1. Арнольд говорит не своим голосом

НА СНИМКЕ: Программка первого (несостоявшегося) спектакля «Борис Годунов» по А.С. Пушкину


Спектакль «Борис Годунов» по А.С. Пушкину в мае 1965 года был отменён.

Меня спрашивают, а почему весной 1965 года Театр-студия Арнольда Пономаренко ничего не поставил. Ведь обычно каждый май в те годы всегда выходил новый спектакль.

Поэтому я рассказываю об этой истории, хотя обычно рассказывают о том, что было, а не о том, что могло бы быть, но не было.

Итак, весна этого года, а точнее май, когда вся театральная труппа (а, может быть, там был только художественный совет Театра-студии) собралась в нашей двухкомнатной квартире на улице Правды (д. 7 кв. 11) за овальным обеденным столом, чтобы обсудить готовность нового спектакля.

Арнольд тогда ставил Бориса Годунова по Пушкину, труднейший спектакль, на котором провалился не один профессиональный режиссер.

Труппа Театра-студии начала репетиции трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов» осенью 1964 года и продолжала репетиции после смены власти в Советском Союзе, когда в результате  «дворцового  переворота»  был  устранен  Никита

Хрущев, а первым секретарем ЦК КПСС стал Л.И. Брежнев. Неожиданно тема «власть и народ» стала не только актуальной, но и опасной.

Борис, ведь, пытается снискать народную любовь, и в наше время постоянно твердили о всенародной любви к партии, ее Политбюро (Президиуму) и лично к....

Борис Годунов, вроде бы, задумал сделать что-то хорошее для народа, он желает народу только добра. Но власть надо еще получить, и получает он её, совершив преступление.

Он надеется, что пройдет время, и народ забудет об убитом наследнике трона царевиче Дмитрии. Он рассчитывает, что народ поймет, что Борис мудр, а цель его – счастье народа. Увы, народ не может простить преступления. У него безошибочное этическое чувство. Он отворачивается от царя-убийцы, царя-преступника.

О страшное, невиданное горе!
Прогневали мы бога, согрешили:
Владыкою себе цареубийцу
Мы нарекли.

У Пушкина ясно прослеживаются две трагедии: трагедия властителя и трагедия народа. И только что процитированный мною строки – это трагедия народа.
А вот она, трагедия царя:

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

И Борис никуда не может уйти от преступления, им совершённого.
А покинутый народом правитель неизбежно становится тираном: Он уже представляет народ в виде быдла: Он говорит своему сыну Федору, наставляя его на царствование:

Милости не чувствует народ:
Твори добро — не скажет он спасибо;
Грабь и казни — тебе не будет хуже.

И народ, которому поначалу вроде бы все равно, который молчит, вдруг всколыхнулся и смёл преступную власть, приведя на трон самозванца лже-Дмитрия.

Я подумал, что сегодня народ тоже пока молчит. Только долго ли? Но и сегодня есть опасность, что когда он всколыхнется и сметет преступную власть, во главе государства может встать новый лже-Дмитрий, который будет еще хуже.

И еще один представитель народа «мужик на амвоне» призывает толпу:

Народ, народ! В Кремль! В царские палаты!
Ступай! Вязать Борисова щенка!

И тут вдруг история повторяется, чтобы самозванцу взойти на престол, необходимо убить сына Бориса Годунова. И самозванец убивает Федора. Не «вяжет», как призывает «мужик с амвона», а убивает. На троне опять появляется властитель, убивший царевича. На этот раз сына Бориса Годунова.

И народ видит, что опять власть захватил преступник, и, видя это, снова «безмолвствует». Надолго ли?

Поэт прозорлив. Он уверен в том, что решающую роль в истории все равно отводится народу, который присутствует в каждой сцене. Он все видит и в лице летописца Пимена, оставляет потомкам правду о гибели царевича Дмитрия и об его убийце.

Пимен и юродивый – это тоже представители народа, его совесть. И именно благодаря тому, что монах Пимен записывает, как всё было в действительности, Гришка Отрепьев может провозгласить, обращаясь мысленно к Борису:

И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от божьего суда!

Не знаю, как насчёт божьего, но от мирского суда Борис не ушел. Не уйдет и Самозванец, потому что уже фактически состоялся нравственный суд над новым царем. Он уже обречен. Но ясно видно и бессилие народа, который не может вырваться из порочного круга.

Вот какую пьесу выбрал Арнольд. И можно себе представить, как бы она прозвучала вскоре после «дворцового» переворота в Кремле и чт; бы разглядело в ней бдительное око идеологических работников партии.

Но в ту пору нас никто не контролировал, и никто пьесу не собирался цензурировать или задерживать. Репетиции шли к концу.

Репетировали несколько месяцев, и, в общем-то, к весне уже надо было решать, готов спектакль, или не готов. С одной стороны, каждый артист знал свою роль.

Все мизансцены были разучены. Диалоги и общие сцены были прогнаны не по одному разу.

Даже выпустили программки и напечатали афишу. Но было ощущение, что спектакль не получается.

Люба каждый раз приходила на репетицию с новым вариантом своей роли. Она всё никак не могла решить, как играть холодную аристократку Марину Мнишек. Один раз Шкутин, игравший Лжедмитрия (и Гришку Отрепьева), даже сказал ей:

– Что ты сегодня играешь какую-то кубанскую казачку?

Люба всегда считала, что Леня играет очень холодно, а в разговоре со своим братом Володей как-то даже сказала, что он держится как памятник самому себе. Поэтому она решила подколоть его

– Это я, чтоб тебя разжечь! – сказала Люба в шутку.

– Тоже мне, зажигалка нашлась, – отреагировал Лёня.

Любочка с самого начала не хотела играть Марину Мнишек:

– Это не моя роль. Холодная и высокомерная полячка – не по моему темпераменту, – сразу сказала она Арнольду, когда он на первой репетиции предложил ей сыграть эту роль. Но он настоял, правда, предложил репетировать эту роль еще двум артисткам – Ольге Спиричевой и еще кому-то. Но и у них Марина не получалась.

Арнольд на собрании труппы выступил первым и подробно разобрал игру каждого артиста, – и Володю Штерна, игравшего роль автора пьесы А.С. Пушкина, и Жору Цикина – Шуйского, и Владика Благовидова – юродивого, и Лёню Шкутина – самозванца, и Сережу Кудрявцева, и Гену Кайгородцева... Всех.

В спектакле было занято почти 30 человек. У каждого что-нибудь было не так, как Арнольду бы хотелось. И он был прав. Роли почему-то не получались.

Про трёх Марин он сказал так:

– Все Марины никуда не годятся. Люба, правда, лучше всех, но все равно не то.

Потом выступал каждый поочередно. Всем еще казалось, что спектакль состоится, и надо только что-то чуть-чуть улучшить, чтобы всё получилось.

Люба выступила последней. Её мнение было безапелляционным:

– Марины, на самом деле, никуда не годятся. Арнольд говорит не своим голосом (Арнольд нервно передернул плечами). – Спектакль нельзя выпускать. Он не готов.
 
И все с ней согласились. И Арнольд тоже. С огромным облегчением, что эти горькие слова, перечеркнувшие многомесячную работу, произнес не он.

И мы теперь можем только гадать, разразился бы политический скандал или же подтекст спектакля, на мой взгляд, совершенно прозрачный, прошел бы мимо бдительных идеологических работников.

Спектакль «Борис Годунов» был всё же поставлен Арнольдом Пономаренко через два года с той же труппой. Но это был уже совсем другой спектакль, и о нем речь впереди.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/03/10/511