательно уговорю. Как ни как   он уже 10 лет покупает у меня рыбу».  Но и Борода вернулся ни с чем « Говорит Дружба дружбой, а дела делами, так что ни копейки не дам на храм».  «А давайте я попробую , -вызвался тогда Макар, - человек я в селе новый, может и смогу найти  к старому упрямцу верный подход».
Сказано-сделано. Рано утром, когда в Камском небе догорали последние звёзды, а рассвет только-только  зябко коснулся глади воды, выехал Макар в соседнее село вместе с рыбным обозом.  Купец Фома придирчиво осмотрел товар, но остался доволен качеством, расплатился за рыбу, а вот говорить о храме наотрез отказался. «Нечего мне тут затратные дела навязывать, третий день уже ходите, сказано нет – значит нет» и  выставил Макара из своего дома . Что было делать Макару? Попил чаю  на почтовой станции, да с ближайшим ямщиком отправился назад в Паздеры.
В это время купец Фома так же завершил обед, и, очень довольный утренний сделкой, сел пересчитывать ассигнации.  Вдруг до его слуха донеслась какая-то музыка. Чья-то одинокая скрипка пела так чудесно, но так печально, что на глаза старого скупца невольно навернулись слёзы.  В голове завертелась целая череда воспоминаний, он вспомнил, казалось всю свою жизнь. Перед глазами точно пронеслись все его обманы, все выгодные сделки и все те несчастные жизни, которые он загубил ради преумножения своего капитала. Скрипка замолчала, а он так и сидел в тишине, поражённый красотой мелодии, нахлынувшими воспоминаниями и переполнявшей его гаммой чувств. Придя в себя, он приказал позвать чудесного музыканта и вскоре на пороге его дома оказался Ефим со своей старой потёртой скрипкой.  Доподлинно неизвестно какой между ними состоялся разговор, но когда Ефим ушёл, Фома ещё долго смотрел в пустоту. После встал, и впервые за много лет  открыл Евангелие.
Утром стало известно, что прослывший  скрягой купец Фома не только  согласился полностью оплатить строительство храма,  но и сам лично отправился в губернский город, чтобы закупить всё необходимое для его постройки.  Через несколько лет, когда этот храм будет построен, Фома передаст своё дело сыновьям, а сам переедет в Паздеры и станет первым сельским попом. Говорят, он всю жизнь будет вспоминать тот июльский вечер и встречу с чудесным музыкантом, изменившим всю его жизнь….
Короткое уральское лето клонилось к закату. Всё чаще хлестали проливные дожди, а на  Каме вздымались такие волны,  что не то что рыбацкие лодки, но даже большие купеческие корабли опасались отойти  от родных берегов. Рыбаки латали сети, а Ефим начал вновь собираться в путь. Звал он с собой и Макара, но тот  отказался идти. Полюбилась ему девушка из соседнего села, дочь местного мельника. Не было в ней  особой утончённости и изящества, как в мифической хозяйке, с которой столкнулись они на Стрижухе- горе. Но была  оно доброй и нежной, ласковой и светлой, точно лесной василёк в тёмном бору. Расстались Макар с Ефимом как добрые знакомые.  Макар дал своему бывшему попутчику с собой вязанку сушёной рыбы,   туесок мочёных яблок да напоследок, обнял его как родного отца. Больше Ефим не бывал в Паздерах. В следующие 4 года ему предстояло пройти не мало дорог и повидать не мало сёл, прежде чем произошло одно чудо, которому в дальнейшем суждено было изменить этот мир.
Шёл  1840 год. Воткинский завод утопал в первой зелени,  и ярких лучах тёплого апрельского солнца. Близилась ночь Великой субботы,  по всему городу расходился  нежный аромат свежеиспеченных куличей и твороженной пасхи. К вечеру  город погрузился в особую предпраздничную тишину, и только в  самом богатом доме было неспокойно: готовилась разродиться молодая хозяйка. Она неистово кусала губы, глядела  на тёмные образа да не переставая стонала. Около нее, не отрываясь суетились сразу две  опытные повитухи,  стараясь во всём угодить и помочь молодой госпоже.  «Тишины боюсь тишины – прокричала   она - говорите со мной хоть о чём-нибудь!».  Вдруг откуда-то издалека  донеслось чарующие пение скрипки. Мелодия была настолько прекрасной, что проникала в самое сердце, окружая его чувством защищённости и теплотой. Молодая госпожа успокоилась и попросила привести чудесного скрипача, пусть  стоит под окном играет. Вскоре под окном оказался Ефим и сыграл так прекрасно, как никогда до этого в жизни, а молодая женщина быстро разродилась.  Вскоре из ворот дома вышла служанка с младенцем на руках. «Спасибо тебе чудесный музыкант,  за добрую игру... Благодарит тебя  барыня и за себя и от имени новорождённого». «Как нарекли мальчика?». «Петром, в честь его деда»! Взял старик мальчика на руки, трижды перекрестил и сказал: «Дар мой тебе в руки». Аккуратно  вернув мальчика служанке,  он заиграл во всю мощь и силу своего удивительного таланта…. С той поры пройдёт совсем не много лет и весь мир узнает имя юного гения:  Пётр Ильич Чайковский.  И только  самые близкие  вспомнят  дикие Прикамские леса, суровый город-завод и того удивительного старца,  который когда-то передал младенцу свой чудесный дар.
С той поры больше ни кто не видел старика Ефима в этих местах. Сказывают, что перед тем как уйти из Воткинского посёлка он сказал: «Дар свой я передал и моя миссия кончина на этой земле». Говорят, лесными тропами  он вернулся в деревню Сайгатку, место, где когда-то обрёл свой дар. Поселился он на горе Стрижухе в той  самой пещере, где в своё время  заточил Ермак разбойника Каина и стал  монахом-отшельником.  С той поры, ранними утрами, когда  над Сайгаткой вставали туманы,  слышали крестьяне чудесное пение скрипки, доносящееся с горы, и вся работа у них в спорилась.
 Сказывают, что через много лет, когда пришли в эти края гидростроители да перекрыли буйную Каму плотиной Воткинской ГЭС, именно пение чудесной скрипки доносившееся с таинственной горы вдохновило их воздвигнуть на месте предполагаемого  рабочего посёлка прекрасный город-сад с  поэтичным названием «Чайковский». 
В наши дни, когда над городом садом встают туманы,  а над Сайгатским заливом разгорается яркая северная заря, в утренней кутерьме можно услышать тихое нежное пение скрипки, заполняющее собой кварталы и дворы. И тогда, взгляд каждого  чайковца суеверно обращается к древней горе  Стрижуха. Люди знают,  пока по утрам звучит эта музыка город будет строится и развиваться, вырастут  новые высотки рассекая своими шпилями небеса над древней и волшебной страной называемой Южное Прикамье….