Подводники

Сегодня 8 марта.  Мне захотелось поздравить женщину, с которой мы уже не перезванивались более года и не были в скайпе ни разу.  Что-то не давало мне этого сделать, а потом уже было стыдно, что я так ни разу и не позвонил после некогда столь оживлённой переписки на смс и по скайпу. Она восторженно встречала мои рассказы и стихи, всё время относя их к космосу, о котором я ей и рассказал.
А сегодня я всё же решился поздравить её через смс, но ответа не получил. Десять минут назад я позвонил ей по телефону, и не узнал её голос. Обычно оживлённый и весёлый, почти жизнерадостный, он звучал глухо и тускло по телефону. Я сразу спросил не болеет ли она. Она ответила, что болеет. Но добавила, что ни с кем не хочет переписываться и, тем более, говорить по телефону. Потом тихо сказала: «Прощайте», и положила трубку.
Я был опечален таким результатом разговора, чувствуя свою вину перед этим человеком. Два года назад ей исполнилось семьдесят четыре года. Она ещё работала фельдшером на железнодорожной станции в своём городе, и начальство её не отпускало.
А познакомились мы в санатории, куда я решил съездить ещё раз, ради зелёного лазера, которых было всего два в России. И, якобы, этот лазер помогал от моей болезни. Но в течение двух поездок в этот санаторий я этого не почувствовал, и раз, и навсегда решил в санатории не ездить потому, что лечения там никакого не бывает. Это – чистая халтура, непрофессионализм, и, к тому же старое оборудование, которое иногда не работает. Это я описал в своём рассказе «Санаторий».
Жаль мне её. Большей частью она жила одна в последние годы. Силы были, и она не жаловалась. У неё был сын, невестка и внук. Они навещали её, но достаточно редко.
В позапрошлом году мы познакомились в этом санатории, так как сидели за одним столом. Очень быстро нашли общий язык, гуляли по сосновому лесу. В течении нашего пребывания в санатории я написал ей более двух десятков стихов, и она их увезла с собой. Они не увидели света. Эту тетрадь я подарил ей.
Если бы я не позвонил ей сегодня, то не было бы этого рассказа.

За нашим столом сидели ещё две женщины: одна молодая, лет тридцати, но очень замкнутая, будто придавленная каким-то горем. Другая – пожилая, но настолько экстравагантная, что я сразу почувствовал её неадекватность.
Она одевалась во всё чёрное. Чёрное платье, чёрные колготки со швом (где она их взяла?). У неё была шляпка, на которой была чёрная вуаль, и которую она опускала на лицо при солнечном свете, ещё были чёрные прозрачные перчатки. Она всегда долго выбирала блюда из заказного меню на следующий день.  Когда приносили обед, часто капризничала, говоря, что это не рассольник, а Бог знает, что. Иногда просто вставала и уходила, выпив стакан компота. Официантки относились к ней с настороженностью.
Тем не менее, она была знакома с моей спутницей, сидевшей рядом со мной. Они жили в одном городе и много лет знали друг друга. Вера, так звали странную соседку, часто прибегала к ней в медпункт: что-то попросить из лекарств.
Гулять по лесу она предпочитала одна.
Моя знакомая хорошо знала её жизнь, и потихоньку стала рассказывать о ней и её жизни. Когда-то давно она была красивой стройной женщиной, всегда модно и хорошо одетой, всегда накрашенной очень искусно.
Её мужем был блестящий офицер- командир подводной лодки. Они оба были ещё достаточно молоды, и у них подрастал сын, который тоже через несколько лет, как и отец, поступил в высшее мореходное училище. Позже он тоже стал служить на подводной лодке.
В те времена, быть может, в шестидесятые, семидесятые годы прошлого века наши подводные лодки уходили в дальние походы и часто заходили в нейтральные воды к берегам Америки и других стран.
Мой отец тоже был морским офицером, но надводного флота. Часто гости собирались у нас. Мы все жили в Ленинграде, и наш дом называли морским, так как в нём жили офицеры комсостава балтийского флота.  Иногда у нас в гостях бывал и контр-адмирал. Отец служил под его началом. Я часто прислушивался к их разговорам. И в них иногда проскальзывало, что, такая-то лодка с задания не вернулась.
У подводников всего мира был негласный закон, что, если лодка даже слегка заходила в пограничные воды, то она уничтожалась. Тогда не было гласности, и об этом никто и никогда не узнавал, кроме семей подводников. Это было нормой тех лет. Это были те же подводные лодки, что ещё воевали в войну.

Так вот, эта Вера, рассказывала моя знакомая, однажды была приглашена в штаб военно-морских сил. Ей сказали, что её муж погиб при исполнении задания Родины. Вручили ей орден посмертно. Потом ей было сказано, что она за мужа будет получать пенсию и бесплатное лечение в медицинских учреждениях военно-морских сил. Она слегла. Потом долго лечилась в военных госпиталях. Но неадекватность уже моя знакомая в ней заметила. Но, ведь, это жизнь, и не каждая жена может это перенести.
Она уезжала в санатории не один раз в году, не предупреждая свою подругу. Она была хорошо обеспечена, безупречно одета.
Но вскоре случилось и второе несчастье в её жизни: она получила такое же известие из штаба, что её сын погиб при выполнении задания Родины. Её мозг не выдержал. Но инсульта не было. Произошли сдвиги сознания, и она часто говорила о муже и сыне, как о живых. На сына она тоже получила пособие, и старалась, как можно реже, появляться у себя дома.
Всё это я узнал во время пребывания в санатории. И, хотя была тёплая осень, она никогда не надевала летних цветных платьев, а всегда ходила в чёрном платье с подшивом из чёрного гипюра, и, конечно, в чёрных коготках со швом, и на высоких каблуках, хотя лет ей было очень много. Она как бы задержалась в тех годах, когда погиб её муж. Позже, когда мы переписывались ещё с моей знакомой, её подруга пропала на полгода, и о ней ничего не было слышно. Потом объявилась.  Она ездила из санатория в санаторий, не желая быть дома. Флот воздавал ей должное.

8 марта 2017 год